5

Эйб Пантер расположился за своим огромным письменным столом орехового дерева. За его спиной сидела разъяренная Инга.

В комнату вошла Лаки Сантанджело вместе с Мортоном Шарки, ее адвокатом по Западному побережью.

Дружелюбным кивком Эйб приветствовал Лаки. Они встречались всего однажды, но она ему сразу понравилась. Он нюхом почувствовал в Лаки любительницу приключений, сам был таким же в молодости.

– Хорошо выглядите, мистер Пантер, – вежливо заметил Мортон Шарки, до сих пор еще не пришедший в себя от удивления, что Лаки удалось так далеко продвинуться в этой сделке.

Когда она впервые пришла к нему с этим диким предложением, он едва не рассмеялся ей в лицо.

– Как вы не понимаете, что хотите невозможного? – заявил он. – Студией руководят Микки Столли и Бен Гаррисон. И поверьте мне, я это точно знаю, продавать ее они не собираются.

– Вы, верно, забыли, что они там просто служащие? – спокойно поинтересовалась Лаки. – Насколько мне известно, они зарабатывают этим себе на жизнь. Студия на все сто процентов принадлежит Эйбу Пантеру. Зря беспокоитесь, Мортон, я абсолютно все проверила. Он может делать что пожелает. А я хочу, чтобы он мне ее продал.

– Ему уже сто с лишним, – пошутил Мортон.

– Ему восемьдесят восемь лет, и он в трезвом уме и твердой памяти, – уверенно ответила она.

Мортон Шарки не сомневался, что ничего не выйдет. Но он никогда раньше не имел дела с Сантанджело. Если Лаки что-то затевала, она всегда шла до конца. Чутье подсказывало ей, что Эйб Пантер придет в восторг от возможности надуть своих вороватых зятьков и выдернуть студию, его студию, прямо из-под их задниц.

Начались тайные переговоры. Сначала Эйб интереса не проявил, пока Лаки не предложила прилететь в Лос-Анджелес и поговорить тет-а-тет.

Конечно, Эйб Пантер стар, но она при первой же встрече почувствовала близкого по духу человека, едва ее черные глаза встретились с хитрыми выцветшими голубыми глазами Эйба.

– Черта ли ты смыслишь в том, как руководить студией и делать фильмы? – резко спросил он ее.

– Да почти ничего, – честно призналась Лаки. – Но я нюхом чувствую дерьмо, а именно это ваша студия сейчас и выпускает. Дешевка и дерьмо. – Ее глаза сверкали. – Так что, как ни крути, испортить я уже ничего не смогу.

– Студия приносит доход, – напомнил Эйб.

– Верно, а фильмы вы все равно делаете дерьмовые. Я хочу, чтобы студия снова стала великой, какой была раньше. И поверьте мне, я смогу это сделать. Можете считать этообещанием Сантанджело. А Сантанджело обещаний не нарушают. – Она молча гипнотизировала его своими черными глазами, таящими опасность. Потом добавила: – Могу поспорить.

Она понравилась ему сразу. В ней чувствовался бойцовский дух, что нечасто встретишь в женщине.

Лаки оказалась права в своей догадке – ничто не доставило бы Эйбу большего удовольствия, чем надуть своих зятьков и увести у них из-под носа то, что они считали принадлежащим им по праву.

Поэтому он согласился на сделку. Теперь оставалось только поставить подпись.

– Дайте мне поговорить с Лаки наедине, – сказал Эйб, поудобнее усаживаясь в кресле.

Дело было уже на мази, но Мортон чувствовал, старик что-то задумал.

– Разумеется, – сказал он с легкостью, которой на самом деле не испытывал. Потом бросил взгляд на Лаки, чуть заметно кивнувшую ему.

Мортон вышел из комнаты.

Инга не шевельнулась. Она осталась сидеть за спиной Эйба, подобно незыблемому шведскому монументу.

– Вон! – прикрикнул Эйб.

Только небольшая гримаса на тонких губах показала, что ей это не понравилось. Выходя из комнаты, она громко хлопнула дверью, демонстрируя свое неудовольствие.

Эйб хихикнул.

– Инге не нравится, когда я ей указываю, что делать. Никак не может мне простить, что не сделал из нее звезду. – Он покачал головой. – Не моя вина. Ноль на экране. Кинозвезды, у них должно быть два качества. – Он склонил голову набок. – Знаешь, какие?

Лаки кивнула. Кредо Эйба Пантера она выучила наизусть.

– Уметь нравиться и уметь трахаться, – ответила она без запинки.

Это произвело на него впечатление.

– Откуда знаешь? – потребовал он ответа.

