12 великих комедий

Элла (быстро уходит в сад).

Баберлей, Спетлайг, Фрэнсис, Люция; потом Элла; к концу Джэк, Чарлэй, Китти,

Энни и Брассэт.

Бабс (шепчет). Расписка готова? (Идет к Спетлайгу).

Спетлайг. Вот она! Только не заставляйте меня больше страдать.

Бабс. Дайте сначала расписку, а потом я ваша!

Спетлайг (держа письмо в поднятой руке). Как только я вам отдам расписку, мы объявим себя женихом и невестой?

Бабс. Хорошо, хорошо, давайте скорей!

Спетлайг. Возьми, ангел мой! (Дает расписку).

Бабс(прячет ее, в сторону). Ну, теперь конец! (Громко). Я ваша!

Спетлайг. Люция, дорогая мой! (Хочет обнять Бабса).

Бабс. Нет, не теперь! Кто-то идет! До свиданья, мой ненаглядный Спетлайг! (Идет налево).

Спетлайг. Назови меня как-нибудь понежней!

Бабс. Прощай, мой миленький дружочек. (Посылает ему воздушный поцелуй и убегает налево).

Спетлайг. Жаль, что она меня не поцеловала. Зато я получу ее миллионы, а это главное.

Сэр Фрэнсис и Донна Люция (вошли из сада).

Спетлайг (идет к ним навстречу с протянутыми руками). Миссис Томсон, мистер Фрэнсис, поздравьте меня! Я счастливейший смертный! Но где же мои девочки? Они должны порадоваться вместе со мной! (Быстро уходит в сад).

Сэр Фрэнсис. Чему это он так радуется?

Донна Люция. А вы не догадываетесь?

Сэр Фрэнсис. Нет.

Донна Люция. Он жених!

Сэр Фрэнсис. Чей же?

Донна Люция (сухо). Донны Люции д`Альвадорец.

Сэр Фрэнсис (возбужден). Вот не ожидал! Как можно на ней жениться?

Донна Люция (садится на диван. Фрэнсис становится сзади нее).

Донна Люция (улыбаясь). Вы так думаете? А сами разве не делали ей предложения?

Сэр Фрэнсис. Это все мой сын! К счастью…

Донна Люция. Она вам отказала. И теперь вы потеряли все ее миллионы.

Сэр Фрэнсис(садится рядом с Люцией). Зато я нашел вас!

Донна Люция. И вы серьезно хотите на мне жениться? Ведь у меня ничего нет

Сэр Фрэнсис (встает). Вы для меня дороже денег! (Протягивает ей руку и отходит на средину).

Элла (входит из сада, подходит к Люции, наклоняясь к ней, тихо). Тетя, вы объяснились?

Донна Люция. Тсс… молчи! (Обнимает ее. Элла садится рядом с ней).

Спетлайг (в сопровождении Китти, Энни, Джэка и Чарлэя).

Брассэт (выходит справа и убирает кофе).

Сэр Фрэнсис (садится направо).

Спетлайг. Подойдите ближе, дети мои! Я должен объявить важную новость! (Брассэту). Где донна Люция?

Брассэт. В уборной у барышень.

Спетлайг. Тем лучше! Может быть я оскорблю ее чувство тем, что скажу вам.

Чарлэй (Джэку). Джэк, мне что-то страшно!

Джэк. Как можно больше хладнокровия, Чарлэй!

Спетлайг. Господа, до сих пор я был одиноким вдовцом, на плечах которого лежала обязанность заботиться (показывая на Энни) о моей племяннице и (показывает на Китти) о моей воспитаннице. Но вдруг явилась добрая фея, озарившая ярким светом мою мрачную жизнь!

Чарлэй. О ком это он говорит?

Джэк. Погоди!

Спетлайг. Под благодатным влиянием этой доброй феи я решил выдать мою племянницу замуж за человека, которому я вполне доверяю: за мистера Чарлэя Вайкэм.

Джэк. Этим ты обязан твоей тетке!

