12

Все жители Чикаго называют Ла-Саль-стрит не иначе как Уолл-стрит Запада. Здесь царствуют деньги и власть, если, правда, между ними существует какое-то различие. В этом деловом центре Чикаго, над гигантскими банками и маклерскими конторами, запрятанными в чрево небоскребов Ла-Саль-стрит, размещаются маленькие офисы, где трудятся отнюдь не политиканы и финансовые кудесники, но люди, также упорным трудом прокладывающие свой путь к деньгам и власти. Люди вроде адвоката Луи Филиппа Пикета.

В конце Ла-Саль, почти на пересечении с Вашингтон-стрит, расположен небоскреб из золотистого кирпича в котором на двадцать пятом этаже находился офис Пикета, выходящий на Сити-Холл.

В лифт, словно в раскаленную печь, вошли я, лифтер в униформе и двое парней в деловых костюмах. На мне тоже был деловой костюм. Все мы буквально варились в своем собственном поту. Но это была Ла-Саль, одно из немногих мест в городе, в котором появляться даже в жару в одних рубашках было не принято и считалось нарушением порядка. Конечно, для тех, кто направлялся в свой офис с кондиционированным воздухом, побыть немного в пиджаке не представляло особых проблем.

Офис Пикета, конечно, имел кондиционер. Этот парень постарался устроиться со всем комфортом. Приемная с белым ковром от стены до стены и черными кожаными креслами с хромированными подлокотниками вдоль стен из стекла и дерева выглядела очень современно. Из нее вели несколько дверей, на каждой из которых черными буквами было обозначено «ЧАСТНЫЙ». Волнующе красивая секретарша с копной белокурых кудрей, сидевшая за большим черным столом, окинула меня острым, деловитым взглядом, дав понять, что если ее привлекательность, возможно, и помогла ей получить эту должность, то она здесь находится, чтобы работать. В самом деле, в этот момент она печатала на машинке. На ней были очки в черной оправе, в которых она, возможно, не нуждалась, белая, мужского покроя блузка.

– Да?

– Я Натан Геллер. Вы не можете доложить мистеру Пикету, что я пришел поговорить с ним?

– У вас есть договоренность?

– Нет.

– Боюсь, что мистер Пикет очень занят. Офис не казался очень уж оживленным: кроме нас двоих, в этой приемной никого не было, и ни малейшего звука не доносилось из-за дверей с надписью «ЧАСТНЫЙ».

–Вы только доложите ему, что я здесь, ладно? – сказал я и вежливо улыбнулся, дав понять, что ее красота меня не особенно интересует. А ее, могу сказать, это очень тревожило. Она принадлежала к тому женскому типу, что обижается на вас, если вы замечаете, что она красивая, но если вы этого не замечаете, обижается и за это. Она постучала в, дверь Пикета и вошла внутрь. Спустя минуту вышла, явно смущенная, но быстро скрыла свою растерянность, напустив на себя деловой вид.

– Он примет вас, – сказала она. Я привстал, но она жестом остановила меня, – через несколько минут.

И вернулась к пишущей машинке.

Я сел, взял полистать стопку журналов, лежащих на столике из хрома и стекла, «Сатардей ивнинг пост» за вторую неделю января. Разглядывая фото с изображением детишек, сооружающих снеговиков, хотелось увидеть и самого себя в снегоступах.

Тем временем секретарша ответила на звонок по внутреннему телефону, потом без всякого интереса взглянула на меня и сказала:

– Вы можете войти.

