Даша

       19 сентября, пятница
      День, состоящий из жутких историй, – как будто я еду на карусели и мимо меня проплывают картинки одна ужаснее другой.
 
      Утром – жуткое одиночество. Андрей на работе. Андрей Андреич танцует на трех языках в детском саду. Мура празднует получение зачета. Мама читает Маринину, второй том. Лев с Саввой смотрят ток-шоу – телевизор сам включился, потому что Лев Евгеньич улегся на пульт. В университете без меня читают лекции.
      А я одна – вместо того, чтобы быть вместе со всеми в аудитории. Так что очень хорошо, что у меня больше никогда не зазвонит телефон. И ни один человек в мире, ни один заведующий кафедрой не скажет мне:
      – Экзамен переносится на завтра, на девять утра. Нет, никаких «немножко опоздаю» и никаких «быстренько приму и побегу», – примете нормально, я прослежу.
      Или:
      – Где зачетная ведомость?! Опять забыли на подоконнике в курилке?
      Или:
      – Вы не могли бы прочитать лекцию в субботу? Ах не можете? Ах вы в субботу играете Снегурочку у дочки в детском саду? Не врите, сейчас весна, к тому же ваша Мура уже студентка медицинского института. Придете и прочитаете как миленькая.
      Или:
      – И так далее.
      Очень хорошо, что мне больше никогда никто этого не скажет. Очень хорошо, что я больше никому не нужна.
      Очень хорошо, что я не преподаю, – ничто меня не отвлекает, и я моментально напишу новую книжку.
      Думаю, я моментально напишу миллион новых книжек – раз уж у меня теперь так много свободного времени.
      Еще хорошо, что я больше не преподаю, потому что мне скоро тридцать семь (было в прошлом году, а сейчас уже тридцать восемь). По возрасту мне уже грозила профессиональная деформация – это когда профессия накладывает на человека неизгладимый штамп. Я бы превратилась в училку, такую, с седым пучком на голове и в кофте...
 
