ДЖИНО. 1921 — 1923

В течение трех недель состояние здоровья брата Филиппа было критическим. Джино об этом не знал. Он считал, что убил насильника, и, говоря честно, это его мало беспокоило. Случай с ножницами сделал его героем.

Пока газеты знакомили своих читателей с происшедшим, Джино сидел в камере одной из нью-йоркских тюрем, в Бронксе, и ждал суда. «Скандальная история в приюте для малолетних преступников», «Дети встают на защиту детей» — кричали газетные заголовки. Теперь, когда брата Филиппа с ними уже не было, все его жертвы горели желанием выговориться и облегчить душу.

В прессе замелькали фотоснимки Косты: трогательное детское лицо с большими, полными грусти глазами. Случай с ним потряс всю страну. Состоятельный юрист из Сан-Франциско Франклин Дзеннокотти заявил, что усыновляет мальчика сразу после того, как тот даст суду свидетельские показания. Перед Костой открывалась новая жизнь.

Джино повезло. На его защиту встало широкое общественное мнение. И когда перед судьей встал вопрос, что с ним делать, было принято решение дать ему шесть месяцев условно. Джино обрел свободу.

Выйдя из зала суда, он лицом к лицу столкнулся с Костой, и мальчик, который до этого не обменялся с ним и парой слов, пожал Джино руку и негромко, с чувством произнес следующее:

— Спасибо тебе, Джино, спасибо, что ты спас мне жизнь. Надеюсь когда-нибудь отплатить тебе тем же.

Джино смутился. Выдернув свою ладонь из пальцев Косты, он немного деланно рассмеялся.

— Чепуха, парень, забудь об этом.

Глядя в спину Косте, вышагивающему рядом со своим новым отцом, он неожиданно для себя почувствовал какую-то ревность. Почему же ему никто не предложил новой жизни? Ведь в газетах печатались и его фотографии. Как же так получилось, что никто не захотел усыновить его?

Ах, да. У него же уже был отец, как же. Этот паразит, в данный момент сидевший в тюрьме. Джино бросил взгляд на огрызок бумаги с записанным там последним адресом Паоло. Несмотря на то что сейчас он отбывал срок, отец как-то умудрился вторично жениться, и предполагалось, что Джино отправится к его новой жене — женщине, которую он мельком видел в зале суда. К крашеной блондинке с огромными грудями.

Мысль о женской груди вызвала сильное желание. Брюки спереди оттопырились. После девяти месяцев воздержания он чувствовал себя, как застоявшийся жеребец. Онанизм никогда не служил Джино утешением, тем более в помещении, где десяток мальчиков занимались им одновременно. Нет, ему хотелось женщину. Ему хотелось ее немедленно.

Джино поднял с пола дешевый чемоданчик, в котором лежало все его добро, решив, что оставит его в своем новом доме и тут же отправится на поиски какой-нибудь роскошной девки.

Идти с напряженным, выпирающим вперед членом было не очень удобно, и все-таки Джино не мог сдержать улыбки. Он свободен. Он снова вышел на улицу. Восхитительное ощущение.

Мужчина вздрогнул, коротко вскрикнул, застонал и кончил. Неторопливо поднявшись, принялся одеваться, стараясь не смотреть на оставшуюся в постели женщину.

Ее звали Вера, ту самую блондинку с мощными грудями, на которой женился отец Джино.

Она свела ноги вместе, опустила вниз полы юбки, не сводя взгляда с мужчины. Закончив одеваться, тот положил на столик несколько банкнот и ушел. Вера чувствовала усталость. Слава Богу, для занятий любовью особых усилий не требуется. Просто расставь ноги пошире — и пусть твой партнер попотеет.

Неделя выдалась не самая легкая. Свидание с Паоло в Синг-Синге. Потом поездка в суд, чтобы сказать его сыну, что он может жить с ними. Черта с два он будет здесь жить. Она отправилась в суд только потому, что на этом настоял Паоло.

