Он вышел из тюрьмы во вторник утром. Его переполняло озлобление, накопленное за семь лет.
      Он выглядел на свои тридцать шесть лет. Бледное, исхудавшее лицо. Узкие, серые, как слюда, глаза и грубый шрам через правую щеку, оставшийся на память о карцере. Пяти футов восьми дюймов ростом, некогда Он был хилым, но в тюрьме у него было достаточно времени для работы над собой. Теперь Он был очень силен и обладал стальной мускулатурой.
      Тюрьма многому научила его, и в первую очередь тому, что главное – это уметь защищаться. Если ты сам не в состоянии постоять за себя, то кто же тогда?
      Никто. Ты никому не нужен.
      Долгие семь лет быть запертым в клетке вдали от мира.
      За семь лет даже здоровый человек лишится рассудка.
      А что, если ты безумен с самого начала? И не показываешь этого, ибо эти недоноски не заслуживают того, чтобы им сказали правду.
      Это его личное дело. Только его. И ярость его захлестнет всякого, кто попытается вытянуть из него правду.
      Свобода – это неизвестность. Она чарует и искушает делать то, о чем Он мог лишь мечтать все эти годы за решеткой.
      Первым делом – женщины. Безликие шлюхи, чье единственное назначение – исполнять его прихоти.
      Он безжалостно использовал их и платил больше, чем они заслуживали, за то, без чего они и так не могут, ведь, платишь ты им, или нет, все бабы – шлюхи. Так учил его отец.
      Насытившись ими. Он достал свой список и внимательно изучил его.
      Этот список, занимавший убористо исписанный тетрадный листок, был единственной точкой опоры в его жизни. Без него Он не смог бы выжить. Он бы сдался. Повесился бы, как его первый сокамерник.
      Список придавал ему сил. Это была цель.
      Если эти недоноски из Голливуда думали, что больше не увидят его, они ошибались.
      Ох, как они ошибались….

      – Что за фильм!
      – Необыкновенно!
      – Джордан, приятель, это просто блеск!
      Хвалили долго, эмоционально. Джордан Левитт упивался похвалами, стоя вместе со своей новой женой Ким (они были женаты шесть месяцев) у массивных дверей особняка в Бель-Эр. Они прощались с гостями.
      Еженедельно в доме Левиттов устраивались обеды и частные просмотры кинофильмов. Сегодняшний вечер прошел, однако, торжественнее обычного – Джордан, ветеран в мире кинобизнеса, только что отснял свою последнюю ленту.
      Ким сжала руку мужа, с восхищением глядя на него. Красота ее не была броской – мягкие светло-каштановые волосы, милое лицо, двадцать два года – меньше, чем единственной дочери Джордана.
      – Им понравилось, – восхищенно прошептала Ким. – И мне тоже. О Джордан, ты такой умница!
      Джордан улыбнулся своей молодой жене. Это был представительный мужчина, – выше шести футов ростом с копной непослушных седых волос и резкими чертами загорелого, изрезанного морщинами лица. Вскоре ему должно было исполниться шестьдесят два года, но возраст только красил его. Этим Джордан походил на Клинта Иствуда.
      – Никогда не знаешь заранее, – скромно сказал он.
      – Я знала. – Ким не сводила с мужа глаз. – Это – несомненная удача.
      Обняв Ким, он повел ее в дом:
      – Что думают эти люди, не имеет значения, – пояснил он. – Все решит публика.
      – Ты не просто умен, мы мудр, – промурлыкала Ким, вскинув голову и глядя на Джордана снизу вверх. – Хотела бы я иметь достаточно времени, чтобы записывать все, что ты говоришь. Ты так здраво мыслишь.
      Джордан улыбался. Пока с ним рядом была такая женщина, как Ким, постоянно тешившая его самолюбие, он не переставал улыбаться.
      – Ерунда.
      – Скука!
      – Я чуть не уснул.
      – С этим Джордан явно пролетел.
      С такими словами гости садились в дорогие машины, припаркованные на подъезде к дому Левитта.