      Я – очень одинокая замужняя женщина, так что хотя бы буду поверять свои горести дневнику. Наверное, все же придется сесть за компьютер и начать эту новую книжку... а так хорошо было лежать в постели и думать, что я бедное милое одинокое существо.
      ...Бедное милое одинокое существо... У него очень много времени для творчества – оно же ушло из университета... Но сначала оно должно развлечься. Магазины, фитнес, обед с подругами, что еще?.. Что-то еще можно, я забыла что... а-а, еще можно в бассейн и к косметологу.
      Ни на какой фитнес я не пойду. Когда я была там в последний раз, год назад, тренер сказала, что некоторые члены группы валяются на своих ковриках в углу зала как ленивые тюлени и думают, что их никто не видит. Ленивые тюлени на своих ковриках в углу зала – это я.
      Еще более глупо было бы думать, что я пойду в бассейн.
      А что, если записаться на курсы французского или завести хомяка?..
      Днем – жуткая история с Ольгой.
      – Мне – больше – незачем – жить, – размеренно произнесла Ольга и тут же всхлипнула, – он меня не любит.
      – Любит, он тебя любит, – сказала я, – он тебя очень любит!
      – Сказал мне, чтобы я ему больше не звонила. Что я его проверяю. Что над ним все друзья смеются. А я ему нечасто звонила, как всегда, каждые полчаса. Я же его не проверяю, я просто хочу знать, где он.
      – Антон тебя любит, – сказала я, – он просто защищает свою мужскую независимость.
      – Он и так полностью свободен, – запальчиво возразила Ольга, – вчера опоздал на двадцать минут, а я ему ни слова, только говорю «ты что, хочешь, чтобы у меня был инфаркт?».
      – Он тебя любит, любит, – горячо повторила я, – я точно знаю!..
      – Да? – едко сказала Ольга. – Я ему предложила устроить поэтический вечер, почитать друг другу Бродского, как раньше... а он мне знаешь что сказал?! Вечером я ухожу с друзьями. Пришли его друзья, и я говорю «поцелуй меня перед уходом и помни: если что, у меня будет инфаркт». А он так неохотно меня поцеловал, как будто стесняется... По-твоему, это что, любовь?.. Мне с ним стра-ашно тяжело.
      Ольге с Антоном страшно тяжело. Антону пятнадцать лет, а Ольга хочет, чтобы он был ее маленький ребенок.
      На самом деле Антон – сын Ольгиного мужа. Мать Антона доверила его нам перед тем, как уехать навсегда в Америку. А Ольгин муж, отец Антона, – тренер по теннису и все время пропадает на корте. Ольга уже много лет одна с ребенком. За эти годы Ольга с Антоном прочитали и обсудили всю всемирную литературу, прослушали все оперы в Мариинке и посетили все абонементные концерты в филармонии, в Большом зале и в Малом. А теперь ребенок почему-то больше не хочет с ней ходить в театр и обсуждать книги. Не слушает Ольгу, не слушает Бродского, не слушает Чайковского, Моцарта тоже не слушает, даже Баха, – странно, уж Баха-то он всегда любил... Хочет гулять со своими друзьями, а не с нами.
      Я целый час читала Ольге главу из книги «Как любить своего подростка», она конспектировала и довольно хихикала, – оказывается, у всех такие проблемы, не только у нее...
      – Ну почему, почему я должна читать тебе книжки по телефону? Я бы и сама могла тебе все это рассказать своими словами, – наконец возмутилась я, – нет пророка в своем отечестве, вот почему.
      Ах нет, оказывается, не поэтому. Ольга сказала, что я больше не преподаю, поэтому наверняка что-нибудь забуду, кое-что упущу из виду и все перепутаю...
      Сразу вслед за жуткой историей с Ольгой жуткая история с Аленой.
      – Все, – трагическим голосом сказала Алена и вдруг заверещала: – Положи трубку, положи трубку, положи трубку!
      Я испугалась и послушно положила трубку. Через минуту опять раздался звонок. Оказалось, это было не мне, а на всякий случай – Аленины дети могут взять трубку, чтобы одновременно поговорить и со мной, и с ней.
      – Все, – простонала Алена, – вот и все.
      Я долго спрашивала, что именно «все», – в магазинах закончилась плетеная мебель, плохо положили кафель? Но Алена только стонала как привидение.
      – Мне тридцать восемь лет, – наконец призналась Алена.
      – Тридцать девять, – поправила я.
      Я просто уточнила, а может, у меня окончательно испортился характер. Когда человеку никто не звонит, кроме мамы, Муры, Алены и Ольги, с ним могут произойти личностные изменения – на почве одиночества и чувства социальной ненужности никому, кроме мамы, Муры, Алены и Ольги.
      – У меня начался климакс, – сказала Алена, – ранний климакс. Мне всего тридцать восемь, а у меня климакс!..
      Климакс!.. Бедная Алена, как это неприятно!
      Алену все утро бросает в жар, так что она прямо горит.
      – А у тебя нет температуры? – спросила я. – Ну, может, это просто грипп или ветрянка?
      – Нет, климакс, климакс, – прорыдала Алена, – пот стекает с меня градом, я вся мокрая и красная!.. У меня ранний климакс!.. А как же Никита?!
      – Ну... Никита ничего не узнает, если ты ему не скажешь. Только мы с тобой будем знать, ты и я... а он нет, не будет, – ласково сказала я.
      – А как же быть с детьми?
      – Ну... им мы тоже не скажем. Какая им разница, есть ли у тебя климакс? – удивилась я.
      – Я совсем не этих детей имею в виду.
      Аленины дети в этом году поступают в институт. Они мальчики.
      – Я имею в виду, что я еще могла бы родить, – задумчиво сказала Алена, – а теперь как мне жить? Ужас, да?
      Ужас, конечно, но все довольно быстро разрешилось.
      Оказалось, это не климакс, а батареи. Оказалось, что под Алениной кроватью Никита сложил самые дорогие в мире батареи для дачи – две штуки. И зачем-то включил их в сеть перед уходом на работу. Проверить, наверное, хотел. Мужчины иногда совершают необъяснимые поступки, – зачем проверять, как работают самые дорогие в мире батареи? Даже я знаю, что они работают хорошо... Алена посмотрела на термометр в спальне – сорок два градуса.
      За это время – пока не нашлись батареи под кроватью – мы успели записать Алену к лучшему эндокринологу, к лучшему гинекологу и в лучшую консультацию по искусственному деторождению.
      Ближе к вечеру – жуткая история с Андрюшечкой. Воспитательница пожаловалась – он плохо себя ведет, ужасно и невыносимо, хуже всех. Все дети маршировали по кругу под «айн, цвай, драй», а Андрюша упрямо маршировал в направлении, противоположном общему движению.
      – Все люди как люди, а он? Все люди строем нах рехт, а он нах линкс, все люди строем нах линкс, а он нах рехт, – ябедничала воспитательница.
      – Простите нас, мы больше не будем, – пообещала я, – просто... понимаете, он весь в отца. Андрюша, обещай воспитательнице, что мы больше не будем нах рехт, когда все нах линкс.
      – Мы будем, – твердо сказал Андрюшечка и выпятил подбородок, в точности как Андрей, – мой папа говорит «я строем не хожу». Оба мы с моим папой такие люди, которые строем не ходют.
      Хорошо, что нас не выгонят из частного детского сада за пятьсот долларов, нах рехт и нах линкс за отдельную плату. Но в школе, как Андрюшечка с его папой будут учиться в школе?!.. В школе все-таки требуется дисциплина, послушание, нах рехт и все такое. Неужели придется отдавать ребенка в частную школу, где два человека в классе и можно совсем без дисциплины?.. Вот пусть и сидят за партой вдвоем со своим папой и вместе не слушаются учительницу... Ну ладно, это еще будет не скоро, может быть, школа изменится или они успеют перевоспитаться.
      Вечером жуткая история со мной.
      – Завтра суббота. Мама забирает Андрей Андреича на весь день. Хочет читать ему «Илиаду». Говорит, стыдно, что ребенок до сих пор не знает Гомера. А мы что будем делать? Куда мы пойдем?
      – Куда хочешь, – рассеянно откликнулся Андрей, – куда хочешь, туда и...
      Да? Отлично! Я очень много куда хочу!
      – А я еду на рыбалку, – сказал Андрей.
      Раньше у него всегда было одинаковое выражение лица – чудная улыбка, нежная, чуть застенчивая. А теперь у него бывает разное выражение лица – печальная усмешка, тоскливая полуулыбка, угрюмый взгляд, немой укор. На этот раз был немой укор.
      – Когда?
      – Завтра. В субботу.
      Как завтра, как в субботу?!.. А я, как же я?..
      – Семга, – значительно сказал Андрей.
      Ну... ну, тогда конечно, раз семга.
      Почему в субботу, почему, почему?!.. А я, а мне что делать? И в голове у меня заметалось: «Ольга или Алена, Ольга или Алена?»
 
