34

По двору разгуливала дюжина кур. Они усердно разыскивали пищу. Две курицы, одна с желтыми лапами, другая с сине-зелеными, танцевали на месте и клевали что-то, напоминавшее рваную кожаную перчатку.

Перехватив мой удивленный взгляд, Луиза сказала:

– Это шкурка крысы. Ее оставила кошка, когда покончила свои дела с ней.

– Курам все равно, что есть на завтрак, не так ли?

Луиза ответила мне совершенно серьезно:

– Это еще не куры, они начнут нестись, когда им будет семь месяцев.

Луиза взяла меня за руку и повела мимо амбара и силосной башни по мокрой от росы тропинке. Мы встретили полдюжины черных и коричневых коров. Они лениво пережевывали свою жвачку, глядя на нас с выражением скуки. Потом мы прошли по полю, на котором возвышались снопы, напоминавшие маленькие вигвамы.

– Это ячмень, – пояснила Луиза. Она вытащила колосок из снопа, растерла его в руках и поднесла зерна к губам. Сдула труху и протянула мне ладошку, чтобы я посмотрел на зерна.

– Вы любите пиво?

– Конечно.

– Это тот самый ячмень, который используют в пивоварении.

Она бросила зерна на землю, и мы двинулись дальше.

– У мистера Джиллиса пятнадцать акров ячменя.

– Сколько всего акров земли у Джиллиса?

– Восемьдесят.

– Это много?

– И не много, и не мало.

Пели птицы. Я никогда не видел столько чистого неба. В Чикаго приходится задирать кверху голову, чтобы среди небоскребов увидеть кусочек неба. Единственной птичкой, которую я видел в городе, был попугай Анны Сейдж.

Я задал вопрос Луизе:

– Он может на это жить?

– Мог бы, если бы на ячмень были подходящие цены. Но этот ячмень достанется его коровам.

– Мне кажется, что с такой землей и с такими урожаями фермеры могли бы жить неплохо.

Луиза пожала плечами. Она шла впереди меня и уже не держала меня за руку, просто показывала мне дорогу.

– Мистер Джилли и так нормально живет, если иметь в виду его приработок.

– Вы говорите о гостях у него в доме?

Луиза кивнула.

– Вы до этого жили здесь? – спросил я ее.

– Несколько раз.

Мы стояли на краю ячменного поля. Луиза показала мне на поле, где позже можно было косить сено.

– Эта трава потом станет сеном для коров и лошадей мистера Джиллиса. У него для этого отведено около шести акров угодий.

Мы пошли дальше, миновав участок земли, где было полно камней и сорняков.

– У любого фермера всегда имеются такие куски земли, которые он не смог привести в порядок, – заметила девушка. – А вот кукурузное поле.

Я шагал за ней по тропе вдоль зеленых рядов кукурузы, которые были всего в несколько футов высотой. Она сказала, что эту кукурузу заложат в яму для силоса. Луиза объяснила, что ее специально поздно посеяли на силос. Но впереди была кукуруза, которую Джиллис посеял в конце мая на зерно.

Я шел за ней вдоль этих рядов кукурузы. Они были почти такого же роста, как я. Луиза с удовольствием вдыхала сладкий, ароматный воздух и улыбалась. Она была в своей стихии.

Мы прошли поле желтого клевера, направляясь к участку, как она сказала, люцерны. Луиза сорвала несколько маленьких красных цветочков и произнесла: «Коровы обожают люцерну». Она считала, что у Джиллиса слишком мало люцерны – всего два акра. Мы прошли еще одно поле – с овсом, его также сжали и сложили в копны. Луиза объяснила, что им хорошо откармливать свиней.

– Из-за цены?

– Да, мой отец получал два доллара за восемьдесят фунтов молока. Но это было несколько лет назад. Сейчас это стоит меньше доллара, поэтому ячмень скармливают свиньям. Мясо подороже молока.

– Неприятно.

– Банки сбивают цены на продукты фермеров. Поэтому я не считаю таким плохим то, что делали Кэнди и все остальные.

– То есть – грабили банки?

Она взглянула на меня, широко раскрыв карие глаза.

– Да. Банки старались лишить фермеров их собственных ферм и вообще работы.

