ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Воскресные обеды в семействе Маффин были тяжелым бременем. Джон терпеть их не мог, и беспечная Маффин всегда на них хмурилась и сидела как сыч.

Обед в маленьком чистеньком даже-очень-респекта-бельном домике в Уимблдоне, где выросла Маффин.

Мама, пухлая моложавая с натруженными руками и растрепанными кудряшками. Папа, человек прямой и общительный. Бен и Джози, десятилетные близнецы. Пенни, сестра-близнец на восемь минут моложе Маффин. И муж Пенни – Джозеф.

Как раз из-за отношений между Пенни, Джозефом и Маффин атмосфера и накалялась.

Маффин, когда ей было пятнадцать, несколько раз бегала на свидания к Джозефу, а после этого его и след простыл. Когда Пенни через некоторое время привела его в дом и заявила, что они думают пожениться, Маффин взбесилась. Родная сестра прямо из под носа увела у нее парня. Маффин так ей и не простила. На свадьбе Пенни и Джозефа она без особой радости была подружкой невесты. Вскоре после этого она встретила Джона и ушла из дома.

Маффин стала известной персоной, а Пенни – матерью одного толстого малыша и ждала второго. Отношения между сестрами не наладились. Пенни не одобряла, что сестра голышом позирует для фото, считала, что это гадко и поставила себе за правило рассказывать всякому, кто слушал: Может, мы с Джозефом и не богачи, – заводила она, – но Джозеф предпочтет видеть меня мертвой, чем оголяющейся на людях.

Джефф на эту тему не высказывался. Он был вне себя от радости, что свояченица у него знаменитость.

Маффин доставляло удовольствие критиковать внешность сестры-близнеца.

– Очень уж ты жирная. Почему бы тебе не изменить прическу? Надела бы на передние зубы коронки, стала бы куда красивее.

Пенни злобно отвечала:

– Ну, а с нашими короткими жирными ногами ничего не поделаешь, верно?

Тут Маффин нечего было возразить. Отличные груди, красивое личико, осиная талия, хорошенький задик, но короткие, толстые ноги все равно никуда не денутся. Хотя вроде бы никто не замечает ее ноги.

На обед постоянно подавали жилистую запеченную в духовке баранину, соус с комками, подгорелый жареный картофель и водянистый горошек. Маффин помнила, когда это было ее любимой едой – еще до того, как ее незрелый вкус сформировался в лучших лондонских ресторанах.

Одна из газет заказала материал на разворот для светской хроники о Маффин и ее семье. Все они разволновались, все, кроме Пенни, которая дала согласие фотографироваться только при условии, что ей заплатят. Джон сам решил ей заплатить. Странно бы выглядело, если бы на семейных фотографиях Маффин не было ее сестры-близнеца.

В передней стояли чемоданы с одеждой. Джинсовые костюмчики – Джози и Бену. Спортивное облачение – папе. Шелковое платье-рубашка – маме. Костюм для беременных – Пенни. И для Маффин ситцевое платье до пола, с оборками и воланами, глубоко декольтированное и красивое. В последнее время на нее был такой же большой спрос в одежде, как и без.

После обеда вся семья ушла переодеваться, и Джон принялся расставлять свою аппаратуру. Он бы предпочел работать у себя в студии, но газета специально заказала домашнюю фотографию.

Джефф стоял рядом и наблюдал, двухлетний малыш хватал его за ноги. Хотя с Джоном они примерно одних лет, им никогда особенно не о чем было говорить. Ничего общего у них нет, кроме сестер. Джефф – мойщик окон, работа его явно устраивает. Единственная его честолюбивая мечта – управлять собственной маленькой фирмой… мечта, для достижения которой он палец о палец не ударит.

– Приспособлений у тебя до черта, – заметил Джефф. Он был повыше Джона, но не такой худой.

– Да, – Джон кивнул, проклиная себя, что не догадался захватить помощницу.

– Ай-яй-яй, ведро и тряпка – все, что требуется мне, и я пошел.

– Отлично, – буркнул Джон, теребя зонт, который прилаживал к одной из своих ламп.

