Глава 6

Лондон

По мере того как звезда Джулиана всходила все выше и выше на небосклон славы, Фиби превращалась в тот ужасный тип несносных и брюзжащих женщин, которые могут появиться только среди английских домохозяек. Превыше всего она ценила две вещи – деньги и социальное положение. Больше всего в карьере Джулиана, кроме того, что она выгрызала для себя роли в его спектаклях и фильмах, Фиби привлекали положение в обществе и деньги, которые эта карьера могла ей дать. Она редко опускалась до бесед с техническим или обслуживающим персоналом, с которым работал Джулиан, общаясь только со звездами и главными режиссерами. Артистическая сторона кино ее больше не привлекала. Ей было все равно, снимается ее муж в «Отелло» или «Тетке Чарлея». Ей нравилось быть женой мистера Джулиана Брукса и близкой подругой Оливеров и Рэдгрэйвов. Она обожала жить жизнью жены знаменитого актера: встречи в обществе, на королевских скачках в Эскоте, посещение Уимблдона, присутствие четвертого июня на празднике выпускников в Итоне, приглашение в Коуз, потом парусная регата в Хенли; благотворительные балы, уик-энды в загородных имениях аристократов, большое количество знаменитостей в черных лимузинах, люди в дорогих нарядах. Подогреваемые успехом Джулиана, ее амбиции достигли своего апогея, когда она заставила его включить ее в состав актеров, играющих в его фильмах. Если бы он на это не согласился, Фиби сделала бы его жизнь невыносимой. Появление на сцене вместе с Джулианом делало ее более высокомерной с друзьями, и она всегда настаивала на включении ее имени в титры главных исполнителей – не как жены знаменитости, а как самостоятельной звезды.

В этот период их жизни она вела себя с Джулианом очень грубо. С тех пор как он отказался дать ей роль Элизы Дулиттл в «Пигмалионе», она просто кипела от гнева.

В свои тридцать пять лет она выглядела по крайней мере на десять лет старше и никак не могла играть роль беспризорной девушки из лондонского предместья. У нее было слишком много денег, и выглядела она как человек, не привыкший себе в чем-нибудь отказывать.

– Я прекрасно подхожу для этой роли, прекрасно, и ты всегда мне это говорил, – кричала Фиби. Жирная помада размазалась по зубам, а неумеренно нанесенная косметика усиливала выражение недовольства. Хна, которой Фиби щедро пользовалась для подкрашивания волос, превратила ее голову в костер, ярко переливающийся в лучах послеобеденного солнца. Джулиан заканчивал «Пирата», еще один боевик для Дидье Армана, в самом разгаре была работа по распределению ролей в «Пигмалионе», параллельно шли первые пробы. Замученный напряженными и сложными съемками, Джулиан пытался хоть немного вздремнуть на кушетке в гардеробной, когда ворвалась Фиби, прогнала костюмера, как всегда раздраженно крича:

– Выйди вон. Меня не волнует, что он спит, я пока еще его жена, черт тебя побери!

– Фиби, ради Бога, – умоляюще произнес Джулиан, устало глядя на свою некогда привлекательную жену, которая превратилась в вечно раздраженную толстую мегеру. Она стояла перед ним, уперев руки в бока.

– Как ты мог выбрать на роль Элизы эту сучку Луизу Джеймс? – спросила Фиби, кипя от злобы. – Она же уродина! Она не сможет ее сыграть, она слишком, слишком стара для этой роли!

– Луизе двадцать лет, – спокойно ответил Джулиан. – Она получила в прошлом году первую премию на Бродвейском конкурсе. Сниматься она начала, когда ей было одиннадцать лет, и, что важнее всего, она действительно оказалась очень красивой девушкой.

– Красивой? – взвизгнула Фиби. – Ты называешь эту кошелку красивой? Да у нее лицо, как… как у дешевой фарфоровой куклы. Твоя жена Я! Как насчет того, чтобы относиться немного внимательнее ко мне, ко мне!

– Фиби, пожалуйста, прошу тебя, будь благоразумна. – Джулиан с трудом сохранял самообладание, пытаясь не сорваться. После обеда ему надо было сыграть одну сцену, в которой эмоциональный настрой играл очень важную роль, а ярость Фиби явно не способствовала его подъему. – Тебе слишком много лет, чтобы играть Элизу, неужели ты этого не понимаешь, дорогая?

– Нет, не понимаю, черт тебя побери. – И она залилась крокодиловыми слезами, к которым за многие годы их совместной жизни Джулиан привык. – Мне столько же лет, сколько и Вивьен, а она играет молоденьких девушек.

– Ну, посмотри же ты в зеркало, ради Бога. Ты же знаешь, что я прав. Тебе уже тридцать шесть. Ты просто не в состоянии сыграть восемнадцатилетнюю девочку, Фиби, это не в твоих силах, ты же сама видишь.

– Нет, в моих, – плакала она. – О, Джулиан, пожалуйста, пожалуйста, разреши мне. Я сброшу немного вес и стану такой хорошенькой… Посмотри, как я выгляжу на фотографиях «Презент Лафтер». Они написали, что я была очаровательно молодой и такой трепетной.

– Это было несколько лет назад, дорогая. – Джулиан знал, что надо оставаться непреклонным; Фиби шла на все, пытаясь манипулировать мужем, но он не мог допустить, чтобы в их браке центр власти переместился в ее сторону. Одному только богу известно, что она вытворяла все это время. Эта борьба всегда была трудной, но ему пока удавалось держать ситуацию под контролем. Он верил в то, что мужчина всегда в семье главный, и, зная, как это важно, старался следовать этому правилу.

– Еще лет пять назад, Фиби, – продолжал он, – в роли Джоанны ты была просто неотразима. Но Элиза совсем ребенок. Прости, но дело уже сделано. Я выбрал Луизу, и завтра в прессе появятся сообщения на эту тему.

Фиби прекратила плакать и осторожно посмотрела на Джулиана.

– Я понимаю, – вздохнула она, вытирая платком поплывшую тушь, – вот так всегда: испортил настроение и избавился. Ну что же, спасибо.

– Фиби, прекрати, ты выглядишь просто нелепо. У тебя ведь прекрасная жизнь. Я даю тебе все, что ты хочешь. Ты играешь практически во всех моих фильмах, но в этом тебе играть не стоит. Так что давай прекратим эти глупые споры, и дай мне, ради всего святого, хоть чуть-чуть поспать.

Фиби задумчиво крутила на пальце толстое золотое кольцо с бриллиантами от Гаррада, поправила расшитый золотом стоячий воротничок от Ван Клифа и Арпельса, начала крутить пуговицы на своем бежевом кашемировом костюме от Жака Фата. Все эти жесты были хорошо знакомы Джулиану, и он понял, что жена что-то замышляет. С усталым вздохом он откинулся на кушетку, чувствуя, как ноет все тело. Сегодня он встал в пять утра. Позавчера вечером Фиби настояла, чтобы они пошли на премьеру «Кольца вокруг Луны», а потом на шумную вечеринку у Бинки Бьюмонта. Он спал всего три часа и чувствовал себя совершенно разбитым.

– Фиби, я так устал, – тихо сказал он. – Может, ты все-таки оставишь меня сейчас одного? Мне надо хоть чуточку вздремнуть, после обеда снимается очень важная сцена.

– Да, я уже ухожу. Не волнуйся, – холодно сказала она, натягивая бежевые замшевые перчатки, отделанные по краям норкой. Она пожала широкими плечами, на которые был накинут новый отделанный соболем жакет от Бергдорфа Гудмана из Нью-Йорк Сити, и сказала:

– Не очень-то хорошо мы провели эти дни вместе, Джулиан. Думаю, я вряд ли получу удовольствие от поездки в Лондон, пока ты будешь тут репетировать с этой талантливой шлюшкой.

Джулиан снова вздохнул. Что еще ей надо? Какую еще коварную хитрость вынашивает она сейчас в своем уме? Неужели эта сучка никогда от него не отвяжется?

– Вчера вечером на обеде Эрмина сказала мне, что хочет немного прокатиться, – продолжала Фиби. – Думаю, я присоединюсь к ней. Я уверена, что нам вдвоем будет очень весело. Она такая изумительная женщина.

– Отлично, дорогая, – закрыв глаза, тихо сказал Джулиан, про себя моля Бога о том, чтобы она побыстрее убралась. Он слышал, как помощник режиссера постучал в соседнюю дверь, где отдыхала его партнерша. – И куда же вы поедете? – спросил он больше из вежливости, чем из интереса.

– Вокруг света, – выпалила Фиби, направляясь к двери. – Это, конечно, дорого, – добавила она злорадно. – Около десяти тысяч фунтов стерлингов, чтобы останавливаться в самых лучших отелях, обедать в дорогих ресторанах и всякое такое. Но иначе я ведь буду надоедать тут тебе и этой малышке Джеймс, которая трахается, наверно, как кролик, поэтому, думаю, ты не будешь сильно возражать и раскошелишься. Да, кстати, – Фиби остановилась в дверях, – ты обещал мне роль Офелии. От нее-то я уж никогда не отступлюсь. Никогда. – И она выплыла из гардеробной, хлопнув за собой дверью; Сразу вслед за ней появился костюмер Джулиана, который принес кофе.

– Все нормально, шеф? – с сочувствием спросил он, глядя на напряженное лицо Джулиана.

– Отлично, Фредди, отлично. Спасибо, старина. Скажи Тиму в гримерной, что я буду готов через пять минут.

«Офелия… чтоб тебя разорвало!» – с горечью думал он, но кофе постепенно привел его в чувство. Он надел черные кожаные туфли. Фиби сейчас так выглядит, что ей как раз впору претендовать на роль Гертруды. Или, скорее, на роль матери Гертруды, если бы такая роль существовала. Он был очень мрачно настроен, когда тяжело пошел в гримерную, где его встретила нежной улыбкой главная героиня фильма.

Вечером, когда съемки наконец-то закончились, Джулиан стал желанным гостем в гардеробной этой очаровательной капризули Ребекки Чемберлен. Здесь он дал волю своему гневу и еле сдерживаемому раздражению: они пылились в восхитительную страсть, превратившую их любовную связь в бурный роман, который длился до последнего кадра фильма.

Глава 7

Ницца

– Боже, что за сборище. – Блуи Рейган откинулся на спинку стула в темном зале старого театра в Ницце. Он придирчивым взглядом осмотрел сорок семь выстроившихся в ряд нервничающих девушек, которые жались друг к другу на сцене. Все они были в узких черных купальниках, штопаных трико и потрепанных балетках.

– Ни одной подходящей фигурки, – пробормотал он Николасу Стоуну, молодому талантливому режиссеру, который сидел рядом с ним, наклонившись вперед, и внимательно оглядывал девушек. Он что-то говорил своей секретарше, а та старательно стенографировала.

– У них даже сисек нет, Ник, – добавил Блуи. – Ни одна из них даже нулевой размер лифчика не носит. В декольтированных платьях того периода, на цветной пленке, с Джулианом Бруксом…

– Заткнись, Блуи, – отрезал Ник. – Ты что, не слышал? У нас в картине шестнадцатый, а не восемнадцатый век. Она по сценарию принцесса и будет одета во что-нибудь свободное. И забудь ты хоть на минуту о сиськах, если, конечно, можешь. Просто сиди и смотри на талантливые и фотогеничные лица этих непорочных, но уже таких сексуальных девушек. А если не хочешь смотреть, то пойди погуляй, приляг где-нибудь или исчезни! Я сам произведу отбор.