Мы подошли к большому полю, усеянному белыми цветочками, которые трепетали на легком утреннем ветерке. Девушка пояснила, что это гречиха.

– Всего один акр, – продолжала Луиза экскурсию. – Гречихой кормят птицу и свиней. Вы знаете, сколько Верле дадут, если он попытается продать ее? Пенни за фунт.

И грустно покачала головой.

– Такова жизнь фермера.

– Но вы все равно скучаете по ней, правда? Она смотрела себе под ноги.

– Может быть. Немного.

Мы спустились с ней в низинку и уселись под деревьями. Пела какая-то птичка. Я спросил Луизу, знает ли она название птицы.

– Малиновка. Она ничего не знает о Депрессии.

– Луиза, почему бы вам не вернуться домой?

– Домой?

– На ферму, к отцу.

– Я не могу вернуться.

– Почему?

Она сидела, обхватив колени руками. У нее были красивые ноги. Белые и стройные.

– Я была замужем и до сих пор не разведена.

– Понимаю.

– Мой муж Сет плохо относился ко мне. Даже хуже, чем отец. Но он был очень похож на отца. Может, поэтому я и вышла за него замуж.

Мне показалось, что для дочери фермера она хорошо разобралась в ситуации. Если бы ей удалось порвать с ужасным миром, в который ее ввел Кэнди Уолкер, Луиза могла бы стать неплохой хозяйкой.

– Вы не можете вернуться к вашему отцу?

– А он меня примет?

Риторический вопрос, но я сейчас не мог на него ответить.

Пока я размышлял, она сама ответила на него.

– Он не захочет принять меня обратно. Я – грешница, падшая женщина. А что касается Сета, то он меня, наверное, застрелит. Он сам говорил мне об этом.

– Он так говорил?

Она крепче обхватила колени, как будто ей стало холодно, но утро было жаркое.

– Он предупреждал, если я когда-нибудь свяжусь с другим мужчиной, то мне – конец! – Я чуть было не рассказал ей то, о чем говорил мне ее отец, – что Сет уже развлекался с другими женщинами. И он вовсе не желает возвращения Луизы. Кроме того, со времени ее бегства прошел уже год.

– Ну и потом, я не уверена, что захочу вернуться к отцу, если даже он согласится принять меня обратно. Вернуться на эту маленькую ферму, после всего, что я повидала в жизни?

Я не стал говорить, что жизнь, которую она вела с Кэнди Уолкером, могла присниться только в кошмарном сне.

Я просто предложил ей:

– Может, вам стоит все начать сначала, поехать в большой город и попытаться найти там работу?

Она вытянула свои хорошенькие ножки. Розовое платьице обнажило ее коленки.

Луиза ответила мне:

– В школе я изучала машинопись. Вы знаете, я училась почти два года в средней школе.

– Вы ясно выражаете свои мысли, и у вас правильная речь.

Девушке это понравилось. Она широко улыбнулась мне. Она была такой свежей, как этот приятный запах, когда мы проходили по полю пшеницы и кукурузы.

– Вы знаете, я много читаю и мне нравится ходить в кино. Я всегда мечтала стать... но вы будете смеяться...

– Нет, не буду.

– Актрисой. Ну, вот, я все сказала, теперь можете смеяться. Каждая глупая девчонка с фермы хочет убежать в город и стать звездой.

– Иногда им это удается, – сказал я, вспоминая Салли.

– Ну, мне удалось хотя бы удрать с фермы. Я уверена, что моя нынешняя жизнь немногим отличается от жизни в шоу-бизнесе.

– Вы тоже много путешествуете.

– Но даже если я стану машинисткой, секретарем, это ведь не так уж плохо, правда? Работать в большом городе, и это один шажок к успеху. Я не смогу оставаться с Баркерами. Теперь, когда Кэнди нет, не имеет смысла оставаться с ними.

Я коснулся ее плеча.

– Почему бы вам не поехать домой. Дайте шанс вашему отцу. А потом можете отправиться в большой город, если захотите. У меня в Чикаго есть друзья. Я смогу вам помочь.

Луиза потрогала мое лицо рукой, от которой приятно пахло зерном, и сказала:

– Вы очень милый, мой Джентльмен Джим. Действительно она много читала – разные романтические журналы. Это точно!

