Глава 29

Тедди жил в постоянном страхе. Это состояние не было для него непривычным — с самого детства Тедди был робким, боязливым, неуверенным в себе ребенком. Или, если точнее, то не с самого детства, а с четырех лет, когда мать Тедди ушла из семьи.

«Прощай, Тедди, — сказала она на прощание голосом, звенящим от виски и злобы. — Посмотрим, как ты сумеешь поладить с этим вонючим бабником, который называет себя твоим отцом».

Джини сумела выбрать самые подходящие слова для прощания со своим четырехлетним сыном. Во всяком случае, мальчик помнил их до сих пор.

После ухода матери его воспитанием занимались многочисленные няни и гувернантки, но ни одна из них не задерживалась надолго, не в силах выносить придирок Ирен, которая требовала от них слишком многого.

Когда Тедди исполнилось восемь, его отец женился во второй раз. Его вторая жена Оливия была высокой блондинкой с огромной, мягкой грудью и привычкой слишком крепко прижимать мальчика к себе При этом она постоянно нашептывала ему на ухо, что он должен жить как белый, навсегда забыв о цвете своей кожи. Оливия постоянно рассказывала Тедди о расизме, о ненависти между белыми и черными и убеждала его в том, что, если он не хочет, чтобы его называли «грязным ниггером», ему непременно придется осветлить себе кожу, как это сделал Майкл Джексон.

Когда Прайс узнал, о чем Оливия разговаривает с его сыном, он пришел в ярость. А вскоре его отец во второй раз развелся.

Тедди с самого раннего детства привык жить с оглядкой. Он боялся раздражать Прайса, а в его отсутствие — Ирен, поскольку его отец постоянно находился в отъезде. Единственным человеком, с кем его связывали приятельские отношения, стала дочь Ирен Мила. Она была старше, смелее и сильнее его, поэтому Тедди смотрел на нее снизу вверх, смотрел со смесью обожания и того же страха. Больше всего на свете ему хотелось дружить с ней по-настоящему, но Мила всегда держала его на расстоянии, относясь к нему без особого интереса и даже с какой-то брезгливостью. Но никого ближе Милы у Тедди все равно не было.

И вот теперь случилась эта ужасная вещь, которая связала их накрепко и навсегда, но вместо того, чтобы радоваться этому, Тедди испытывал еще больший страх, не оставлявший его ни на минуту.

Начать с того, что теперь он просто не мог ездить на своем джипе. Он брал его из гаража только в тех случаях, когда это было совершенно необходимо. В школу Тедди теперь ездил на автобусе и вздрагивал от каждого звонка в дверь, боясь увидеть на пороге полицейских с наручниками, которые пришли за ним.

— Что с твоим новым джипом? — спросила его однажды Ирен, которая, словно колдунья, замечала буквально все. — Почему ты больше на нем не ездишь?

— Мне кажется, там что-то разрегулировалось, — ответил Тедди, мысленно посылая ее к черту. Ну почему она всегда сует нос не в свое дело?!

— Когда едешь, под полом что-то стучит, — добавил он для убедительности. — Наверное, коробка передач.

Он надеялся, что Ирен этим удовлетворится, но он плохо ее знал. В тот же день вечером Ирен попросила охранника, когда-то служившего механиком в частях ВВС, проверить джип, и на следующее утро этот идиот заявился прямо в дом, чтобы в присутствии отца сообщить Тедди, что с машиной все в порядке.

— Я купил тебе эту чертову машину всего два месяца назад! — зло сказал Прайс, как только охранник, получив за работу пятьдесят баксов, вышел. — Почему ты не обратился ко мне? Мы могли бы просто поменять твой джип.

— Мне показалось, что передача не в порядке, — попытался оправдаться Тедди. — Но я не думал, что это серьезно. Я…

— Достаточно серьезно, чтобы ты начал ездить в школу на автобусе! — загремел Прайс, который, оказывается, тоже кое-что замечал.

— Мне нравится ездить автобусом, — с вызовом ответил Тедди. — Только там я встречаю настоящих, живых людей.

— Знаешь что, парень, — сказал Прайс с угрозой, — если я когда-нибудь узнаю, что ты начал баловаться наркотиками, я так тебя выпорю, что живого места не останется. Ты понял меня?

— Да, па, я понял.

