Альманах Бориса Стругацкого «Полдень, XXI век» - Полдень, XXI век (июль 2012)

– У тебя там что, тоже чехол? – догадался Неживой.

– Я же сказал, ней-тра-ли-за-тор! Коллектор ставится в задний проход, а не на… 3-зараза! Контактная группа сорвана…

– Ты хочешь сказать, у тебя штырь в заднице? – Витя не поверил. – Дай посмотрю.

Смотреть, естественно, не стал, но рукой залез и пошарил.

И впрямь – какая-то штуковина в заднице. Никакой прослушки, никакого видео. Мужик был – честный псих.

– А диктофон чего?

– Да ничего! Ношу вместо блокнота. Фиксировать мысли вслух, чтоб не забыть.

– На «перкордер»?

– Писать ненавижу, не моё это… – Капитан Гаргулия, оттолкнув Неживого, принялся собирать по лестнице обрывки «нейтрализатора». – Убедился? Или всё сомневаешься?

– Давай к делу, капитан.

– Давай к делу, майор. Признавайся, только честно, есть ли у тебя враг. Такой, чтобы при одном его упоминании чернело в глазах…

На «врага» Витю и поймали.

Когда тебе всерьёз предлагают исполнить самое-самое сладкое твоё желание, становится трудно думать, тем более, в категориях доверия или недоверия. Даже если минуту назад ты считал соблазнителя психом.

Не желаешь ли отомстить? Для начала – одному из тех пачкунов, которые гадят прямо в твою белоснежную фарфоровую жизнь. Чтобы нажать на слив – раз и навсегда… Полковник Конда – гнида, сук а, грязь. Одна фамилия чего стоит. Следак из Особой инспекции, чьей целью, чьим смыслом было урыть лично Витюшу Неживого, а заодно весь отдел в РУОПе, где Витюша имел честь служить. Не мог полковник простить ему свою болонку… с собачкой-то майор Неживой (тогда ещё капитан) и вправду обошёлся не совсем галантно, но это отдельный анекдот… Гадил он Неживому, где только можно. Увы, не простой был следак, а «важняк», следователь по особо важным, что давало и полномочия, и возможности. Пролез в спецгруппу, руководимую и направляемую Москвой и призванную искоренить коррупцию в славном питерском РУОПе. Спущенный с цепи, вцепился он, ясное дело, персонально в майора Неживого, умело превращая его в фигуранта. Пёс поганый…

Как же странно совпало, что именно сегодня Витя организовал маленькую акцию возмездия. Подробности позже, но в результате того славного конфуза, случившегося на конференции, Конда попал в больницу. И вдруг – новое искушение. Отомстить по-настоящему…

Невозможно устоять!

Короче, если существовал хоть малейший шанс додавить эту гадину, Неживой готов был поверить и сумасшедшему, и провокатору, равно как и связаться с нечистой силой. Успех всё спишет.

К делу, так к делу.

Прежде чем расстегнуть штаны, он всё-таки спросил ФСБшника в лоб: что хочешь лично ты, уважаемый? Почему спешка, почему мы говорим в подъезде, а не в стерильных стенах лаборатории? Мне НУЖЕН полный расклад, напомнил Неживой… Я всё объясню, пообещал тот, нервничая и потея. Когда и если у нас получится.

«Когда и если». Интеллигент херов.

– Не волнуйся, я отвернусь, – сказал этот чудак.

– Зачем? – изумился Неживой. – Нет уж, смотри. Ради кого стараюсь.

Вроде бы пошутил.

Потом спустил трусы…

Очень тонкий момент. Не шутил Виктор, даже если сам думал обратное. Он не был эксгибиционистом, вовсе нет, – ну просто нравилось ему показывать людям свои гениталии, с любовью выбритые, тем более, ведь было чем похвастать! Что вы хотите: 21 в длину и пальцы не сомкнешь в толщину. В боевом состоянии, конечно. Такой диковиной разве что буддистский монах не стал бы гордиться, да и то…

Да и то.

Короче, налицо ещё один мотив, который заставил майора примерить срамной чехол; мотив, сокрытый от него самого, но столь же реальный, сколь и ненависть к полковнику Конде.

