Эпилог

Голливуд. Год спустя

Более года американская реклама трубила о самом последнем, самом выдающемся боевике «Коламбиа пикчерз», который должен был скоро выйти на экраны. Это был фильм «Легенда Кортеса». Почти все журналы и газеты печатали фотографии, очерки и статьи о ком-нибудь из главных актеров, занятых в картине. «Кортес» завладел умами американцев. Все работники студии молились, чтобы рекламная машина сделала свое дело, и тогда кассы кинотеатров заработают без перерыва.

Была жаркая калифорнийская ночь, и, несмотря на новейшие кондиционеры, установленные в последней модели «кадиллака», в машине было душно, пахло дорогими духами. В лимузине сидели шесть человек: Николас и Электра Стоун, Доминик с симпатичным спутником и Джулиан с женой.

Инес беспокоилась, как бы чрезмерная шумиха, поднятая вокруг его имени, не оказала плохого влияния на критиков. Джулиан превозносился, как величайший со времен Оливье английский актер. Его имя было у всех на устах задолго до того, как американские зрители увидели его на экране. После того случая с Хьюбертом С. Крофтом скандальное прошлое Инес и смерть продюсера на несколько месяцев стали темой сплетен. Смерть итальянца и все, связанное с ней, оказались самой шумной историей последних лет.

Джулиан держал жену за руку и ободряюще улыбался ей. Он уже видел предварительный монтаж фильма и, несмотря на самокритичность, понимал, что сыграл превосходно. Свою довольно банальную роль он обогатил дерзким обаянием, соединенным с чувственным натурализмом. В Голливуде говорили, что он может стать такой же яркой звездой, как Гейбл. То количество предложений, которые посыпались на его агента, гарантировало ему место в кинематографе. Но он уже думал не о сегодняшней премьере, а о новой работе. Джулиан собирался вернуться в театр и сыграть главную роль в спектакле «Корнелиус», на одной из сцен Вест-энда. Он чувствовал, что достаточно времени провел в Голливуде. Он снялся всего в двух фильмах, и ему оставалось сняться в двух других. Когда с ними будет покончено, их сыну Дэвиду исполнится почти три года, и, чтобы обеспечить ему спокойную жизнь, они решили осесть.

– Дэвид не возражал, что ты не осталась с ним, пока он не заснет? – спросил Джулиан.

– О нет, дорогой. Я думаю, что он как-то понял, какой важный вечер сегодня у его папы. – Она с нежностью вспомнила, как месячный Дэвид мило улыбнулся, когда она, дав ему бутылочку, отнесла его к няне. Джулиан был ее жизнью, но Дэвид значил для нее почти столько же, и она страстно любила их обоих.

Инес радостно вздохнула. Она чувствовала себя счастливой женщиной.

– О, смотрите. – Доминик возбужденно указала на маленький кинотеатр, мимо которого они проезжали по бульвару Сансет. – «Потерянный город», не этот ли фильм Хьюберт Крофт снимал в Италии?

Все начали всматриваться через затемненные стекла лимузина в неоновые огни рекламы, которые высвечивали имена актеров и продюсера Умберто Скрофо.

– Дорогая, не напоминай нам о нем, все кончено и забыто, – сказал Доминик ее спутник. – Все это вчерашний день.

Ник тупо смотрел на кинотеатр. Хьюберт С. Крофт, Умберто Скрофо. Человек, чей страшный образ так долго преследовал его. Теперь его нет, но воспоминания о нем никогда не исчезнут. Ник никогда не сможет забыть ужас тех военных лет на Гидре, те бесчисленные зверства, которые совершил Умберто Скрофо, жестокое убийство матери.

– Сегодня исполняется год, – тихо сказал Ник.

– Год чему? – спросила Доминик.

– Прошел ровно год после смерти Скрофо. – Ник говорил таким тихим голосом, что остальные с трудом слышали его.

– О Господи, а ведь правда, – выдохнул Джулиан. – Год, всего лишь год.

– Я считаю, что ублюдок, в конце концов, получил то, чего заслуживал, – жестко сказал Ник.

– Бедная Агата, – пробормотала Доминик. – Интересно, что она сейчас делает.