      Особенно выделялся голос Шарлин Винн Брукс. Пышная рыжеволосая кинозвезда тридцати пяти лет от роду, казалось, находила особое удовольствие, разбирая по косточкам фильм, снятый ее бывшим любовником.
      Ее муж, Мак Брукс, режиссер, увенчанный «Оскаром», рассмеялся, садясь за руль их желтого «роллс-корниша». В сорок три года Мак был по-своему привлекателен – этакий рубаха-парень. У него были вьющиеся каштановые волосы и перебитый нос, красноречиво говорящий о былых днях – днях, когда Мак был боксером-любителем в Бруклине.
      – Давай, детка, говори все, что думаешь, – подначивал он жену, поглаживая ее колено. – Выкладывай.
      Шарлин захихикала:
      – Ему снова нужен ты, дорогой.
      – Только не я, – ответствовал Мак. – Джордан настоящий диктатор – либо все делается так, как хочет он, либо не делается вовсе. После того, как мы вместе сделали «Контракт», я решил с ним завязать.
      – За «Контракт» ты получил «Оскара», – напомнила Шарлин. – И встретился со мной.
      – Кажется, что-то припоминаю… Она вновь хихикнула:
      – Какой ты наглец.
      – Помнится, ты на меня и не глянула, ты была слишком занята этим мускулистым ублюдком, который таскался за тобой на все съемки.
      – Мой тренер, – скромно вставила Шарлин.
      – Моя задница, – огрызнулся он.
      – А три года спустя, когда мы снова работали вместе, мы полюбили друг друга, – вздохнула она счастливо. – Разве не романтично?
      – Да, да, да.
      Не успели они отъехать от дома Левиттов, Шарлин придвинулась ближе к мужу и направила его руку себе под юбку. Юбка была от Валентино.
      Спускаясь по продуваемой всеми ветрами дороге, «роллс» чуть не столкнулся «в лоб» с белым «порше». За рулем «порше» сидела Джорданна, двадцатичетырехлетняя дочь Джордана Левитта.
      – Я опоздала на просмотр? – поинтересовалась она, откидывая назад длинные темные волосы.
      – А как ты думаешь? – Мак незаметно убрал руку из-под юбки жены.
      Джорданна скорчила мину:
      – Моему старику сильно досталось?
      – Выживет.
      Джорданна улыбнулась Маку. Когда она была подростком, ему было тридцать шесть. Он был ее любовником. Теперь же их связывала только дружба.
      – Рада это слышать, – произнесла она и добавила, понизив голос: – впрочем, может, и нет.
      Шарлин помахала ей. Было видно, что Джорданну она недолюбливает.
      – Привет, лапочка, – холодно поздоровалась она. Неприязнь была обоюдной.
      – Приветик, Шар, – ответила Джорданна, недоумевая, что нашел такой классный мужик, как Мак, в этой холеной кинозвезде.
      – Твой папаша на тебя зол.
      – Я вся дрожу, Шар. Шарлин заглянула в «порше».
      – Кто твой друг, милая?
      Можно было не сомневаться, что Шарлин заметит этого жеребца. Джорданна понятия не имела, как его зовут – ей было в высшей степени безразлично. В темноте они все одинаковы. Полуночные Ковбои. Ее жизнь.
      – До встречи, – она рванула «порше» с места и скрылась.
      – Бедовая девица. – Шарлин поджала пухлые губы. – Джордану давно надо было вышвырнуть ее вон.
      – Не будь стервой, – мягко возразил Мак. – Она еще повзрослеет.
      – Господи, да ей двадцать четыре года. В ее возрасте у меня уже был ребенок. – Шарлин придвинулась ближе и пробежала пальцами по бедру мужа.
      Мак приготовился: он знал, чем закончится этот вечер. Шарлин явно настроилась заняться любовью прямо в автомобиле, и что он мог возразить? Все четыре года их брака это поддерживало взаимное влечение.
      Едва она дотронулась до него, он уже был готов. С Шарлин всегда бывало так. Уникальная женщина – и ему это нравилось.
      Кстати, встретились они на работе. Руководить ею – это было нечто.
      Вскоре после того, как он начал спать с ней, они поженились.