– Вы такой честный и хороший!

Я был лжецом, пытающимся манипулировать ею, чтобы выполнить задание моего клиента. Поэтому я не мог полностью согласиться с нею.

– Ну, все немного не так. Мне просто кажется, что такая хорошенькая девушка, как вы, не может вести такую дешевую и опасную жизнь.

Я боялся, что она обидится, но этого не произошло.

Луиза подняла юбку вверх и медленно задрала ее еще выше. Я увидел ее бедра и светлый треугольничек между ног. И никакого нижнего белья.

Девушка не из скромных!

– Я знаю, что Кэнди еще не остыл в своей могиле, – сказала Луиза. – Но это не имеет значения. Его нет, а вы здесь. Я вас хочу, вы мне нужны.

Наверное, мой клиент не предвидел такого поворота событий.

Я заметил ей:

– Луиза, мне кажется, я не должен это делать.

Она расстегнула платье и спустила его до пояса. Ее груди с розовыми сосками были круглые, красивые. Я расстегнул брюки.

Когда я вытащил из бумажника фирменный презерватив «Шейх», Луиза сказала мне:

– Нет-нет, он тебе не понадобится.

– Ты хочешь, чтобы я...

– Не волнуйся, я не забеременею.

Более чувствительный мужчина от такого замечания немного поостыл бы, но меня уже сводил с ума сладкий запах пшеницы, светлый треугольник у нее между ног и ее розовые соски. Я овладел ею на траве, под деревьями. Она старательно двигалась подо мной. Чувствовалось, что ей было приятно, она стонала и даже закричала, когда кончила. Потом она сидела, прижавшись ко мне, – комок плоти в расстегнутой одежде – и рыдала.

Очень скоро я оделся.

И только тогда я обнаружил, что мы расположились рядом с участком свежевскопанной земли.

Это была могила, где лежали Кэнди Уолкер и Док Моран.

Меня начало тошнить, я как бы опять почувствовал запах извести. Но желудок был пуст, поэтому ничего со мной не случилось.

Луиза стала нервничать. Она встала и начала застегивать пуговицы на платье.

– Что такое?

– Ничего.

– Нам нужно вернуться к завтраку.

– Хорошо.

– Угу, – заметила Луиза. Она обратила внимание на кусок земли, где не росла трава. – Интересно, что здесь посадили?

«Ничего такого, что сможет вырасти», – подумал я.

– Пошли обратно.

Когда мы вернулись на ферму, все уже сидели за столом. Пола, у которой тарелка, как у настоящего алкоголика, была пуста, правда и в руках пока отсутствовал ее обычный стакан виски, хитренько улыбнулась Луизе. Та покраснела, а я нахмурился, глядя на Полу. Остальные, казалось, ничего не заметили. Мы сели и начали завтрак. На этот раз готовила не Мамочка, а миссис Джиллис. И завтрак был превосходный: яичница с беконом, жареный картофель с соусом и много молока.

Казалось, что Мамочка была слегка расстроена. Особенно когда ее мальчики Док и Фредди наслаждались видом пищи и ее запахом и вкусом.

Карпис сидел рядом со мной. С другой стороны от него была его Долорес.

– Вы можете привести себя в порядок в нашей комнате, – предложил он.

– Благодарю.

– Там есть зеркало, полотенца и тазик. Но сначала вам придется спуститься вниз и принести себе воду. Если захочется побриться.

– Да, вид у меня не самый парадный. Он поправил очки.

– У нас здесь все очень просто.

Нельсон положил себе столько еды, что ее хватило бы на двоих. Он сидел напротив меня рядом со своей пикантной брюнеткой-женой.

– Я слышал, что вы поедете с нами и займете место Кэнди Уолкера, – обратился Нельсон ко мне.

Когда он сказал: «Займете место Кэнди Уолкера», Пола захохотала. Все недоуменно посмотрели на нее. Но, слава Богу, это продолжалось очень недолго.

– Да, – ответил я; – Мне приятно оказаться в такой уважаемой компании.

Нельсон заулыбался. Его усы выглядели ненастоящими. Он походил на подростка, который приклеил несколько волосков себе на верхнюю губу.