Этого разрешения пришлось ждать полчаса. Пикет сидел за столом, на котором лежали не очень убедительные груды бумаг. Зачем он заставил меня столь долго ждать, я не знаю. Но одно могу сказать с уверенностью: Пикет не был адвокатом того типа, который тяготеет к «бумажной» работе. Он никогда не учился в юридической школе, скорее всего изучал книги по юриспруденции, работая в качестве бармена и официанта. Это знали многие, и публика относилась к нему соответствующим образом. Менее известна была работа Пикета на подхвате в различных полицейских участках, где он разносил повестки адвокатам и залоговым поручителям в качестве стажера юристов, занимающихся делами жертв уличного движения. Подручные местных партийных боссов и политиканов, так же как и различные типы из преступного мира, обладали в те времена ценными связями, полезными для будущих адвокатов (ходили слухи, что он несколько раз пытался прорваться в адвокатуру, но пока не прошел). Работа в качестве официанта и бармена в придорожных закусочных, а позднее в тавернах и ресторанах Лупа и Норд-Сайда позволила Пикету приобрести хорошие и прочные дружеские связи со многими «полезными людьми». Одно из таких знакомств в свое время состоялось и со мной, если судить по тому, как этот маленький, коренастый мужчина встал улыбнулся и протянул мне руку. Я пожал ее, и он жестом предложил мне сесть в кресло напротив, что я и сделал, но он остался стоять.

Для мужчины маленького роста у него была внушительная фигура. Даже в этот теплый день (хотя в офисе был кондиционер) он был одет в костюм-тройку. Чувствовалось, что в одежде он явно подражает Кларенсу Дарроу[44].

– Рад снова видеть вас, – сказал он с обезоруживающей улыбкой.

Его яркие глаза, нос картошкой, узкий рот, темные круги под яркими глазами придавали ему напряженный вид и создавали впечатление чего-то мальчишеского и отцовского одновременно. Самым примечательным, однако, были волосы: цвета «перца с солью», они образовывали пышное волнистое сооружение высотой в три дюйма, а точнее, торчали дыбом.

– Тоже рад видеть вас, советник, – сказал я, чуть улыбаясь. Единственный раз я видел его в суде, на слушании дела об убийстве Лингла. Я давал показания обвинению, он был адвокатом защиты. По сути, мы оба были в одной команде. Оба помогали упрятать за решетку по ложному обвинению жертву Синдиката по имени Лео Броверс, клиента Пикета, который был выбран компанией Капоне в качестве виновного.

– Что привело вас сюда, мистер Геллер? – Он сел.

– Я хотел поблагодарить вас за то, что вы направили ко мне одного из ваших клиентов. Я, конечно, сделал все, что надо.

Он запустил руку в свою шевелюру.

– Не припоминаю, чтобы рекомендовал кому-нибудь обратиться к вашим услугам, мистер Геллер. Хотя мог это сделать. Вы хорошо поработали для меня и моего клиента в прошлом году.

Все мои дела с Пикетом по той работе проходили либо через посредника, либо по телефону.

– Вы так и не припоминаете, кого же рекомендовали мне?

Он пожал плечами и сладенько улыбнулся.

– Сожалею. Был бы рад оказать такую услугу, я в будущем это не исключаю. Однако среди моего персонала есть постоянный расследователь.

– Понимаю. Вы знаете некоего Джона Говарда?

Пикет задумался, потом покачал головой.

– Не могу припомнить.

– Он разъездной коммивояжер.

Пикет вновь отрицательно покачал головой.

– Он работает на компанию кормов и зерна. Его боссы дали вам его имя.

Пикет медленно отрицательно покачал головой. Я описал моего клиента. Луи Пикет снова покачал головой.

– Это нехорошо, – сказал я.

– Почему?

– Мистер Пикет, меня не покидает ощущение, что вам известен ответ на этот вопрос.

На круглом лице появилось ангельское невинное выражение, которое могло бы ввести в заблуждение большинство присяжных.

– Я действительно не понимаю, что вы имеете в виду, мистер Геллер, – сказал он.

– Это не так.

– Это так. Я не имею ни малейшего представления, чего вы добиваетесь.

– Ладно, я не оратор, не мое это занятие. Я всего лишь детектив, которому не нравится, когда его держат за дурачка.

– Никто так не думает, мистер Геллер.

– Я знаю, что сейчас вы представляете интересы Джона Диллинджера.

С улыбкой Пикет подтвердил:

– Это верно.

– В первый раз, когда я столкнулся с вами, вы защищали Лео Броверса, обвиненного в убийстве Джека Лингла... вашего друга. И в самом деле, вы были одним из последних, кто видел Джейка Лингла в живых. И все же вы защищали человека, обвиненного в его убийстве.