– А я читала о вас абсолютно все. Каждую газетную вырезку, студийные отчеты, три биографии неизвестных авторов. Да, и еще несколько автобиографий очаровательных звезд, которые не могли обойтись без того, чтобы не упомянуть вас. – Она ухмыльнулась. – Уж вы-то в свое время порезвились, верно? Вы очень известный человек, мистер Пантер.

Он кивнул, довольный ее правильной оценкой своего положения.

– Ага, я последний из них, – сказал он с гордостью. – Последний киношный динозавр.

– Я бы не сказала, что вы динозавр.

– Не надо мне льстить, девонька. Сделка-то уже почти что у тебя в кармане.

– Знаю. – Ее черные глаза сверкали. – Я готова заплатить вашу цену. Вы готовы мне продать. Скажите же, мистер Пантер, в чем задержка?

– Мне нужна от тебя еще самая малость.

Она постаралась скрыть нетерпение. Если Лаки чего хотела, то тут уж вынь да положь.

– Что именно? – спросила она с некоторым раздражением.

– Возмездия.

– А?

– Для мерзавчиков и всех этих кровопийц вокруг них.

– Ну и?..

– Хочу, чтобы ты их прищучила, девонька. И хорошенько.

– Я и собираюсь.

– По-моему.

Она все еще продолжала сдерживаться.

– Как это, по-вашему?

– Прежде чем ты заберешь все в свои руки на студии, устройся туда работать. Будешь помощницей Германа Стоуна. Это мой человек. – Эйб постепенно вдохновлялся, ощущая, что снова его жизнь приобретает смысл. – И, когда ты туда залезешь, в самую гущу, ты поймаешь их на том, чтоони не должны бы делать. – Он удовлетворенно хихикнул. – Шесть недель внутри – и, трах-тарарах, ты новый босс и можешь выкинуть всех на помойку. Хороший план, а?

Лаки едва верила своим ушам. Безумная идея. Как это она может исчезнуть на шесть недель и стать другим человеком? Она – глава огромной империи, не может же она просто взять и исчезнуть. А как Ленни? И Бобби с Бриджит? Не говоря уже о ее многочисленных деловых обязательствах?

– Невозможно, – сказала Лаки, с сожалением покачав головой.

– Хочешь студию, сделаешь как я сказал, – ответил Эйб, пощелкивая вставной челюстью. – Если действительно хочешь.

Лаки провела рукой по волосам, встала и принялась вышагивать по комнате.

Разумеется, она хочет студию, но это не значит, что готова для этого прыгать через обруч по команде старика. Или значит?

Гм… Может, идея не так уж и безумна? Может, даже соблазнительна? Вроде вызова? А уж против этого Лаки устоять не могла.

Под чужим именем она сможет изловить всех, кто делает что-то не так.

Эйб осторожно наблюдал за ней, прищурившись и протягивая руну к стакану со сливовым соком на столе.

– Не согласишься – никакой сделки, – сказал он, чтобы убедиться, что она поняла правила игры.

Лаки резко повернулась и посмотрела на него.

– Вы хотите сказать, что откажетесь от сделки? – спросила она недоверчиво. – От всех этих денег?

Эйб улыбнулся, показав ровную линию белых фарфоровых зубов. Они не шли к его высохшему, морщинистому лицу. Слишком уж новые.

– Мне восемьдесят восемь лет, девонька. Какого черта я буду делать с этими деньгами? От них что, мой член встанет? Нет, они не поднимут мой schnickel.

– Как знать, – ухмыльнулась Лаки.

– Да уж я знаю, девонька.

– В жизни ничего нельзя знать наверняка.

Эйб еще раз прищелкнул вставными зубами – не самая приятная привычка.

– Шесть недель, – сказал он твердо. – Иначе никакой сделки.

6

Бриджит Станислопулос только что исполнилось семнадцать, и она, несомненно, была хороша собой – длинные светлые волосы и округлая, вполне сложившаяся фигурка. К тому же она должна унаследовать половину состояния Станислопулосов, оставленную ее дедом Димитрием. Бриджит уже принадлежало огромное состояние матери, которым управляли опекуны, а по достижении двадцати одного года ей предстояло стать одной и самых богатых женщин мира. Но эта мысль была скорее отрезвляющей, потому что Бриджит, будучи еще подростком, успела пережить много несчастий и потрясений и инстинктивно чувствовала, что огромное наследство приведет только к дальнейшим осложнениям.

Деньги не принесли счастья ее матери. Бедняжка Олимпия – она и рок-звезда Флэш умерли от слишком большой дозы наркотиков в грязном отеле в Нью-Йорке. Не очень-то достойный финал для Олимпии, женщины, которая должна была иметь все.