– Хорошо, что вы с нами, и еще раз извиняюсь за прием, который я оказал вам вчера. Разговаривая по телефону с Чикаго, я узнал, что вы – настоящий специалист, поэтому со мной у вас все будет о'кей.

– Спасибо, Нельсон.

– Можете называть меня Б. Д. Большой Джордж.

– Конечно, Б. Д., – сказал я. Я брился в комнате Карписа и Долорес, когда туда вошел Карпис, одаривая меня своей ужасной улыбочкой.

– Вы забыли это, – сказал он, протягивая мои очки. Я положил их на столик вчера, когда ложился в постель, и, конечно, забыл надеть сегодня утром.

– Спасибо, – сказал я, продолжая бриться.

– Я вижу, что в них обычные простые стекла, – сказал Карпис.

Я подумал, хватит ли у меня смелости убить этого ублюдка прямо сейчас.

– В моих тоже, – продолжал он, постукав по своей проволочной оправе.

– Шутите? – сказал я, продолжая бриться.

– В наших делах следует как можно чаще менять свою внешность. Я все время стараюсь не расставаться с ними, чтобы постепенно привыкнуть к ним.

Глядя в зеркало, я улыбнулся ему.

– До сих пор забываю надевать их. Конечно, помогает пластическая операция, но очки тоже меняют облик. Вы со мной согласны?

– Абсолютно.

Карпис положил мои очки на столик.

– Мы уезжаем сегодня, в разных машинах и через определенные промежутки времени. Я кивнул головой.

– Конечно, не следует ехать всем вместе.

– Необходимо как можно меньше привлекать к себе внимания.

Может, мне повезет, если я посажу с собой Луизу в двухместный «Аубурн». Тогда можно было бы удрать из этой компании, пока они ни о чем не догадываются.

– Я... ну как бы это сказать... уже привыкаю к Луизе.

Лицо Карписа снова осветилось страшной улыбкой.

– Вы быстро действуете.

– Она – милая девочка.

– И одинокая. Лоуренс, вы, видимо, очень нравитесь женщинам.

– Стараюсь. Не будете против, если она поедет со мной?

– Отнюдь. Я расскажу вам, как добраться до туристского комплекса.

– Если вы не против, то я возьму «Аубурн».

– Конечно. – Карпис кивнул мне головой и вышел. Я вытер лицо, оставил тазик с мыльной водой на комоде и прошел через коридор в комнату мальчиков. Луизы там не было. Нашел ее в другой комнате, с желтыми обоями и большой двойной кроватью с ярко-желтым покрывалом. Она собирала свои вещи. Луиза глянула на меня через плечо.

– Это была наша с Кэнди комната. Она продолжала собирать вещи...

– С тобой все в порядке, Луиза?

– Все нормально, – грустно ответила она. Но я не был уверен в этом.

Я подошел к ней и коснулся плеча.

– Что такое?

– Я нехорошая. Так всегда говорил отец.

– О чем ты говоришь?

– Мы занимались этим. Ты и я. Мы занимались с вами любовью, но не прошло еще и одного дня со смерти Кэнди. Почему я такая плохая?

– Это – моя вина, я заставил тебя.

Это была неправда, и мы оба знали об этом, но Луизе почему-то стало легче после моих слов. Она повернулась ко мне, обняла и прижалась головой к моей груди.

– Не осуждай меня, – попросила она.

– И не собирался этого делать.

– Мне нужно было, чтобы меня любили, а ты был таким милым. Я хотела тебя.

– Луиза, ты очень красивая, и я никогда не забуду, как мы с тобой занимались любовью под деревьями.

Ей понравилась моя фраза. Она звучала так романтично и трогательно, как в романах из журналов, которые она упаковывала вместе со своей одеждой. Журналы были ее и Мамочки Баркер.

Я ей сказал:

– Ты поедешь в моей машине.

Я решил пока не торопить события и не говорить, что ей придется удрать от своих друзей-бандитов и вернуться домой к папочке. Еще время не пришло.

– Мы едем в туристский лагерь недалеко от Авроры, так?

– Да.

– Там так хорошо, и мы можем жить в одной комнате. Я хотела спросить, ты хочешь этого?

– Очень.

– Передай мне альбом с вырезками, пожалуйста. Он лежит на столике.

Я передал ей толстый, распухший от находящихся в нем вырезок альбом.