       20 сентября, суббота
      Зачем быть замужем, если суббота по-прежнему начинается с размышления – Ольга или Алена?
      Я хотела не отдавать Андрея Андреича маме, но мама пришла под предлогом накормить его оладьями и, как только я отвернулась, мгновенно исчезла с ним вместе. Унесла тайным коршуном. Будет читать ему «Илиаду» или Маринину, второй том... А я?
      А я буду совсем одна.
      Спела Андрею жалобным голосом детскую песенку:
      – Я всю неделю жду воскресенья, у папы и мамы будет выходной, с утра и до вечера будет веселье... А потом знаешь что?
      – Что?
      – Папа уходит, у него дела, мама от дел оторваться не может, и я остаюсь на целый день одна... Неужели, в самом деле, не хватило им недели, им недели не хватило, чтоб хоть день побыть со мной?.. – с выражением, как меня учили на уроках пения в детском саду, выводила я.
      – Малыш, что это ты распелся? – сказал Андрей. И все.
      Ему что, не хватило недели? Чтобы хоть день побыть со мной?
      Сказала Андрею, что у нас сегодня будет родственный обед. У всех людей бывает обед с родственниками. Пусть попробует отвертеться.
      – А когда ты приедешь? – спросила я. – Хотя бы к концу родственного обеда успеешь?
      – Приеду.
      – Отлично. Когда? К торту успеешь?
      – Скоро. Дня через два.
      Ах вот оно что.
      – Давай хотя бы один раз не будем ссориться, – собирая удочки, сказал Андрей, довольно агрессивно.
      – Обед, понимаешь? Родственники, понимаешь? – кротко втолковывала я. – Обед с родственниками – это святое.
      Андрей долго упирался, говорил, что у него а) нет времени обедать и б) нет родственников.
      Но я ему объяснила, что у него как раз есть родственники – мои друзья Алена с Никитой.
      Ольга не может прийти – Антон согласился пойти с ней в Мариинку на первый акт балета «Драгоценности». А Алена с Никитой могут прийти.
      Алена спрашивала меня, выбрала ли я проект. Алена с Никитой строят домик в Испании, и мы тоже строим домик в Испании. Алена сказала, что это хорошее вложение капитала, Никита сказал, что все хлопоты он берет на себя, Андрей сказал: «Ладно, стройте что хотите. Я не знаю, зачем нам домик в Испании, но теперь, наверное, уже неудобно отказаться?..»
      – Опять?! – жутким шепотом произнес Андрей и отступил к двери. – Опять?! Опять обсуждать с Никитой проект дома в Испании?! Бассейн?! Клумбу?! Место для гриля?
      – Ну да.
      – Ну нет, – сказал Андрей и проникновенно добавил: – Малыш. Хариус. Семга. Отпусти меня. Это всего-то пятьсот километров, так что я быстро – туда и обратно, – сказал Андрей и пошел дальше собирать удочки.
      Мы с Львом Евгеньичем и Саввой Игнатьичем валялись на диване и рассматривали, как блестит мое кольцо. Кольцо подарил Андрей, я его тут же потеряла, а недавно нашла – на Муре. Теперь я его не снимаю, чтобы противная Мурища опять не утащила, – мне не жалко, просто страшно, когда она его носит. Хотя Мура уверяет, что они с бриллиантом в полной безопасности: никому не придет в голову, что это настоящий бриллиант, а не огромная стекляшка.
      – Лучше бы я читала лекции по субботам, чем лежать на диване совершенно одной, – очень громко сказала я сама себе, несколько раз с разным выражением. Никто меня не услышал.
 