– Разреши помочь?

– Ну, помоги, – разрешил Витя не без удовольствия…

Пока водружали чехол на место, пока подвязывали тесёмочку да застёгивали ремешки, инструктор неумолчно говорил. Вещал.

…Вот ты, майор, назвал секстензор абсолютным оружием, и, к сожалению, его использование внешне так и выглядит. Однако если стрелок позволяет себе подобное отношение и подобные мысли – вряд ли что-то получится. Связи между вами не возникнет. Чехол и кнопка, рассмешившие тебя, – это всего лишь видимая и крошечная часть организма, с которым ты должен войти в симбиоз… Да-да! Речь о симбиозе между секстензором и стрелком, между тобой и той незримой, сакральной сущностью, которую, как я подозреваю, то ли приручили, то ли убедили вступить в договорные отношения. Так что это устройство – не совсем устройство. Не прибор, не девайс, если ты понимаешь, о чём я. И уж, тем более, не оружие. Самый близкий термин, кроме слова симбионт, – это «товарищ». Если истребитель стал тебе товарищем – ты непобедим…

…Должен предупредить: назад дороги нет и второй попытки не будет. Если вдруг симбиоз распадётся – это навсегда. Повторно с тем же партнёром вышеупомянутые сущности в связь не вступают. Между тем, уже налаженные и устойчивые отношения разрушить очень даже просто – самыми, казалось бы, невинными вещами. Например, достаточно один раз… как бы поинтеллигентнее… copulatio… совокупиться, совершить соитие с кем-то на стороне. И ты отторгнут… («Что, – не поверил Неживой, – разок перепихнёшься, и гуляй, свободен?») Увы, да. Неверность сбивает тонкую настройку. Силы судьбы моногамны, уважаемый Виктор Антоныч. («Полная хрень», – подытожил Неживой…)

…Как, собственно, стрелять? Проще некуда. Посмотрел на мишень и нажал на кнопку. Причём, объект атаки не обязательно видеть вживую, можно смотреть и на его фотографию. Каково максимальное расстояние удара, выяснить не успели, но есть основания предполагать, что дистанция не имеет значения.

…Разумеется, нужно желать объекту смерти. Вербально или мысленно – неважно. Дать команду типа «умри», «чтоб ты сдох» и тому подобное. И сразу почувствуешь, возбудился ли причин-но-следственный контур. «Возбудился» – неслучайное слово… поймёшь чуть позже. Секстензор взаимодействует с твоим Кундалини – это, грубо говоря, и есть пресловутая сексуальная энергия. Кундалини спит в основании позвоночника и свёрнута, как змея. Целью всех йогических методик является разбудить Змею и помочь ей подняться вдоль позвоночника – до макушки головы. В оккультизме – то же самое. Однако силе, с которой вам предстоит войти в симбиоз, требуется совсем другое: не поднять Кундалини, а, наоборот, опустить её. В нижние чакры, отвечающие за половую сферу. После чего, выражаясь поэтически, остаётся собрать яд и выстрелить…

– Готово, – сказал капитан, заметно волнуясь. – У тебя есть враг. Ты ведь его крепко не любишь? Если нет с собой фото – не страшно, при сильной личной заинтересованности должно сработать и так. Ты только вспомни его получше, во всех гнусных подробностях…

– Фото есть, – сказал Неживой, доставая сложенную вдвое карточку.

Карточка хранилась во внутреннем кармане пиджака, поближе к сердцу, и датировалась сегодняшним числом. Один из приятелей Неживого, служивший в «наружке», по просьбе майора якобы случайно оказался в холле седьмого этажа. Была схвачена та самая минута, когда полковник Конда выскочил из актового зала – шея в пунцовых пятнах, харя деформирована паникой… шедевральной красоты картина! А ещё шепотки вослед – о, эти восхитительные шепотки: «Конда обосрался!!!» – жаль, жаль, что звуковую дорожку к фотке не присобачишь… Неживой собирался размножить этот фотодокумент и раскидать по сортирам Главка…

– Отлично! Убей гада, – сказал капитан Гаргулия на удивление спокойно.