      Супружеская верность была Маку Бруксу в новинку. До Шарлин он спал со всеми актрисами, исполнявшими в его фильмах главные роли. Теперь же его на редкость сексуальная жена просто не давала ему возможности развлечься на стороне.
      – Я вижу, нашим мальчиком пора заняться вплотную, – шепнула Шарлин, быстро расстегивая молнию на его брюках.
      Это нравилось Маку больше всего. Едешь по узкой дороге меж темных холмов, когда все в тебе напряжено до предела. Пытаешься сосредоточиться. Надеешься, что тебя не остановят ни полицейские, ни, что еще хуже, грабители в лыжных масках. Возбуждает необыкновенно.
      Шарлин опустила голову, касаясь языком его пениса, язык скользил при этом как молния. Когда она сочла, что Мак достаточно возбужден, она выпрямилась и принялась расстегивать шелковую блузку. Под ней показался черный кружевной лифчик.
      Одним глазом – на дорогу. Другим – на нее:
      – Снимай это, детка, – пробормотал он.
      – А может, не надо? – поддразнила она.
      – Надо. – Он чувствовал, как растет напряжение.
      – Ну…
      – Давай же!
      Она выскользнула из блузки и расстегнула лифчик. У Шарлин была лучшая грудь в Голливуде – не тронутая хирургом, округлая, налитая. Соски твердые и крепкие.
      – О Боже, – простонал Мак, резко сворачивая на обочину.
      Шарлин нравилось, когда он превращался в ее раба.
      – Бог здесь ни при чем, – заверила она мужа.
      – Это была Шарлин Винн? – В голосе парня звучало плохо скрытое восхищение.
      – Ага, – спокойно ответила Джорданна, резко останавливая машину у подъезда.
      – Шарлин Винн, – повторил он.
      Парень выглядел как барабанщик, выгнанный из третьесортной рок-группы: длинные сальные волосы, неопрятная одежда и дешевенькие темные очки.
      – Удивительно, что ты знаешь, кто это такая, – заметила Джорданна, выбираясь из машины.
      – Еще бы мне не знать, – негодующе отозвался тот. – У папаши был «Плейбой» с ее фото на обложке. Вечно валялся рядом с постелью.
      – Ему повезло.
      – Классные сиськи.
      – А как тебе мои? – Джорданна нахально прижалась к нему.
      Намек был понят. Они принялись целоваться. Долгие, жадные поцелуи…
      Джорданна сочла парня перспективным.
      – Пойдем, – предложила она, сворачивая на тропинку, ведущую к домику для гостей.
      – Мы разве не пойдем в дом? – обескураженно спросил он.
      – Я живу там. – Она резко расхохоталась. – Там гораздо приятнее, уж поверь мне.
      – Верю. – Он ущипнул ее.
      – Тогда будь паинькой и иди со мной, если хочешь приятно провести время.
      – Иду.
      «А куда ты денешься? – подумала она. – Симпатичная девчонка. Дорогая машина. Великолепный дом. Тебе-то чего терять?»
      Она подцепила его на музыкальной вечеринке. Ее привлекли его черные джинсы. Ей нравились худые парни в узких джинсах. Вспоминалось, как на съемках одного из отцовских фильмов она встретила Тедди Косту, молодого напористого актера. В ту пору ей было десять лет. Мыслями о Тедди было наполнено ее отрочество, пока наконец, в возрасте пятнадцати лет, она не пробралась в его машину во время съемок и не соблазнила его.
      Тедди Коста лишил ее невинности и даже ни разу не позвонил ей после этого. Кто сказал, что жизнь справедлива?
      Джорданна была пяти футов шести дюймов ростом. Хотя она не могла считаться хорошенькой в общепризнанном понимании этого слова, в ней были обаяние, сила и некоторая диковатость, привлекавшие многих мужчин. Пронизывающие темные глаза. В рисунке изящно изогнутых бровей – напор и вызов. Нос, возможно, чуть длинноват, но это уравновешивалось высокими скулами и красивым овалом лица. У нее были пухлые, чувственные губы, резко очерченный подбородок и очень смуглая кожа. Всегда спутанные волосы цвета воронова крыла падали ниже плеч, стройная спортивная фигура, казалось, излучала чувственность. Внешность Джорданны была более европейской, нежели американской, и досталась ей от матери. Красавица Лилиана была наполовину француженкой – наполовину бразилианкой. Убийственное сочетание.