— Он вовсе не обязан будет жить у нас, — объяснял ей муж. — Тебе нужно только заявить об этом во всеуслышание, чтобы его еще куда-нибудь не засадили. Когда он появится, сунешь ему двадцать долларов и скажешь, чтобы убирался куда хочет.

Вера скорчила гримасу. «Двадцать долларов — надо же! Хватит с него и пяти».

Она поднялась, убрала со стола деньги и с равнодушным видом пошла открыть дверь, в которую кто-то стучал.

Гость оказался ее постоянным клиентом, так что можно не тратить время на пустые разговоры. Она вновь повалилась на постель, задрала юбку и расставила ноги. Мужчина принялся расстегивать брюки. Вера с трудом скрыла зевок.

С беззаботным видом Джино брел по улице. Его так пьянило ощущение свободы, что он совершенно не замечал обрушившейся на город чудовищной жары. А стояло настоящее пекло. Больше восьмидесяти по Фаренгейту — и ни малейшего ветерка. Он вспомнил о друзьях. Разыщет ли он кого-нибудь из них? А Сьюзи? А другие девчонки когда-то столь к нему благосклонные? Которую из них он осчастливит сегодняшним вечером?

Еще раз Джино посмотрел на бумажку с адресом. Почти пришел.

У пожарного гидранта с бегущей из него струйкой воды прыгали голые малыши. На ступеньках у входа в дом сидел старик и ковырял пальцем в носу. Квартира номер шесть оказалась на втором этаже. Джино постучал раз, другой. Не дождавшись никакого ответа, он нажал ручку. Дверь открылась.

На стонущей пружинами кровати лежала его мачеха. Приход постороннего человека несколько не смутил ее.

— Я занята, — коротко сказала она. Это Джино и сам мог видеть. Он поставил свой чемоданчик у двери.

— Зайду попозже, — выдавил он из себя и быстро прикрыл дверь.

Что, черт побери, здесь происходит?

Затем он понял. Ну конечно же, она — шлюха. Разве мог его отец жениться на другой женщине?

Спустившись в подземку, он решил отправиться на Кони-Айленд. Вагон был переполнен, в нем стояла влажная духота. На пляже оказалось ничуть не лучше, Джино с трудом пробирался между распростертыми телами, рассчитывая увидеть где-нибудь знакомое лицо. Когда слишком жарко, чтобы болтаться по городу, их старая компания вечно собиралась именно здесь. Не найдя никого из знакомых, Джино разделся до плавок, бухнулся в воду и поплыл к закрепленному якорями неподалеку от берега деревянному плоту, на котором в тесноте лежали десятки обнаженных тел. Когда он взобрался на него, две девушки, похожие на сестер, расположившиеся поближе к краю, переглянулись и захихикали.

— Часто вы здесь бываете? — обратился он к ним. Как правило, избитые фразы срабатывали всегда безотказно.

Около часа троица забавлялась нырянием и плаванием наперегонки. Джино потребовался весь его самоконтроль, для того чтобы девушки не заметили, как распирало его плавки. Но он все-таки справился с этим. Едва.

Но когда уже начало смеркаться и семьи с детишками стали собираться домой, он понял, что сил сдерживать себя у него не осталось.

Сестры заикнулись было о том, что им тоже пора.

— Последний заплыв, — настаивал он. — Только до плота и обратно.

Младшая из них отказалась, но старшей его предложение пришлось по вкусу. На вид около восемнадцати, с густыми медно-рыжими волосами и крупными зубами.

Брызгая друг на друга, они устремились к плоту. Джино позволил девушке обогнать себя, и в тот момент, когда она уже готова была выбраться на дощатый настил, он обхватил ее сзади.

— И что же, по-твоему, ты сейчас делаешь? — выдохнула она.