– Вот бы и не подумал, заводить всю эту кутерьму, чтоб щелкнуть раз другой.

Джон не удостоил его ответом. Господи… если они с Маффин когда-нибудь поженятся, этот придурок будет его свояком. Отрезвляющая мысль. Но первым делом, какого черта Маффин вообще встречалась с Джеффом?

– На днях застукал девчонку в ванне, – бодро сказал Джефф, – обрати внимание… по-моему, она сама на это напрашивалась, знала, что я в доме. Вечно они мне попадаются в своих подштанниках и лифчиках. Мог бы ублажить себя, если б захотел. Крошка на днях, она…

Джон отключился. Разговоры о вожделенных пышках, как он их называл, были ему неинтересны. Маффин говорила, с Джеффом у нее ничего и не было. А если б было, стал бы ревновать? Нет, заключил он, прошлое – это прошлое, даже если оно стоит над душой. Влетела Маффин.

– Готовы, – заверещала она.

Остальные родственники смущенно потянулись за ней.

– Батюшки мои! – воскликнул Джефф, – потрясающе пижонская компания.

Пенни сверкнула на него злыми глазами.

– Костюм этот никуда не годный – заныла она. – Брюки слишком длинные.

– Все очень красивые, – успокоил Джон, и попытался создать из них семейную группу.

Нелегкое дело… все продолжали ерзать, Пенни продолжала ныть, а малыш, что хватался за Джеффа, стал вопить как резанный.

Джон поклялся в душе, что никогда больше не даст себя втянуть в что-либо ПОДОБНОЕ.

То был долгий тяжелый день.

Потом, дома, когда они были в постели, Джон сказал Маффин:

– Как ты вообще ухитрилась ходить с этим умником?

– Каким?

– Твоим свояком.

– А… Джеффом, – хихикнула Маффин, – ну, он такой красавец.

– Красавец?

– Да. Ну, был, сейчас он, по-моему, уже не такой красивый. Запилила его, вот и состарился до времени.

– Он тебе давал?

– Что давал? – поинтересовалась она, распахнув невинные глазки маленькой девочки.

– Не строй дурочку, толстозадая.

– А ТЫ не зови меня толстозадой.

– Почему? Больное место? Эй, давай-ка мне, да побольше. – Джон грубо ее схватил. На Маффин был гарнитур: короткая ночная рубашка и трусики, он их сорвал.

– Ты, сволочь! – пнула его она. – Я пять фунтов за них заплатила в «Фенвиксе».

Он без труда припер ее к кровати.

– Пятерку я тебе дам, – он распластал ее ноги и вошел в нее, – как думаешь, на пятерку это потянет?

– Скажи спасибо, что хер у тебя здоровый, а то я бы тебе показала!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Июнь в Лондоне – непредсказуемый месяц. Порой холодный, порой жаркий и влажный.

Клео приехала в самый разгар недолгой жары. В аэропорту «Хитроу» стояла полная неразбериха – боялись взрыва бомбы, и нельзя было взять такси. В центр Лондона она примчалась на аэропортовском автобусе, парясь в костюме по моде 20-х, который во время пересадки в Париже был как раз по погоде.

Сколько лишних хлопот и все, чтобы только не видеть одного идиота-певца. Она укрылась за темными очками и из автобуса рассматривала англичан в жару.

Каждый лоскуток зелени, мимо которого они ехали был засорен полуобнаженной плотью. Бизнесмены в рубашках с закатанными рукавами и помятых брюках. Секретарши в старомодных мини-юбках и кофточках, из которых вылезают бретельки от лифчиков. Длинные ноги, короткие, волосатые… на всеобщее обозрение.

У Майка потрясающие ноги для мужчины. Длинные и прямые, не слишком грузные, икры с красивым вырезом, покрытые легким темным пушком. В сущности и пара яиц у него славная – крепких и тугих.

Клео не могла сдержать улыбку, когда подумала, как Майк голышом расхаживает по их квартире. Мужчины выглядят так ранимо, когда нет эрекции, и так плотоядно, когда она на месте.

– Мне нравится твой стиль, – любил ей говорить Майк.

– А мне нравятся твои яйца… если говорить образно! – был ответ Клео.