— И смотри у меня!.. — Для пущей убедительности Прайс погрозил сыну кулаком.

С Милой Тедди тоже старался встречаться как можно реже. К счастью, это оказалось довольно просто, так как она поступила на работу в «Макдоналдс», расположенный неподалеку, и бросила школу. И все же каждый раз, когда они случайно встречались, Мила бросала на него взгляд, исполненный такой злобы, что у Тедди душа уходила в пятки, и он поспешно отворачивался, отчего-то чувствуя себя виноватым. Впрочем, вина его была в одном: он был единственным свидетелем ее преступления.

Иногда Мила сама искала встречи с ним, чтобы свистящим шепотом произнести несколько угроз.

— Не забывай, что я тебе сказала, кретин! — цедила она сквозь зубы. — Держи язык за зубами, потому что, если ты проболтаешься, я тебя убью.

А ты знаешь, я слов на ветер не бросаю, цыпленочек!

Тедди не знал, что ему делать. С одной стороны, он боялся Милы, а с другой стороны — отца.

В глубине души ему хотелось пойти в полицию и во всем признаться, но если бы Мила не убила его, то Прайс уж точно избил бы его до бесчувствия — в гневе отец был страшен. Нет, если уж идти с повинной, то только вместе с Милой, а она ни за что не согласится. Положение казалось безвыходным.

Часто Тедди задумывался и о том, как вообще все это могло случиться? Откуда у Милы взялся револьвер? И — главное — как она решилась выстрелить? Те двое в серебристом «Порше» были им незнакомы, они не сопротивлялись и даже не угрожали, и все же Мила выстрелила в женщину и в мужчину.

Тедди собрал уже целую коллекцию газетных и журнальных вырезок, посвященных этому происшествию. Они хранились у него в комнате под матрацем, и он снова и снова возвращался к ним, рассматривая фотографии Ленни Голдена и Мэри Лу. И если к первому Тедди был более или менее равнодушен (в конце концов мистер Голден остался в живых, и Тедди не испытывал перед ним никакой особенной вины), то Мэри Лу он находил очаровательной и прелестной. И эту женщину Мила лишила жизни!

Терзаемый страхом и раскаянием, Тедди плохо спал по ночам, стал рассеянным, его школьные отметки резко поползли вниз. Зная, что отец может в любой момент обратить на это внимание, Тедди начинал нервничать еще больше и в конце концов, стараясь справиться с напряжением, купил у школьного товарища немного «травки».

Первая же затяжка принесла ему неожиданное облегчение: мозг заволокло приятным туманом, и впервые за много-много дней Тедди сумел избавиться от преследовавшего его кошмара.

Но Прайсу потребовалось совсем немного времени, чтобы догадаться, чем он занимается.

Однажды, вернувшись домой из школы, Тедди застал отца в своей комнате.

— Что это, черт возьми, такое? — спросил тот и кивком головы указал на два «косячка»с марихуаной, которые Тедди спрятал в стенном шкафу.

— Ну, пап, — провыл Тедди, — «травка» все же лучше, чем героин или крэк, который ты когда-то на хлеб намазывал!

От такой наглости Прайс на секунду лишился дара речи.

— Что бы я ни делал когда-то, это не имеет никакого отношения к тебе! — прогремел он, придя в себя. — И нечего на меня равняться, потому что я вовсе не ангел, ясно?

— Я никогда этого не говорил, — пробормотал Тедди, поднимая голову. Краем глаза он успел заметить за дверью какое-то движение и понял, что Мила подслушивает в коридоре.

Значит, она следила за ним, чтобы быть в курсе, если вдруг он проболтается.

Ну ничего, подумал Тедди, пока Прайс метал громы и молнии, нужно только немножко потерпеть. Теперь у него был план, и он твердо решил привести его в исполнение.

Он убежит из дома.

Другого выхода у него просто не оставалось.

Мила Капистани не знала, кто ее отец, но у нее были на этот счет кое-какие соображения.

Увы, ни подтвердить, ни опровергнуть свои подозрения она не могла, так как Ирен не любила разговаривать с дочерью на эту тему. Единственное, что Миле удалось выпытать, — это то, что ее отцом был бывший любовник матери, который на какое-то время приезжал в Америку из России. Он потом вернулся на родину, был за что-то арестован и вскоре умер в лагере. Разумеется, Мила не поверила ни одному слову. Она не сомневалась, что все это — ложь.