      – У тебя потрясающий зад, – признал ее дружок на одну ночь.
      Мистер Романтик. Надо надеяться, он умеет вести себя в постели. Многие вообще не знают, что к чему. Теряются при виде презерватива.
      Нелегко быть одинокой девушкой в девяностых годах в Лос-Анджелесе. Нелегко быть одинокой, где бы то ни было.
      Мужчины. Все они либо гомики, извращенцы, либо наркоманы, маменькины сыночки, трусы, обманывающие своих жен, – или, что еще хуже, актеры.
      Стоит только произнести имя Джордана Левитта, и любой актер, какого она ни пожелает, готов переспать с ней. Вот только иметь дело с актерами ей не хочется. Извращенцы-эгоцентрики. Я – я – я. Моя жизнь. Мой внешний вид. Моя карьера.
      Она распахнула дверь в свою квартиру, и ее любовник последовал за ней в этот хаос. Да, она не была самой аккуратной в мире. Ну и что? Никто ведь не собирается фотографировать это безобразие на весь разворот «Хаус Бьютифул».
      Парень был уже готов на все. Его не интересовал интерьер ее квартиры. Схватив ее, он прижался к ней, дважды поцеловал. Его грубые руки скользнули под футболку.
      Зазвонил телефон. Сработал автоответчик, и раздалась запись ее голоса: «Приветик. Не тратьте время; если есть что сказать, валяйте».
      После гудка послышался голос ее отца:
      – Приветик, птичка-худышка. Ты пропустила мой фильм. Он всем понравился. Где ты была?
      «Искала, с кем бы трахнуться, папочка. И не называй меня птичкой-худышкой: знаешь ведь, что я терпеть этого не могу, почти так же не выношу, как твою последнюю жену. Господи! Неужели от старости ты выжил из ума? Она – самое худшее из всего, что ты мог выбрать. Тщеславная, пустая, сладенькая сучка».
      – Эй. – Парень потянулся к молнии на ее джинсах. Она потеряла к нему всякий интерес.
      – Хватит. – Она резко оттолкнула его руку. Он ушам своим не поверил:
      – Хватит – чего? – Он начал злиться.
      – Хватит получать удовольствие. – Ей не терпелось избавиться от этого жеребца.
      – Минуточку… – начал он. Джорданна распахнула дверь:
      – Убирайся, – твердо сказала она. Он заморгал:
      – Ты издеваешься, что ли?
      – У меня черный пояс по каратэ, – соврала девушка, напрягаясь. – Хочешь проверить?
      Рисковать он не захотел, заскулив:
      – А как я доберусь домой?
      – Найдешь дорогу, – ответила Джорданна, выпроваживая его за дверь.
      Господи, как она ненавидела нытиков! Почему никто не осмеливается возразить ей? Лишь один отважился на это, но и он уже мертв.
      Джеми, ее дорогой брат. Единственный, кто понимал ее – ведь у них было столько общего. Это не шутка – иметь знаменитых родителей, но по крайней мере у нее был Джеми, а у него была она. Так продолжалось до тех пор, пока он не ушел, – не попрощавшись. Джеми выбросился из окна нью-йоркского небоскреба, когда ему было двадцать лет, а ей всего шестнадцать.
      Даже сейчас она не могла думать об этом.
      Джеми был не единственным из близких ей людей, кто нашел раннюю смерть. Была еще Фрэн, дочь знаменитого комика. Фрэн и Джорданна выросли вместе, как сестры. Они очень любили друг друга, но постоянно ругались, как правило, из-за мужчин. Фрэн тусовалась с тремя тупыми итальяшками, любимым развлечением которых было трахать ее по очереди. Двое из них были статистами, один собирался стать певцом. Фрэн думала, что то, чем они занимаются, очень круто. Как правило, в такие минуты она находилась под действием наркотиков и не понимала, что ее просто-напросто используют как шлюху. Это бесило Джорданну, и она не скрывала этого от Фрэн:
      – Что ты получаешь от этого? – требовала она ответа.