Автобус трясся и гремел, направляясь к аэровокзалу на Бромтон роуд. Близился вечер, еще день миновал. У Клео было чувство, будто последние дни она жила в преддверии ада, да так оно и было. Ей хотелось принять ванну, сходить в парикмахерскую. Хотелось разложить вещи и обзвонить старых друзей. Хотелось нагрянуть к матери —

вот она удивится. Хотелось покупать вещи в «Бибе», «Ха-родсе» и «Марксе и Спенсере». Четыре года ее не было – долгий срок.

В «Коннтоте» для нее была информация. Майк звонил по крайней мере пять раз, был номер международной телефонистки, чтобы она тут же позвонила, как зарегистрируется. – Рассел Хейс звонил дважды. Джинни Сендлер – один раз.

Ее ждали цветы от Шепа Стоуна и почтительная записка с извинениями. Зачем она вообще ему сказала, где остановится?

Клео сорвала с себя костюм по моде 20-х и направилась в душ. Она чувствовала непонятное возбуждение. Жара тому виной или просто потому, что вспомнила о красивых ногах и тугих яйцах ее говенного изменника-мужа?

Майк постоянно утверждал, что ее заводит жара. Она занималась на прошлой неделе любовью, недолго и скучно.

– Думается, нам надо на пару дней махнуть в Пуэрто-Рико, – сказал тогда Майк, – отдохнем и на солнышке погреемся.

– Когда вернусь из Европы, – ответила Клео. Может, в Пуэрто-Рико они и поговорят о том, чтобы завести детей.

Зазвонил телефон, и Клео решила не подходить. Она еще не высохла после душа и не имела желания ни с кем переругиваться. Кто бы там ни был, перезвонят.

Она надела простые брюки, шелковую рубашку, а длинные темные волосы завязала на затылке. Потом разложила вещи, сознавая, что если будет стоять жара, она привезла всю не ту одежду.

Когда одежда была в шкафах, косметика и принадлежит in туалета – разложены по полочкам, записные книжки, досье п магнитофон аккуратными стопками лежали на письменном столе, ей стало легче.

– Ты такая организованная, – постоянно дразнит ее Майк. Выбираясь из брюк, он бросает их на полу. Чем только не завален его письменный стол. В ванной комнате после него – потоп.

Клео скривилась от отвращения, когда подумала, во что за три дня ее отсутствия превратилась их квартира. Единственное, что Майк давал себе труд мыть, – это его «Фер-рари».

– Я тебя люблю, – уведомил ее однажды Майк, – потому что из всех знакомых девиц только ты моешь мою зубную щетку.

– Старый английский обычай, – ласково ответила Клео. Ее тоже воспитывали – ничего не делать. Английская семья из среднего класса с вереницей горничных, которые за ней убирались. Вроде Майка один ребенок. Вроде Майка избалованная белоручка. Потом в восемнадцать убегает из дома и выходит за нечесанного бездельника, который думает, что отхватил себе наследницу. Тогда и научилась. Никаких горничных, чтобы за тобой убирали, когда незаконно поселилась в брошенном доме. Некому делать тебя избалованной белоручкой, когда це хватает денег, чтобы досыта поесть.

Года хватило, чтобы научить Клео правде жизни. В девятнадцать она развелась и начала писать для журналов. Через пару лет хорошо себя зарекомендовала и стала получать много работы.

Майка она встретила, когда писала статью об американской поп-группе, которой занималась его компания. Майк приехал в Лондон, чтобы запустить их в Европе. Познакомились они на приеме для журналистов.

В то время Клео спала с диск-жокеем, невероятным красавцем. Он хотел на ней жениться. Майк ходил по разным красоткам. Они встретились и по уши влюбились. Клео уехала с ним в Америку, он представил ее Расселу Хейсу, и она стала специальной корреспонденткой журнала «Имидж». А со времени и миссис Майкл Джеймс.

– У нас с тобой выйдет – на всю жизнь, сказал ей Майк в свадебную ночь, – только мы двое… на всю жизнь.

Опять зазвонил телефон, и Клео нерешительно сняла трубку. – Да?

– Клео? Наконец-то. Мои цветы получила? Я подумал, что может, нам поужинать.

– Кто это?

– Это Шеп, деточка. Шеп Стоун.

Клео вздохнула. Давай и они будут брать. Беги и они кинутся следом.

– Мне жаль, – сказала она, – но вы обращаетесь не по адресу.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Зараза! воскликнул Майк Джеймс и в который раз грохнул телефонной трубкой. Где Клео, черт побери? Он опаздывает на встречу и, схватив кожаную куртку, выскочил из квартиры. Ни завтрака тебе. Ни траханья. Нездоровый образ жизни для мужчины.

Майк спустился на лифте в подвальный этаж на стоянку. Как правило, в будни он «Феррари» не брал но он опаздывает, а такси не поймаешь, Да и хочется взять машину.

«Феррари», мерцая и переливаясь, ждал на стоянке в своей ячейке. Девять лет, а по-прежнему выглядит как новенький. «Пятьсот, сверхскорый», отличная модель.

Майк нежно погладил кузов и сел в машину. Включил зажигание, и слух его наполнили волшебные звуки. Расслабился. Как там будет, а его красавчик по-прежнему с ним.

Он вставил кассету в магнитофон – послушать новую группу, и, осторожно лавируя среди машин в ныо-йор-ских пробках, поехал на работу. Мысли его были заняты Клео. Он вспоминал, как они полюбили друг друга в последний раз. Очень недолгое мероприятие. Коротко и славно. Ему было хорошо… если начистоту – оргазм есть оргазм. Но как было ей? Может, дольше надо было ее ласкать в начале, чтобы настроить, она была не вполне готова. Но была готова в конце, он всегда умел сделать, чтобы она прекрасно кончила. И никакого притворства… он всегда это проверял, есть способы узнать, когда женщина притворяется.

Половая жизнь у них довольно хорошая; нет, убежала она, конечно, не из-за этого. Мог бы еще понять – застукала, как он трахает Сюзан, а самой ничего не перепадает. Но ему не занимать, на всех хватит. На всех. Был, правда, у Клео бзик – иметь детей, но они поговорили, и она в конце концов согласилась, что лучше подождать. Господи, насмотрелся он, во что детки превратили брак у других. Да и не готов он еще делить Клео с какой-то малявкой, которая испортит им жизнь.

«Хэмптон Рекорде» было зданием из хрома и стекла, наводненное секретаршами в джинсах и бородатыми молодыми людьми. Все – от мальчишки, который носил почту, до Эрика Б.Б.Хэмптона – были на ты.

Майк сразу пошел в кабинет Б.Б.

Б.Б. сверился с массивными золотыми часами.

– Опять еле задницу волочишь, – сделал он замечание.

– Пошел на…, – бодро заметил Майк.

– Ого, детка, вот это было бы зрелище! Секретарша Б.Б. вошла с черным кофе для Майка и громадным бокалом шоколадно-молочного коктейля с капелькой рома для Б.Б.

– Будь хорошей девочкой, сбегай-ка в «У Чарли О», набери слоек, – сказал Б. Б.

Секретарша явно не знала, что делать.

– Мэри Элин мне запретила, категорически. До двенадцати тридцати ничем тебя, сказала, не кормить.

Мэри Элин была любимой девушкой Б.Б. Б.Б. взял со стола массивные золотые часы и подводил их до тех пор, пока они не показали двенадцать тридцать.

– Теперь чин чином, хитрозадая? И проверь, чтобы с черешней тоже были. – Он причмокнул и бросил плотоядный взгляд на Майка. – Обожаю спелые черешенки, а ты?

Майк во весь рот заулыбался и кивнул;

– Эй, – сказал Б.Б., – вот какое дело. Со всей предварительной рекламой, что работает на нас и против Касса-ди, я думаю, следует двигать Крошку Марта Перла в Европе. Считаю, теперь самое время.

– Да, – протянул Майк, – для той новой пластинки – хорошее. В сущности, отличный выбор времени.

– Пока не взял трубку, хочу услышать от тебя, что ты можешь отправляться не мешкая. Я думаю, важно, чтобы ехал ты.

Майк кивнул.

– По-моему, никаких неотложных дел у меня нет. Когда?

– Чем скорее, тем лучше. Позже сегодня узнаешь от меня день и время.

– Отлично.

Крошка Марта Перл был отличным открытием Майка.

– Давайте-ка поимпровизируем на детском рынке поп-музыки, – дал указания Б.Б. год назад пята своим ведущим сотрудникам. И Майк послушно вел разведку и наткнулся на Крошку Марта Перла. Майк заметил его в телерекламе, внешность Марта ему понравилась, навел справки, нашел его и был счастлив узнать, что у Марти грустный, незатейливый голосок, который никого из маленьких любителей поп-музыки на оставит равнодушным. Суть была, конечно, не в голосе, внешность – вот что в самом деле имело значение, а за внешность Марти получил пять с плюсом. Каждой матери именно таким и видится мистер «юноша Америки». Среднего роста, с карими телячьими глазами, веснушками, взъерошенными блондинистыми волосами и отличными зубами. Считалось, что Крошке Марти Перлу – шестнадцать, но на самом деле ему было девятнадцать, что хранили в строжайшей тайне.

Под руководством Майка он записал три пластинки-хита, и в Америке был настоящей звездой. Европейский рынок поп-музыки пока не одолел, но все в «Хэмптон рекорде» очень надеялись, что новая его пластинка «Пик тинейджера» произведет сенсацию.

Майк улыбнулся. Куда проще будет уговорить Клео вернуться, если он нагрянет к ней в Лондон.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

– Нас взяли, Мафф! – Джон тормошил ее и размахивал у нее перед носом контрактом. – Пришло сегодня утром, твоя миленькая подпись – все, что требуется.

Маффин зевнула и потерла глаза. Джон уже искал ручку.

– Как только Клаус выкатил лупешки на твою… на фото, я понял, что возьмут. Рассчитано все идеально. Фотографии, затем твой поздний выход. Идеально! Вот, распишись, где крестик.

– Я хочу пипи, – захныкала Маффин, не замечая ручку, которую он ей протягивал. Она выбралась из кровати и пошла в ванную.

Джон присел на кровать и снова пробежал глазами контракт. Ну и сделку он им отхватил!

В ванной Маффин поплескалась холодной водой на лицо и уставилась на себя в зеркало. Сколько вещей запустила в продажу эта морда. Показала язык своему отражению. Без грима она отвратительно похожа на сестру.

– Давай, Мафф, – позвал Джон. – Я хочу отправить этот контракт с почтой.

Маффин вышла из ванной.

– Джон, – мягко сказала она, как подвигается развод?

– Что? – резко спросил он.

– РАЗВОД, – произнесла Маффин по буквам.

– Ты знаешь, какие есть трудности.

– Да. Финансы… верно?

– Да. Верно. А что?

– Так зачем цапаться из-за денег? Если я подпишу этот контракт, у нас их будет куча.

– Конечно.

– Вот и хорошо. Договаривайся с Джейн, отдай ей, что она захочет.

Джон вздохнул с нетерпением.

– Ты знаешь, что это нереально. Она хочет пятьдесят фунтов в неделю, дом и все расходы за детей – обучение, врачи, все такое.

– Если я подпишу, мы можем себе это позволить.

– Да, на пару месяцев. Но соглашение это на всю жизнь. Кто знает, что я смогу себе позволить в будущем году.

Маффин сузила глаза.

– Мне до смерти надоело ждать, так всю жизнь прождешь. Я хочу, чтобы ты с ней договорился, уладил это дело. Я хочу замуж. Ты ОБЕЩАЛ, что мы поженимся Пока ты не договоришься с Джейн, я ничего не подпишу.

– Послушай-ка, Мафф, не упрямься, не валяй дурака. Маффин залезла обратно в постель.

– Я серьезно, – бросила она, – и не дам водить себя за нос. Прежде чем что-либо подписывать, хочу видеть документы от адвокатов.

Джон нахмурился. Взяла за глотку и знает это.

– Послушай, Мафф. – начал он.

В ответ она с головой накрылась одеялом. Джон всегда видел, когда его карта бита.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Буч Кауфман стоял первым в актерском списке Клео.

Буч Кауфман – кинозвезда: светловолосый, голубоглазый, настоящий американец, сексуальный.

Он сделал себе имя как ведущий актер нескончаемой телевизионной мыльной оперы. «Шесть лет… э… как в тюрьме», – так он об этом говорил.

Ему было двадцать восемь, и он сыграл главные роли в шести самых значительных и дорогостоящих боевиках за последние четыре года. Попутно взял и прогнал двух жен. «Никогда… э… не женись на актрисах», – так он об этом говорил.

Теперь был в Англии, снимался в картине, и Клео в свой первый день в Лондоне встретилась с ним на киностудии.

Ленч был организован пресс-секретарем – беспокойной дамой с порхающими руками, которая явно думала к ним пристроиться, пока Клео вежливо, но твердо не сказал ей, что всегда берет интервью только наедине. Пресс-секретарша была раздосадована, но «Имидж» – солидное издание, и она не хотела его прошляпить. Она подняла суматоху, усаживая Буча на его место, а потом, скрепя сердце, убралась, пошептав ему на ухо перед уходом.

– Что она сказала? – спросила Клео.

– Уверяла… э… меня, что звезд экрана вы глотаете на завтрак. Клео улыбнулась.

– В таком случае вам повезло, мы же встретились не за завтраком. Буч рассмеялся, и лед был сломлен.

Клео включила магнитофон, и принялась задавать вопросы.

Через полтора часа они расстались друзьями.

– Как долго вы… э… тут пробудете? – справился Буч.

– Всего неделю.

– Может, как-нибудь вечерком сумеем вырваться поужинать.

– Может быть, – кивнула Клео. Не сверхжеребец он, а котеночек.

Она устроилась на заднем сиденье в машине киностудии, которая отвозила ее обратно в «Коннот», и прослушала кассету. Набирается хороший материал, Буч говорил интересно и с юмором.

В отеле ждала секретарша, которую она взяла на время.

– Расшифруйте! – Клео бросила ей кассету. Когда беседа будет перепечатана и у нее на руках, она выберет лучшие цитаты и напишет статью. – Ваш муж звонил из Америки, – сказала секретарша. – Будьте добры, позвоните на международную.

– Мне надо уйти, – ответила Клео, – если он опять позвонит, скажите, чтобы попробовал опять завтра.

Она взяла такси до Итон Сквэр. Было четыре часа, и мать ждала ее к чаю.

Стелла Лоурент – женщина без единого изъяна сорока восьми лет. Ухожена от эффектных пепельных коротко стриженых волос до стройных точеных ножек с удаленными волосами.

Здороваясь с Клео, она сдержанно чмокнула ее в щеку.

– Рада тебя видеть, милая.

Когда отец Клео семь лет назад имел несчастье умереть от сердечного приступа, Стелла снова вышла замуж и очень неплохо. Нашла себе греческого магната – судовладельца. Ее устраивало, что двадцатидевятилетняя дочь уехала жить в Америку.

– Ты превосходно выглядишь, – поспешила заверить Клео.

Стелла надменно улыбнулась.

– Да? Правда, милая? Я такая старая бабка, удивительно, как еще совсем не развалилась.

Вдруг Клео стало ясно, что мать не отказала себе в удовольствии – подтянула лицо. Шрамов не было видно, но Клео знала, могла отличить.

– Как Никаи? – спросила она.

– Как всегда занят. Хотел тебя повидать, но пришлось лететь в Афины.

– А жаль. – Клео вдруг почувствовала себя невероятной дурнушкой и неряхой. Почему-то матери всегда удавалось внушить ей такие чувства.

– А что Майк? – справилась Стелла. – К тебе не собирается?.Как хорошо иметь такую маму, с которой можно поделиться, размышляла Клео, но Стелла не поймет, никогда не понимала. Стелла любит мужчин за их деньги и за то, что мужчины приходят в восторг от нее. Мужчина как человек Стеллу не интересует.

– Не думаю. Закрутился на работе… знаешь ли. Одетая в форму горничная вкатила тележку-столик с чаем.

Клео неожиданно для себя умяла все вафельно-тонкие сандвичи и три пирожных с кремом, тогда как Стелла едва пригубила чай с лимоном.

– Расплывешься, милая, – равнодушно заметила Стелла. Клео подумала, а не уйти ли сразу после чая. Стелла вызвала у нее обширный комплекс неполноценности.

Позже в отеле Клео написала матери о Буче Кауфмане. И осталась довольна, соль и юмор в нем как будто присутствуют. Хотела узнать, что скажут другие, поэтому решила захватить статью вечером. Она ужинает с закадычной подружкой Доминик Ласт. Четыре года они не общались, и Клео не терпелось увидеть Дайана – мужа подруги. Доминик обрисовала его – большой, красивый и умница» Он – израильский бизнесмен, они живут в особняке в Хемпстеде, и у них – полуторагодовалый малыш. Доминик выглядела как всегда умопомрачительно. Миниатюрная девица с копной рыжих кудрей и полными губами обольстительницы. Встретились они в баре отеля «Кон-нот», и Доминик с Клео обнялись.

– Покажи фотографию малыша, – потребовала Клео. Доминик локтем подтолкнула мужа.

– Ты взял фотографии. – Он покачал головой. – Господи, какая же ты бестолочь! – воскликнула она, и Клео заметила, как они обменялись свирепыми взглядами.

Дайан и впрямь большой и красивый, как Доминик его описала. А как же умница? Всего три года женаты, а умница превратилась в бестолочь.

– Я думала, что мы поедим в «У мистера Чоу», – объявила Доминик за компари с содовой. – Клео, ты ТАК чудно выглядишь, и, как волосы носишь, мне нравится.

На голове у Клео творился легкий бедлам из кудрей, так как она еще не нашла время на парикмахерскую.

– Гора пуха. К какому парикмахеру ты сейчас ходишь? Я тут прямо как турист.

– К Кристине в «Мейн Лайн». Она – чудо, тебе понравится. Лучше расскажи, до смерти хочется узнать, как Буч Кауфман? Он прелесть?

Клео замялась. Доминик будто подменили – какая-то она взвинченная и играет на публику. Клео решила не хвалиться интервью с Кауфманом, надежно запрятанным в сумку «Гуччи» с длинным ремнем.

– Приятный, ничего особенного.

– Ничего особенного! – Доминик разразилась оглушительным хохотом. С тобой не соскучишься.

Как и с тобой, подумала Клео, замужем ты, видно, стала всем недовольной стервой.

– Пойдемте-ка лучше, – сказал Дайан, – а то опоздаем, и наш столик займут.

– Сходи за машиной, дорогой, мы тебя встретим на улице.

Как только Дайан скрылся из вида, Доминик стала делиться с Клео:

– Он черт знает какой зануда, понятия не имею, что с ним случилось. От него хоть волком вой. Я серьезно думаю о разводе.

Клео не скрыла, что удивлена:

– Но ты вроде была так счастлива…

– Счастлива, – обрезала Доминик, – с ним? Он занимается только младенцем и телевизором. В таком порядке. Ему и дела нет до меня, ни до моих дум, ни до моих чувств.

– Но вы так мало женаты.

– Да, знаю. Но не могут же все немедленно обрести и секс, и счастье как вы с Майком. Я серьезно, Клео. Мне опротивело, опротивело до чертиков.

Снова появился Дайан.

– Машина на улице.

В «У мистера Чоу» им составил компанию лучший друг Дайана худой мужчина с пружинистой походкой, которого звали Исаак. Весь вечер Доминик и Исаак провели, тихо беседуя друг с другом. Клео пыталась вежливо болтать с Дайаном, но интимные взгляды, которыми обменивались Исаак и Доминик, создавали атмосферу неловкости.

Клео свободно вздохнула, когда приехала назад в отель. Она лежала на кровати и думала об их супружестве с Майком. Чтобы на людях обзываться бестолочью – до такого ада в семейной жизни они никогда не доходили. Да никакой бестолочью Клео Майка и не считает. Вне всякого сомнения, принижая супруга до идиота, первым делом унижаешь себя, раз вступил с ним в брак.