Впрочем, в детстве она не задумывалась об обстоятельствах своего рождения до тех пор, пока девочки в школе не стали расспрашивать ее о родителях. Осторожно расспрашивая мать и наблюдая за ее реакцией. Мила пришла к выводу, что ее отец жив и что он, похоже, тоже живет в Америке, а вовсе не в России.

Сначала она решила, что ее отцом является сам Прайс Вашингтон, но от этой мысли ей пришлось очень быстро отказаться. Ведь ее мать была белой, а Прайс — черным, так что в лучшем случае она должна была бы быть мулаткой. Вторым вероятным кандидатом на роль родителя казался Миле отец Макбейн, священник местной церкви. Эта версия рухнула в тот день, когда одноклассницы под большим секретом сообщили Миле, что священникам не разрешается делать «динь-динь».

Никаких других вариантов Мила придумать не могла и каждый раз, когда мать уходила из дома, перерывала ее вещи в надежде найти фотографию, письмо, хоть что-нибудь, но все было тщетно. Можно было подумать, что Ирен зачала ее от Святого Духа.

Отношения между Ирен и Милой никогда не были безоблачными. Ирен была жесткой женщиной, помешанной на порядке. Двумя приходящими горничными она правила как какой-нибудь латиноамериканский диктатор, третировала садовника, гоняла до седьмого пота рабочего, следившего за бассейном, выговаривала газонокосилыцикам, оставившим на лужайке несколько несрезанных травинок. Все, кроме Прайса, терпеть не могли Ирен. Мила была совершенно уверена, что босс терпит Ирен только за то, что в отношениях с ним она была молчалива и покорна, словно рабыня. Часто она спрашивала себя, спят ли они вместе, но выяснить это достоверно ей так и не удалось. Если между Прайсом и ее матерью что-то и было, оба они хорошо это скрывали.

Обеих жен Прайса Мила ненавидела лютой ненавистью. Первая из них, Джини, была алкоголичкой и наркоманкой — вполне под стать своему мужу, который не слезал с иглы. Вторая — глупая, крашеная блондинка с неуживчивым и вздорным характером и фальшивыми грудями — и вовсе была пустышкой. Выносить ее было совершенно невозможно, но на развороте «Плейбоя» она и вправду выглядела неплохо, и Мила потратила добрых полтора часа, расклеивая по всей школе фотографии обнаженной мачехи Тедди.

Проделано это было не столько ради самой Оливии, сколько ради того, чтобы лишний раз унизить Тедди, которого Мила всегда презирала, дразнила, обманывала и водила за нос. Так ему и надо было! У Тедди был отец, а у нее не было.

Разве это справедливо? Отец Тедди, а значит, и Он сам были богаты, а Мила — нет.

Вся школа знала, что Мила — всего-навсего дочь экономки в усадьбе знаменитого Прайса Вашингтона. Это ее унижало, и по большей части она вымещала свою досаду на том же Тедди, который, к несчастью, был слишком глуп, чтобы понять, что Мила ему вовсе не друг и что на самом деле она ненавидит и презирает его. Презирала Мила и свою мать, которой, казалось, не было никакого дела до дочери. На первом месте у Ирен были Прайс Вашингтон и его дом, а потом уже все остальное. Но на остальное у нее часто не оставалось ни сил, ни времени.

Когда полтора месяца назад Мила вытащила Тедди «прошвырнуться», она вовсе не собиралась никого убивать. Она хотела только напоить этого папенькиного сынка как следует, а потом заставить ублажить ее самым унизительным для него способом, но в момент, когда ей пришлось нажать на спусковой крючок, Мила неожиданно ощутила дикое, ни с чем не сравнимое наслаждение от сознания собственной власти и могущества. В какой-то момент ей безумно захотелось развернуться к Тедди и выстрелить в него, чтобы еще раз пережить эти головокружительные мгновения, но раздавшийся вдали вой полицейской сирены тогда отрезвил ее.

Теперь она с каким-то исступленным упоением вспоминала эти сладостно-опасные минуты.

Прайс обращался с ней и с матерью как с полным дерьмом, но теперь Мила сумела доказать себе, что она вовсе не пустое место. Она может взять пистолет и отнять у кого-то жизнь просто потому, что так хочет она.