– Что там такое? – спросил я ее.

Она положила альбом в чемодан, поверх одежды, раскрыла и показала его мне. Я сразу увидел заголовок: «Убит охранник банка».

– Это вырезки из газет, в которых писали о Кэнди, – ответила девушка. Казалось, она говорила об известном актере. – В некоторых из них я тоже фигурирую.

Я пролистал альбом. Ограбления банков, перестрелки и налеты на заправочную станцию, на ювелирный магазин, похищение Бремера. Я даже нашел там ту вырезку, которую показывал мне ее отец. В этой статье она (неизвестная подружка бандита) была изображена полицейским художником по описанию свидетелей.

Пока я переворачивал страницы, Луиза смотрела на вырезки с довольной улыбкой, полной ностальгии.

– С Кэнди прошел кусочек моей жизни, – сказала она. – Этот кусочек принадлежит ему и мне. Она захлопнула альбом и закрыла чемодан.

– Извините, – заглянул Карпис. – Планы изменились. Вы должны отвезти Мамочку. Она говорит, что вы ее водитель. Не пытайтесь спорить с ней.

Он улыбнулся страшной улыбкой и исчез.

– Полагаю, что увижу тебя позже, – сказал я, – в туристском лагере.

Она обняла меня и подарила поцелуй, длинный, романтический, как в журналах.

А потом я ушел.

Потому что не привык спорить с Мамочкой.

35

Итак, мы с Мамочкой снова ехали вдвоем в «Аубурне» сначала вниз по хайвею 19, потом повернули на хайвей 22 к югу по направлению к Авроре. Она по-прежнему не могла найти по радио какую-нибудь народную музыку, зато обнаружила новые рекламные щиты «Бурмы шейв» вдоль дороги и, бубня, читала их мне. Еще она мурлыкала под нос церковные гимны.

Я не обращал внимания на Ма, привык к ней. Мне, конечно, хотелось, чтобы рядом была Луиза, и я попытался бы выпутаться из этого дела. Мы ехали медленно, случайные «фордики» «модели Т»[53] с фермерами за рулем не спеша тащили прицепы с сеном. «Аубурн» мог с легкостью обогнать любой такой экипаж несмотря на узкую, всего в два ряда дорогу, но мне не хотелось торопиться. А Мамочка говорила:

– Держитесь правее... от встречной машины... проскочили на волосок... От этой жестянки... Ой! Ой! Осторожнее!

Было уже утро, когда мы добрались до туристского лагеря в нескольких милях севернее Авроры. Отсюда выложенный гравием подъездной путь вел к отелю, где полудюжина двухкомнатных белых сборных домиков для туристов образовывала дугу на фоне леса. Среди домиков высился один коттедж больших размеров. Если остановиться здесь, то можно увидеть бессмысленно горящую при солнечном свете неоновую вывеску, объявляющую «Фокс Вэллей мотель» и «Свободных мест нет». Кроме этого на окне центрального коттеджа была прикреплена карточка, повторяющая сообщение «Свободных мест нет», написанное разборчивыми черными буквами.

Долговязый загорелый мужчина лет сорока, с обветренным лицом, в панаме, белой рубашке с потеками пота и в бурых мешковатых штанах, сидел на скамейке и поглощал мороженое из стаканчика.

Я вылез из «Аубурна» и, не выключая двигателя, подошел к нему.

– Мест нет, – сказал он, глядя не на меня, а на свое мороженое.

– Мы делали предварительный заказ, – сказал я. Тогда он уже внимательно взглянул на меня.

– Имя?

Я посмотрел на Ма. Она высунулась из автомобиля и сказала:

– Хантер.

Мужчина кивнул, из стаканчика капало на колени. Он не обращал на это внимания.

– Маленькая женщина разместит вас, – сказал он, указывая пальцем на дверь с сеткой.

Я вошел внутрь, там располагались регистрационная стойка и небольшая унылая приемная; единственным украшением этой узкой комнаты была полка с почтовыми открытками. Но никакой маленькой женщины не обнаружил, был только колокольчик, в который я и позвонил.