Он-то знал, что он делает, сомнений тут быть не могло: положив ладони на ее груди, он проворно и энергично работал пальцами, исподволь доводя свою новую знакомую до такого состояния, когда ей самой захотелось бы, чтобы он продолжал. Ноги его били по воде, а она, опершись на край плота, начала, как кошка, едва слышно мурлыкать от удовольствия.

Она находилась в его руках. Приблизившись вплотную, он поцеловал ее соленые губы, ни на мгновение не прекращая манипуляций с сосками.

— Нам бы не следовало… — она сделала слабую попытку протестовать в тот момент, когда Джино принялся стягивать с нее купальник.

— Наоборот, нам обязательно следовало бы.

Поднырнув, он высвободил из купальника ее йогу. Как это было ново под водой. Хотя после девяти долгих месяцев что угодно показалось бы новым.

Он потянулся губами к ее груди, стараясь одновременно с этим раздвинуть рукой ее ноги, найти магическую точку.

— Джино! — едва слышно прошептала она. Он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, в мгновение освободился от плавок и тараном устремился меж ее расставленных ног. Видимо, давление воды мешало ему проникнуть в нее, но член его сейчас стал настолько несокрушим, что остановить его уже ничто не могло.

Слившись воедино, они стали медленно уходить под воду. Джино знал, что должен или немедленно кончить, или просто пойти ко дну. Он выбрал первое, и оба тут же пробкой выскочили на поверхность, задыхаясь и выплевывая воду.

— Ты чуть не утопил меня! — набросилась она на него.

— Какая чепуха! — Джино расхохотался.

— Этим мне еще не приходилось заниматься, — жалобно проговорила девушка, неуклюже пытаясь натянуть на себя купальник.

— Ну конечно, — отозвался он, только сейчас поняв, что в пылу момента он потерял свои плавки. Нырнул, осмотрелся, но так и не увидел ничего.

Становилось прохладно, и Рыжик запросилась назад, к берегу.

— Эй, подожди, я не могу найти свои плавки! Рыжик захихикала.

— Поплывем до того места, где я смогу встать, а ты принесешь мне брюки, — предложил он.

— А что я скажу сестре?

— Скажи, что их сожрала акула. Можешь сказать ей что угодно, меня это не волнует.

Они поплыли назад, и там, где он мог стоять уже по грудь в воде, Джино остался ждать, пока Рыжик принесет ему брюки. Он видел, как она подошла к сестре, набросила на плечи полотенце, и тут же обе бросились бежать, не удостоив Джино даже прощального взгляда. Он не мог, не хотел поверить своим глазам. Его бросили. С голой задницей, замерзающего в воде. Господи Боже!

Быстрым взглядом он окинул пляж, сделал глубокий вдох и, закрыв глаза, ринулся к лежащей на песке одежде.

— Кто там? — пробурчала Вера. Он постучал еще раз, просто так.

— Это я, Джино Сантанджело. Сейчас-то уже можно войти?

Вера села на кровати. Она немного вздремнула и совсем забыла о сыне Паоло.

— Да… пожалуй. Заходи.

Джино вошел, и они уставились друг на друга.

Он видел перед собой блондинку лет тридцати, уставшую, со смазанной косметикой и огромными грудями.

Она видела перед собой молодого крепкого парня с волнистыми черными волосами, смуглой, оливкового цвета кожей и глубоко посаженными черными глазами, которые, как ей показалось, принадлежали человеку куда более взрослому. Он абсолютно не был похож на своего отца.

— Ты весь мокрый, — ровным голосом сказала она.

— Купался.

— В одежде?

— Нет, голым, но у меня не было полотенца. Они продолжали обмениваться изучающими взглядами.

— Ты не можешь здесь оставаться, — проговорила наконец Вера. — Я заявила в суде только для того, чтобы тебя еще куда-нибудь не упрятали.

— Но я думал…

— Плевать на то, что ты там думал. Жилище принадлежит мне, а не твоему старику.

— Да, — с горечью согласился Джино. — Ведь не можете же вы бросить свой бизнес.