Экспериментатор хренов.

Странное было ощущение. Прежде всего – необычайно приятное. В штанах стало вдруг тесно – все 21 сантиметр интимной плоти ожили, мало того, стыдно признаться, случилось кое-что ещё, совсем уж несуразное… Нет, «приятно» – слабое слово… а какое не слабое?

– Оргазм, – подсказал совершенно счастливый Гаргулия. – Ты хоть понимаешь, что получилось? – Он поперхнулся от избытка воздуха: – Эякуляция была?

– Не твоё дело, – вспыхнул Неживой.

– Чуть-чуть, да? Капелька-другая?

– Пошёл в жопу.

– Ничего-ничего, нормально. Чехол придётся время от времени мыть. Возможно, по нескольку раз в день, когда акции идут одна за другой. Что поделаешь, маленькое неудобство… Надо бы проверить результат. У тебя есть телефонные номера мишени? Домашний, рабочий?

– Мужик в больнице.

– На отделение позвонить… – задумчиво произнёс ФСБшник. – Или – знаешь что? Чёрт с ним, с этим твоим, кто он там такой. Это всё подождёт. Продолжим-ка лучше испытания.

– На ком?

– Да на ком угодно! Выйдем на улицу, выберем новую мишень. Одно дело – враг, к которому испытываешь личные чувства, и совсем другое дело – посторонний человек, с которым даже не знаком.

– У всех на глазах?

– Что – у всех на глазах?

– Суета начнётся, беготня, «скорую» вызовут… и мы – как на сцене. Ты ж сам боялся.

– А мы не здесь. Сядем в автомобиль и отъедем. За результатом понаблюдаем сквозь стекло. Или ты по-прежнему мне не доверяешь?

* * *

Не доверял, конечно, с какой стати. Однако в машину сел и позволил отвезти себя на угол Чернышевского и Фурштатской. До Дворца отсюда было четыре минуты пешим ходом.

Кнопку Неживой спрятал в боковом кармане пиджака, проделав дыру в подкладке и пропустив провода.

«Волга» у Гаргулии была с тонированными стёклами. Сидеть в такой очень комфортно – словно подглядываешь за миром, будучи невидимкой. Капитан азартно выбирал жертву, крутясь на сиденье. Вон того расфуфыренного петуха не хочешь, показывал он пальцем, богему эту, пидора, гниль, пародию на мужчину, само существование которого – оскорбление природе… Или вот, глянь, качок-бычок в спортивном костюме и в золоте, уверенный, что он – центр Вселенной, хотя рождён и откормлен специально на убой и ни для чего иного… Или высокомерная стерва, вылезшая из BMW и выговаривающая что-то своему шофёру, которая держит всех мужиков за козлов, – нас с тобой, Виктор Антоныч… Капитан старался попусту. Неживому насрать было на всех этих персонажей, потому что ну какое отношение, к примеру, жлоб в спортивном костюме имел к нему лично? Да никакого. Кого-то гнобит, кого-то прессует… и что? Нормально… А подержанный дядя-хиппи, вырядившийся, как на дефиле? Может, и вправду пидор, может, не пидор… кстати, однажды Виктор имел секс с гермафродитом, и ничего, хорошие воспоминания.

Что касается всяческого бабья, то цену этим тварям он и так знал, никаких иллюзий. Увы, не за те ниточки дергал горе-психолог, совсем не за те…

Вместо того чтобы смотреть, куда указано, Витя внимательно разглядывал самого Гаргулию. И вспоминалась отчего-то фразочка, брошенная этим глистом: дескать, когда тайные знания переводишь на язык обывателя, получается пошлость. Плюс этот, как его… стыд. Ага, пошлость и стыд… Я обыватель, думал майор Неживой. Переводить что-то на мой язык – пачкаться. Вот так, походя, тиснули печать на морду: «Проверено, мозгов нет».

А ещё этот «научник» преспокойно рылся, как свинья, в моей медкарте, думал майор Неживой. Рылся в моих отношениях с бабами. Позволил себе то, что позволено лишь узкому кругу допущенных лиц…

И вернулся гнев, который, собственно, никуда не уходил, всегда был рядом, как верный пёс.