«Маленькая» женщина появилась из прохода за стойкой левее стенки, на которой висели ключи от комнат. «Маленькая» женщина весила около 210 фунтов и имела рост 5 футов десять дюймов[54]. Она могла преспокойно засунуть «Детское личико» Нельсона в свой карман. На ней было веселенькое сине-белое цветастое платье, но сама женщина выглядела подавленной.

– Никогда не видела вас раньше, – сказала она, глядя на меня озабоченно и строго. Ей было тридцать с небольшим, но держу пари, что многие сказали бы, что ей за сорок. Ее волосы были собраны в уже седеющий пучок, который, казалось, никогда не расчесывали, несколько подбородков, в которых как-то терялось ее красивое лицо, нависали один над другим. У нее были зеленые беспокойные глаза.

– Мы никогда не встречались, мэм.

– Но вы один из них, – сказала она обвиняюще.

– Полагаю, что да. Тяжелый вздох.

– Сколько комнат вам надо?

– Две.

Она сняла с доски позади себя два ключа и вручила их мне, взглянув на меня исподлобья.

– Держитесь подальше от моих Эдди и Кларисы.

– Не понял?

– У меня двое детей, Эдди – семь, Кларисе – восемь. Они считают, что ваш друг Нельсон – необыкновенный. Я больше не хочу, чтобы они восторгались кем-нибудь в вашем роде.

Хотя в действительности я не был уголовником, но обиделся на такое отношение.

– Наши деньги почему-то вас устраивают, – огрызнулся я.

– Это на совести моего мужа. Если бы он сам не отсидел срок, он не относился бы так приветливо к вашей публике, – она так замотала головой, что ее нижняя губа затряслась – то ли она разозлилась, то ли собиралась расплакаться, а может, и то и другое. – Вы доведете его до гибели.

А может, он просто отбудет еще один срок. Он, должно быть, жадный тип, этот любитель мороженого на скамейке; в это время года было много туристов, заполнявших лагеря, вроде этого. Но они должны были платить, возможно, полтора доллара за комнату за ночь. Туристы из моей команды, которые скоро прибудут сюда, заплатят раз в двадцать больше.

Я подвел Ма к ее домику. Каждая белая сборная постройка была разделена на две пронумерованные комнаты. Половина домика, которую я должен был занять с Луизой, была немного дальше. Я начал перетаскивать вещи Ма, а она, не успев войти, немедленно вытянулась на одной из двух кроватей и стала читать журнал «Фотоплей» с Клодеттой Кольберт на обложке. Мне пришлось сделать две ходки, чтобы перетащить все ее барахло. Когда я второй раз вносил ее вещи, она уже заснула и даже храпела, журнал лежал на ее обширной груди. Улыбающееся лицо Клодетт вздымалось и опускалось.

Я решил и сам вздремнуть в своей комнате. В ней тоже стояли две кровати, разделенные несколькими футами, и я рассчитывал не сдвигать их и ночью. Дочь твоего клиента,напомнил я себе. Но мои мысли о происшедшем утром на ферме, однако, указывали, что интересы моего клиента, возможно, не будут соблюдены в этой маленькой, оклеенной красноватыми обоями комнате.

Первым делом я решил воспользоваться туалетом, имевшимся в каждой комнате. Опорожняя свой мочевой пузырь, я размышлял о том, как приятно ощущать себя снова в двадцатом веке – даже если справа от меня в ванне ползает насекомое, здоровенное, как мой большой палец. Я и не подумал уничтожить его. Пусть живет. Я снял брюки и вздремнул.

Разбудил меня стук в дверь. Взглянув на свои часы, я обнаружил, что было около двух часов. Я вытащил свой пистолет из-под подушки и подошел к открытому окну, на котором легко колыхались занавески под слабым летним ветерком. Я выглянул наружу.

Большой высокий мужчина – грудь бочонком, круглолицый, румяный, темноволосый, лет тридцати с небольшим – стоял там без пиджака и в подтяжках. Ручка пистолета сорок пятого калибра торчала у него из-за пояса.

Через несколько секунд я понял, кто это был –очень часто видел его фотографии в газетах.

Чарльз Артур Флойд. «Красавчик».

Он снова постучал.

– Лоуренс? Джимми Лоуренс?

Я приоткрыл дверь так, чтобы руку с пистолетом не было видно.