– Гниет за решеткой в одной из мексиканских тюрем. – Голос Джулиана был непривычно враждебным. – Она была сумасшедшей, совершенно ненормальной. Если бы Крофт, или Скрофо, или как его там звали, не погиб тогда, то жертвой, конечно, оказалась бы Инес.

– И все ради любви к тебе, Джулиан, – поддразнила Доминик. – Все ради любви к тебе. – Она ослепительно улыбнулась ему страстной, вызывающей улыбкой и прижалась к своему спутнику.

В этом году у Доминик было несколько мужчин. Восемнадцатилетняя звезда с блестящим будущим, она выглядела сейчас намного сексуальнее, чем раньше. Без комплексов она наслаждалась жизнью. Доминик улыбнулась Джулиану, и он неловко улыбнулся ей в ответ. Сейчас они поддерживали дружеские отношения, но Доминик знала, что если она вновь не завоюет его, то никогда не сможет забыть об их страстном романе. Разве такое может случиться? Для нее это была любовь, оставившая самые яркие воспоминания, и она хотела все повторить. Такое случается только раз в жизни и никогда не забывается.

Но было еще и то, о чем никто из них никогда не сможет забыть, – та ночь, ужасная ночь в Акапулько, после которой прошел ровно год.

Сразу после прибытия на виллу Рамоны полиции из Акапулько инспектор Гомез начал медленно допрашивать всех о «несчастном случае», произошедшем с Хьюбертом Крофтом. Он твердо верил, что это убийство, и допрашивал всех очень тщательно. Когда очередь дошла до Агаты, она вся затряслась, ее лицо покрылось потом, и она стала неистово ломать руки.

Прежде чем инспектор успел задать вопрос, она уставилась на Инес и тихо прошипела:

– Это она виновата. Она заставила меня сделать это, разве не так, Инес? – Ее глаза впились в Инес, у которой внезапно пересохло во рту. – Да, ты заставила меня, – прохрипела Агата. – Ты заставила меня сделать это. Я убила Хьюберта Крофта. Я. Но я не хотела этого. Я хотела убить ее. Она, она должна была съесть отравленную устрицу, а не Ирвинг, – Агата шагнула к потрясенной Инес, которая застыла на месте. – Инес Дессо, Инес Джиллар, проститутка. Это она должна была сесть в канатный вагончик.

– Что? Что вы сказали? Почему вы убили его? – торопливо записывая, спросил инспектор. Остальные изумленно наблюдали за переменой, произошедшей в Агате. Мышка превратилась в волчицу, и это зрелище было ужасным.

– Из-за нее! – прокричала она, и в уголках рта у нее выступила пена, а безумные глаза налились кровью. – Вражеская подстилка, почему ты не умерла? Почему, почему? Ты должна была, я так хорошо все спланировала, просто идеально.

Ее душили глухие рыдания, и внезапно она бросилась на ошеломленную Инес. Двое дюжих полицейских схватили ее за руки, пытаясь удержать на месте, ее всхлипывания превратились в глубокое рычание сдерживаемой ярости и рухнувших надежд.

– Погиб не тот человек. Хьюберт не был святым, но он не заслужил такой смерти. Умереть должна была эта грязная шлюха. Я предназначала эту смерть ей. Почему она не умерла?

Джулиан был оглушен. Инес – проститутка? Вражеская подстилка? Что говорит эта сумасшедшая? Он крепче обнял Инес, которая пристально смотрела на Агату. Кажется, она начала узнавать эту женщину.

О Господи, подумала Инес. Еще одно… еще одно существо явилось из прошлого, чтобы разрушить мою жизнь. Но кто она? Инес мучительно пыталась вспомнить, где она встречалась с этой женщиной.

Агата в истерике кричала:

– Ты разве не знаешь, Джулиан, что она была известной парижской проституткой? Разве не знаешь? – рассмеялась она, пылая ненавистью.

Лицо Инес побледнело, и она почувствовала, как Джулиан отодвигается от нее. Внезапно она все вспомнила.

– О Господи, – прошептала Инес. Это та тонкая странная девушка, которую она во время войны один или два раза видела за кассой «Элефан Роз». Ей не приходилось видеть лицо девушки с близкого расстояния, но она помнила все то, что рассказывали о ней: годы заточения, когда эта еврейская девушка пряталась в подвале; как ее волосы стали совершенно белыми; как после выхода из подвала она ненавидела не только захватчиков, но и тех девушек, которые не гнушались их общества.