— А тебе-то что? — возмутилась Вера. — Я им неплохо зарабатываю, и ничуть этого не стыжусь.

Подняв с пола чемоданчик, он повернулся, чтобы уйти.

— Где ты будешь спать? — неожиданно услышал он у себя за спиной.

— Не знаю.

— Ладно… — она заколебалась. — На сегодня у меня остался еще только один, последний. Пошляйся где-нибудь, пока он не получит то, чего хочет. Потом можешь вернуться и лечь здесь. Только эту ночь, заруби это себе на носу.

Джино кивнул. Он вымок, устал и не испытывал никакого желания бродить по улицам. Он был благодарен Вере даже за одну эту ночь.

Джино прожил у нее полгода. Ему удалось устроиться на свою прежнюю работу автомехаником, которая отнимала у него почти все дневное время, а ночами он шатался по городу со своей старой компанией, развлекаясь мелким хулиганством, от которого, в общем-то, никому не было вреда. А еще он приглядывал за Верой, помогая ей иногда избавиться от какого-нибудь трудного клиента, и выходил вместе с ней на прогулку в воскресенье — единственный день, когда она отказывалась «работать».

Время от времени Вера навещала Паоло, отсиживавшего свой срок в Синг-Синге. Разок с ней сходил и Джино.

Паоло приветствовал его вопросом:

— А выпивки ты с собой не принес?

Они не виделись год, но других слов у отца не нашлось.

— Нет, — выдавил из себя Джино, начиная нервничать, как всегда в присутствии отца, не в состоянии забыть те побои, которые обрушивал на него этот слизняк в полосатой тюремной одежде.

— А, оставь, Паоло, — ответила мужу Вера, — ты все знаешь, что выпивку сюда не пронесешь. Нас же обыскивают, клянусь Богом. Я принесла бы, если бы только могла.

— Сука! — Паоло повернулся к ним спиной.

— Он сегодня не в настроении, — прошептала Вера Джино. — Не обращай внимания, в следующий раз будет совсем другим.

Но в следующий раз Джино просто не пошел. Не пошел и потом. Ну его в задницу! Теперь Джино уже не мальчик, чтобы позволить себя бить. Если Паоло вздумает еще хоть однажды поднять на него руку… Да. Одного свидания с отцом более чем достаточно.

Еженедельно Джино обязали являться к офицеру полиции, к которому его прикрепили на период своего условного срока, для беседы. И — странная штука — этот офицер каждую неделю вручал ему письмо из Калифорнии. Похоже, что Коста Дзеннокотти считал своим долгом давать ему отчет о каждом прожитом в его новой жизни дне. Несмотря на то что Джино ни разу не затруднил себя ответом, письма продолжали приходить.

Странный малый… с чего это он взял, будто Джино интересно знать, как он сейчас живет? Что у него может быть за жизнь? Школа. Красивый дом. Сводная сестра, которая вечно изводит его своими приставаниями. Нет, мальчишка очутился в каком-то нереальном мире.

Когда срок условного наказания полностью вышел, Джино нацарапал Косте полуграмотное послание, сообщая в нем номер своего почтового ящика. Если малому так нравится вся эта писанина… с чего это Джино будет ломать ему весь кайф?

Вечером накануне того дня, когда Паоло должны были выпустить за ворота тюрьмы, Джино повел Веру в кино. На обратном пути, пока они шли занесенными снегом улицами, она показалась ему нервной и встревоженной.

— Послушай-ка меня, мальчик, — наконец выговорила она, — когда Паоло вернется, так продолжаться не сможет. Ты понимаешь, что я имею в виду?

Он кивнул.

— Мы можем попробовать, — продолжала она, — но… ты, черт возьми, и сам знаешь, что у тебя за отец.

Да. Он знал. Паоло был самым настоящим дерьмом. Он позволял себе поднимать руку на женщин, он относился к ним, как к грязи у своих ног. Вера не ангел, но Джино полюбил ее — кроме добра, он от нее ничего не видел, и оба знали, что, когда Паоло вернется и вновь примется за старое, Джино не сможет безучастно стоять в стороне.