Бриджит твердо решила, что ее-то жизнь будет другой. Она не желала следовать материнским путем от беды к беде: три мужа и чересчур много удовольствий.

Когда Олимпии не стало, Бриджит было тринадцать лет.

Своего настоящего отца, итальянского бизнесмена, которого ее дед называл охотником за приданым, она никогда не знала. Олимпия развелась с ним вскоре после рождения Бриджит, а еще через несколько месяцев его разорвало на куски в Париже бомбой, подложенной террористами в машину. Потерять мать и родного отца в таком раннем возрасте было достаточно тяжело, однако на этом ее беды не кончились. Еще через несколько месяцев ее и сына Лаки Роберто похитили. Сантино Боннатти, печально известный король преступного мира и кровный враг семьи Сантанджело, спрятал детей в доме своей содержанки Иден Антонио, намереваясь надругаться над ними. Спасая себя и Роберто, Бриджит схватила пистолет Сантино и трижды выстрелила. Именно в этот момент появилась Лаки, а затем и полиция, но к тому времени Лаки уже успела увести детей через черный ход и отправить домой. Лаки взяла на себя ответственность за смерть Сантино.

Через несколько месяцев, когда состоялся суд, Бриджит собрала все свое мужество и призналась. Это было нелегко, но она больше не могла сидеть молча и смотреть, как Лаки берет чужую вину на себя. К счастью, имелась видеозапись, доказывающая, что убийство Боннатти было вызвано необходимостью самообороны.

Бриджит дали год условно и отправили жить к бабушке Шарлотте, первой жене Димитрия.

Шарлотта была мало похожа на бабушку. Элегантная светская дама, вышедшая замуж в четвертый раз за английского театрального актера на десять лет ее моложе. Они жили попеременно то в Лондоне, то в Нью-Йорке.

Воспитывать Бриджит отнюдь не входило в планы Шарлотты. Она немедленно определила внучку в закрытую частную школу в часе езды от Нью-Йорка.

Бриджит хотела одного – чтобы ее оставили в покое. Чтобы все забыли о ее скандальном прошлом.

Она держалась обособленно, не заводила друзей и, самое главное, поняла, в чем состоит секрет выживания: никогда и никому не доверять.

– Эй, Станисноб, тебя к телефону.

Станисноб – одно из наиболее милосердных ее прозвищ. Но Бриджит не обращала внимания. Она знала, кто она. Бриджит Станислопулос. Личность, человек. А не испорченное отродье, как утверждали бульварные газетенки.

Вся эта желтая пресса никогда не оставляла ее в покое. Все время кто-то бродил вокруг, подсматривал, шпионил. В кустах прятался фотограф, нахальный репортер ходил за ней по пятам. Постоянная слежка.

У бульварных газетенок были свои фавориты: Лайза-Мари Пресли, принцесса Монако Стефани и Бриджит Станислопулос. Три юные наследницы. Всегда годятся для хорошей сплетни.

Не обращая внимания на глупое прозвище, Бриджит взяла трубку из рук высокой девицы со взбитыми волосами и массой веснушек. Может, они могли бы стать подругами – только в другое время, в другой жизни.

– Слушаю, – нерешительно произнесла она в трубку. Все ее разговоры полагалось записывать, но никто никогда не брал на себя этот труд.

– Эй, красоточка, это Ленни. И, как всегда, у меня блестящая идея. Какие у тебя планы на лето?

– Никаких.

– Замечательно. Я тут поговорю с Лаки, чтобы ты приехала и пожила с нами в Малибу-Бич. Мы сняли великолепный дом. Ну как?

Бриджит пришла в полный восторг. Ленни Голден и Лаки были единственными людьми, к которым она по-настоящему привязалась. Ленни, ее бывший отчим, теперь женат на Лаки, которая в свое время была замужем за дедом Бриджит. Какое сложное переплетение! Генеалогическое древо Онассисов по сравнению с кланом Станислопулосов выглядело примитивно.

– С удовольствием, – радостно ответила она.

– Заметано. Я попрошу Лаки уговорить Шарлотту отпустить тебя на несколько недель.

– Господи! Да не придется уговаривать. Просто надо поставить ее в известность. Она будет счастлива от меня избавиться.

– Не говори гадостей, малышка, – поддразнил Ленни.

– Так это правда, Ленни!

– А потом, когда я закончу сниматься, может, мы все рванем в Европу.

– Чудесно!

– Не наблюдаю большого энтузиазма.

– Да ладно тебе. Я бы прибила кого угодно ради этой поездки.