– Погоди ты со своими кандидатами, – сказал Неживой, до времени сдерживаясь. – Твой-то интерес в чём?

Капитан заткнулся. Помолчал, обдумывая ход. Наконец признался:

– Есть настоящая мишень.

Достал пару фоток.

Неживой посмотрел. Мужик как мужик. Незнакомый. На одной карточке – в анфас, на другой – в пол-оборота.

– Кто это?

– Изобретатель.

– Изобретатель чего?

– И секстензора, и нейтрализатора.

– Ах, вот как.

– Он предатель, – жарко прошептал Гаргулия.

– В каком смысле?

– В прямом. Законтачил с англичанами, собирается драпать за кордон… Слушай, майор, надо убирать его как можно скорей. Опытный образец, слава Богу, я успел унёсти, но ведь он, иуда, всё восстановит… для тех, понимаешь? Нельзя допустить!

Он врал так нелепо и так неряшливо, даже бить его было противно. Заплевать бы морду ему смачным ржанием… злость мешала. Злость – она дисциплинирует.

– Стукнул бы своему принципалу, – сказал Неживой. – Вместо всей этой партизанщины.

– А я и стукнул. Сдуру. Начальник «эмки» оказался в доле… «Эмка» – это Управление «М»… а может, не он один…

– Когда хочешь кончить суку, прям щас?

– А почему нет?.. – Капитан сверкнул глазами, выдав свои чувства. – Ты всё-таки сначала опробуй истребитель на «кукле». Умоляю, Виктор Антонович, поторопись. Решай, кто из прохожих больше нравится… или больше не нравится…

– Мне не нравишься ты.

Неживой, весело скалясь, вытянул из кармана кнопку на проводках.

Гаргулия отшатнулся. Схватился за ручку двери.

– Сидеть, – скомандовал Виктор, взявши мудака за шкирку.

Трясущимися пальцами тот нашёл тумблер от нейтрализатора. Щёлк, щёлк! Забыл в панике, что прибор испорчен, что под рубашкой – одна бахрома.

– Не шути так! – визгнул он.

* * *

Шутка удалась.

Не то чтобы Витя верил, нажимая на кнопку, что эта пародия на дверной звонок сработает. Не сработало бы – нашёл другой, более привычный способ накормить свой гнев. Ибо судьба наглеца была решена ещё в начале встречи.

«Не жить тебе, сука…»

Человек на водительском кресле судорожно, рывками вдохнул, выгнулся дугой, захрипел. Кисти рук его растопырились. Потом он обмяк; и всё в нём вдруг обмякло – разом… Так бывает, если бляшка из сонной артерии попадает в мозг. «Инсульт и тромбоэмболия» – покажет вскрытие.

В выпученных глазах капитана стоял ужас.

– Надо же, – восхитился Виктор.

И впрямь – как просто. Чехольчик, кстати, опять слегка попачкался…

Эх, Ростислав Арчилович, знаток слабых мест, запустил ты себя, такую «критическую зону» у самого себя прошляпил.

Агония длилась несколько минут, подарив Неживому интересное зрелище. Попутно, не теряя темпа, он провёл личный досмотр жертвы. Нашел сложенный ввосьмеро листик бумаги, развернул… Письмо. Начинается, как в романах: «Ирина! Если ты это читаиш, значит, миня уже нет в живых…» О, как драматично. Изучать письмо целиком было не время и не место, так что Неживой без затей сунул листок в карман. Повинуясь импульсу, снял с умирающего тумблер от нейтрализатора – вместе с оторванными проводками. Некоторое время всерьёз размышлял, не вытащить ли заодно и секретную штуковину из офицерской задницы, но быстро убедил себя, что это лишнее.

Прибрал он также оба фото неведомого изобретателя, столь ненавистного капитану Гаргулия. И диктофон до кучи.

Взял деньги. Ну и, разумеется, была изъята копия медкарты. Всё прочее не тронул.