Она может застрелить Тедди.

Она может застрелить даже самого Прайса, если захочет.

Застрелить или трахнуться с ним.

Она пока еще не решила, что будет для него самым сильным наказанием.

До сих пор Мила еще никогда не пыталась соблазнить Прайса, хотя это было вполне в ее силах. В этом она ни минуты не сомневалась.

Мужчины ходили за ней просто стаями, в особенности на работе, где она получала в день по несколько предложений пройти за уголок, заглянуть в перерыве в мужской туалет или сесть в автомобиль. Главным ее оружием была молодость, и Мила отлично знала, как этим пользоваться. Крошечные обтягивающие маечки и короткие юбки, которые она предпочитала любой другой одежде, подчеркивали длину ее стройных ног и соблазнительную округлость упругих грудей, а короткие темные волосы, выразительные карие глаза и яркая косметика, которой она умело пользовалась, придавали ей ауру чувственности и доступности.

Словом, она пользовалась успехом. Во всяком случае, редкий посетитель уходил из кафе, не намекнув Миле, что готов познакомиться с нею поближе. Некоторым даже повезло, однако среди этих счастливчиков не было ни одного, кого Мила оценила бы дороже десяти центов. На близость она шла от скуки, а вовсе не потому, что ей кто-то нравился; на самом деле Мила берегла себя больше, чем иные девственницы, ибо давно решила, что любовь будет крутить только с тем, для кого она перестанет быть «дочерью экономки из усадьбы мистера Вашингтона».

Больше всего на свете Мила боялась повторить судьбу матери и стать бессловесной рабочей лошадью в роскошном особняке какой-нибудь знаменитой задницы, в особенности — черной задницы. Ей нужны были деньги и власть, власть и деньги. Она сама хотела стать хозяйкой усадьбы, которой будут служить экономки, горничные, садовники и шоферы. Она хотела получить все. Иногда, глядя на Тедди, Мила даже задумывалась, не связать ли свое будущее с ним… ну, если ничего лучшего не подвернется. Ведь в конце концов Тедди унаследует все деньги своего папаши, который наверняка скопил не один миллион, и если она вовремя подсуетится и женит на себе этого хлюпика, то сумеет прибрать к рукам и все вашингтоновские капиталы. И все же вариант с Тедди Мила приберегала на крайний случай, прекрасно понимая, что и в двадцать, и в сорок он все равно останется слабаком и неудачником.

В настоящее время ее, однако, больше всего волновало, как бы этот недоносок не проговорился. Подобная глупость была как раз в его духе.

Пожалуй, решила Мила, немного поразмыслив, сейчас ей больше не стоит запугивать Тедди.

Напротив, нужно приласкать его и заставить поверить, будто они — лучшие друзья. Немного секса только поможет делу — Тедди станет совсем ручной, будет в рот ей смотреть, ловить каждое ее слово.

Да, поняла она, нужно дать ему то, что он так долго и тщетно ждал. Тогда он окажется у нее на крючке, а там будет видно.

Либо секс, либо… Либо придется по-другому заставить его навсегда замолчать.

Единственное, чего Мила пока не знала, — это на каком из вариантов лучше остановиться.

Глава 30

Объявление, сулившее сто тысяч долларов за информацию об убийцах Мэри Лу, занимало целую полосу в «Лос-Анджелес тайме». Так распорядилась Лаки. Кроме этого, она заказала несколько сотен плакатов того же содержания, которые были расклеены по всему городу и в особенности в районе бульвара Уилшир, где произошло преступление. На плакатах и в газетном объявлении были помещены компьютерные фотороботы, сделанные со слов Ленни полицейским художником.

Цифра с пятью жирными нолями тоже выглядела весьма внушительно, и Лаки была довольна эффектом.

Правда, детектив Джонсон предупредил ее, что теперь полиции придется иметь дело с десятками, а может быть, и сотнями психопатов, больных и просто недобросовестных людей, польстившихся на крупную сумму.

— Вы просто не представляете себе, что делает с людьми запах денег, — сказал он, но ему не удалось испортить Лаки настроение.

— Да будет так, — сказала она. — Пусть выползают из своих сточных канав. Может статься, кто-то из них действительно что-то видел, что-то знает. Я уверена, что за сто тысяч мы сможем получить ответы на свои вопросы.

