Молча он начал мерять комнату, шагами, и у Джованны перехватило дыхание, потому что она поняла, что он в последний раз взвешивает все возможности.
      Она увидела, как он застыл перед сосудами, содержавшими блестящую розоватую материю, мясистый цветок, погруженный в бесцветную жидкость.
      - Когда мы встретились тогда ночью, - заговорил он, не глядя на Джованну, - я предупредил его ... Но было уже поздно ...
      - Да, - прошептала она. - Мы уже были вместе целый месяц.
      Парпария повернулся спиной к полкам, уставленным банками, и, сделав три шага, остановился перед креслом женщины.
      - Я не против любви, и не считаю, что Витторио мог бы найти лучшую подругу жизни. К тому же, не мне судить . ..
      - И все-таки вы хотели бы, чтобы мы расстались, - напомнила она.
      Напрягшись всем своим существом, она ждала. Парпария вдруг опустил ладони на ее плечи.
      - Ради вас же самих. Но если это невозможно...
      - Нет, невозможно, - сказала она спокойно.
      Она поняла, что до победы остался один-единственный шаг и боялась произнести необдуманное слово.
      Но биолог уселся снова и, когда он заговорил, в его лице что-то изменилось - может быть, это была лишь тень принятого решения. Джованна почувствовала, что он вдруг перенесся куда-то вне времени, и в то же время был удивительно близко. В его голосе зазвучали новые оттенки - суровость, не исключавшая тепла, скорее наоборот, а серые глаза смотрели на нее и словно сквозь нее, куда-то далее, туда, где начиналась какая-то иная, неожиданная для нее действительность.
      - Очень немногие понимают ... понимаем... - заговорил Парпария, -все это еще кажется таким необычным ... И, хотя когда-нибудь люди об этом узнают, хотя они должны узнать, я чувствую, что обязан просить вас сохранить все в тайне, по крайней мере до тех пор, пока вам будет позволено открыть ее. Подумайте, Джованна. Даете вы слово, что никто, никто на свете не узнает то, что я вам сейчас скажу?
      Джованна взглянула прямо в серые глаза и, глубоко вздохнув, ответила: - Даю!
      И, потрясенная, обхватила ладонями ручки кресла.
      Парпария поднялся, погасил падавший с потолка яркий свет, и комната снова наполнилась таинственным мерцанием стеклянных сосудов. Джованна взглянула на него с благодарностью. На этот раз темнота была для нее благотворной.
      - Я вам верю, - сказал Парпария. - Когда я догадался, к чему идет дело, я попросил Витторио привести вас на наше ночное свидание. Я хотел познакомиться с вами, так как должен был сообщить. . .
      - Что анализы не оставляют никаких сомнений!
      - Значит, вы знаете? - удивился он.
      - Нет, я ничего не знаю. Извините меня ...
      Парпария на минуту замолчал, и Джованна вдруг ясно ощутила присутствие странных форм в стеклянных сосудах, словно бы его слова прогнали их в небытие, а молчание, напротив, вернуло назад.
      - Вы знаете, где родился Витторио? - спросил биолог.
      - Разумеется. В Риме.
      - Нет, Джованна. Витторио родился на космическом корабле "Титан", первом корабле, исследовавшем Ближайшую Центавру.
      Женщина поднесла ладонь к губам. Ее сердце учащенно забилось.
      - Но ведь это .. .
      - Это было в 1992 году.
      - Это абсурд! -вскричала Джованна, сама не замечая того, как хрипло и неверно звучит ее голос.
      - Не хотите же вы сказать, что ...
      - Нет, хочу - спокойно ответил Парпария.
      Они смотрели друг на друга, не в силах отвести глаз.
      - Молчите! - взорвалась вдруг Джованна. Она вскочила с кресла, ломая себе руки. - Ведь это значило бы ... Нет, это какая-то глупая шутка! Это значило бы, что ему 218 лет... Как вы можете? А я-то пришла к вам как к другу, единственному, который может...
      После целых месяцев нечеловеческого напряжения, предшествовавших решению обратиться к биологу в надежде узнать наконец причину своего беспокойства и странностей Витторио, шутка Парпарии показалась Джованне просто бесчеловечной. Но она упрямо цеплялась за слово шутка, видя в нем единственную возможность отвергнуть ужасные слова ученого, смотревшего на нее все с той же суровой отрешенностью, но с каждой секундой чувствовала все сильнее, что в его словах таилась действительная опасность, прялшя и неизбежная угроза.
      - Да, - сказал Парпария. - Вы хотели знать правду. Постарайтесь теперь взглянуть ей прямо в глаза. Путешествие корабля "Титан" продолжалось более восьми земных лет, и за это время на нем родилось шестеро детей, проведших свои первые годы в Космосе. Двое умерли еще до возвращения на землю, а остальные четверо...