      – Любовь. Внимание. Грандиозный секс.
      – Не пудри мне мозги.
      – В чем дело, Джорданна, – ты ревнуешь?
      «Да, конечно, ревную к этим тупым скотам, издевающимся над тобой, как только представится случай».
      Фрэн покончила с собой, приняв львиную дозу наркотиков в день своего рождения. Ей исполнилось семнадцать лет.
      Сперва Джорданна не поверила этому. Она ничего не чувствовала – все стало ей безразлично. Затем реальность взяла свое – и Джорданна запылала жаждой мести. Она «позаимствовала» у отца пистолет, выследила итальяшек в их любимом клубе и, придя туда, сперва заставила их поверить в то, что они нашли еще одну богатую маленькую дурочку, которая готова ими восхищаться. Потом, у них на квартире, она вытащила пистолет, сообщила им о самоубийстве Фрэн, а потом потешилась всласть, обещая вышибить им мозги. К тому времени, как ей надоело угрожать им, они уже не были столь крутыми. Обычные недоделанные ублюдки.
      У большинства мужчин одна проблема – у них нет характера. За исключением ее отца. Его характера хватит на целую армию.
      Иногда она думала о Джеми и Фрэн. Так же, как иногда думала о матери, потрясающе красивой Лилиане.
      Когда Джорданне было шесть лет, ее мать поместили в психиатрическую лечебницу. Через несколько недель хрупкая и знаменитая Лилиана вскрыла себе вены и скончалась в одиночестве и мучениях.
      Папочка целых три месяца был в трауре, а потом женился на первой из своих четырех последующих жен. Ким была номером пятым. И зачем ему понадобилось жениться? Что плохого в том, чтобы жить одному?
      Джорданна вздохнула. В конце концов, если он может поступать, как ему взбредет в голову, то же самое может и она. Никто и ничто не остановит ее.
      Джорданна подумала было перезвонить отцу, но не решилась. Она прекрасно знала, что он скажет:
      – Ну что, птичка-худышка, у тебя все в порядке? Деньги нужны? Когда увидимся?
      Ее ответы были всегда одинаковы:
      – Да, папочка. Нет, папочка. Скоро. Он любил ее. На свой лад.
      Ей было необходимо осознавать это. Иначе жить было бы невозможно.
      Шарлин дико взвизгнула от удовольствия. Мак удивился, что обитатели дома, рядом с которыми была припаркована их машина, не выбежали посмотреть, что происходит. Какой сюрприз ждал бы их! Полуобнаженная звезда и режиссер с мировой известностью! «Инквайер» многое бы отдал за снимок.
      Пока Шарлин натягивала одежду, Мак вернулся на свое место за рулем. Вскоре они уже ехали домой в Пасифик-Пэлисайдз, где занимали большой дом. С ними жили их дети от предыдущих браков: шестнадцатилетняя дочь Шарлин и семнадцатилетние сыновья-двойняшки Мака.
      Как только они доехали до Сансета, Мак прибавил скорость, постоянно поглядывал в зеркало заднего вида. Он хотел быть уверенным, что их не преследуют. Он постоянно опасался бандитов. Два месяца назад какой-то худой, высокий наркоман налетел на него на подземной автостоянке и, ткнув Маку в живот пистолетом, потребовал его золотой «Ролекс». Он снял часы, не сказав ни слова. Когда грабитель скрылся, Мак пожалел, что не оказал сопротивления.
      Он никогда бы не признался в этом Шарлин, но этот инцидент нанес большой удар его мужскому самолюбию.
      Рассказывая о происшествии друзьям, Мак смеялся, но в глубине души жалел, что не дал тогда сдачи. Теперь он носил незарегистрированный пистолет. Пусть только попытаются подойти!
      Давным-давно, в Бруклине, он был по-настоящему крут. Возможно ли, что двадцать лет в Голливуде так изменили его?
      Иногда он думал, что вся его жизнь – это сон. Какой путь он проделал – от боксера-любителя в Бруклине до удостоенного «Оскара» голливудского режиссера! Ему почти никто не помогал.