Прежде чем покинуть автомобиль, скрупулёзно стёр свои пальцевые следы.

Глаза мертвеца остались открытыми.

Девица потерянно ждала в вестибюле: сидела на скамейке, нахохлившись. Думала, её бросили. Состояние гостьи было понятно – без паспорта не уйдёшь, и мысли всякие в голову лезут.

Увидев майора, взвилась ему навстречу, кипя негодованием.

– Моя сладенькая заскучала! – воскликнул тот, коверкая слова, как с детьми разговаривают («сляденькая заскучаля»). – Пусенька проголодалась! («Проголядялясь».)

Вообще-то на чужие чувства Неживому всегда было плевать. Вернее сказать, негатив, который ему удавалось возбудить в других людях – страх, злость, зависть, – вызывал в нём прилив сил и поднимал настроение. Но сейчас был не тот случай, чтобы подпитывать энергетику. Девица могла попросту сбежать и была бы в своём праве. Одним движением бровей погасив искры бабских обид, он спросил напрямик:

– Не передумала?

Она не передумала. И тогда майор повел гостью в святая святых.

– Обрати внимание, в дежурной части пуленепробиваемые стёкла. Мой плевок выдерживают с полуметра. На первом этаже у нас находится коридор для пыток, где раскалывают особо упрямых. Называется это место «домом отдыха». А сейчас иди на цыпочках, наверху вырыли нору кроты из коррупционного отдела, у них на жопе есть дополнительные уши…

Барышня смотрела, раскрыв глаза до упора. Невинные такие глаза, хоть и подведены чем-то. Смотрела не вокруг, а на своего рослого, плечистого и речистого проводника.

– …Сам я, открою служебную тайну, «процедурщик». Это значит – спец по нестандартным способам применения обычных вещей. Умение, между прочим, редкое, таких оперов мало.

Вот тебе недавний пример. На допросах иногда используют «плетёныш», типичное ментовское средство. Это маленькие мешочки с песком, связанные в цепочку наподобие бус. Их сильно нагревают и бьют злодея по почкам. Пятнадцать-двадцать раз. Никаких следов. Через неделю-две почка отказывает, но к нам это уже не пристегнёшь. Нагревают на сковородке в полотенцах… ну, не суть. Я ввёл усовершенствование. Теперь «плетёныш» делают из капронового чулка. Я придумал так: засыплешь в чулок чуть-чуть песка, перевяжешь, и получится маленький мешочек, потом сдвинешься по чулку вверх, снова перевяжешь, насыплешь новую порцию песка и так далее. Поверх для надёжности надевается второй чулок. Быстро и удобно… Правда, я хороший человек?

Она почему-то не ответила. Хотя, казалось бы, простой вопрос.

– И нечего ржать, – строго предупредил майор.

Никто и не ржал: гостья по-прежнему веселилась абсолютно молча, выразительно двигая лицом и телом. Подвижная такая девочка. С подвижными глазками, полными любопытства.

Виктор не следил за своей речью, но всё, что он натрепал сегодня вечером, – начиная с метро «Чернышевская», – было сущей правдой. И про возлюбленную, прикованную на трое суток к кровати, и про усовершенствованный им «плетёныш», и даже про коридор пыток в недрах Управления.

Кстати, в коридор этот, чаще именуемый «ожидалкой», майор на всякий случай заглянул по пути. Привычка. Сидел там в полном одиночестве тоскливый мужик, прикованный к железной скамье браслетами… ну и нормально. Люди работают.

Так и дошли до нужной двери: кто пар пускал, кто слюни.

* * *

Из соседнего кабинета вышел Андрей, словно ждал. Скользнул безразличным взглядом по женщине и констатировал:

– Так, смена таки пришла.

Андрей Дыров был из того же отдела, что и Виктор Неживой. Из отдела по борьбе с особо опасными преступлениями, между прочим. «По борьбе-с»!

– Я опоздал? – изобразил удивление Виктор.