– Каждый имеет на это право. Так принято в Америке.

– А та работа, что я проделал в прошлом году для вас, – тогда ведь вашим клиентом был Аль Капоне.

Последовало легкое, ничего не значащее пожатие плечами.

– Да.

– А теперь вы представляете Джона Диллинджера Вы всегда представляете интересы гангстеров или воров?

Положив руки на стол, он улыбнулся, как ребенок и сказал:

– В наши трудные времена только у них имеются деньги, мистер Геллер.

– Не могу понять, почему вы помогаете раскрыть вашего собственного клиента. Наградные деньги значительны, но Диллинджер сейчас далеко не беден...

Пикет перестал улыбаться.

– Если вы предполагаете, что мой клиент, мистер Диллинджер, в этот момент находится в опасности, то это вряд ли можно считать новостью. Каждый страж закона в стране охотится за ним. Но я вряд ли предам моего собственного клиента, мистер Геллер. И если вы обладаете сведениями о какой-либо опасности, грозящей ему, то я буду весьма признателен за подробности.

– Вы очень ловки. Я дам их вам.

– Вы мне льстите, мистер Геллер.

– Позвольте вам кое-что сказать. Пикет. Я ушел из полиции в частный бизнес, меня тошнило от того, что меня все время вовлекали в разного рода жульничество. Мне это совсем не нравилось, равно как не нравится сейчас играть роль жертвы, особенно когда дело касается убийства. Я не в восторге от таких дел, в чем бы они, черт побери, ни заключались.

– Мне кажется, вы говорили, что вы не оратор, мистер Геллер.

– Да, не оратор. Но тот, кто решил использовать меня в последнем деле, совершает большую ошибку – я выдерну ковер из-под его ног. Уловили?

– Не понимаю, о чем идет речь.

– Вы знаете Анну Сейдж?

– Боюсь, что нет.

– Мартина Зарковича?

– Мне знакомо это имя.

– Полли Гамильтон? Джимми Лоуренса?

– Нет... нет.

– Понимаю. Вы намерены играть в остроумного и невинного. Прекрасно. И бродячий торговец, который пришел ко мне, просто воспользовался вашим именем.

Пикет встал, выглянул в окно, вниз на Сити-Холл, потом прошелся вокруг своего стола и присел на его краешек. С терпеливой улыбкой провел по своим волосам цвета перца с солью и сказал:

– Мистер Геллер, я фигура общественной значимости. И тот факт, что кто-то явился в ваш офис и назвал имя Пикета, не делает Пикета частью чего-либо.

Действительно, довод звучал весьма убедительно, и я постарался, чтобы этого не было заметно по моему лицу.

Но он все-таки уловил.

– Допускаю, что мог назвать ваше имя, как ценного расследователя, нескольким людям, которые, в свою очередь, могли передать его этому парню Говарду. Да, припоминаю, что действительно называлваше имя некоторым адвокатам, а также другим коллегам...

Теперь он зашел слишком далеко, я понял, что он фальшивит.

Я сказал:

– Почему вы не сказали, что происходит в действительности? Может, мне удалось бы подыграть вам. А теперь я способен взорвать все дело.

Сложив руки на животе, обтянутом жилетом, он спросил:

– Какое дело? Я встал.

– Подумайте об этом, Луи.

– О чем?

Я уже направлялся к двери, когда он окликнул:

– Всегда рад видеть вас, мистер Геллер. Заходите в любое время.

Секретарша в приемной подарила мне ледяной взгляд, и я вышел из офиса, размышляя, должен ли я поговорить об этом с капитаном Стеги, или, может быть, попытаться выложить все Коули, ему, наверное, будет интересно выслушать мой рассказ. Пурвина хотелось избежать любой ценой, уж слишком рьяно он рвался убить Диллинджера.

После прохладного комфорта в офисе Пикета лифт показался мне невыносимо душным. К тому же от лифтера тоже пахло не очень приятно.

Выйдя на улицу, я снял пиджак невзирая на то, что это была чопорная Ла-Саль, и перебросил его через плечо

В этот момент два здоровенных парня в костюмах и при галстуках подошли ко мне, улыбаясь, будто встретили самого Форда. Оба приветливо кивнули.