      Он старался не думать о прежних днях. Прошлое похоронено, и никто не должен в нем копаться. Единственный раз в жизни он сделал одолжение человеку из своего прошлого – и это кончилось скандалом. После этого он стал осмотрительнее. Мак никому не рассказывал о своем прошлом. Правда опасна.
      Недавно он решил было избавиться от желтого «роллса» и купить менее заметную машину. К сожалению, Шарлин этого не позволит – она считает, что «роллс» полезен для ее имиджа.
      Подъезжая к дому, он заметил две полицейские машины с мигалками.
      – Черт возьми! – пробормотал он. Он не слишком жаловал полицейских – это осталось в нем еще с Бруклина.
      – Что? – переспросила Шарлин.
      – У нашего дома стоят две полицейские машины.
      – Почему? – поинтересовалась Шарлин, доставая пудреницу.
      Внимательно изучив свой макияж в маленьком зеркальце, она принялась подкрашивать губы:
      – Надеюсь, ты это выяснишь?
      Несмотря на свою красоту и сексуальность, Шарлин временами действовала ему на нервы.
      – Именно этим я и собираюсь заняться, дорогуша, – ответил Мак, стараясь не показывать своего раздражения.

      Майкл Скорсини прибыл в Лос-Анджелес в пятницу вечером, уставший, измотанный и готовый начать все сначала. С Нью-Йорком покончено.
      На авиалинии потеряли один из его чемоданов и отнеслись к этому равнодушно. Он продемонстрировал им свой жетон детектива, давая понять, что если они не позаботятся о его вещах, то все окажутся под арестом.
      Тут они забегали. Они проследили потерянный багаж до Чикаго и заверили, что он будет доставлен на следующий день.
      Прекрасно. Значит, еще двадцать четыре часа ему не удастся даже сменить белье. Но разве их это волнует?
      Майкл Скорсини был высок и атлетически сложен. От сицилийских предков он унаследовал темно-оливковую кожу, густые черные волосы, жгучие черные глаза, прямой нос. Скорсини был хорош собой, но под внешним лоском скрывалась опасность. Он был неотразим.
      Женщинам он нравился, и это не давало ему покоя: гоняются они за ним лишь потому, что он красив, или же их привлекают его человеческие качества?
      На этот вопрос он не знал ответа. Возможно, не узнает никогда. Пока что ему не встретилась женщина, которая бы по-настоящему понимала его.
      Он оглядел аэропорт. Его друг и бывший партнер Квинси Роббинс должен был встретить самолет, но его нигде не было видно. Не заметить Квинси было бы трудно: черный, огромный, страдающий избыточным весом. Майкл нашел телефон-автомат и позвонил. Эмбер, жена Квинси, сообщила ему, что машина ее мужа сломалась по дороге, и он не смог добраться до аэропорта.
      – Не беспокойся, – ответил на это Майкл, – я возьму такси.
      – Давай быстрее, – сказала Эмбер.
      Конечно, не слишком-то интересно шататься по аэропорту.
      Выйдя, он подозвал такси, дал шоферу-иранцу адрес Роббинсов, уселся на заднее сиденье, и, закурив сигарету, постарался расслабиться.
      Кто бы подумал, что Майкл Скорсини переберется в Лос-Анджелес? Это и в голову никому не приходило. У его бывшей жены, Риты, это известие вызвало бы шок.
      Прошедшие полгода заметно изменили его жизнь. Еще недавно он жил в Нью-Йорке, работал, скучал по своему ребенку, и все было о'кей. И вдруг – он чуть не погиб во время неудачного рейда, связанного с наркотиками. Несколько дней его жизнь висела на волоске – пуля засела очень близко к сердцу.
      Но недостаточно близко. Пулю удалили, и он выжил. Рита даже не позвонила.
      Как только он поправился, он задумался о дальнейшем. С дочерью ему никогда не удавалось проводить достаточно времени – бывшая жена увезла девочку в Лос-Анджелес; его подружки менялись одна за другой; свою семью в Бруклине он видел крайне редко, о чем не жалел; собираясь вместе, они только и могли, что кричать друг на друга.