Спетлайг. Обольщенный этими волшебными чарами, я решился соединить мою воспитанницу и мистера Джэка, единственного сына моего высокоуважаемого друга, сэра Фрэнсиса Чеснэй.

Сэр Фрэнсис (встает, кланяется и опять садится).

Спетлайг. Но что вы скажете о третьей помолвке?

Все (удивленно глядят друг на друга).

Спетлайг. Эта фея, имя которой так же известно в Южной Америке, как имя Ротшильда в Европе, эта фея делает честь быть моей женой. Ее зовут донна Люция д`Альвадорец! (Все поражены).

Брассэт(державший поднос с чашками роняет его).

Спетлайг (Брассэту). Несчастный человек! Что ты наделал?

Брассэт. Виноват, у меня нервные судороги.

Спетлайг. За это я вам дам меньше на джин! (Ко всем остальным). Вы конечно в восторге от того, что я вам сказал!

Чарлэй (освобождается от Джэка, удерживавшего его во время всей его речи).

Чарлэй. Молчите! Я не могу дольше выносить этого…

Спетлайг. Что это с вами, мистер Вайкэм?

Чарлэй. Будь, что будет, но я не потерплю…

Спетлайг. Так-то вы благодарите меня за то, что я отдал вам племянницу?

Чарлэй (взволнован). Скорей я откажусь от Энни, чем позволю себе воспользоваться этим обманом. (Общее движение).

Спетлайг. Как вы смеете так говорить о вашей тетке?

Чарлэй. Да это вовсе не моя тетка?

Донна Люция (встает).

Спетлайг. Не ваша тетка? Что вы хотите этим сказать?

Чарлэй. Хотя я и люблю Энни…

Спетлайг. Позвольте… Это совсем не относится к делу! Объяснитесь ясней!

Джэк (выходит вперед). Мистер Спетлайг, я один во всем виноват и за все отвечаю я!

Спетлайг. Я не желаю с вами иметь никакого дела! (Чарлэю). Вы должны мне дать отчет в…

Брассэт (в сторону). Пойти рассказать его милости. (Уходит направо).

Чарлэй. Мы пригласили сегодня мисс Веден и мисс Спетлайг к завтраку с тем, чтобы познакомить их с моей теткой… Она не приехала и, чтобы не лишиться общества барышень, мы в последнюю минуту…

Джэк. Я выдумал выдать кого-нибудь за его тетку.

Спетлайг (вне себя). Другая?! Не она! Я уничтожен, осрамлен! (Отходит налево). Устроить мне такую западню!

Джэк. Да мы вас совсем и не ждали!

Спетлайг. Жених старой бабы в парике!

Донна Люция и Элла (отходят направо).

Джэк. В этом мы не виноваты. Чего же вы сами смотрели?

Бабс (в дверях справа). Можно войти?

Спетлайг. Она! Вот ее, сию минуту вон!

Те же и Баберлей.

Бабс (входит в фрачной паре).

Все (поражены).

Джэк и Чарлэй (идут ему навстречу).

Бабс. Я не помешал?

Спетлайг. Кто же это такой?

Бабс. Я тетка Чарлэя из Бразилии, где водятся обезьяны.

Джэк (представляет). Лорд Фрэнкерт Баберлей!

Элла (Люции жалобно). Тетя, я объяснилась ему в любви!

Спетлайг. Что это все значит?

Бабс. Это значит, что мы совершенно против воли обманывали всех, и что я беру на себя всю вину и хочу все поправить!

Чарлэй. Мистер Спетлайг, простите нас!

Джэк. Мы готовы сделать все, чтобы только вы не сердились на нас!

Спетлайг (не слушая). Это не слыхано! Да где расписка, которую у меня выманили обманом?

Бабс. Вот она; я ее хорошо припрятал! (Показывает письмо).

Китти (выходя). Это для меня! (Берет письмо).

Спетлайг. Отдай ее мне сейчас! Я тебе приказываю! (Хочет вырвать письмо).

Донна Люция (между ними). Позвольте мне взглянуть! (Берет письмо).