Один из них сказал:

– Мистер Нитти хотел бы встретиться с вами. Пройдемте. О'кей, Геллер?

13

Идти пришлось совсем недалеко – до ресторана «Капри» на Норд-Кларк-стрит. Всего лишь один квартал. Как и офис Пикета, «Капри» находился близко от Сити-Холла, где действительно обитали деньги и власть. Его большой, в клубах дыма, обеденный зал – стены отделаны панелями из необработанного дуба, диваны-кабинки обтянуты коричневой кожей – был заполнен только мужчинами: судьями, официальными лицами города, адвокатами, театральной публикой. Некоторые из них уже изрядно нагрузились: в ближайшей кабинке Джейк Эрви изображал, как он жует ухо Пэту Нэшу, в то время как Нэш был поглощен прожевыванием своей солонины с капустой. Мне показалось, что я видел Руди Валли, сидящего спиной за столом в дальнем левом углу, болтающего за бифштексами и отбивными с несколькими мужчинами, которые были, как мне показалось, театральными агентами и продюсерами.

Но я не видел Фрэнка Нитти, хотя всем известно, что он владеет «Капри» и держит здесь свой двор.

Мои мощные конвоиры вежливо провели меня через стеклянную дверь в маленький, выложенный изразцами холл возле лифта. Один из них, с глубокими ямочками на щеках от улыбок, нажал кнопку лифта. Когда лифт опустился, решетчатую дверь открыл лифтер, одетый в костюм и при галстуке, с бугром на пиджаке, выпиравшим под его левой рукой.

– Прохлопайте его, – посоветовал он сопровождающим.

Второй конвоир, без ямочек от улыбок, но с родинками на лице, спросил:

– Зачем, он без пиджака, где ему держать пушку?

Но пока он говорил это, другой парень все же прохлопал меня. Револьвера со мной не было, как не было ни ножа, ни бомбы. Только ключи от машины да зажим для денег с десятью долларами. Двумя пятерками. Все это, однако, он вынул из моих карманов, просмотрел и вернул обратно, улыбнувшись при виде зажима для денег, при этом ямочки на его щеках стали глубже.

– Чтобы наличность не свертывалась, да, дик[45]? – дружелюбно сказал он.

Он был слишком крутой, чтобы мне отшучиваться. Поэтому я просто ответил «да» и вошел в лифт. Они последовали за мной.

Мы поднялись на третий этаж, эти двое вышли первыми. Лифт не стал спускаться вниз, лифтер в костюме и с бугром от револьвера вышел из него и присоединился к нам. Мы находились в прихожей, отделанной тем же необработанным дубом, стены были голые.

Напротив лифта были двойные двери, в которые прошел улыбчивый с ямочками. Через секунду он вернулся и, придерживая дверь открытой, поманил пальцем.

– Мистер Нитти ждет вас, – сказал он.

Я вошел в кабинет, мои конвоиры остались в приемной.

Я оказался в большой столовой, в которой стояли накрытые скатертями столы, а вдоль левой стены – длинный банкетный стол.

Фрэнк Нитти сидел один за столом на четверых, в дальнем правом углу, спиной к стене и ел. Он оторвал взгляд от тарелки, улыбнулся и помахал мне рукой, в которой держал вилку. Затем снова опустил глаза на свою тарелку.

На паркетном полу не было ковра, мои шаги гулко раздавались в тишине зала, когда я плыл мимо довольно Удаленных друг от друга столиков к тому, за которым сидел Нитти. Он снова поднял на меня взгляд, привстал и кивнул на стул напротив себя. Я сел. Мы не виделись около года. Теперь он был без усов и выглядел тощим и немного постаревшим. Но по-прежнему оставался грубовато красивым мужчиной, со шрамами на лице. Гладко зачесанные назад волосы были разделены пробором. Бывший парикмахер, он всегда следил за прической и сейчас был безукоризненно подстрижен. Одет Нитти был в костюм и рубашку черного цвета, белый галстук украшала рубиновая булавка.