      Андрей, совершенно готовый к рыбалке, зашел попрощаться. Он был такой красивый в этом своем рыболовном костюме!.. Одним мужчинам особенно идут смокинги и галстуки, другим военная форма, а некоторым особенно к лицу рыболовный костюм, резиновые сапоги, удочки и коробка с наживкой. И я вдруг увидела его как будто заново, мужественным небритым красавцем с твердым подбородком и низким голосом. Так иногда бывает, что хорошо знакомый человек внезапно предстает в новом, неожиданно прекрасном свете... Так было, например, когда мама и Мура вышли в масках поросят на Новый год.
      Андрей был такой мужественный и красивый, будто прекрасный норвежский рыболов, или скиф, или гунн...
      – Ты похож на скифа или на гунна, – мечтательно сказала я, – ну, помнишь, они еще завоевали Гренландию и другие славянские земли.
      – Викинги, ты имеешь в виду викингов, – хриплым голосом сказал Андрей и прислонил удочки к стенке.
      – Да, точно, викинги. Они сначала наедались мухоморов для храбрости, а потом отправлялись завоевывать славянские земли.
      – Викинги завоевывали народы Северной, Центральной и Южной Европы. – Андрей выпустил удочки из рук, спихнул Льва и Савву с дивана и сел со мной рядом. – Еще викинги были в Испании... если ты помнишь испанскую историю до одиннадцатого века.
      – Э-э, да... Помню очень хорошо, особенно до одиннадцатого века, – сказала я. – Послушай, а как же славяне? Их еще не было?
      Андрей подвинулся ближе и взял меня за руку.
      – Почему же не было? Было Владимирское и Киевское государство, – прошептал Андрей мне на ухо, как будто это большой секрет.
      А что, если, пока он на рыбалке, мне хорошенько выучить историю и вместо любовного романчика написать большой исторический роман, так сказать, историческое полотно – мама будет довольна...
      – Попроси Льва и Савву выйти, скорей! – быстро сказал Андрей и обнял меня.
      – Ты что, мухоморов объелся? – спросила я.
      – Да, хочу прямо сейчас завоевать славянские земли...
      Он был такой красивый, особенно в свете последних завоеваний викингов... Наверное, я тоже была очень красивая и тоже в новом, неожиданно прекрасном свете...
 
      По-моему, всякому понятно, что из нашей внезапной бурной любви логически вытекает моя внезапная бурная победа, то есть родственный обед с Аленой и Никитой, но не тут-то было.
      – Ну, я пошел, пока, – сказал Андрей, подхватив свои удочки.
      Но наверное, ему показалось неловко вот так уйти и оставить меня совершенно одну сразу же после внезапной бурной любви. Поэтому он обернулся и проникновенно добавил:
      – Малыш, ты вообще знаешь, что такое семга?
      – Вообще?.. – удивилась я. – Вообще да... или нет...
      И тут раздался звонок. Ох, это уже Алена с тортом и Никита с новым проектом клумбы, а я еще не успела привести себя в порядок... Алена расстроится, если я встречу ее в таком виде, какой бывает сразу же после внезапной бурной любви, – это напомнит ей о ее проблеме.
      Аленина проблема такая – секс. Не то чтобы Никита против секса в принципе, он выступает только против излишеств. К излишествам Никита относит спонтанный секс, секс чаще, чем два раза в неделю, секс дольше десяти минут и другие излишества. Алена расстроится, поэтому мне нужно поскорее надеть джинсы и футболку и сделать приличное лицо, лицо, у которого только что не было внезапной бурной любви, лицо, которое все утро пекло пироги к родственному обеду. На самом деле лицо все купило в китайском ресторане напротив.