— Утром уйду, — сказал он.

— Мне будет не хватать тебя. — На глазах Веры появились слезы. Она прикоснулась к его руке. — Если я чем-то смогу тебе помочь…

Он вновь кивнул. На протяжении этих шести месяцев Вера дарила ему столько любви и заботы, на которые абсолютно не способен его родной отец.

Следующим утром он собрал свои вещи и вышел еще до того, как Вера проснулась. Свой единственный чемоданчик Джино взял с собой на работу, поинтересовавшись у приятелей, нет ли в округе какого-нибудь жилья.

Новый механик, Дзеко, сказал ему, что прямо по соседству с ним сдается комната. Дзеко было около девятнадцати, его смуглое лицо лоснилось от жира. На работе его недолюбливали, но комната есть комната, так что после смены Джино вместе с ним направился к убогому строению на Сто девятой улице.

— Не дом, а сортир, — поделился с ним Дзеко. — Ни отопления, ни горячей воды, ни ванны, а в подъезде кто-то насрал.

— Это для тебя ново?

— Я здесь долго гнить не собираюсь. Мне уже обещали неплохую работенку. — Он подмигнул Джино. — Я ведь не просто так. Со мной все в норме. Я не один, есть еще люди. Тебе ясно, о чем я толкую?

— А ты сидел? — спросил его Джино.

— Я? — Дзеко хохотнул. — Я для них слишком ловок. — Он прошелся носом по рукаву своей куртки. — Слушай, решим сейчас твои дела, а потом отправимся взять пару пива и девочек.

— У меня свидание, — соврал Джино.

— А подружки у нее нет? — поинтересовался Дзеко.

— Мне не приходило в голову спросить.

— Так спроси.

— Посмотрим. Может, в следующий раз. Комната оказалась еще гаже, чем он предполагал. И все же Джино снял ее. Ведь он не привык к дворцам. Он не торопился ни на какое свидание — просто ему не улыбалась перспектива провести вечер в компании Дзеко. На работе того прозвали Дзеко Банный Лист.

Чтобы вселиться в свое новое жилище, Джино хватило минут пять. В комнате были кровать, протертый половик и в углу обшарпанный шкаф для одежды. Все. Но, по крайней мере, теперь все это принадлежало ему.

Местом их постоянных сборищ стала аптека Толстяка Ларри на Сто десятой улице. Именно здесь Джино встречался с друзьями, а потом они отправлялись шататься по близлежащему району.

— А как же Банный Лист? — Не успел Джино войти, как Розовый Банан уже полез к нему с вопросами. Джино пожал плечами.

— Я снял комнату в его доме, но это не значит, что теперь нас водой не разольешь.

— Ас отцом ты собираешься повидаться? — спросил Катто.

— Нет. Дам ему несколько дней.

— Дай ему несколько дней, и он снова сядет. — От собственного остроумия Банан захохотал, при этом несколько раз оглушительно испортив воздух.

— Боже! — Джино с отвращением повел носом. — Мало того что Катто рядом, так теперь еще и ты!

Банан захохотал еще громче, не сводя глаз с маленькой блондиночки, уткнувшейся носиком в стакан с содовой. Он пытался поймать ее ответный взгляд, но тут Джино, как будто читая его мысли, быстро проговорил:

— Это не твоя. У меня у самого на нее стоит. Банан и Катто вылупили друг на друга глаза. Опять Джино оказался победителем. В чем же его секрет?

Допив содовую, девушка поднялась с высокого стула у стойки. Она выглядела хорошенькой и знала это. С гордо поднятой головой она прошагала мимо Джино и его компании.

— Таким, как ты, нельзя выходить на улицу в одиночку — можно попасть в беду, — промурлыкал Джино. Она сделала вид, что не слышит.

— Эй, — уже громче обратился к ней Джино. — Незачем воротить от меня нос так, будто я — кусок дерьма!