Он ел отварную говядину с маленькими ломтиками картофеля и кружками моркови, запивая все это молоком.

Должно быть, он заметил мою гримасу при взгляде на еду, поэтому сказал:

– Черт бы побрал мою язву. И это еще не самое худшее из того, что приходится есть в последнее время.

– Чтобы владеть рестораном, можно и пострадать, – ответил я.

Он слегка улыбнулся:

– Да. Может быть, я должен взяться за какую-то другую работу.

Я ничего не ответил, я нервничал. Казалось, я нравился Нитти, но коротышка был из тех, кто наводил страх.

– Геллер, – сказал он, – ты выглядишь старше.

– А вы совсем не изменились, Фрэнк.

– Чепуха. Я постарел лет на десять после того, как эти мерзавцы подстрелили меня в прошлом году. Если бы тебя там не было, и ты бы не заставил их вызвать скорую, я бы сейчас пребывал среди ангелов.

– Среди ангелов, Фрэнк?

Он нарочито пожал плечами:

– Я добрый католик. А ты еврей, Геллер? Ты больше похож на Мика[46].

– Я и то, и другое, но в то же время и ни то, и ни другое. Я ни разу в жизни не был ни в одной церкви, за исключением каких-то случайных свадеб и похорон.

Он ткнул в мою сторону пальцем и с ужасом сказал:

– Это нехорошо. Послушай, парень – прими, черт побери, какую-нибудь религию. Ведь ты не будешь жить вечно.

– Я должен это воспринимать как угрозу, Фрэнк? К нему вернулась улыбка, рубин на булавке галстука словно подмигнул мне.

– Нет, просто дружеский совет. Ты мне нравишься, парень. Ты сделал мне добро. Я такого не забываю.

– Вы вернули мне добро. Мы квиты.

– Может быть. Но ты мне нравишься и знаешь это.

– Что ж, приятно слышать.

– Я уважаю тебя. Ты обладаешь – как там называют это? – целостностью. Это качество присуще далеко не всем, понимаешь?

Я понимал, что он так считает потому, что я уволился из полиции после того, как два полисмена, охранники мэра Сермэка, вовлекли меня, ничего не подозревающего, в попытку покушения на жизнь Нитти.

– Ты парень что надо, – сказал он, подцепляя вилкой еду из немногих картофелин, – ты умный и честный, хотя не настолько честный, чтобы это создавало проблемы. И ты цельная натура. Вот почему ты мне нравишься.

Я решился на шутку.

– Это звучит как приветственная речь, – сказал я. – Может, нам лучше перейти к банкетному столу и пригласить присоединиться к нам тех ребят, что привели меня сюда?

Он стерпел это, даже снова улыбнулся, затем нахмурился и быстро сказал:

– Они не были грубы? Я сказал им, что ты будешь моим желанным гостем, чтобы не было никаких грубостей.

– Они не были грубы, Фрэнк. Где вы нашли этих ребят – в зоопарке Линкольн-Парка?

Он отпил молока и улыбнулся мне молочными усами, которые затем вытер толстой рукой; на безымянном пальце блеснуло золотое кольцо, весившее, должно быть, полфунта.

– Эти ребята выглядят здоровенькими, не так ли? – сказал он. – После нападения Сермэка я позаботился о надежной охране.

Трудно было понять, что под этим он имеет в виду: попытку покушения на него двух полицейских Сермэка или убийство мэра Сермэка в Майами прошлым летом, которое он организовал. Я не стал уточнять.

– Хочешь что-нибудь съесть? – спросил он. С утра я ничего не ел, но почему-то у меня и намека на аппетит не было, поэтому я отказался.

– Ты размышляешь, почему я пригласил тебя, – сказал он.

– Догадываюсь, Фрэнк.

Он удивленно посмотрел на меня и спросил:

– В самом деле?

– Думаю, Пикет специально продержал меня полчаса в приемной своего офиса, чтобы иметь возможность сообщить о моем визите и чтобы вы успели прислать за мной несколько человек.

Нитти не подтвердил и не опроверг этого, просто сказал:

– Ты влез не в свое дело. И я чертовски сожалею об этом.