Спетлайг. Расписка не действительна, потому что особа, получившая ее, не та, кому она выдана.

Донна Люция. Это письмо адресовано донне Люции д`Альвадорец.

Спетлайг. Она не действительна, потому что она тьфу!.. то есть он подложная тетка!

Донна Люция. Да, но я настоящая!

Все (пораженные). Как?

Донна Люция. Я донна Люция д`Альвадорец.

Спетлайг. Она! Какой срам!! (Падает в кресло). Вы еще мне за это ответите перед судом!

Бабс (Джэку). Слушай ты, может он меня притянуть к суду?

Энни (Чарлэю). Чарлэй, твоя выдумка просто непростительна.

Донна Люция. Ну-ну, полно! Я найду средство успокоить вашего дядюшку. Ведь я отчасти тоже виновата; я промолчала, найдя на своем месте вашего друга и выдавала себя тоже за другое лицо. (Протягивает руку Фрэнсису).

Бабс. Наконец-то я понял, почему вы так хорошо знали моего покойного мужа.

Китти. Я постараюсь отучить Джэка от лжи! (Подходит к нему).

Джэк. Милая моя!

Донна Люция. А я как мать буду помогать вам!

Джэк (удивлен). Мать! Что это значит?

Сэр Фрэнсис. Ведь ты мне советовал жениться и сватал мне ее.

Донна Люция (Бабсу). Ну, а теперь как же наказать вас за то, что вы выведали ее тайну? (Показывает на Эллу).

Бабс(выходит с Эллой на середину). Я раскаиваюсь от всего сердца, и в знак этого искренно прошу у вас ее руки! (Обнимает Эллу).

Элла. Тетя?

Донна Люция (кивает утвердительно головой).

Элла (обнимает его).

Бабс. Уф, наконец-то я чувствую себя опять мужчиной!

Спетлайг (вскакивая с кресла, в бешенстве). Вот я посмотрю, чем вы себя почувствуете, когда я посажу вас на скамью подсудимых, урод вы эдакий! (Общий смех).

Занавес.

АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ ОСТРОВСКИЙ

ЗА ЧЕМ ПОЙДЕШЬ, ТО И НАЙДЕШЬ

(ЖЕНИТЬБА БАЛЬЗАМИНОВА)

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Павла Петровна Бальзаминова, вдова.

Михайло Дмитрия Бальзаминов, сын ее.

Акулина Гавриловна Красавина, сваха.

Матрена, кухарка.

Лукьян Лукьяныч Чебаков, офицер в отставке. Очень приличный господин средних лет, с усами, лысоват, сюртук застегнут на все пуговицы. Выражение лица насмешливо.

Бедная комната у Бальзаминовых.

Бальзаминова (пьет чай) и Матрена (стоит у двери).

Бальзаминова. Хорошо теперь, Матрена, чайку-то, после бани-то!

Матрена. Уж это на что лучше! По всем жилкам, по всем суставам пройдет.

Бальзаминова. А где же Миша? Что-то не видать его.

Матрена. Спит, умаялся.

Бальзаминова. Ну, пускай спит.

Матрена. Что ж! пущай спит. Никакие важных дел за ним нет; остановки не будет. А я соследила, куда он ходит.

Бальзаминова. Куда же?

Матрена. Тут близехонько. Только он не прямо ходит, а круг большой делает, чтобы соседям виду не показать. Таково далеко уйдет, да потом и воротится переулками: глаза отводит.

Бальзаминова. Да будет ли толк-то какой-нибудь?

Матрена. Кто ж его знает? Уж это его дело. Надо полагать, что и тут ничего себе не выиграет.

Бальзаминова. Отчего же ты так, Матрена, думаешь?

Матрена. Мало виду из себя имеет, польститься-то не на что! Ну и чином еще не вышел.

Бальзаминова (встает). Пей, Матрена, чай-то! А я пойду посмотрю, Миша не проснулся ли. (Уходит.)

Матрена садится к столу и пьет. Бальзаминова возвращается. Матрена встает.