Щеки девушки покраснели, она ускорила шаг. Банан захохотал.

Джино сложил руки на груди.

— Что-то я сегодня не в настроении, чтобы гоняться за такими надутыми куколками.

Через мгновение до них донесся ее крик, в котором слышались отчаяние и ужас.

Джино тут же сорвался с места. Катто и Розовый Банан последовали за ним.

Девушка пыталась вжаться в кирпичную стену, а прямо перед ней стоял Дзеко Банный Лист. Белая блузка девушки была порвана, грудь обнажена. Как только Банный Лист протянул к ней руки, блондинка издала пронзительный визг.

— Чем это ты тут занят, Дзеко? — негромко спросил Джино.

— Не твое дело, парень.

— Да? Ну так я его сделаю своим.

Дзеко на шаг приблизился к перепуганной девушке.

— Я не жадный. Можешь попользоваться ею — только после меня.

— Отойди от нее, ты, Банный Лист.

— Вали отсюда, Джино.

Никто не успел заметить, как они сцепились. Покатились по земле, обмениваясь ударами.

Джино был моложе в меньше ростом, но сильнее. Удар его кулака пришелся по нижней губе Дзеко. Потекла кровь.

— Ах ты, грязная крыса, — с угрозой пробормотал Дзеко, в руке его блеснуло лезвие ножа.

Они встали на ноги и осторожными кругами заходили вокруг друг друга. К Банану и Катто присоединились зеваки, требовавшие крови. Кто-то подбадривал Джино, кто-то — Дзеко.

Но Джино ничего не слышал. Все его внимание сосредоточивалось на сверкающей стали, на каждом движении противника.

И все же удар оказался неожиданным. Лезвие скользнуло по скуле в опасной близости от шеи. Боли почти не было — только кровь.

— Ублюдок долбаный! — вскричал Джино, чувствуя, как его охватывает ярость — та же слепая ярость, которую он впервые ощутил, бросаясь на брата Филиппа.

Дзеко становился для него уже не Дзеко — он видел перед собой Паоло, отца. Ощутив в себе безграничные силы, Джино поймал на лету руку, державшую нож, и начал выкручивать ее, не слыша ни отвратительного хруста суставов, ни криков сходившего с ума от боли Дзеко. Банан и Катто едва смогли оттащить Джино в сторону.

— По-моему, ты сломал ему руку, — заявил Катто, ничуть в душе об этом не сожалея.

Туман, застилавший глаза Джино, рассеивался. Он встряхнул головой, пытаясь осознать, где он находится, что происходит вокруг. Увидел валяющегося на земле, стонущего Дзеко.

— В следующий раз я займусь твоей головой, — предупредил он лежавшего.

Джино оглянулся по сторонам, но блондинки, из-за которой все и началось, уже не увидел. Она давно скрылась. Как дама.

— Пойдем в больницу, тебе нужно что-то сделать с лицом, — предложил Банан.

Джино вытер кровь, капающую со щеки. Только шрама ему не хватало.

— Пойдем, — отозвался он.

В больнице ему наложили целых десять швов, да еще забросали кучей вопросов, но Джино на все отвечал молчанием.

Когда они уже уходили, в вестибюль внесли Дзеко. Враги обменялись ненавидящими взглядами, но не произнесли ни слова. Закон улицы требовал держать рот на замке. Нарушать этот закон ни один из них не собирался.

Двумя днями позже, когда Джино лежал в мастерской под днищем «паккарда», к нему пришли. Перед глазами неожиданно появилась пара мужских туфель. Дорогих. Изысканных.

— Это ты — Джино Сантанджело? — послышалось сверху.

— Кому я понадобился? — спросил Джино, выбираясь из-под кузова.

— Это не имеет значения. Так как?

Сердце Джино учащенно забилось. Над ним возвышался Вепрь Эдди — правая рука прославленного Сальваторе Чарли Луканиа.

