И, словно чудом, вдруг сдвинулся со своего места на пляже и почувствовал, как какой-то дикий наплыв сил поднимает его с песчаной постели, как он бежит, спотыкаясь, по берегу океана, завоевывая пространства Тепсоры, недвижимые пространства, которые, казалось, были заказаны ему навсегда. Протянув руки, пошатываясь, он бежал вперед, и боль кривила его губы. «Я человек (ударяясь о красные стволы), я посланец человечества! Слушайте, слушайте, у меня осталось так мало времени, а я должен поведать вам о наших мечтах, о разложении атомного ядра и о музыке! Слушайте, о, слушайте!. Я привез с собой карты, и фильмы, и ленты. Понимаете? Я не знаю, что говорю… Я не должен говорить. Это называется говорить, но вам это неоткуда знать, и вы не можете этого понять… Мои минуты отсчитаны, и я не хочу умереть, не показав вам, кто мы такие. Смотрите, вот текут образы, видите? Фильм разворачивается… Берите, я отдаю вам их, образы Земли, которую я больше не увижу, каскады, потоки, водопады образов!
      Вот отсюда, из этого уголка Галактики, я вышел. Чтобы умереть… среди вас, на черном пляже… на черном пляже…» На черном пляже, один, человек умирал. Он не сдвинулся с места. Бред, подаривший его воображаемым притоком сил, отступал, как красная волна, оставляя его, ненужного и бессильного, под незнакомым солнцем. И снова монотонный гул океана. А из лесу, вместо запахов, шумы и шорохи. Шумы… Жизнь свелась теперь к их восприятию, сузилась до того, что он мог воспринимать только их. «Вот треснула ветка. А это волна. Порыв ветра в листьях и чей-то крик. А сейчас?
      Не знаю. Что это?… Все ближе, ближе… я не могу повернуть голову. И глаза… Мир — небо. Кажется, он идет слева, из леса. Нет, они идут. Окружают меня.
      Обходят справа. А я… только это небо… только небо… Сердце, медленно, редко…» И из последних сил, в отчаянном, ограниченно-счастливом порыве Последних сил: «Неужели это возможно?..» Шумы исчезли. «Почему?» Пальцы лихорадочно роют песок. «Скорее, скорее… Ракета там, скорее! Пусть даже по шуму движений — я пойму, я должен понять. Вот так! Руки, пусть будут руки. Грубые, но руки… Ох, ударяют… Осколки…» И вдруг, звучные и победоносные, его охватывают волны Космического гимна. Только палец мог включить аппарат. Только палец… И лишь теперь, как освобождение, две слезы стекают по землистому лицу, медленно скользят и падают на черный песок.
      Нет, все это было не напрасно! Над красным лесом, над океаном, равномерно дышащим рядом с тем, что перестало дышать, вольно и широко звучит гимн.