Сиди!

Матрена садится, только оборотившись к Бальзаминовой задом.

Спитеще. (Садится.) А как их по фамилии-то, где он ходит?

Матрена (оборотив голову). Пеженовых.

Бальзаминова. Кто ж они такие?

Матрена. Сами по себе.

Бальзаминова. Как же таки сами по себе?

Матрена. По своей части.

Бальзаминова. Экая ты бестолковая. Что же они, служащие или купцы?

Матрена. Должно, торгуют.

Бальзаминова. Кто ж у них из женского-то полу?

Матрена. Две сестры – обе девки, уж в летах. Только выходу им никакого нет; сидят наверху у себя взаперти, все одно под замком.

Бальзаминова. Отчего же?

Матрена. Такой приказ от братьев.

Бальзаминова. Зачем же такой приказ?

Матрена (дуя в блюдечко и оборачиваясь). Потому страм.

Бальзаминова. Какой же страм?

Матрена. Очень на мужчин бесстыжи. Такие, говорят, завистливые, что беда. (Накрывает чашку.) Покорно благодарствуйте! (Встает и уносит самовар.)

Бальзаминова. Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне, говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну, говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить.

Шум за сценой.

Что там у вас?

Входит Бальзаминов.

Бальзаминова и Бальзаминов.

Бальзаминов. Что же это такое, маменька! Помилуйте! На самом интересном месте…

Бальзаминова. Что такое?

Бальзаминов. Да Матрена меня разбудила на самом интересном месте. И очень нужно ей было там чашки убирать.

Бальзаминова. Разве ты что-нибудь во сне видел?

Бальзаминов. Да помилуйте! на самом интересном месте! Вдруг вижу я, маменька, будто иду я по саду; навстречу мне идет дама красоты необыкновенной и говорит: «Господин Бальзаминов, я вас люблю и обожаю!» Тут, как на смех, Матрена меня и разбудила. Как обидно! Что бы ей хоть немного погодить? Уж очень мне интересно, что бы у нас дальше-то было. Вы не поверите, маменька, как мне хочется доглядеть этот сон. Разве уснуть опять? Пойду усну. Да ведь, пожалуй, не приснится.

Бальзаминова. Разумеется, не приснится.

Бальзаминов. Экая досада! Мне бы теперь, по моим делам, очень нужно такой сон видеть; может быть, он мне что-нибудь и напророчил бы. Что, маменька, меня никто не спрашивал?

Бальзаминова. Это что еще за новости! Кому тебя спрашивать?

Бальзаминов. Я, маменька, новое знакомство завел. Лукьян Лукьяныч Чебаков, отличнейший человек. Он капитан в отставке.

Бальзаминова. К чему это?

Бальзаминов. Как к чему? Что вы говорите! Вы знаете, маменька, какая у нас сторона! Я уж теперь далеко не хожу, а хожу тут поблизости.

Бальзаминова. Так что же?

Бальзаминов. Как что же? Какое необразование свирепствует в нашей стороне, страсть! Обращения не понимают, человечества нет никакого! Пройду по рынку мимо лавок лишний раз – сейчас тебе прозвище дадут, кличку какую-нибудь. Почти у всяких ворот кучера сидят, толстые, как мясники какие, только и дела что собак гладят да играют с ними; а собаки-то, маменька, как львы. Ведь по нашему делу иногда нужно раз десять мимо окон-то пройти, чтобы заметили тебя, а они разве дадут? Сейчас засвищут, да и давай собаками травить.

Бальзаминова. Как же это можно живого человека собаками травить?

Бальзаминов. Как можно? Что вы, маменька! Разве они знают учтивость? Ему бы только хохотать, дураку, благо горло широко, а там хоть человека до смерти загрызи, ему все равно.

Бальзаминова. Какое необразование!

Бальзаминов. Меня раза три травили. Во-первых, перепугают до смерти, да еще бежишь с версту, духу потом не переведешь. Да и страм! какой страм-то, маменька! Ты тут ухаживаешь, стараешься понравиться – и вдруг видят тебя из окна, что ты летишь во все лопатки. Что за вид, со стороны-то посмотреть! Невежество в высшей степени… что уж тут! А вот теперь, как мы с Лукьян Лукьянычем вместе ходим, так меня никто не смеет тронуть. А знаете, маменька, что я задумал?

Бальзаминова. А что?

Бальзаминов. Я хочу в военную службу поступить.

Бальзаминова. Да ты проснулся ли совсем-то, или еще все бредишь?

Бальзаминов. Нет, позвольте, маменька: это дело рассудить надо.

Бальзаминова. Да что тут рассуждать-то! Много ли ты лет до офицерства-то прослужишь?

Бальзаминов. Сколько бы я ни прослужил: ведь у меня так же время-то идет, зато офицер. А теперь что я? Чин у меня маленький, притом же я человек робкий, живем мы в стороне необразованной, шутки здесь всё такие неприличные, да и насмешки… А вы только представьте, маменька: вдруг я офицер, иду по улице смело; уж тогда смело буду ходить; вдруг вижу – сидит барышня у окна, я поправляю усы…

Бальзаминова. Все вздор какой говоришь! А чем жить-то мы будем, пока ты в офицеры-то произойдешь?

Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем из головы вон! Вот видите, маменька, какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька, говорил, что я самый несчастный человек в мире: вот так оно и есть. В каком я месяце, маменька, родился?

Бальзаминова. В мае.

Бальзаминов. Ну вот всю жизнь и маяться. Потому, маменька, вы рассудите сами, в нашем деле без счастья ничего не сделаешь. Ничего не нужно, только будь счастье. Вот уж правду-то русская пословица говорит: «Не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив». А все-таки я, маменька, не унываю. Этот сон… хоть я его и не весь видел, – черт возьми эту Матрену! – а все-таки я от него могу ожидать много пользы для себя. Этот сон, если рассудить, маменька, много значит, ох как много!

Бальзаминова. Да ты помнишь ли в лицо ту даму, которую видел во сне-то?

Бальзаминов. Помню, маменька; как сейчас гляжу: лицо такое, знаете, снисходительное…

Бальзаминова. Это хорошо.

Бальзаминов. Это, маменька, для нас первое дело. У кого в лице строгость, я ведь с тем человеком разговаривать не могу, маменька.

Бальзаминова. Да и я не люблю.

Бальзаминов. Другой на тебя смотрит – точно допрос тебе делает. Ну, что ж тут хорошего! Конечно, если строго разобрать, так мы имеем недостатки в себе, в образовании, ну и в платье тоже. Когда на тебя смотрят строго, что ж тут делать? Конфузиться да обдергиваться.

Бальзаминова. Разумеется. А вот ты коли ждешь кого, так оделся бы пошел; что в халате-то сидишь!

Бальзаминов. Да, маменька, я сейчас оденусь. Лукьян Лукьяныч ведь человек светский; какие у него трубки, с какими янтарями, маменька! (Уходит.)

Бальзаминова. Какой странный сон! Уж очень прямо; так что-то даже неловко: «Я вас люблю и обожаю»… Хорошо, как так и наяву выдет, а то ведь сны-то больше всё наоборот выходят. Если бы она ему сказала: «Господин Бальзаминов, я вас не люблю и вашего знакомства не желаю», – это было бы гораздо лучше.

Красавина входит.

Бальзаминова и Красавина.

Красавина. С повинной, матушка! Не вели казнить, вели речь говорить.

Бальзаминова. Есть же люди на свете, которые стыда не имеют!

Красавина. Есть, матушка, есть всякого народа.

Бальзаминова. Конечно, мы люди бедные, маленькие, но, однако же, ведь надобно, Гавриловна, немножко и совесть знать.

Красавина. Нешто я, матушка, не понимаю? У меня совесть-то чище золота, одно слово – хрусталь, да что ж ты прикажешь делать, коли такие оказии выходят? Ты рассуди, какая мне радость, что всякое дело все врозь да врозь. Первое дело – хлопоты даром пропадают, а второе дело – всему нашему званию мараль. А просто сказать: «Знать, не судьба!» Вот и все тут. Ну да уж я вам за всю свою провинность теперь заслужу.

Бальзаминова. Ну, признаться сказать, я от тебя, кроме насмешки, ничего ожидать не могу.

Красавина. Не такая душа у меня. Ежели я против кого виновата, так уж я пополам разорвусь, а за свою вину вдвое заслужу. Вот у меня какая душа! Хоша оно в нынешнем свете с такой добродетелью жить трудно, милая…

Бальзаминова. Ты лучше, Гавриловна, и не говори! я тебе в этом верить не могу. Мы люди бедные, какой тебе интерес?

Красавина. А не веришь, так я тебе вот что скажу: хороший-то который жених, ловкий, и без свахи невесту найдет, а хоть и со свахой, так с него много не возьмешь; ну а твой-то плох: ему без меня этого дела не состряпать; значит, я с него возьму что мне захочется. Знаешь русскую пословицу: «У всякого плута свой расчет»? Без расчету тоже в нынешнем свете жить нельзя.

Бальзаминова. Ты не взыщи, Гавриловна, что я тебя так приняла. Мне обидно, что моим сыном как дураком помыкают.

Красавина. Ничего, матушка; брань на вороту не виснет. Нам не привыкать стать к брани-то: наше звание такое. А сынка твоего мы обеспечим, ты не беспокойся.

Бальзаминова. Чайку не хочешь ли?

Красавина. Ну его! И без него жарко. Что такое чай? Вода! А вода, ведь она вред делает, мельницы ломает. Уж ты меня лучше ужо как следует попотчуй, я к тебе вечерком зайду. А теперь вот что я тебе скажу. Такая у меня на примете есть краля, что, признаться сказать, согрешила – подумала про твоего сына, что, мол, не жирно ли ему это будет?

Бальзаминова. Кто ж такая?

Красавина. Ну, об этом речь впереди. Вот, видишь ты, дело какого роду: она вдова и с большим капиталом, от этого самого и скучает.

Бальзаминова. Скажите пожалуйста!

Красавина. Так точно. И как, матушка моя, овдовела, так никуда не выезжает, все и сидит дома. Ну, а дома что ж делать? известно – покушает да почивать ляжет. Богатая женщина, что ж ей делать-то больше!

Бальзаминова. Отчего же это она при таком капитале никуда не ездит и знакомства не имеет?

Красавина. Ленива. Уж сколько раз я ей говорила: «Что, мол, ты никуда не съездишь али к себе гостей не позовешь?» В гости ехать, говорит, одеваться надобно; а приедешь – разговаривать нужно.

Бальзаминова. Разве она и разговаривать не любит?

Красавина. Как не любить! Только чтобы не торопясь, с прохладой. Ну, таким-то родом, сударыня ты моя, от этакой-то жизни стала она толстеть и тоску чувствовать. И даже так, я тебе скажу, тяжесть такая на нее напала, вроде как болезнь. Ну сейчас с докторами советоваться. Я была при одном докторе. Вот доктор ей и говорит: «Вам, говорит, лекарства никакого не нужно; только чтоб, говорит, развлечение и беспременно чтоб замуж шли».

Бальзаминова. А она что ж?

Красавина. Она ему сейчас в руку три целковых бумажку. Порядок этот знает.

Бальзаминова. Нет, я не про то! Я насчет того, что замуж-то идти?

Красавина. «Я, говорит, замуж не прочь; только где его найдешь, дома-то сидя?» – «А я-то, говорю, на что?» – «Ну, говорит, хлопочи!» Так вот какие дела и какие оказии бывают.

Бальзаминова. Ну, а как насчет состояния?

Красавина. Сверх границ. Одних только денег и билетов мы две считали-считали, счесть не могли, так и бросили. Да я так думаю, что не то что нам, бабам, а и мужчинам, если двух хороших взять, и то не счесть!

Бальзаминова. Как же это не счесть?