Джино нервно сглотнул, пытаясь скрыть свою растерянность, и поднялся на ноги, вытирая замасленные руки о грязные штаны.

— Да, Джино Сантанджело — это я, — выдавил он из себя.

В то же мгновение Эдди с размаху ударил Джино кулаком в живот. Джино сложился пополам.

— Это за Дзеко, — спокойным голосом объяснил Эдди. — Он шлет тебе наилучшие пожелания из больницы, где валяется на койке с закованной в гипс рукой и сожалеет, что не может пока приветствовать тебя лично.

Джино выпрямился; безошибочный уличный инстинкт удержал его от того, чтобы нанести ответный удар. Глядя Эдди прямо в глаза, он произнес:

— Ему просто не повезло, он сам напросился. Эдди засмеялся.

— Нам так и говорили, что ты маленький дерзкий шпаненок. Похоже, это и в самом деле правда. Пошли, Мистер Луканиа хочет посмотреть на тебя.

Банан ошеломленно вытаращил глаза.

— Я скоро вернусь, — бросил ему Джино безработно. — Уладь с боссом. Скажи ему, что я заболел или что-то в этом роде.

— Всякое может случиться, — как бы мимоходом заметил Эдди.

Однако Джино уже успокоился. У него было такое ощущение, что ничего плохого с ним не произойдет. Наоборот, он чувствовал — где-то совсем рядом его ждет удача.

Чарли Луканиа приветствовал его, сидя на заднем сиденье черного «кадиллака», стоявшего неподалеку. Смерив Джино внимательным взглядом, скороговоркой выстрелил:

— Немало слышал о тебе, малый. И хорошего, и плохого.

Джино хранил молчание.

— У тебя есть характер — это самое важное. У меня он тоже есть. Теперь тебе нужно научиться им пользоваться. Понимаешь меня?

Джино кивнул.

— Я люблю, когда меня окружают хорошие люди. Нужно работать с молодежью, воспитывать ее, учить преданности. Сечешь?

Новый кивок.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать, — солгал Джино. До семнадцатилетия ему еще оставался месяц.

— Очень хорошо. Отлично. Я люблю дерзких. — Луканиа чуть подался вперед. — Дзеко выполнял для меня кое-какую работу. Ты вывел его из строя. Я не буду с тобой излишне жесток, я просто отдам его работу тебе. В следующую среду, вечером. В восемь. Детали узнаешь от Эдди.

Он откинулся на спинку сиденья. Беседа, по всей видимости, была закончена.

Джино кашлянул, прочищая горло.

— Э-э, послушайте… Я не против… Только мне вовсе не хочется еще раз оказаться за решеткой. Луканиа окинул его ленивым взглядом.

— Ты хороший водитель?

— Я — лучший из всех.

— Тогда они до тебя не доберутся. Вепрь Эдди открыл дверцу.

— Вылезай, шпаненок, — усмехнулся он. — Вон! Только сейчас Джино понял, что никакого выбора у него не осталось.

КЭРРИ. 1927 — 1928

Мужчина в упор смотрел на Кэрри, она отвечала ему испуганным взглядом своих больших черных глаз. Это был крупного телосложения чернокожий, более шести футов ростом. Но ее испугал не рост, не мощная мускулатура. Ей делалось не по себе от размеров его члена.

До этого Кэрри уже дважды «развлекала» его, и оба раза он едва ли не разодрал ее пополам. Она пожаловалась Лерою — заливаясь слезами и истекая кровью. Тот только смеялся, называя ее маленькой девочкой. Но Кэрри не была девочкой. Она стала пленницей.

— Я не очень хорошо себя чувствую, — сказала она, частыми движениями век стараясь удержать слезы.

— Может быть, крошка, — отозвался мужчина, снимая брюки. — Но всякой женщине становится лучше, как только она видит то, что у меня для нее припасено.