Детектив Джонсон пожал плечами.

— Обычно я не одобряю подобные меры, — проворчал он. — Вы будите в людях жадность.

И заодно подваливаете нам работенки.

— С этого бы и начинали, детектив, — холодно проговорила Лаки. — Да и какая вам разница, если это принесет результаты?

На этом разговор закончился, и Лаки поехала домой, где ее ждал Ленни, все еще погруженный в мрачную задумчивость и окутанный отчуждением, словно облаком плотного и сырого тумана.

Сидя в большой комнате, он машинально играл с пультом дистанционного управления, переключая каналы работающего телевизора, но при этом сам на экран не смотрел.

— Как хорошо!.. — вздохнула Лаки, с размаху падая на диван рядом с ним.

— Что? — рассеянно отозвался Ленни.

— Как хорошо, что я люблю тебя, — объяснила она.

— Хотел бы я знать, что это значит… — промолвил он мрачно.

— Разве непонятно? — удивилась Лаки.

— Непонятно, — сказал Ленни упрямо. — Хорошо, что ты меня любишь… кому хорошо? Мне?

Тебе? А если бы ты меня не любила, что тогда?

— Тогда я давно бы послала тебя к черту.

— Что ж, я рад, что ты меня еще любишь, — сказал он с неожиданным сарказмом.

— Я не говорила «еще», — возмутилась Лаки. — Но мне действительно хотелось бы, чтобы прежний Ленни — мой Ленни — поскорее вернулся ко мне.

— Я ничего не могу поделать. Лаки. Я просто не могу быть веселым и беззаботным, когда Мэри Лу лежит в могиле.

— Знаешь, тебе надо встретиться с одним человеком…

— С кем?

— Это очень хороший психоаналитик, и…

В общем, мне показалось, что тебе было бы неплохо поговорить с кем-то, кроме меня, кто помог бы тебе справиться с твоим настроением.

— Черт! — выкрикнул Ленни, вставая. — Сколько раз тебе говорить, что это не просто «мрачное настроение». Кроме того, ты прекрасно знаешь, что я не верю в эти штуки.

— Извини, может быть, я неудачно выразилась, но… Мне кажется, тебе это нужно.

— А почему это не нужно тебе? — с вызовом спросил он. — Ведь Мэри Лу была и твоей подругой. К тому же она жена твоего сводного брата.

— Мне это не нужно потому, что я не сижу дома и не кисну, как некоторые, — парировала Лаки, чувствуя, что разговор начинает сворачивать не в то русло.

— Кисну? Это я-то кисну?! — спросил Ленни, едва сдерживая клокотавшую в нем ярость. — Ты забываешь, что Мэри Лу застрелили на моих глазах, а ты заявляешь, что у меня просто плохое настроение! Что с тобой творится. Лаки?! Ты стала просто бесчувственной!

И с этими словами он вышел из комнаты.

Глядя на захлопнувшуюся за ним дверь. Лаки только горестно покачала головой. Ленни с каждым днем погружался во все более глубокую депрессию и все хуже владел собой, а она не могла ничего сделать.

Выждав несколько минут, она спустилась в гостиную, где дети собирали вещи и игрушки, готовясь к поездке в Палм-Спрингс к дедушке Джино. Кариока тоже должна была отправиться с ними, и только Бобби в этот раз захотел остаться дома. Ему, наконец, удалось добиться свидания с молоденькой телезвездой, которую он обхаживал на приеме, завершившемся так ужасно; кроме того, через день он должен был лететь в Грецию, чтобы навестить родственников отца.

— Куда ты поведешь свою девушку? — спросила Лаки, разыгрывая современную и заботливую мать, хотя ситуация с Ленни продолжала серьезно ее беспокоить.

— Не знаю, — пожал плечами Бобби. — Кстати, можно я возьму твой «Феррари»?

— Ты в своем уме? — спросила Лаки, лихорадочно пытаясь сообразить, стоит ли сказать сыну несколько слов о безопасном сексе или просто предложить ему взять с собой пачку презервативов. — Зачем тебе понадобился «Феррари»— у тебя есть свой джип.

— Джип есть почти у каждого парня в нашей школе, — простонал Бобби. — Это не круто. Может, мне можно взять хотя бы «Порше»?