Инес шагнула к женщине, чье лицо было маской боли и мстительности, ничего человеческого не осталось в ней.

– Пожалуйста, Агата, прекрати, – попросила Инес. – Не надо, я умоляю тебя, не надо! Пожалуйста. Зачем ты говоришь такие вещи? Это же ложь. Ты не должна делать этого, ты не можешь так…

– О нет, я могу, и я сделаю. – Агата злобно захихикала. – Раз он теперь знает, кем ты была, он не захочет жениться на тебе, да, Джулиан?

Внезапно она вырвалась из рук полицейских и, бросившись к Джулиану, запричитала:

– Моя любовь, моя любовь. – Тощей рукой она обняла его за шею, другая рука лихорадочно дергала за пояс халата Джулиана, пытаясь развязать его.

– Боже, Агата, что, черт возьми, ты делаешь? Прекрати! – Джулиан был сильным человеком, он крепко держал Агату на расстоянии вытянутой руки и смотрел в ее безумные глаза. – Скажи мне, что ты имела в виду, говоря так об Инес, – сказал он спокойным голосом, в котором зазвучали угрожающие нотки. – Скажи мне, Агата.

Инес опустилась на стул и закрыла лицо руками. Теперь все кончено. Все кончено. Теперь правда станет известна ее любовнику, мужчине, чьего ребенка она носила и чьей женой должна была стать. Все рушилось. И по иронии судьбы не из-за Скрофо, а из-за женщины, которую она едва знала. От ее надежд остались одни руины. Джулиан никогда не простит ей прошлого и обмана. Разве он сможет?

– Да, да, Джулиан, конечно, я скажу тебе, я расскажу тебе обо всем. – Агата облизнула сухие губы, ее глаза ликующе метались от Джулиана к Инес. Она наслаждалась вниманием всей группы, которая как завороженная ловила каждое ее слово. Наконец к ней прикованы все взоры, теперь они будут смотреть на нее, слушать ее, а руки мужчины, которого она страстно обожала, крепко держат ее. – Париж. Это было во время войны в Париже, в ночном клубе «Элефан Роз»… она спала с ними, со всеми… с немцами, с гестапо, с СС, с итальянскими свиньями. Солдаты, офицеры, ей не важно было, с кем спать. Она танцевала с ними, она смеялась с ними, и она позволяла всем им трахать ее. Делать с ней что угодно. Они давали ей деньги, которыми она бросалась. Ей нравилась жизнь проститутки, правда, Инес? – Она посмотрела на ссутулившуюся Инес, громко рассмеялась и продолжила. – Но однажды она зашла слишком далеко. Она убила человека его же бритвой, она перерезала ему горло. По крайней мере, она думала, что сделала это, да, сука? – Она снова взглянула на съежившуюся Инес. Грубая правда так унизила ее, что она просто окаменела.

– Кого… кого убила Инес? – хриплым уставшим голосом спросил Джулиан. По тому, как он посмотрел на нее, Инес поняла, что он ненавидит ее. Ее мечта оказалась еще одним кошмаром.

– Скрофо! – прокричала Агата. – Умберто Скрофо, итальянский генерал, толстый и со всеми, какие только могут быть, медалями. Тот, кто называл себя здесь Хьюбертом Крофтом. Она была его девкой, его шлюхой. Он много, много раз занимался с нею любовью в Париже. Затем она попыталась убить его, но тебе не удалось это, да? – глумилась она над Инес. – Какая жалость, шлюха. Тебе не удалось, так же как мне не удалось убить тебя. Но, может быть, я сделала что-то лучшее. Я уничтожила тебя и твою драгоценную жизнь с Джулианом, потому что он мой, МОЙ! – С этими словами ее костлявая рука стала метаться по платью, пытаясь сорвать пуговицы, чтобы открыть сморщенную грудь. – Поцелуй меня, Джулиан! Любовь моя. – Она извивалась с закрытыми глазами и тянулась к нему, но Джулиан с гримасой отвращения на лице отталкивал ее. – Я ждала тебя, моя любовь, мой Джулиан, – отчаянно рыдала она, открывая глаза и умоляюще глядя на него. – Подожди, мой дорогой, я знаю, ты тоже хочешь меня. Это наша судьба – быть вместе.