Время Дырова, как было условлено, заканчивалось в двадцать один ноль-ноль. Сменять его предполагалось кем-нибудь из группы Лобка. Старший группы майор Лобок, недолго думая, закрыл амбразуру самым молодым из своих товарищей, вот каким ветром занесло майора Неживого на ночь в Управление. В шесть утра и его должны были сменить, а до того – развлекай себя, как умеешь. Неживой умел, поэтому никогда не увиливал от подобных просьб. Тем более, вести очередную девку к себе домой ему всё равно было не с руки: отец строгих правил плюс сестра с ребенком, а квартира – три небольшие комнаты. В сущности, никакого дома у майора не было.

Виктор открыл дверь своего кабинета, запустил девку внутрь, приказав ей смотреть в пол и ничего не трогать руками, а сам остался снаружи.

– Тихо? – спросил он. – Или как?

– Пока тихо.

Андрей стоял почти вплотную, сантиметрах так в десяти. Была у него привычка – разговаривать, находясь к собеседнику очень близко. Для Дырова – нормально, а всех почему-то раздражало, всех, кроме Неживого.

– Где Батонов?

– В дежурку пошел.

– Вызвали? – встрепенулся майор. – Ты его одного отпустил?

– Он просто так пошел, ты не волнуйся, Витюша. Скучно ему стало.

– Когда Батонову скучно, жди веселья.

Мрачная шутка, потому что именно майор по прозвищу Батонов дежурил сегодня по отделу, а вовсе не Дыров или Неживой. Этот, прости Господи, офицер отзывался на имя Марлен (настоящее, не кликуха) и был «опущенным». Термин такой. В отличие от уголовной фени, опущенными на языке сотрудников милиции были полные мудаки, дурачки местного значения, которые работали в органах исключительно для того, чтобы было кого за водкой посылать. Если у уголовников «опускают» насильно, то тут человек сам себя ставит на место, ведь мудак – он и под офицерскими звездами мудак. Бывает, что опущенным оказывается сынок какого-нибудь начальника, как, например, Марлен Батонов, папаша которого был чином в Следственном управлении. За водкой такого уже не пошлешь, но и дело не доверишь. Вот и появляются во время дежурства «сынков» другие оперативники, якобы случайно в отдел заглядывают, по своим, мол, делам, а на самом деле всё заранее обговорено. Как же без прикрытия-то? Случись чего – этот «дежурный» и сам обосрется (с ним-то хрен), но и весь отдел из-за него в дерьме вываляют.

Слово «обосраться», пардон, тоже всего лишь термин, означающий в переводе «не справиться с заданием, дать промашку». Рабочая формулировка.

– Что слышно? – спросил Неживой.

– А что слышно? Не слышны в лесу даже шорохи. Даже шепоты.

Андрей зевнул – в самое Витино лицо. И не подумал прикрыться рукой, интеллигент. Остро пахнуло несвежим желудком.

– Я про комиссию.

– А я что, про рыбалку? Все по щелям забились. «Панцири» поднимают напряжение, в воздухе пахнет грозой, – Андрей нарисовал перед лицом собеседника энергичный зигзаг, а закончил жест тем, что вяло махнул рукой. – Поганые дела, Витюша. Храповскому кранты. Нашли его водилу, как раз сейчас «колют» мужика.

– Водила настоящий или подставной?

– Откуда мне знать? Вон, у Лобка своего спрашивай, это он у вас в сферах крутится… Достало всё. С каких пор РУОП под «сутенеров» стелется?

– Наклоняют не «сутенеры», а свои же. Забыл, кто в комиссии?

– Шефа жалко.

– Обоих шефов.

– Ну, до Сыча у них руки не скоро дотянутся. Скорее после Храповского за нас возьмутся.

– Не ссы, Дыров, на хрен ты им нужен. «Панцири» сдадут москвичам шефа, с ним пару «борзых», пяток «опекунов», и все будут довольны. Или ты успел в «борзые» записаться?

– Вот-вот, – обрадовался майор Дыров, – даже интересно, кого в «борзые» назначат. Возьмём, например, тебя…

– Меня положь на место.

– Почему? Ты в любимчиках у полковника Храповского. Настоящий адъютант его превосходительства. А ещё в тебя почему-то страстно влюбился один следак из Особой инспекции, я про товарища Конду… Всё, всё, молчу, – дал Андрей задний ход, поймав бешеный взгляд Виктора. – Кстати, слышал я, эта жаба сегодня крупно обделалась.

– Было дело, – с удовольствием подтвердил Неживой.

– Вонища, говорят, на весь зал была, до президиума дошла, до генералов.

– Говну – говново.

– Да ты философ… Конда, конечно, скверная фамилия, не повезло человеку. Говорят, спускался по главной лестнице, как каменный гость… – Дыров посерьёзнел. – А если выяснится, кто над ним подшутил?

– Я мечтаю об этом, – спокойно ответил Неживой.

Друг опер хохотнул и потянулся.

* * *

«Друг опер…» «Они были друзьями…»

Пустые слова. Основная масса слов ничего для майора Неживого не значила – «честь», «любовь», «благородство», «семейный ужин», «филармония», – нет, ровным счетом ничего. Он признавал скрытые мотивы, сплетение интересов и конечный результат, а также признавал, кроме своей, чужую силу. Что касается Андрюши Дырова… Тот, правда, не обладал физической силой, достойной упоминания, и вообще, выглядел весьма неубедительно. Был он похож на гриб-дождевик, готовый рассыпаться в пыль, только пни. Или, скорее, на грушу, насаженную черенком вниз на сучковатый изломанный прутик. Он брал другим. Андрей был интеллектуалом, книжки читал и даже, если не врал, изредка ходил в театры. Они вместе учились: сначала в школе, а потом, после институтов, вновь сошлись в Главке, вместе росли на дрожжах тамошнего маразма.

К чему это? К тому, что простые майоры Неживой и Дыров могли себе позволить не только шуршать под кустами, выбирая ягодки смысла из трусливых намёков, но и разговаривать друг с другом откровенно…

«Панцирями» назывались сотрудники Второго отдела, коррупционного. Хорошее словечко, о многом говорит. «Панцирь» – значит прикрытие. Как раз на тот случай, когда, к примеру, над хорошим человеком сгущаются тучи, и надо оградить его от непогоды. Или когда хороший человек безнадёжно тонет, и позарез надо, чтобы он не утянул за собой других хороших людей, – коррупционный отдел тут как тут.

Но случаи бывают разные. Сегодня человек – хорош, а завтра вдруг выясняется – плохой! Плесень, гниль, шлак! Что тогда? «Панцири» добросовестно превращаются в могильщиков, что ж ещё…

Никто не знал, в чём этаком провинился генерал-майор Сычёв, начальник питерского РУОПа, однако, по слухам, комиссия из Москвы приехала рыть землю именно под его креслом. Опять же по слухам, проверка, рядящаяся в форму Центрального управления по борьбе с организованной преступностью, на самом деле направлялась представителями местной госбезопасности, имя которым – «сутенеры». И если до Сыча им пока и впрямь было не дотянуться, то полковник Храповский, один из замов, висел на тонкой ниточке.

Интрига была такова: зама пытались поймать на взятке. Подсадной взяткодатель со спрятанным микрофоном сел в автомобиль фигуранта, где и должен был передать деньги. Храповский, не притрагиваясь к пакету и ни слова не говоря, поехал. «Семёрка»[7] – за ним. Подсадной раскручивал полковника, чтобы получить хоть слово под запись, но тот всё бормотал: «Сейчас, сейчас…». И – неожиданно для всех – перебросил пакет в окно проезжавшей навстречу машины; та заранее приостановилась, потом рванула и растворилась в городе. Короче, ловить-то ловили, но, как говорится, отсосали.

И вот теперь, если Дыров не ошибся, «панцири» нашли шофёра той второй машины, упорхнувшей с деньгами.

Скверно было всё это…

Потому что отдел, где служили оба приятеля-майора, ходил как раз под Храповским. Хуже того, лично Виктору зам оказывал протекцию, сделав его своим порученцем, о чём каждая сука знала. Так что назначить Неживого «борзым», то есть важной шестерёнкой, крутившейся в механизме коррупции, было как два пальца об асфальт.

Скверно.