Господь всемогущий! Что сделала она такого, за что послана ей эта жизнь, которую она вынуждена сейчас вести? Ее держат взаперти с той самой ночи, когда Лерой насильно овладел ею. Ни лучика дневного света, ни мгновения свободы не доставалось ей теперь — только бесконечный поток мужчин, и Лерой, входивший, чтобы забрать деньги, и Элла, приносившая ей еду, менявшая простыни и полотенца — когда вспоминала об этом, что случалось не так уж часто.

Лерой снял комнату по соседству — в ней-то ее и держали. Машину из плоти для обслуживания входивших друг за другом мужчин.

Поначалу она еще пыталась отказаться. Но Лерой принялся избивать ее так, что согласие стало представляться Кэрри единственным способом избежать смерти.

Мужчина уже снял брюки и длинные шерстяные подштанники и стоял теперь перед ней в одной рубашке, короткой настолько, что она ничуть не прикрывала его чудовищный орган.

— Вы… вы делаете мне больно этой штукой, — робко проговорила Кэрри. — Может, как-нибудь по-другому?

Он на мгновение задумался, затем на его глупом самодовольном лице появилась улыбка.

— А давай-ка я вставлю его меж твоих аккуратных сисек, чтобы ты взяла в ротик, — предложил он.

Что угодно казалось лучше, чем ощущение этой дубины у себя между ногами. Кэрри покорно кивнула и стянула с себя сорочку. Выглядела она болезненно худенькой, истонченные руки и ноги сплошь покрывали синяки от побоев Лероя. Но груди оставались такими же налитыми, мужчина грубо тискал их руками, устраивая в ложбинке свой непомерный пенис.

Кэрри закрыла глаза, а еще ей очень хотелось бы заткнуть уши — чтобы не слышать издаваемых мужчиной стонов. Она заставляла себя думать о том хорошем, что было когда-то в прошлом: о маме Сонни, о Филадельфии. О работе в роскошном особняке мистера Даймса на Пятой авеню.

Он принялся пихать свою штуку ей в рот. Кэрри ощутила на губах вкус мочи и пота. Она попыталась сказать что-то, но было уже поздно: язык оказался прижатым к небу. Член заходил вперед и назад, касаясь ее зубов, время от времени впивавшихся в его плоть, причиняя боль.

Такого ей испытывать еще не приходилось. Он что, хочет засунуть его весь целиком, задушить ее?

Видимо, он понял, что она вот-вот подавится, потому что извлек свое орудие и принялся тереться им о груди Кэрри, напоминавшие небольшие, налившиеся соком дыни. Стоны сделались громче, между ними человек бормотал нечто похожее на молитву.

Затем он кончил, и густая солоноватая жижа упругими толчками стала наполнять ее рот.

Кэрри показалось, что ее сейчас вырвет, но вместо этого она сделала глотательное движение, мужчина вынул член, и на этом все завершилось. Ей удалось-таки не позволить ему разодрать себя надвое. Все же какая-то удача, разве нет? В самом деле, можно даже ликовать. Ведь, в конце концов, сегодня у нее четырнадцатый по счету день рождения.

Бабушка Элла умерла через восемь месяцев. Но прошло целых три дня, прежде чем Лерой побеспокоился сказать ей об этом. Когда он пришел в ее комнатушку, Кэрри уже совершенно ослабла от голода.

— Одевайся! — Он бросил ей грязное старое платье.

— Я хочу есть, — взмолилась она. — Как вы могли запереть меня здесь, не оставив ничего из еды? Я просто умерла бы и…

— Заткнись, девчонка, — грубо оборвал ее Лерой. — Маман отправилась на небеса, так что теперь ты можешь только вздыхать о своей бедной судьбе.

Глаза Кэрри расширились.

— Бабушка Элла умерла?

— Бабушка Элла умерла? — передразнил ее Лерой. — Да, именно это она и сделала, так что я не собираюсь торчать здесь ни одного лишнего дня. Думаю совершить путешествие в Калифорнию. — Он завращал глазами, дурашливым голосом пропел: