Глава 13

В ноябре 1925 года Армстронг снова вернулся в Чикаго. Город быстро развивался, становился богаче, жил бурной жизнью. Продолжалась миграция негров, селившихся в районе Южной стороны, где процветала ночная жизнь. Джаз стал всеобщим увлечением. Миллионы простых американцев, белых и цветных, буквально помешались на «горячей» музыке, общепризнанной столицей которой сделался Чикаго.

Пионеры джаза, выходцы из Нового Орлеана, сталкивались теперь с ожесточенной конкуренцией со стороны музыкантов из северных штатов, среди которых было немало белых. Некоторые из них ни в чем не уступали первооткрывателям нового направления в музыке, а то и превосходили их. К концу 1925 года негритянские музыканты: кларнетист из Мемфиса «Бастер» Бэйли, чикагский тромбонист Алберт Уинн, питтсбургский пианист Эрл Хайнс — и белые инструменталисты из среднезападных штатов: трубач «Бикс» Бейдербек, кларнетисты Джимми Дорси и Фрэнк Тешемахер — исполняли новую музыку не хуже, а то и лучше новоорлеанцев.

Наряду с другими происшедшими в Чикаго изменениями особенно бросалось в глаза усиление могущества и влияния преступной мафии. Мэр Чикаго Томпсон по прозвищу «Биг Билл» был явно не в состоянии контролировать положение в городе, и фактическими его хозяевами стали шайки гангстеров. «Деморализованной и беспомощной оказалась не только полиция, — пишет Герберт Эсбери. — Весь аппарат правосудия полностью развалился, и преступные элементы, в течение многих лет таившиеся по темным закоулкам, теперь действовали нагло, в открытую» . В отличие от Нового Орлеана, где в основном орудовали мелкие карманники, сводники, картежники, чикагские гангстеры были членами разветвленной, сплоченной и дисциплинированной организации, осуществлявшей полный контроль над большей частью города. Социолог Фредерик М. Трэшер, много лет изучавший природу гангстеризма, писал: «Чикагская преступность была организована на тех же принципах, что и другие виды деятельности, например крупный бизнес, не уступая ему в своей эффективности» . По его подсчетам, в 1920-х годах в городе насчитывалось до десяти тысяч профессиональных преступников. Мафия имела собственных юристов, врачей, скупщиков краденого и даже больницы, где лечили гангстеров, не задавая им лишних вопросов и не сообщая в полицию о характере их «заболевания». Как утверждает Трэшер, «каждое кабаре, где бы оно ни находилось, а также многие танцзалы служили местом сборищ лиц сомнительной репутации» .

Практически вся индустрия развлечений Чикаго попала под контроль мафии, которая не только снабжала увеселительные заведения города спиртными напитками, но и была их фактическим совладельцем. Многие гангстеры любили выпить и часто посещали собственные заведения. Сохранилось немало историй о том, как, явившись в «свой» клуб или кабаре, гангстеры-собственники запирали входную дверь и приказывали оркестрантам ночь напролет играть их любимые мелодии. Большое удовольствие получали бандиты также и от стрельбы по контрабасу. Нередко между ними вспыхивала настоящая перестрелка, и тогда музыкантам приходилось в ужасе спасаться бегством. По словам Эрла Хайнса, находившаяся в самом центре кварталов развлечений Южной стороны 35-я улица «пользовалась весьма плохой репутацией. По ночам она была освещена так же ярко, как улицы в самом центре Парижа. В ее заведениях собирались самые опасные преступники города. Недаром „Джелли Ролл“ Мортон всегда носил с собой пистолет и был таким горластым. Самому порядочному человеку приходилось вести себя как последнему негодяю, чтобы защитить свою жизнь. То и дело кто-то нарывался на пулю. Одним словом, работа в заведениях 35-й улицы требовала немалого мужества. Например, там постоянно ошивалась некая Тэк Энни, с которой надо было уметь разговаривать. На тех, кто не находил с ней общего языка, она могла запросто натравить своих дружков-громил, а то и сама поколотить за милую душу. Однажды она так разошлась, что четверо полицейских с трудом вытащили ее из кабаре» .

Asbury Н. Gem of the Prairie. New York, 1940, p. 339.

Тhrasher F. The Gang. Chicago, 1936.

Ibid., p. 445.

Danсe S. The World of Earl Hines, p. 47.

Бандиты, которым ничего не стоило отправить на тот свет своего «коллегу», не церемонились и с музыкантами, тем более с неграми. Они до смерти избили Дона Маррея, считавшегося в те годы лучшим кларнетистом. Вся его «вина» состояла в том, что он имел неосторожность подружиться с девушкой одного из членов шайки. Мастерством Маррея восхищался весь музыкальный мир. Он выступал с ведущими коллективами города. Но это не спасло его от гибели. А ведь он был белым.

Затти Синглтон вспоминает, что однажды «какая-то девушка встала перед оркестром и начала демонстрировать свои прелести. Тут же появился ее ухажер… Отвесив девице оплеуху, он вытащил пистолет и стал угрожать им Армстронгу. С большим трудом тот успокоил разъяренного ревнивца» . Хайнс признавал, что, когда в 1929 году он начал работать в клубе «Гранд террес», «двадцать пять процентов акций этого заведения принадлежали рэкетирам… Фактически и я сам, — пишет он, — тоже был их собственностью, впрочем, так же, как и владелец остальных семидесяти пяти процентов акций» .

Непосредственное управление своими заведениями гангстеры поручали обычно мелким сошкам из собственных рядов или подставным лицам, но последнее слово всегда оставалось за ними. Армстронг работал в атмосфере, пропитанной духом гангстеризма. Разумеется, члены мафии не определяли репертуар оркестров или темп исполнения музыкальных пьес, но даже такой крупный исполнитель, каким вскоре стал Армстронг, не мог без их согласия сменить место работы, выбрать ту, которая ему больше по душе.

Судя по всему, он не имел никаких дел ни с одной из бандитских шаек, и непосредственно самого его мафия никак не контролировала, как было, например, с тем же Хайнсом. И все же некоторые из антрепренеров Армстронга, по-видимому, были связаны с гангстерами. Не исключено, что в отдельные периоды он получал поддержку со стороны некоторых мафиози, в том числе и деньгами, и это в определенной степени помогало ему делать музыкальную карьеру.

Тем не менее это были хорошие времена для негритянских музыкантов, хотя и в те годы им приходилось нелегко. Мода на негритянскую эстраду достигла своего пика. В кабаре, театрах и отелях быстро исчезали расовые барьеры. Все это позволило Дэйву Питону, одному из старейших и широко уважаемых среди негритянских артистов музыкальному деятелю, заявить в статье, опубликованной в начале 1927 года в «Чикаго дифендер», о том, что «негритянская эстрада теперь прочно обосновалась в чикагских танцзалах для белых» . В мае того же года усилиями Питона была прорвана «расовая блокада» в отеле «Стивенс». В ноябре права играть в отеле для белых «Бисмарк» добился оркестр Росса Конна «Jazz Bandits». В июле приглашение выступить в ночном клубе «Блэк хок» получил Армстронг. Следующей весной ансамбль «Cotton Pickers» под руководством МакКинни стал первым негритянским коллективом, который дал общедоступный концерт в Индианском университете. Белым музыкантам пришлась не по вкусу все возраставшая конкуренция со стороны цветных коллег, и они всячески пытались их дискредитировать. Например, как пишет Питон, они постоянно убеждали белых владельцев клубов в том, что негритянские исполнители — настоящие «дикари и грубияны» с врожденной «склонностью к флирту». Так деликатный Питон назвал укоренившееся среди белых представление о неграх как о насильниках, готовых наброситься на любую попавшуюся им на глаза женщину .

Материалы Института джаза.

«New Yorker», Jan. 2, 1965.

«Chicago Defender», Feb. 26, 1927.

«Chicago Defender», May 14, 1927.

Но, несмотря ни на что, негритянская эстрада завоевывала все более прочные позиции. Летом 1927 года молодой антрепренер Фрэнкис «Корк» О'Киф, ставший впоследствии заметной фигурой в музыкальном бизнесе, ангажировал джаз-бэнд Флетчера Хендерсона на выступления в гостинице «Конгресс». В те годы это был один из самых дорогих отелей города, и приглашение Хендерсона означало, что отныне негритянские оркестры — желанные гости в любом отеле Соединенных Штатов. Чикагский профсоюз музыкантов крайне болезненно реагировал на это событие, отказавшись официально зарегистрировать заключенный Хендерсоном контракт. Вначале О'Киф пытался убедить руководителя профсоюза Джеймса Петрилло, будущего председателя Всеамериканской федерации музыкантов, изменить свое решение, на что тот ответил категорическим отказом. Тогда О'Киф заявил, что он обратится с просьбой о регистрации контракта к одному из местных негритянских профсоюзов. Петрилло был вне себя от ярости, но сделать ничего уже не мог, так как попал в собственную ловушку. Негритянские музыканты, которых вынудили стать членами собственного профсоюза, ушли из-под юрисдикции профсоюза музыкантов, где полными хозяевами были белые. Хендерсон получил ангажемент на длительный срок и с большим успехом начал выступления в «Конгрессе». Это была важная победа, открывшая дорогу в эстрадный бизнес многим негритянским артистам. Большая заслуга в этом по праву принадлежит О'Кифу.

Надо сказать, что негритянское искусство успешно утверждало себя не только на подмостках отелей. Еще в 1898 году известная негритянская труппа с Бродвея под руководством Уилла Мэриона Кука и Пола-Лоренса Данбара удачно выступила в нью-йоркском казино «Гарден» со спектаклем «Cloryndy, or the Origin of the Cakewalk» . Но настоящий бум негритянского театра начался гораздо позже, в 1921 году, и связан он был с постановкой труппой Нобеля Сиссля и Юби Блейка музыкального шоу «Shuffle Along».

Успех этого спектакля породил небывалый спрос на негритянское искусство, и два года спустя газета «Билборд» уже писала о повальном увлечении Америки негритянской эстрадой. К концу 1920-х годов, когда Армстронг начинал пробовать свои силы на Бродвее, в стране не было ни одной крупной сцены, где бы не выступали негритянские оркестры, певцы, танцоры и комедианты. Многие из них приобрели громкую известность. Среди них были не только джазмены, но и артисты других жанров. Однако больше всего от распространения моды на негритянское искусство выиграли джазовые исполнители и джаз в целом.

Таким образом, Армстронг вернулся в Чикаго на волне растущего интереса общественности к негритянской эстраде и джазовой музыке. Не так давно он был мало известным корнетистом, исполнявшим новую, не очень понятную широкой публике музыку. Теперь он стал частью американской индустрии развлечений, и его знали не только музыканты, но и некоторые белые антрепренеры, особенно те, кто имел дело с негритянскими артистами эстрады, владельцами клубов, служащими фирм звукозаписи. Ему платили до семидесяти пяти долларов в неделю, а это считалось в те годы хорошим гонораром. Например, два года спустя «Бикс» Бейдербек за свои выступления в составе знаменитого оркестра Голдкетта получал еженедельно только сто долларов. Репутация Армстронга быстро растет. В статье «Возвращение Луи Армстронга», опубликованной в «Чикаго дифендер», Дэйв Питон писал: «На этой неделе украшением выступающего в кафе „Дримленд“ оркестра станет известный корнетист Армстронг. Чтобы уговорить его вернуться в Чикаго, Уильям Боттомс предложил ему небывалый гонорар… Мистер Армстронг считается лучшим исполнителем знаменитого ансамбля Флетчера Хендерсона…» .

«Клоринда, или Рождение кекуока» (англ.).

«Chicago Defender», Nov. 7, 1925.

Питон несколько преувеличивал: известным Армстронг был только среди джазовых музыкантов и знатоков джаза. Правда, к этому времени многие любители музыки имели возможность насладиться его соло в записях, сделанных им совместно с оркестрами Хендерсона, Кларенса Уильямса и других. Знали Армстронга также и по получившим большую популярность пластинкам с записями блюзов. Специалисты видели в нем восходящую звезду новой музыки. Кроме того, он уже завоевал репутацию ведущего Солиста оркестра Хендерсона, который многие в те годы считали лучшим негритянским ансамблем Америки. О нем говорили, причем как музыканты, так и поклонники джаза. Те, кому еще не довелось слышать игру Армстронга, старались попасть на его концерт.

В течение последующих трех с половиной лет Армстронг работал главным образом в кабаре и кинотеатрах, выступая, как правило, попеременно и в тех, и в других. Если кинотеатры, в которых он играл, предназначались лишь для негров, то в кабаре публика была смешанной и туда допускались не только негры, но и цветные. Это была эпоха немых фильмов. Для каждой ленты писался сценарный лист, в котором указывалось, какую музыку следует исполнять для той или другой сцены. В перерывах между сеансами музыканты исполняли увертюры к фильмам, отдельные наиболее популярные мелодии. Оркестры состояли, как правило, из десяти-пятнадцати музыкантов, которые играли в основном готовые аранжировки. Большинство выступавших в кинотеатрах оркестров не были джазовыми в полном смысле этого слова, хотя некоторые из них славились своими превосходными джазменами. Например, в «Вандоме» с ансамблем Эрскина Тэйта в разное время выступали «Стомп» Эванс, Фредди Кеппард, «Бастер» Бэйли, Эрл Хайнс и, наконец, Армстронг.

Гораздо чаще настоящий джаз можно было услышать в кабаре, но и здесь его исполняли не как самостоятельные эстрадные номера, а как танцевальную музыку или как аккомпанемент к выступлениям танцоров и комедиантов. Обычно в кабаре выступали ансамбли из десяти-двенадцати музыкантов, которые тоже играли главным образом по нотам. Состав их был аналогичен модели оркестров Флетчера Хендерсона, Дона Редмена, а также коллективов, которыми руководили такие известные белые джазмены, как Пол Уайтмен и Жан Голдкетт. Как правило, ансамбли состояли из медной духовой группы, в которую входили две трубы, тромбон и три саксофона, и ритмической группы в составе фортепиано, барабанов, тубы и гитары или банджо. По сыгранности и уровню профессионального мастерства они, конечно, значительно уступали оркестру Хендерсона. Игравшие в них музыканты часто нарушали главный принцип исполнения, которого со временем стали придерживаться все биг-бэнды, — разделения оркестра на группы инструментов и их противопоставления друг другу, — и тогда оркестр напоминал мчащееся сломя голову стадо диких буйволов. Поскольку оркестранты находились под влиянием не столько нью-йоркских, сколько новоорлеанских коллег, они часто использовали такие типично новоорлеанские приемы, как брейки, плунжерные сурдины и стоп-тайм. Большое место отводилось солированию. И все же эти группы были совершенно не похожи на новоорлеанские джаз-бэнды. По манере игры они гораздо больше напоминали ансамбль Хендерсона, нежели оркестр Оливера.

Однако сам Армстронг не забыл, как играть в новоорлеанском стиле. 12 ноября 1925 года, то есть примерно через неделю после его возвращения в Чикаго, в студии «OKeh» состоялся сеанс звукозаписи, в котором кроме Армстронга приняли участие Лил, «Кид» Ори, Джонни Доддс, работавший в свое время еще с самим Оливером, и банджоист Джонни Сент-Сир, новоорлеанский музыкант, игравший с Оливером и многими другими известными джазменами. В этот день были сделаны первые три записи из будущей серии «Hot Five». «Горячая пятерка» — так назвал Армстронг свою группу, выступления которой изменили характер не только джаза, но и всей музыки XX века в целом. Записанные этой группой пластинки в разное время выходили под разными названиями: «Louis Armstrong and His Hot Five», «Louis Armstrong and His Hot Seven», «Louis Armstrong and His Orchestra», «Louis Armstrong and His Savoy Ballroom Five». Но все же на этикетках большинства из них стояло название «Hot Five», поэтому в дальнейшем все записи данной серии я для удобства буду называть «Hot Five».

Буквально с первых дней своего пребывания в Чикаго и до самого переезда в мае 1929 года в Нью-Йорк, то есть в течение трех с половиной лет, Армстронг регулярно делал записи для фирмы «OKeh». В одних случаях он выступал как руководитель группы, и тогда пластинки выходили под его именем, в других — просто как один из оркестрантов или в качестве аккомпаниатора исполнителей блюзов. Серия «Hot Five» — музыкальный документ огромного и постоянно возрастающего значения. С ростом исполнительского мастерства Армстронга росла и его известность. Но если чикагские музыканты и любители джаза имели возможность пойти в кабаре или кинотеатр и там послушать игру Армстронга, то для большинства других американцев пластинки серии «Hot Five» стали своего рода окном в мир джаза. Как это ни странно, но сам Армстронг совершенно не отдавал себе отчета в том, до какой степени эти записи способствовали росту его популярности. В 1929 году во время турне по восточным штатам он был страшно удивлен тем, что во всех музыкальных магазинах и кафе каждого лежавшего на пути города звучали его грамзаписи.

Характерной чертой первых пластинок серии «Hot Five» является то, что исполнители играют в полном соответствии с новоорлеанской системой контрапунктической импровизации. При этом Армстронг, как когда-то Оливер, ведет партию первого корнета. В более поздних записях его ансамбль играет гораздо более скромную роль, которая сводится главным образом к тому, чтобы обеспечить музыкальное сопровождение солирующему Армстронгу.

Лишь дважды группа «Hot Five» давала публичные концерты, выступая за пределами студии звукозаписи. Почти вся концертная деятельность Армстронга в те годы заключалась в выступлениях в качестве ведущего солиста эстрадных оркестров и «горячих» танцевальных ансамблей, во время которых он в зависимости от обстоятельств исполнял партию первого или второго корнета. Больше всего он работал в составе группы, организованной Лил Хардин для кафе «Дримленд». Нам не известно точно, какую именно музыку исполняла эта группа и кто был в ее составе. Джонс и Чилтон утверждают, что она состояла из восьми музыкантов. «Кид» Ори уверял, что он был одним из ее участников и что в нее входили все остальные члены группы «Hot Five». «С самого начала, — говорит Ори, — мы задумали организовать такой оркестр, который постоянно работал бы в „Дримленде“, а пятеро его участников делали бы еще и звукозаписи» .

Shapiro N., Hentoff N. Hear Me Talkin' to Ya, p. 109.

С декабря месяца Армстронг начал работать также и с оркестром Эрскина Тэйта, выступавшим в кинотеатре «Вандом». Здание кинотеатра было построено в 1887 году, и вначале в нем располагался танцзал. В 1919 году его сделали кинотеатром для черных, и в нем регулярно стала давать концерты группа Тэйта. Ко времени прихода Армстронга оркестр состоял уже из пятнадцати музыкантов, включая нескольких скрипачей. Перед сеансом в качестве увертюры исполнялось обычно сочинение Эрскина Тэйта «Little Symphony». Затем демонстрировался фильм, а в перерыве оркестр, носивший название «Jazz Syncopators», играл «горячие» пьесы. Помимо чисто джазовых соло Армстронг часто исполнял импровизации на темы оперных арий и просто популярные мелодии.

Выступая сразу в двух местах, Армстронг неплохо зарабатывал. Работала и Лил Хардин. Вскоре она купила одиннадцатикомнатный дом, где прожила почти пятьдесят лет, до самой смерти. Чуть позднее покупки дома Лил приобрела еще и участок земли в Айдлуайлде, курортном местечке для черных на озере Мичиган. Таким образом, в материальном отношении Лил и Луи были процветающей парой. Но счастья в этой семье, увы, не было. Неурядицы вызывала причина, довольно распространенная во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной: не уверенного в себе мужа постоянно раздражала и возмущала деспотичность его энергичной, волевой жены. Лил была хороша собой. Она не жалела сил, чтобы помочь своему мужу сделать карьеру. Но она прекрасно понимала, что Армстронг ничего не добьется, если его постоянно не подгонять. Лил посадила мужа на строжайшую диету, состоявшую главным образом из фруктовых соков. Каждый раз, садясь за стол, Армстронг шутливо посвистывал, намекая на то, что его кормят как птичку, давая всего понемножку. Много лет спустя Лил Хардин признавала, что «бедный Луи никогда не мог как следует наесться, потому что и за завтраком, и за обедом, и за ужином я всегда стояла у него над душой» . Коллеги Армстронга знали, кто является лидером в его семье, и прозвали его подкаблучником. Иногда они даже позволяли себе дразнить его: «Смотри, Луи, как бы жена тебя не уволила!»

Все это задевало Армстронга и вызывало непрерывные ссоры. Джонс и Чилтон приводят слова Луи, который однажды сказал: «Каждый раз, когда мы собирались расходиться, мы забирали из банка наши сбережения и начинали их делить» . Некоторое время спустя Армстронг привез в Чикаго умственно отсталого Кларенса, который стал жить в его доме. Это, конечно, тоже не помогло укреплению семьи. В конечном счете в 1928 году он начал встречаться с женщиной, которая вскоре стала его третьей женой. Бе звали Элфа Смит. Известно, что она работала в доме какого-то белого чикагского богача.

Большинство тех, кто знал Элфу, вспоминают о ней как об очень симпатичной, располагающей к себе женщине. Сковилл Браун говорит, что она была «очаровательной леди». Хэммонд назвал ее «отличной девочкой». Жена Затти Мадж Синглтон вспоминает: «Когда Армстронги переехали в Нью-Йорк, мы очень подружились и любили проводить свободное время вместе» . Где-то около 1940 года Луи и Элфа разошлись. Вскоре Элфа умерла, и фактически мы мало что о ней знаем. Ее не особенно волновала профессиональная карьера мужа. Ей было вполне достаточно того, что она могла тратить его деньги, что весьма, как говорят, любила делать, и наслаждаться жизнью. Сам Армстронг как-то заметил: «С Элфой все было в порядке, но она заботилась о мехах, бриллиантах и других роскошных вещах, а не обо мне и моем счастье… Она шла по моим деньгам, а потом ушла… У нас часто бывали стычки» . Это подтверждает и «Попс» Фостер: «Когда дело доходило до ссоры, они просто начинали драться». Отношения между Элфой и Луи никогда не носили серьезного характера. Несмотря на это, в 1938 году они поженились. Это был непрочный союз, который очень скоро распался. Элфа была симпатичной, обаятельной женщиной, но основное ее достоинство заключалось в том, что она не оказывала на Луи постоянного давления, как то было с Лил Хардин. «Нет ничего удивительного, — вспоминает Лил, — что Луи очень скоро стал стремиться к обществу менее требовательной женщины, чем я. Моя беда заключалась а том, что я слишком любила Армстронга и хотела сделать из него великого человека, чтобы можно было им гордиться» . Луи и Лил, несмотря на роман Армстронга с Элфой, еще в течение нескольких лет продолжали жить вместе.

Албертсон, рекламная брошюра о Л. Армстронге, изданная синдикатом «Тайм-Лайф», с. 25.

Jоnes M., Сhi1tоn J. Louis, p. 92.

Ibid.

Материалы Института джаза.

«Ebony», Aug. 1954.

Албертсон, с. 25.

В конце марта — начале апреля 1926 года стало известно, что Армстронг собирается уйти из ансамбля, с которым он выступал в кафе «Дримленд». Говорили, что ему хотелось получать больше денег, но, скорее всего, Луи просто надоело быть в подчинении у своей жены. Армстронг хотел вернуться к Оливеру, работавшему в то время в кафе «Плантейшн». Лил, конечно, энергично протестовала против такого плана, поскольку в этом случае Армстронг снова должен был уйти в тень своего учителя и наставника. Наверное, Луи все-таки ушел бы к Оливеру, если бы как раз в то время не встретил Эрла Хайнса.

Не прошло и двух-трех лет, как Хайнс стал лучшим джазовым пианистом, создателем нового фортепианного стиля игры, который в 1930-е годы популяризировали такие выдающиеся исполнители, как Тедди Уилсон, Джесс Стэйси и другие. В течение почти двадцати лет в этом стиле играли большинство джазовых пианистов. Хайнс родился и вырос в Питтсбурге. В детстве он серьезно занимался музыкой. Ему приходилось, конечно, и не раз, слышать и местных исполнителей блюзов. Со временем Хайнс выработал собственный стиль игры, отличавшийся богатством, сложностью и в то же время сочностью музыкальной палитры. При этом он гораздо сдержаннее использовал опорные аккорды басов левой руки и затейливые мелодические фигуры правой, чем такие выдающиеся пианисты, как Джеймс П. Джонсон, «Фэтс» Уоллер и другие, игравшие в стиле страйд.

Еще подростком Э. Хайнс начал выступать в клубах Питсбурга. В 1923 году он переехал в Чикаго, где быстро приобрел репутацию одного из лучших молодых пианистов — исполнителей новой музыки. По словам Хайнса, его первая встреча с Армстронгом произошла в помещении негритянского профсоюза. Хайнс, сидя за фортепиано, наигрывал популярную мелодию, когда в зал вошел Армстронг. «Луи стал мне подыгрывать, и я моментально почувствовал, что передо мной — гигант», — вспоминал позднее Эрл . Что же касается Армстронга, тот сразу понял, что Хайнс превосходит всех чикагских пианистов. Очень скоро они стали друзьями. Результат этой дружбы — великолепные звукозаписи джазовой музыки.

Danсe S. The World of Earl Hines, p. 45.

Из всех музыкантов, с которыми работал в те годы Армстронг, Э. Хайнс, пожалуй, был единственным, кто почти не уступал ему в исполнительском мастерстве. Трудно сказать, что именно перенял Армстронг у своего друга. Хайнс использовал гораздо более сложные гармонические ходы, чем все другие современные ему пианисты, включая Лил. Его игру отличала изобретательность и выразительность. К тому же он прекрасно свинговал. Считается, что Хайнс подражал «стилю трубы», исполняя правой рукой отдельные звуки так, как это делают трубачи. Некоторые критики объясняют это влиянием Армстронга. На самом деле Хайнс начал использовать данный прием задолго до того, как впервые услышал своего знаменитого друга. Интересно, что игра Хайнса удивительно напоминала ту манеру игры «Джелли Ролл» Мортона, которую мы слышим в его ранних записях. Кроме того, явно чувствуется влияние пианистов, игравших в стиле страйд.

Хайнс и Армстронг редко вместе участвовали в сеансах звукозаписи (исключение составляют самые последние пластинки серии «Hot Five»). Зато в течение почти трех лет оба музыканта ежедневно работали бок о бок на эстраде, и, конечно, такое профессиональное содружество творчески обогащало их обоих.

В те же годы в Чикаго выступал старый друг Армстронга по Новому Орлеану Затти Синглтон. Эрл, Затти и Луи стали большими друзьями. Они вместе проводили вечера в клубах, разъезжали повсюду на новой автомашине Армстронга, участвовали в любительских матчах по бейсболу. Много лет спустя, рассказывая об этом Лил, Армстронг удивлялся собственной неосторожности. Игра в бейсбол всегда чревата травмами, и трое музыкантов весьма легкомысленно рисковали своими пальцами и губами. (Армстронг на всю жизнь остался ярым бейсбольным болельщиком и до последнего дня арендовал на расположенном неподалеку от его нью-йоркской квартиры стадионе специальную ложу). Три друга отлично сознавали, какую важную роль они призваны сыграть в становлении новой музыки, и это сознание придавало им энергию и бодрость духа.

Несмотря на дружбу, отношения Армстронга с Синглтоном и Хайнсом далеко не всегда были безоблачными. Так, несколько лет спустя он и Затти приняли приглашение, адресованное только им двоим, хотя у друзей была договоренность выступать везде и всюду только вместе. Конечно, Эрл почувствовал себя тогда уязвленным. Двадцать лет спустя они с Армстронгом вновь стали работать в одном ансамбле, но столкновение двух сложных характеров и взаимные обвинения в печати привели к тому, что через четыре года Хайнс ушел. Эрл, как и Луи, был звездой эстрады, имел своих поклонников, и неудивительно, что на этой почве у них случались конфликты.

Совсем другой характер носили отношения Армстронга с Синглтоном, который был для него самым близким человеком, если не считать Мэйенн и других членов его семьи.