* * *

      Но это не были мои родственники Алена с тортом и Никита с клумбой. Это были чужие родственники, он и она.
      Ох!.. Незнакомая она – красавица! Так редко о ком можно сказать «красавица», но она была именно что не хорошенькая, а настоящая красавица! Высокая, худая, как модель-блондинка, но не модель и не «блондинка». Жесткое холодное лицо, прямые пепельные волосы до плеч и ничего кукольного, пухлого, голубоглазого, а совсем наоборот – нервные губы, высокие скулы. Как у выпускницы Смольного института или у одной знаменитой американской актрисы, которая всех убивает во время секса. Я никогда не видела таких красивых женщин, только в кино... Выпускниц Смольного я тоже никогда не видела, только на фотографии – мою собственную прабабушку в белом платье и кружевных перчатках. Перчатки у меня сохранились, кстати, где они, мои перчаточки?.. А-а, ну да. Фамильные перчатки стащила Мура, носит их с маленьким черным пальто с круглым воротником и укороченными рукавами, очень красиво и загадочно, пока Мура не откроет рот и не начнет болтать и смеяться.
 
      – Добрый день, я Полина, – чуть напряженно представилась незнакомая красавица, протягивая мне визитку.
      На визитке было написано «Polina Stankevich, Inhause Counsel» и еще что-то по-английски, наверное, название фирмы. Я пробормотала: «О-о, да... звала Полиною Прасковью». Не то чтобы я постоянно цитирую «Евгения Онегина», я просто растерялась и сказала первое, что пришло в голову.
      Незнакомая красавица еще больше напряглась, как будто я чем-то ее обидела, а она изо всех сил старается не показать. Но я же ее ничем не обидела? Зачем ей тогда такое лицо, как на войне, как будто выпускница Смольного института надела армейскую папаху, сжала губы и отправилась бороться за счастье рабочих и крестьян?
      – Максим, – представился незнакомый он.
      Максим?.. Максим. Он был не похож ни на американскую актрису, ни на выпускницу Смольного, зато он был похож на арабского скакуна, небольшого, но очень породистого. Худощавый, невысокий скакун в модных очках. Умный, тонкий, неординарный. Бывают такие люди, что с первого взгляда понятно – умный, тонкий и неординарный.
      – Это твои родственники? – насмешливо прошептал Андрей. Он стоял сзади, обнимал меня за плечи и хотел одновременно бубнить мне на ухо и незаметно проскользнуть мимо меня в дверь со своими удочками.
      – Нет, твои, – шепотом огрызнулась я.
      Так мы препирались, чьи же эти прекрасные незнакомцы, но все-таки Андрею пришлось отложить свою рыбалку – не бросать же меня с новыми незнакомыми родственниками.
 
      У нас все-таки получился родственный обед! С Алениными родственниками. Ну, Алена, ну погоди!

Полина

      Ну, это просто вообще! Представляете, когда мы к ним пришли, у них был такой вид, как будто они только что встали с постели!.. Он такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Такая очень жесткая, очень мужская красота. И обаяние – такое большое обаяние бывает у человека, который меньше всего на свете хочет быть обаятельным.
      Она... Она сказала «звала Полиною Прасковью»... Зачем она это сказала?! Хотела меня уколоть? Обидеть?
      На пороге мы вручили ей конфеты, ему коньяк, недорогой. Лучше бы мы принесли «Jonnie Walker», купленный в аэропорту в Нью-Йорке, чтобы произвести правильное впечатление. Но я же не знала, что он такой!..
      О’key, я... на самом деле я даже не знаю, с чего начать. Что я никогда не бывала в таком смятении? Это не будет слишком?
      У них собака, черный боксер, и жирный кот. Терпеть не могу, когда люди носятся со своими животными. Собаку и кошку представили нам как членов семьи: Лев Евгеньич увлекается поэзией и сосисками, Савва Игнатьич очень хозяйственный. Она удивилась, что я не помню, откуда эти имена. Что, из старого фильма?.. Я вообще не понимаю любви к советским фильмам и другим приметам из прошлого. Какая-то убогость!
      Я уже сказала, он – такой нордический тип, но с интеллектом на лице. Я уже сказала – такая очень жесткая, очень мужская красота. Рост около метра девяносто, потрясающая фигура. Что еще?.. Хриплый низкий голос, модная легкая небритость. Сложно как следует описать его взгляд: пытливый, застенчивый? Спрошу у Максима, он так хорошо описывает все. Равнодушно-застенчивый?.. Улыбка тоже равнодушно-застенчивая, ну и еще сексуальное обаяние, – как говорится, бывают мужики, которым сразу хочется дать.