Агата попыталась прижаться к нему извивающимся телом, инспектор подал знак двум полицейским, которые схватили ее и оттащили от Джулиана. Рамона накинула шаль на полуобнаженное тело Агаты, в ее глазах была жалость к этой несчастной, остальные в смущении отвернулись от нее.

Джулиан стоял совершенно неподвижно, его загорелое лицо посерело.

Ник подошел к нему. Не зная, что сказать, он утешающе положил руку на плечо Джулиана. Доминик приблизилась к мужчинам, ее детские любопытные глаза были прикованы к Инес, которая по-прежнему молчала.

Рамона утешала тихо плакавшую Шерли.

– Ирвинг, мой бедный Ирвинг. Эта сумасшедшая сука убила и его, эта сука. О Господи.

Остальные актеры и члены съемочной группы столпились на заднем плане и неподвижно, как массовка, застыли, в изумлении глядя на Джулиана, Агату и Инес. Они чувствовали, что за этой сценой последует нечто еще более ужасное. За исключением приглушенно рыдавшей Шерли все главные герои драмы молчали, и единственным посторонним звуком был легкий шум набегающих на берег волн.

Джулиан заговорил мрачным, угрожающим голосом, который заставил Инес содрогнуться.

– Это правда, Инес? То, что сказала Агата?

Как он может? Как может Джулиан на виду у всех задавать ей этот вопрос? Разве он не может оставить ей хотя бы каплю гордости? Столько лет Инес ждала мужчину своей мечты. Теперь он стоит перед ней и в присутствии десятка свидетелей почти осуждает ее за то, кем она была, за то, что она делала в той, прежней жизни.

Джулиан повторил свой вопрос, его голос стал еще холоднее. Электризующее молчание зрителей разбудило в нем актера. Он был в центре внимания, у него была главная роль, и остальные актеры, затаив дыхание, ждали, как будет разворачиваться эта драма.

– Я спросил тебя, правда ли то, что сказала Агата? – в третий раз сказал он, повысив голос. Инес чувствовала в его голосе гнев и видела раздражение в его позе. Его кулаки были сжаты, глаза сузились, а царственная голова гордо откинулась. Король требовал от подданной смирения.

– Ответь мне, Инес! – властно пророкотал он. – Скажи что-нибудь.

Инес подняла голову, чтобы не дрогнув посмотреть в холодные глаза Джулиана. Она пыталась остаться спокойной. Она была слишком горда, чтобы заплакать, хотя ее сердце сводило от боли. Человек, которого она любила, требовал от нее публичного признания, требовал, чтобы она раскрыла свое прошлое перед ним, перед всеми этими людьми, потому что он считал, что это право дано ему от Бога.

Она медленно поднялась, и окружающие затаили дыхание. В мертвой тишине Инес вызывающе посмотрела на Джулиана. Легкий бриз развевал ее платье. Джулиан в ярости шагнул к ней, грубо оттолкнув руку Ника.

– Я сказал, ответь, Инес, мне нужна правда. Сейчас! Голос Инес был чуть громче шепота ветерка.

– Джулиан, о, Джулиан, камеры отключены, тебе сейчас не нужно играть.

– Как ты смеешь! – Его голос разбудил спящих на деревьях попугаев, и они подняли визгливый шум. – Не надо меня учить, Инес. Ответь на мой вопрос. Это все, о чем я тебя прошу.

– Не здесь и не сейчас. – Ее глаза не отрывались от его лица. – Нет, Джулиан. Нет. Я не могу и не хочу.

Легкая, как осенняя паутинка, она вышла из огромного мраморного холла в зовущую темноту ночи. Слезы, которые она сдерживала, едва не задушили ее.

Ник схватил Джулиана за руку, когда тот попытался последовать за ней.