– Верно, – сказал я, стараясь изо всех сил не выдать себя ни голосом, ни выражением лица, что узнал его. – Кто там?

– Меня зовут Чарли Флойд, – улыбнулся он маленьким, как у купидона, ртом. Его круглое лицо светилось. У него, как у Полли Гамильтон, были щечки яблочком.

– Я слышал о вас много хорошего от наших общих знакомых.

– От кого, например?

Он по-прежнему улыбался, но теперь в его улыбке появилась какая-то настороженность.

– Нельсона, Карписа, ну и других. Откройте. Позвольте мне войти. Вы же видите обе мои руки и мой пистолет. И сами, конечно, навели такой же на меня, так что же вам тревожиться?

Я отступил и открыл дверь, наставив на него свой пистолет.

Он вошел и закрыл за собой дверь. Его темные волосы, разделенные пробором, блестели от бриолина. У него были маленькие карие глазки и большой нос.

– Уберите стреляющую железку, – сказал он, все еще по-дружески улыбаясь.

– Никто не упоминал вашего имени.

– Ну вы-то знаете, кто я.

– Вы «Красавчик» Флойд.

Он вздрогнул.

– Не верьте газетной брехне. Никто меня так не называет, никто, кроме этих тупых задниц из ФБР.

Он протянул руку. Она выглядела, словно телесного цвета рукавица кэтчера[55].

– Мои друзья называют меня Чок. Сокращенно от Чоктоу.

– Чоктоу?

– Так называют мое любимое местное пиво в холмах, откуда я родом. – Он похлопал рукой по своему объемистому животу. – Я питаю к нему слабость, и вот доказательство.

Потом он снова протянул руку, которую я, заткнув свой пистолет себе за пояс, пожал. Это было крепкое рукопожатие, он мог себе позволить носить на себе немного жира, потому что мускулов у него было больше.

Чок присел на край кровати.

– Это я должен быть осторожным, Джим. Ничего, что я называю тебя Джим?

– Нормально. А почему ты должен быть осторожным?

Он пожал плечами.

– Никогда не слышал о тебе до того, как Нельсон позвонил мне сегодня утром. Я пожал плечами.

– Попал в это дело в последнюю минуту, что тут особенного.

Флойд кивнул, поцокал языком.

– Жалко Кэнди Уолкера. Работал с ним несколько раз. Хороший парень. Хотя мило с твоей стороны, что заменил его. Я слышал, ты связан с чикагской компанией.

– Да, можно сказать.

Он ласково указал в мою сторону пальцем.

– Ты не хочешь пойти и позвонить кому-нибудь из своих друзей сейчас, до наступления завтрашнего дня?

– Зачем?

Он медленно покачал головой.

– Фрэнк Нитти не одобрил бы то, что мы собираемся сделать. – Потом он ухмыльнулся, словно озорной мальчишка собственной шутке, отчего его маленький ротик растянулся, а щечки-яблочки стали еще выпуклее, – нет, не одобрил бы.

– А почему?

– Ты еще не знаешь, как обстоят дела, не так ли, Джим? Ладно, чего уж там, узнаешь, для этого достаточно времени. – Он взглянул на карманные часы. – Ты ел?

– Я проспал ланч.

– Вечером мы устроим барбекю[56]. Тот малый, что заправляет заведением, обеспечит кур, и Ма приготовит их для нас. Я слышал, она превосходнаяповариха.

– Ма Баркер? Да.

– Эй, Джим, да сядь же, вот и стул есть, а то ты заставляешь меня нервничать, – сказал он с добродушной улыбкой. Казалось, в нем не было и намека на недоброжелательность. Он не был похож на некоторых коротышек, которые часто размахивают своими автоматами. Ему, как боксеру-профессионалу тяжеловесу, проще было прибить вас, хлопнув, желая удачи, ладонью по спине.

Поэтому я его послушался и сел.

– В Чикаго ты откуда приехал? – спросил он. Я выдал ему стандартную байку Джимми Лоуренса, это заняло какое-то время. Итак, мы уже разговаривали минут пятнадцать. Он выглядел милым и нравился мне. Но я, конечно, понимал, что он выкачивал из меня информацию, проверял, пытался понять, можно ли мне доверять.

Через некоторое время он хлопнул себя по бокам ручищами и встал.