      Майкл Скорсини решил начать новую жизнь в тридцать восемь лет. Для этого он взял в департаменте полиции годичный отпуск. Он счел, что этого времени хватит, чтобы собраться с мыслями и решить, хочет ли он оставаться детективом. Ему дали этот отпуск из-за ранения.
      Квинси почти три года жил в Лос-Анджелесе. Он занялся частным сыском и давно звал Майкла в компаньоны.
      Майкл отказывался, считая, что жить можно только в Нью-Йорке. Однако после ранения ему не терпелось сменить обстановку, а в Лос-Анджелесе жила теперь его четырехлетняя дочь, Белла, которую он не видел с тех пор, как год назад Рита уехала с ней на побережье, забыв даже попрощаться.
      Появление жаждущего мести отца Беллы будет большим сюрпризом для Риты. Интересно, как она это воспримет?
      Эмбер Роббинс распахнула дверь своего скромного дома. На руках у нее был младенец, малыш постарше цеплялся за юбку. Приветливая улыбка играла на губах женщины. Эмбер была очень хороша. На ее черном лице ярко выделялись ослепительные зубы. Для своих пяти футов четырех дюймов она была, пожалуй, несколько полновата. Квинси познакомился с ней через службу знакомств, в которую обратился, поспорив с друзьями. Он клялся, что это были самые удачно потраченные семьдесят пять баксов в его жизни. Семья Квинси, впрочем, отнюдь не пришла в восторг, узнав, что прежде Эмбер была исполнительницей экзотических танцев. Эту проблему Квинси решил, переехав в Калифорнию.
      – Мне сорок семь лет, – жаловался он в то время Майклу, – а моя мамаша все еще обращается со мной как с ребенком.
      – Майкл! – Улыбающееся лицо Эмбер светилось от радости. Ее открытость и доброжелательность подкупали.
      – Ну-ка, наша маленькая мама! – Он улыбнулся, крепко обняв ее.
      – Я поправилась на пару фунтов, – грустно признала Эмбер, провожая Майкла в дом.
      – Тебе это идет, – успокоил он, подавая ей пакет из магазина Ф. А. О. Шварц.
      – Хм… Ты всегда был превосходным лжецом. – Открыв пакет, Эмбер вытащила оттуда огромную панду и симпатичного плюшевого медвежонка.
      – Это для меня? – спросила она, расплываясь в улыбке.
      – Так, ерунда… для детишек. Она чмокнула его в щеку:
      – Не стоило беспокоиться, Майкл. Спасибо тебе. Младенец заплакал. Старший сын нетерпеливо дергал Эмбер за юбку.
      Майкл, прищурясь, отошел на шаг:
      – Уже двое, а, Эмбер? Не теряешь времени. Она покраснела:
      – Ну что я могу тебе сказать? Мой муж – просто зверь, и мне это нравится.
      – Правильно, чистый зверь, – согласился Майкл. – Где эта скотина?
      Эмбер положила младенца в кроватку.
      – Он звонил. Машину пришлось буксировать.
      – Спорим, он в восторге, – заявил Майкл, пробираясь через захламленную комнату. Споткнувшись о большую меховую игрушку, валяющуюся на полу, он чуть не упал.
      Эмбер направилась на кухню. Двухлетний малыш шел за ней.
      – Ты же знаешь нашего Квинси: Мистер Нетерпение.
      – Еще бы мне не знать Кви! – Он последовал за ней. Эмбер посадила ребенка на высокий стульчик и обернулась, внимательно глядя на Скорсини:
      – Кстати, Майкл, ты великолепно выглядишь. Я ожидала…
      – Увидеть развалину – так?
      – Со всей этой стрельбой, и вообще… – Эмбер взяла из холодильника баночку детского питания.
      Майкл расхаживал по кухне:
      – У меня все в порядке, – заверил он жену друга. – А когда я здесь, просто прекрасно.
      – Хорошо. – Она кормила ребенка яблочным пюре. – Мы хотим, чтобы ты чувствовал себя здесь как дома.
      – Ты знаешь, что я так себя и чувствую.
      – Извини, но спать тебе придется на кушетке.
      – Временами мне бывало очень хорошо на кушетке.
      – Я не желаю слушать про твою личную жизнь, – смеясь, пожурила его Эмбер.
      – Ох, сейчас у меня с ней туго. Я надеялся, что у тебя найдется подруга – точь-в-точь как ты.
      – Трепач! Но мне это нравится.
      – Я говорю чистую правду.
      – Ты можешь оставаться у нас столько, сколько пожелаешь. Квинси любит тебя как брата.
      – Да. – Он поскреб небритый подбородок. – Я отвечаю ему тем же.
      Он задумался о своем друге. Квинси был хорошим парнем и многому научил его. Там, в Нью-Йорке, они шесть лет работали вместе. Квинси был для него как старший брат и влиял на него очень положительно, – у Майкла был дикий темперамент и нрав, который он не всегда умел сдерживать. Теперь положение улучшилось – он бросил пить, а ранение, полученное им, утихомирило бы любого. Тем не менее, было приятно иметь брата, пусть и не родного по крови, который присматривает за тобой – тем более, что родной брат Майкла, Сэл, был настоящим отребьем, и Майкл не огорчился бы, если бы и вовсе с ним не встречаться. Сэл лгал, обманывал, доносил – и все же для их матери Вирджинии эта жирная задница оставалась светом в окошке. Когда братья росли, Сэл был ее любимчиком. Ее гнев вечно изливался на Майкла, потому что папаша, слизняк поганый, умудрялся улизнуть как раз тогда, когда что-нибудь происходило. А в доме Скорсини без происшествий не обходилось.
      Когда Майклу было десять лет, отец их оставил – кажется, завел роман на стороне. Он ушел, не оставив семье ни денег, ни адреса. Вирджинии пришлось работать сразу в двух местах, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.
      Два года понадобилось ей, чтобы отыскать пропавшего мужа. К тому времени в ее жизни появился другой мужчина. Эдди Ковлински стал отчимом Майкла и переехал к ним жить.
      Эдди оказался настоящей скотиной. На жизнь он зарабатывал перевозкой спиртного, а развлекался тем, что избивал Вирджинию и обоих мальчиков. Эдди напоминал злобного медведя, а ручищи его смертоносные грабли. Кроме того, он сильно пил.
      Эдди колотил Майкла почем зря. В шестнадцать лет тот сбежал из дому и, скрыв свой возраст, стал барменом в Нью-Джерси. Восемнадцать месяцев он отсутствовал, а вернулся сильным, атлетически сложенным юношей больше шести футов ростом.
      Вскоре после возвращения пасынка Эдди напился и хотел выдрать его. Майкл дал сдачи и разбил отчиму нос. После этого случая Эдди оставил его в покое.
      Через несколько месяцев Майкл поступил в Академию Полиции, что несказанно задело Эдди и Сэла – те считали всех полицейских существами низшего порядка. Ему же эта профессия помогла обрести чувство уверенности в себе и цель в жизни. Обучение Майкл закончил, набрав максимальное количество баллов. Он быстро продвигался по служебной лестнице, становясь – к вящему негодованию Эдди и Сэла – всеми уважаемым детективом.
      Вспоминать об Эдди было слишком неприятно, даже теперь.
      И зачем вспоминать? Эдди того не стоил. Это было почти столь же бессмысленно, как вспоминать родного отца, Дина, который более двадцати лет жил во Флориде со своей новой семьей.
      С тех пор, как Дин их покинул, Майкл дважды виделся с ним – две неудачные короткие встречи, которые он устроил потому, что хотел ближе узнать родного отца. Но не вышло. Дин Скорсини ясно дал понять, что его не интересует оставленная им семья. Он разговаривал с сыном, как с посторонним человеком, и после второй встречи Майкл отказался от мысли сблизиться с отцом.
      Такова жизнь. Отец, которому нет до тебя дела. Мать, неспособная позаботиться о тебе. И отчим – садист и сукин сын. Майклу удалось выжить.
      – Как насчет пива? – предложила Эмбер, вытирая яблочное пюре с подбородка мальчика.