– Нет, Джулиан, дай ей уйти. Она права. Сейчас не время и не место. Оставь ее одну. Ты должен понять ее…

Плача от отчаяния, Инес начала бросать свою одежду в чемоданы. Один из шоферов Рамоны ждал около отеля. Она оставляла Акапулько. Оставляла Джулиана. Оставляла свое прекрасное будущее. Она уезжала… куда? Она не знала, чувствуя, что должна бежать. Она быстро стянула шелковое платье, надела юбку и жакет. Побросав в чемодан одежду, она захлопнула его и позвонила носильщику.

Внезапно дверь открылась, и в комнату вошел Джулиан. Вместо халата на нем были брюки и рубашка. Его лицо было бледным, в глазах застыла боль.

Они смотрели друг на друга. Он бросил взгляд на закрытые чемоданы, дорожную одежду, прекрасное лицо, на котором застыли боль и вызов.

– Почему ты покидаешь меня? – спросил он.

– Почему? – Она слабо улыбнулась. – Ты знаешь, почему, Джулиан. То, что сказала Агата, правда. Не все, она преувеличила, но я была проституткой в Париже, и я пыталась убить Скрофо, или Крофта, или как он там себя еще называл.

– Господи. – Он покачал головой и тяжело опустился на кровать. – Но почему, Инес? Почему ты никогда не говорила мне об этом? Ты ведь должна была понимать, что когда-нибудь я узнаю обо всем?

– Я надеялась, что этого не произойдет. Мне казалось, что ты не сможешь вынести правды. Да, я была проституткой, – тихо сказала она, – но только в силу обстоятельств. Пойми, моя мать была проституткой и, может быть, моя бабушка тоже.

Она взглянула на него, но выражение его лица оставалось непроницаемым. Она вздохнула.

– Для меня, Джулиан, это был легкий, почти нормальный образ жизни, я была очень молода, когда начала, еще подростком, и я действительно не знала другой жизни. Может быть, я была очень жадной; может быть, в Лондоне я должна была перестать заниматься проституцией, поступить на обычную работу в магазин или офис и найти мужчину, любого мужчину, чтобы выйти замуж. Меня не должно было заботить, люблю я его или нет. Я должна была выйти за него замуж ради своей безопасности, чтобы он заботился обо мне.

Она посмотрела на Джулиана огромными глазами, полными слез.

– Считается, что женщина должна вести себя так, да, Джулиан? Никто не говорит, что надо любить, чтобы жениться, но для меня выйти замуж не по любви было еще худшим видом проституции.

Джулиан ничего не сказал, и она продолжила, – Я так сильно любила тебя и так сильно люблю сейчас, что я не могла пойти на риск потерять тебя. Я знаю тебя, Джулиан. Не забывай об этом. Я знаю, как думаешь ты, как думает большинство мужчин. По отношению к мужчинам и женщинам у вас двойной стандарт. Если бы ты узнал, ты бросил бы меня, я знаю. Ты не смог бы вынести разговоров, злобных сплетен, скандала и шепота, который тянулся бы за моей спиной.

– Нет, Инес. – Он шагнул к ней, и ей показалось, что нежность постепенно возвращается на его лицо. – Нет, не так. Я понял бы и я простил бы тебя, потому что я люблю тебя. Ты всегда была, ты есть, и ты всегда будешь той единственной женщиной, которая создана для меня. Ты знала это?

Инес неуверенно посмотрела на него.

– Но мое прошлое? Разве оно тебя не беспокоит? Тебе придется с ним считаться.

– Считаться? Конечно, черт возьми, я буду помнить о нем. Но что я могу с этим поделать? Ничего. Это случилось, это часть того, что сделало из тебя ту женщину, которую я люблю, на которой хочу жениться и с которой хочу провести всю оставшуюся жизнь. Инес, ты простила мне Доминик, а это гораздо большая ошибка. Как же я могу не простить тебя, как я могу?

– Но ты был в такой ярости там, на виду у всех, это было невыносимо. Ты унизил меня, Джулиан.

– Я очень виноват, моя дорогая. Я действительно жалею об этом. Что еще я могу сказать? Я ненавижу себя за то, что ранил тебя. Ты так много пережила в прошлом.

Его руки потянулись к ней, и она почувствовала, что хочет оказаться под их защитой.

– Господи, я был подлецом по отношению к тебе, хуже, чем подлецом.

– Все будет хорошо, милый, – прошептала она. – Все уже забыто.