– Пожалуйста, не надо. Мы уже почти договорились.

– Поскорее бы!

– Вот и дивно.

– А почему ты не на съемках? Ведь сейчас середина дня в Лос-Анджелесе.

– А ты почему не на уроках? – ответил он вопросом на вопрос.

– Полшестого. Я совершенно свободна.

– Тогда пойди куда-нибудь и разгуляйся вовсю.

Она хихикнула.

– Не могу. Будний день. Нас в эти дни не выпускают.

– Наплюй на одно-два правила, живи рискованно.

– Ты вроде не должен мне такое говорить, – заметила она, вспомнив тот единственный раз, когда она наплевала на правила, и что из этого вышло.

– Кончай вешать мне лапшу на уши. На твоем месте я так бы и поступил.

Как «так бы»? Друзей у нее не было. Сбежать из школы не с кем. Кроме того, в ней отсутствовала материнская черта – желание оборвать поводок. Бриджит уже поняла, какую высокую цену надо за это платить.

– Как там на съемках? – быстро сменила она тему.

Ленни застонал.

– Не порть мне день.

– А Лаки с тобой в Лос-Анджелесе?

Он разыграл возмущение.

– Зачем столько вопросов? Ты что ко мне пристаешь, больше заняться нечем?

Бриджит улыбнулась.

– А ты разве не знаешь? Нравится тебя заводить.

Он сказал, засмеявшись:

– Ладно, живи дальше, а я позвоню на той неделе и поговорим поподробнее. Договорились, пташка?

– Договорились, грязный старикашка.

Ленни всегда прекрасно на нее действовал. Особенно когда называл ее «пташкой», сокращенное от «тюремная пташка» note 2. Такое у него было для нее ласкательное имя. В ответ она всегда обзывала его «грязным старикашкой». Это стало их игрой, их способом сказать, что прошлое ничего не значит.

– Посмейся над чем-нибудь, и все пройдет, – часто говорил ей Ленни.

Может, он и прав, только это не означает, что она может расслабиться. Она – Бриджит Станислопулос. Личность. Наследница. Прежде всего – наследница. От этого никуда не уйдешь.

Вздохнув, она вернулась в спальню – тюремную камеру, которую она делила еще с тремя девушками. На столе рядом с кроватью возвышалась стопка домашних заданий, а на стене, с ее стороны, висел единственный плакат, изображающий застенчиво улыбающегося Бой Джорджа, при полном гриме и локонах. Ей нравилась его музыка, и еще ей нравилось, что, казалось, ему на все наплевать. Такие ей были по душе.

У других девушек висели многочисленные плакаты и портреты всех кого попало, начиная от Рода Лоу и кончая почти голым Ричардом Гиром. Ну и что? Бриджит не хотела больше никаких романтических привязанностей.

На какой-то момент она позволила себе вернуться в прошлое. Прежде всего вспоминалось злобное, ухмыляющееся лицо Сантино. Потом возникал Тим Вэлз. Молодой и красивый. Начинающий актер, которого угораздило ввязаться в историю с ней и ее братом Бобби. Газеты так и не связали убийство молодого актера с делом Боннатти.

«Боже милостивый», – подумала с содроганием Бриджит. Она любила Тима, а он попытался заманить ее в ловушку. И сожалению, ему пришлось поплатиться за это жизнью. Только ее вины в этом нет. Люди Боннатти выполнили приказ, а приказ гласил – убрать Тима Вэлза с дороги.

«Не думай об этом», – молча укорила себя Бриджит. Два месяца они таскали ее по психиатрам. Наконец один из них посоветовал: «Прекрати об этом думать». Единственный толковый совет. А все разговоры о том, что ее родной отец мертв и что мать тоже ушла в мир иной, и поэтому она должна чувствовать себя брошенной, сплошная ерунда.

Никто ее не бросал – она ощущала себя сильной. Сумевшей выжить. Бриджит Станислопулос никто не нужен.

7

Ленни всегда терпеть не мог давать интервью. Особенно если журналист проникал на съемочную площадку, подглядывал, подслушивал и все время что-то торопливо записывал.

Его уговорил Коротышка Роулингс, ответственный за рекламу фильма, хотя Ленни сопротивлялся изо всех сил. На этот раз статья предназначалась для «Пипл» или «Ас», Ленни точно не помнил, а интервью брала женщина с лошадиным лицом, ходившая опасно близкими кругами вокруг его личной жизни – темы, которую он никогда не обсуждал, о чем предупреждал заранее.

Не то чтобы в его личной жизни имелись какие-то тайны. Уже одно то, что он сначала женился на Олимпии Станислопулос, а потом на Лаки Сантанджело, не позволяло ему оставаться в тени. Но он не может позволить, черт возьми, давать ход сплетням. Лучше помолчать.