* * *

– Подожди, куда намылился? – возмутился Дыров. – Ты ж главного не знаешь! Есть горячие новости, приберегал специально для тебя. Оттягивал торжественный момент, но коль уж зашла речь про Конду…

Неживой, собиравшийся войти к себе в кабинет, остановился.

– И?

– Видишь ли… Нет больше товарища полковника.

– В каком смысле? – спросил Виктор, хотя сразу понял.

Понял – и замлел от сладкого томления в груди. Сердце к горлу подскочило. Он ждал, он вожделел услышать это, боясь, что не услышит, что не срослось, однако не надеялся, что вот так скоро.

– У меня в кардиологии Военмеда есть человек. Я зарядил его на всякий случай, когда Конду госпитализировали. Буквально пару минут назад человек отзвонился…

Ну! – мысленно подпрыгнул Неживой. Ну же, давай!

– Скончался товарищ полковник, – скорбно подытожил Дыров. – Полчаса не прошло.

Это было, как боржом с похмелья. Как воздуха глотнуть, содравши противогаз. Как добежать до толчка – и блаженно расслабиться.

Нет больше Конды.

– Хху! – Неживой смачно влепил в стену ладонью. Майора переполняло.

– Злой ты, Витя, – сказал Дыров, сдерживая улыбку. – У заслуженного засранца инфаркт, а ты…

А он был счастлив. Короткий, неуловимый миг пьянящего триумфа. Облегчение и… грусть. Такого врага лишиться…

– Какой кошмар! Какая потеря! – воскликнул Неживой.

Но ведь это значит – всё правда! Секстензор – вовсе не бред слетевшего с катушек чекиста, а полезная штуковина, которая великолепно работает. Честно говоря, даже обыскивая труп капитана Гаргулии, Неживой до конца не верил. Каких только совпадений не бывает – навидался на службе. И что ж получается, хрен вам, а не совпадение?

Урою, уделаю, сотру, азартно подумал Неживой.

Всех…

Чехол ощущался не столько физически, сколько психологически: казалось, штаны выпирают комом и это бросается в глаза каждому встречному. Хотя, ясное дело, никто ничего не замечал. «Звонок» в кармане тем более не был виден…

После эпизода в салоне «Волги» майор ни на секунду не прекращал крутить-вертеть в уме эту скользкую ситуацию. Что делать с трофеем? Всё время, пока возвращался в Управление, пока вёл девицу к себе на этаж, думал, прикидывал так-сяк… Избавиться? Это просто – измельчил и спустил в унитаз. С другой стороны, избавишься от устройства – и больше его не увидишь. Необратимый поступок, как сказал бы умник Дыров. Неживой предпочитал иметь пути отступления, привычка такая. Значит, оставить себе? А это страшно, чего уж там. Участвовать в чужой комбинации, целей и средств которой не понимаешь, – кисло, товарищи. Особенно, если не понимаешь целей. Да и со средствами не всё просто. Конечно, рапортануть о якобы случайной находке всегда успеется, но… Так и не решил, короче.

Решил сейчас. Покойный Конда подсказал.

Это что же, я теперь любого могу? – прыгало в голове новоявленного «носителя смерти». И мне ничего не будет? И никто не узнает?.. Но постойте, постойте… Да у меня ж тогда – целое меню! Дефектная ведомость гадов! Что Конда, подумаешь – какой-то следак…

Но как в таком случае быть с девчонкой? Гаргулия что-то там намекал про отношения с женщинами: типа – запрещено. Гнать её или что?

Ладно, об этом позже. И так голова кругом…

– Странно вообще-то, – сказал Дыров. – Понятно, зачем Конде было прятаться в больнице. Переждать, вот и весь сердечный приступ. Захотел бы, его бы хоть завтра выписали.

– От кулака рока не спрячешься.

Дыров поморщился:

– Шути-шути… пока. С утра поднимется такой хай, копать начнут…

– А кто шутил? – восстал Виктор.

В коридор высунулась девица, глядя вопросительно. В кабинете звонил телефон.

* * *

– О смысле жизни задумался? – осведомились в трубке. – Чего не отвечаешь?