Красавина. Так вот и не счесть. Посчитают-посчитают, да и бросят. Ты думаешь, считать-то легко? Это, матушка, всем вам кажется, у кого денег нет. А поди-ка попробуй! Нет, матушка, счет мудреное дело. И чиновники-то, которые при этом приставлены, и те, кто до сколька умеет, до столька и считает: потому у них и чины разные. Твой Михайло до сколька умеет?

Бальзаминова. Да я думаю, сколько ни дай, всё сочтет.

Красавина. Ну где ему! Тысяч до десяти сочтет, а больше не сумеет. А то вот еще какие оказии бывают, ты знаешь ли? Что-то строили, уж я не припомню, так артитехторы считали, считали, цифирю не хватило.

Бальзаминова. Может ли это быть?

Красавина. Верно тебе говорю. Так что же придумали: до которых пор сочтут, это запишут, да опять цифирь-то сначала и оборотят. Вот как! Так что ж тут мудреного, что мы денег не сочли? Ну деньги деньгами – это само по себе, а еще дом.

Бальзаминова. Большой?

Красавина. А вот какой: заведи тебя в середку, да оставь одну, так ты и заблудишься, все равно что в лесу, и выходу не найдешь, хоть караул кричи. Я один раз кричала. Мало тебе этого, так у нас еще лавки есть.

Бальзаминова. Ты уж что-то много насказала! Я боюсь, понравится ли мой Миша такой невесте-то.

Красавина. Это уж его дело. Да что это его не видать?

Бальзаминова. Не знаю, он дома был. Миша!

Бальзаминов входит.

Те же и Бальзаминов.

Красавина. Красота ты моя писаная, разрисованная! Всё ли ты здоров? А у нас все здоровы: быки и коровы, столбы и заборы.

Бальзаминов. Я еще и говорить-то с тобой не хочу. Вот что!

Бальзаминова. Нет, Миша, ты с ней не должен таким манером обращаться; ты еще не знаешь, какую она пользу может тебе сделать.

Красавина. Не тронь его, пущай! Что это ты такой гордый стал? Аль нашел на дороге сумму какую значительную?

Бальзаминов. Она-то пользу сделает? Что вы, маменька, ей верите? Она все обманывает.

Красавина. Я обманываю? Значит, ты души моей не знаешь. Ты слыхал ли когда песню:

Никто души моей не знает

И чувств моих не могут описать.

Бальзаминов. За что она меня, маменька, обманывает? Что я ей сделал? Она сваха – она и должна сватать, а не обманывать.

Красавина. А ты ищи себе под пару, так тебя никто и не будет обманывать; а то ты всё не под масть выбираешь-то. Глаза-то у тебя больно завистливы.

Бальзаминов. А тебе какое дело? Да и совсем не от зависти я хочу жениться на богатой, а оттого что у меня благородные чувства. Разве можно с облагороженными понятиями в бедности жить? А коли я не могу никакими средствами достать себе денег, значит я должен жениться на богатой. (Садится.) Ах, маменька, какая это обида, что все на свете так нехорошо заведено! Богатый женится на богатой, бедный – на бедной. Есть ли в этом какая справедливость? Одно только притеснение для бедных людей. Если б я был царь, я бы издал такой закон, чтоб богатый женился на бедной, а бедный – на богатой; а кто не послушается, тому смертная казнь.

Красавина. Ну вот когда такой закон от тебя выдет, тогда мы и будем жить по-твоему; а до тех пор, уж ты не взыщи, все будет по старому русскому заведению: «По Сеньке шапка, по Еремке кафтан». А то вот тебе еще другая пословица: «Видит собака молоко, да рыло коротко».

Бальзаминов. Вот видите, маменька, вот она опять все на смех. Зачем она пришла? Кто ее просил?

Красавина. Мне ведь как хотите! Я из-за своего добра кланяться не стану. Какая мне оказия?

Бальзаминова. Что это ты, Гавриловна? Ты видишь, он не в своем уме. Как тебе, Миша, не стыдно!