Он воткнул вилку в мясо и сделал паузу, чтобы я мог что-нибудь сказать, но я промолчал.

Он съел кусочек мяса и продолжил:

– Это дело, которое близится к завершению... Веду его я. Но я, парень, администратор и не вникаю в детали, во всякую ерунду. Понимаешь?

– Это я могу понять, Фрэнк.

– Я не знал, что они тебя в него впутывают, но если бы знал, то не допустил бы этого.

– Кто они, Фрэнк?

– Не задавай вопросов, парень. Просто слушай. – Он сделал многозначительную паузу. – Я хочу, чтобы ты выкарабкался из этого дела, – сказал он. – Оставайся в стороне, и пусть все катится своим чередом.

Он снова принялся за свое отварное мясо.

– Это все, Фрэнк? – спросил я.

– Конечно. Если хочешь уйти, иди. Буду рад снова увидеть тебя.

Я заметил, что в разговоре со мной он тщательно и осторожно подбирал слова и выражения.

– Фрэнк, ведь мы говорим о том, чтобы подставить Джона Диллинджера, не так ли?

Он пожал плечами, пожевал, окинул меня взглядом, предупреждающим, чтобы я не заходил слишком далеко.

Но я решил пользоваться моментом и продолжать, чего бы это ни стоило.

– Есть определенный смысл в том; что вы и ваши люди хотели бы избавиться от такого парня, – сказал я. – Его появление в городе – а он, похоже, постоянно возвращается в Чикаго, – будоражит власти. Местную и федеральную.

Нитти кивнул, жуя.

Я сочувственно покачал головой.

– Копы и феды не могут всерьез приняться за Диллинджера и его ребят, не нанеся при этом ущерба деятельности вашей команды. Вопли публики из-за гангстеров вроде Диллинджера ведут к массовым арестам, а под них могут попасть и ваши люди. Нахождение Диллинджера на свободе создает большую угрозу вашей команде.

Нитти сощурил глаза и сказал:

– В декабре прошлого года при налете на одну квартиру на Фарвелл-авеню были убиты трое моих лучших людей. Там действовало подразделение Стеги по захвату Диллинджера. Эти сукины сыны, готовые, не задумываясь, нажимать на спусковой крючок, приняли моих ребят за Диллинджера и двух его приятелей. Застрелили их. Стеги не знал, что напал не на тех, пока через несколько часов не сняли с них отпечатки пальцев.

Нитти с отвращением отхлебнул глоток молока.

– Этому пора положить конец.

– И по этой причине вы решили покончить с Диллинджером?

– Будь осторожнее с вопросами, которые задаешь мне, парень, – я ведь могу и ответить на них.

– Ко мне сегодня приходил известный тебе фед Коули.

Нитти молча отодвинул свою тарелку. На ней еще оставалось немного пищи, но он уже съел столько, сколько позволял ему желудок.

– Мне кажется, – сказал я, – что он утряс это дело с Зарковичем, согласившись пристрелить Диллинджера вместо того, чтобы захватить его.

Нитти вытер рот салфеткой.

– Выходит, схватить Диллинджера недостаточно, – продолжал я, – он должен умереть.

Нитти прочистил горло.

– Позволь мне сказать тебе кое-что, парень. Довольно длительное время эти трахнутые разбойники могли благополучно удирать со своей добычей. Они действовали словно грабители поездов и почтовых дилижансов на Диком Западе. И какое-то время выходили сухими из воды. В действительности большинство из них были тупыми деревенскими парнями из Оклахомы, а думали о себе, что они Джесси Джеймс[47]. Потому что все, в чем они нуждались, – это быстрые дешевые автомобили много местных дорог и достаточное число убежищ. Они проносились по всей стране, а закон не мог даже пересечь границы штатов, чтобы настигнуть их. Такой несложный способ обогащения, не приносивший, правда, больших денег, мог использоваться только сосунками – фермерами и всякой деревенщиной. Это было их время, отдам им должное. Но это время все-таки прошло.

Он отпил немного молока. Казалось, он закончил свою речь, но я осторожно спровоцировал его продолжить.