– Ну, хорошо, только помни, что руководишь всем ты и снимать ее придется тебе.

– Я знаю, что делаю, – твердо сказал Ник. – Если остаешься, то держи рот закрытым, Блуи. Когда мне нужен будет твой совет, я его спрошу, а сиськи в этом деле играют не самую главную роль.

– О'кей, о'кей, – сказал Блуи, откидываясь на стуле.

Он стал снова рассматривать девушек, бормоча нелестные слова в их адрес. Последнее замечание было произнесено достаточно громко, и его услышала секретарша-француженка.

– Не забывайте, пожалуйста, ми-и-истэ-э-эр Рейган, – на слове «мистер» она сделала ударение, – что мы только что пережили войну. Не прошло еще и девяти лет, – добавила она холодно. – Этим юным девушкам тогда почти нечего было есть, и поэтому они такие маленькие… в отличие от ваших хорошо откормленных американских девушек.

– Да, полагаю, несколько настоящих американских бифштексов, жаркое и шоколад быстро приведут их в форму. Они станут похожи на Мерилин Монро и Джейн Рассел быстрее, чем вы рот успеете открыть! – И Блуи нагло улыбнулся, предложив секретарше жевательную резинку.

– Не совсем, – ответила француженка, отказываясь от жвачки. – Я не считаю, что какая-нибудь из этих девочек превратится в такой тип женщины. Они все француженки, настоящие француженки, и вы увидите, что они этим очень гордятся, мсье! – Она отвернулась от него, почти не скрывая своего пренебрежения к этому американскому грубияну.

Хрупкая девушка с рыжими волосами в темно-красном купальнике и трико, цвет которых абсолютно не гармонировал с цветом ее волос, прошла через сцену и передала свои ноты пианистке. Она танцевала сцену из «Лебединого озера». Технически все было правильно, но в ее танце совсем не было страсти. Покачав головой, Ник Стоун прошептал своей секретарше, чтобы она ее вычеркнула. Это была пятнадцатая кандидатка, и впереди было еще много девушек. Они и не предполагали, что это будет так тяжело и утомительно.

Через час, когда Блуи уже громко храпел рядом, Ник взволнованно толкнул его локтем в бок.

– Ну-ка, посмотри на вот эту, – прошептал он. – Она больше всего соответствует тому образу, который у меня сложился об Изабелле. Как ты думаешь?

Блуи выпрямился и внимательно посмотрел, как Доминик исполняет фанданго из «Кармен». Она танцевала с таким изяществом и нескрываемой страстью, что заинтересовала обоих мужчин.

– Хороша чертовка, просто класс, – выдохнул Блуи. – Впечатляет, да, Ник? Посмотри-ка на эти ножки. Как у ребенка, который стопроцентно станет звездой, клянусь всем тем, что видел в жизни!

– Да, она очень хороша, – согласился Ник, быстро сделав какие-то пометки в блокноте и спрятав его в папку. – Черт, как красиво она это танцевала! Она дьявольски талантливая танцовщица, да к тому же настоящая красавица. Может быть, она здесь единственная такая, Блуи.

– Кстати о времени, – сказал Блуи, – по крайней мере, мы хоть не впустую его потратили.

Стоя в глубине зала, Агата радостно сжимала руки, видя, как превосходно танцует ее ученица. Все дополнительные репетиции полностью себя оправдали. Если только в мире есть справедливость, то Доминик должна получить эту роль и уехать в Голливуд, подальше от этого провансальского болота. И если удача улыбнется, то, возможно, Агата поедет вместе с ней.

– Ты смотри, что она умеет! – Блуи с нарастающим восхищением смотрел на Доминик, которая закончила свой второй танец – прекрасно исполненную версию чечетки Элеоноры Пауэлл из «Мелодий Бродвея».