Лаки старалась держаться подальше от прессы, у нее это был просто пунктик. Она отказывалась давать интервью и, как отец, всячески избегала фотокорреспондентов.

– Я не люблю работать на публику, – предупредила она Ленни перед свадьбой, – и не собираюсь ничего в этом смысле менять.

«Что очень не просто, если ты выходишь замуж за кинозвезду, – хотел добавить он. – Особенно если твой первый муж был одним из самых богатых людей в мире, а имя отца в свое время постоянно мелькало в газетных заголовках».

Но, несмотря на все, Лаки каким-то образом удалось сохранить известную долю анонимности. Мало кто знал, как она выглядит, ее больше знали по имени.

– Как поживает ваша жена? – спросила журналистка с лошадиной мордой как бы невзначай, читая его мысли. – Говорят, вы разошлись?

Ленни пригвоздил ее к месту суровым взглядом зеленых глаз.

– Пошел-ка я работать, – заявил он, вставая с парусинового стула. Он был сыт по горло.

На репортера его демарш не произвел никакого впечатления.

– Лаки Сантанджело, что за женщина! Она в Лос-Анджелесе?

– Никогда об операции на языке не думали? – спросил он резко.

Женщина удивилась.

– Простите?

– Знаете, приделать такую защелку на конце. Чтобы не задавали тех вопросов, которые вам запретили задавать.

Прежде чем она успела отреагировать, появился Коротышка Роулингс, и Ленни удалился, так больше и не сказав ни слова.

– Надо же, – возбужденно сказала женщина, – я что, наступила на мозоль?

– Очень надеюсь, что нет, – забеспокоился Коротышка.

На этом фильме он заработает язву, это точно: Джой Фирелло тащит в койку все, что попадется, Злючка Фрипорт напивается до беспамятства, Мариса Берч спит не только с режиссером, но и со своей дублершей, а Ленни Голден ведет себя так, как будто ему не нужна реклама. И это у себя дома. Что же будет, когда они на пять недель поедут на натурные съемки в Акапулько?

Коротышка нахмурился. Черт побери, этот Ленни Голден вовсе не Николсон или Редфорд. Всего-то-навсего новенький везунчик, сделавший пару кассовых фильмов, и ничего больше.

Роулингсу уже пятьдесят два года. Он видел, как эти звезды всходили и как они исчезали – раз и нету. Хорошая реклама помогает удержаться, и чем скорее Ленни Голден это поймет, тем лучше.

Коротышка обнял журналистку за плечи. Это была высокая женщина с сальными волосами и носом, которому не помогла бы и пластическая операция. Возможно, неудавшаяся актриса, ими в Голливуде пруд пруди, все находят себе какую-нибудь работу.

– Пойдем, радость моя, – пригласил он ее широким жестом. – Выпьешь что-нибудь. «И, может, сделаешь мне минет», – подумал он про себя. – В конце концов, это Голливуд, у каждой работы есть свои положительные стороны.

– Что происходит, приятель? – спросил Джой Фирелло, перехватив Ленни на пути к трейлеру.

Ленни безразлично пожал плечами.

– Да там глупая корова-журналистка.

– Трахни ее, – предложил Джой, всегда готовый услужить даме.

– Нет уж, трахай ее сам, – возразил Ленни.

Джою эта мысль приглянулась.

– А какая она?

Ленни не удержался и рассмеялся, Джой готов перепихнуться со столом, если тому удастся состроить ему глазки.

– Я пошел домой, – сказал он. – До завтра.

– Домой. – Джой повторил это слово так, как будто это было грязное ругательство. – А моя вечеринка?

– Я же тебе говорил, не могу.

– Теряешь возможность до упаду повеселиться.

Ленни не хотел с ним спорить.

– Я уже навеселился на несколько жизней, так что спасибо.

– Не знаешь, от чего отказываешься.

– Да нет, Джой, потому и отказываюсь, что знаю.

По дороге к машине он столкнулся с Кристи. Она была классной калифорнийской девчонкой – бронзовые от загара руки и ноги, светлые волосы и сверкающие белизной зубы. Он не мог не заметить, что ноги у нее кончались там, где начиналась шея.

– Спокойной ночи, мистер Голден, – вежливо попрощалась она.

«Мистер Голден!» Неужели он такой старый?

Забираясь в свой «феррари», он вдруг понял, что не просто скучает по Лаки, она нужна ему позарез. Лаки обещала провести с ним пару недель во время съемок в Акапулько, и у него уже лопалось терпение.