Доминик надела короткую юбочку поверх своего черного купальника, и это еще больше подчеркнуло ее тонкую талию и маленькую упругую грудь. Собранные сзади длинные волосы распустились, и теперь, казалось, плыли по воздуху, мелкие черные кудряшки обрамляли ее раскрасневшееся лицо.

Отобранные ранее пять девушек явно ей уступали. Накинув на плечи шерстяные кофточки и шали, они сидели, закинув ногу за ногу, за кулисами и кисло говорили друг другу, что Доминик выглядит очень хорошо, намного лучше, чем любая из них. Но она была не просто лучше. У нее была волшебная, очаровательная внешность, стройная фигурка, огромное обаяние и веселая беззаботность, все это делало ее танец пылким и прекрасным.

Когда Доминик, наконец, закончила, то остановилась посреди сцены, раскрасневшаяся и немного дрожащая от волнения. С трепетом в сердце она ждала, когда мужчины подойдут к ней.

– Отлично, просто отлично, – сказал Ник. Благодаря своему недавнему успеху в кино он стал следить за одеждой, отдавая предпочтение стилю Фреда Астора. Он носил широкие габардиновые брюки кремового цвета, розовую рубашку с воротником «апаш» и темно-синий шейный платок в горошек. Несмотря на то, что его черные вьющиеся волосы были тщательно причесаны, они все равно выглядели растрепанными, еще больше подчеркивая его привлекательность. В свои двадцать семь лет он успел менее чем за два года снять два серьезных фильма, которые пользовались необычайным успехом, и сейчас считался (.ним из самых перспективных режиссеров нового поколения Голливуда.

«Маленькие девочки в космосе» стали самым популярным у молодежи фильмом 1953 года, прибыль составила более двадцати миллионов долларов, принеся Нику восторженное признание критиков, о котором он так долго мечтал. Вторым его фильмом была бурлескная комедия, которую одинаково хорошо встретили критики и зрители, хотя сценарий был довольно посредственный. Но у Ника было какое-то волшебное чутье на фильмы. Он все понимал про кино, обладил поразительной способностью прокрутить весь фильм в голове еще до начала съемок. Он стал очень известен в Голливуде, этот «золотой мальчик» «Коламбиа пикчерз», протеже Спироса Макополиса, и теперь для съемок его третьего фильма ему отдали самый лакомый кусочек – «Легенду Кортеса».

Пожав Доминик руку, Ник вручил ей белую визитку, на которой было выгравировано его имя.

– Приходи, найдешь меня после обеда в три часа в отеле «Карлтон» в Каннах. Ты можешь туда приехать? У тебя все в порядке, девочка?

Доминик чуть не упала в обморок. Она слабо кивнула головой и прошептала:

– Да, мсье, я смогу. А можно я возьму с собой свою наставницу? – И она кивнула на неясную фигуру Агаты, стоявшей в глубине темной сцены.

– Конечно, – улыбнулся ей Ник. Девушка была на самом деле восхитительна. Такая сексуальная, свеженькая и милая. – Приводи с собой и маму, и папу, и бабушку, и всех своих тетушек и дядюшек, если хочешь. Надо серьезно поговорить, маленькая леди. Думаю, тебе понравится то, что я предложу.

Доминик поправила свои длинные, достающие ей до талии волосы и посмотрела на Ника сквозь длинные густые ресницы кошачьим взглядом зеленых глаз.

– Спасибо, мсье Стоун, – прошептала она тоненьким сексуальным голоском, и мужчины сразу же поняли, что он будет еще одним ее плюсом. Какие у нее глаза! Ник чувствовал, что восхищен ею, а Блуи опытным взглядом ощупывал ее тело, как гурман, который смотрит на банкетный стол. Великолепна, да, она просто великолепна! Настоящий лакомый кусочек, достойный короля.

Агата улыбнулась сама себе в темноте зала. Она уловила реакцию мужчины на красоту ее ученицы и невольно сжала кулаки, хотя ей очень понравилось, как Доминик танцевала. С мужчинами всегда так происходит. Покажи им молоденькую симпатичную девчушку, и они сразу же начинают вожделеть. А она не молода и не хороша, и никто не удосуживался посмотреть на нее дважды. Несмотря на хорошее отношение к Доминик, Агата почувствовала укол ревности. Если бы не эта война, то на месте этой девочки могла оказаться она сама!

Глава 8

Рим

Весной 1954 года одна из американских кинокомпаний снимала в Риме незатейливый развлекательный фильм с участием двух известных звезд. Римона Арман и Грегори Мендельсон играли супружескую пару средних лет, которая на фоне старинных зданий Рима, романтической красоты ого улиц переживает много приключений и находит последнюю любовь.

Технический персонал кинокомпании уже установил свет и камеры па маленькой базарной площади. Было необычайно жарко, и душная комната, расположенная над кафе, которую специально сняли для отдыха Рамоны, невероятно нагрелась.

Она решила немного побродить по узким римским улочкам, где каждый новый магазинчик был, казалось, еще изысканнее предыдущего. Рамона обожала всякие безделушки, и чем причудливее они были, тем лучше смотрелись в ее роскошном доме в Акапулько. Она выглядели очень элегантно в дорогом кремовом костюме с поясом и в маленькой соломенной шляпке бежевого цвета с шелковыми лилиями на полях, из-под которой выглядывали блестящие завитки черных волос. Солнцезащитные очки скрывали ее знаменитые желтые глаза, но она все-таки щурилась на ярком солнце, лучи которого заливали площадь.

– Куда тебя несет, принцесса, – бубнил Тинто, помощник режиссера. Он торопливо шел за ней с тревожным выражением на своем вечно озабоченном лице.

– Не волнуйся, дорогой Тинто. – Рамона улыбнулась ему своей очаровательной улыбкой, за которую ее любила вся съемочная группа. – Я просто немного прогуляюсь по тенистым закоулкам Виа Бабуино. Я похожу там полчасика, а вы к тому времени закончите устанавливать свет, да?

– Да, Принцесса, – улыбнулся Тинто, восхищенно провожая глазами ее изящную, стройную фигурку. Да, Рамона все еще была красивой женщиной, хотя ей уже минуло пятьдесят. Она выглядит намного моложе своих лет.

Рамона тихо брела по жаркой пыльной улице, наслаждаясь легким ветерком, который мягко шевелил ее волосы. Каждый магазинчик был просто сокровищницей, и она задерживалась в некоторых из них, восхищаясь сделанным в восемнадцатом веке кружевным веером, ручка которого была богато разукрашена позолоченным серебром, клипсами начала века с изумрудами и бриллиантами, бронзовой скульптурой мускулистого юноши-дискобола. Когда она подошла к последнему на этой улочке магазину, у нее просто перехватило дыхание. На витрине она увидела лежащий на черной бархатной подушечке браслет, сделанный из слоновой кости и украшенный рубинами. Он поразил ее своей красотой. Опытным глазом она сразу оценила, что это музейная вещь: рубины-кабошоны были обрамлены ограненными бриллиантами, все это было вделано в широкий браслет из слоновой кости нежно-кремового цвета. Совершенно очарованная, Рамона открыла дверь и шагнула в прохладный сумрак магазина. Какой-то ужасно уродливый толстый мужчина, напомнивший ей жабу, сидел за стеклянной перегородкой и внимательно изучал через лупу бриллиантовый браслет. Как только ее силуэт появился в дверном проеме, освещенный яркими лучами дневного солнца, он поднял глаза, но не узнал ее.

– Чем могу служить? – спросил он. Его голос звучал как-то резко и грубо. Рамона подумала, что у него какой-то южный акцент – неаполитанский или сицилийский и в то же время изысканность и вежливость воспитанного римлянина.