      - Погодите, - попросила Джованна.
      Ей нужно было время для того, чтобы освоиться с этой поразительной новостью, и особенно - чтобы выслушать то, что за нею последует. Парпария не шутил. Страх, в котором она не решалась себе признаться, с самого начала подсказывал ей, что он говорит правду; и она старалась не вдумываться в его слова, чтобы не открыть прячущиеся за ними осложнения, которые, как она подозревала, принесут ей только боль...
      - Погодите, - повторила она. - Погодите ...
      - Я тоже один из четверых, - тихо произнес биолог.
      Он подошел к ее креслу, но женщина, сама того не желая, отпрянула от него. "Серые глаза, неизвестный запах... Наверное, вы родственники?... В каком-то смысле, да..." - Чего вы испугались? - спросил Парпария, и Джованна собрала все свои силы, чтобы ответить: - Не знаю ... Все это было так ... Простите меня. Я готова слушать дальше.
      Но ужас не покидал ее. Она чувствовала, что он пробрался под кожу и трепещет там, как затаившееся животное.
      - Я предполагаю, что Homo Sapiens, мыслящее существо, появившееся на Земле, является самым блестящим экземпляром, созданным природой в и для земных условий, -продолжал Парпария. -Вероятно, вы знаете что в XX веке результаты атомных излучений оказались чрезвычайно вредоносными, произведя множество уродов и вызвав обратные мутации. Но в новых условиях космического полета результат атомного излучения, которое им пришлось пережить - одного из излучений и, признаюсь, я еще не могу сказать наверное, какого именно - привел к мутациям, порядка. Речь идет о молекулярной мутации типа той, которая превратила HOMO Primigenius в Homo Sapiens, мутации, которая привела к появлению нового вида, свойства которого могут передаваться потомкам. Во время полета на "Титане" появились первые экземпляры "вечного человека" - Homo Eternus ...
      - Вы в этом уверены? - спросила Джованна, сама удивляясь ненужности произносимых ею слов.
      Но она все еще не решалась думать и, сама того не подозревая, просто-напросто просила отсрочки.
      - Перемены произошли на уровне хромосом, - терпеливо объяснил Парпария. - Homo Sapiens и Homo Eternus-два разных вида, которые не могут размножаться скрещиванием.
      - Анализы не оставляют никаких сомнений, - шепотом произнесла Джованна.
      - Теперь вы понимаете, - подтвердил биолог. - С "Титана" сошло четверо детей - два мальчика и две девочки. Еще несколько детей родилось во время следующих полетов, но не так уже много, потому что на какое-то время человечество отказалось от слишком длительных полетов, решив сначала изучить нашу солнечную систему. Не все дети, родившиеся на борту космических кораблей, принадлежали или принадлежат к новому виду. Кажется, новые типы рождаются лишь в некоторых областях Космоса, под влиянием определенных излучений. Может быть, они становятся такими лишь после того, как проводят свои первые годы на борту корабля. Но от брака таких людей рождается Homo Eternus, даже в земных условиях ...
      Парпария говорил о вещах, с которыми давно сжился, с известной долей торжественности, но Джованна больше не могла его слушать. Его откровения придавали переживаемой ею драме поистине фантастические масштабы и, вписанное в безграничность координат, которые он упоминал так спокойно, ее собственное волнение, казалось, бледнело. С тем же неосознанным стремлением к самозащите она отгоняла от себя мысли, которые могли напомнить ей о неизбежных последствиях. В ту область, в которую ее увлекали слова Парпарии, не заносилась ни одна вымышленная ею гипотеза, и ей казалось, что это просто какой-то странный кошмар, который рассеется, как только она проснется.
      - Более двух веков -это огромный срок для человека, - заговорила она, пытаясь вернуть нить логических рассуждений в эту залитую полумраком комнату, из которой она была изгнана. - И все же два века - это еще не вечность. Что заставляет вас предположить, что вы бессмертны?
      - Представителей Homo Eternus, более старых, чем мы, не существует, сразу же согласился с ней Парпария. - Мы были первыми... Значит, бессмертие - это пока еще только слова. Но гипотеза основывается на анализе нашей структуры (и он указал на странные реторты, стоявшие на идущих вдоль стен полках), на удивительной способности нашего организма к возрождению. Вот, посмотрите ...
      Выдвинув ящик рабочего стола, он извлек из него скальпель. Потом, засучив рукав, положил левую руку на фарфоровую ступку и одним ударом перерезал себе вены. Джованна не успела даже вскрикнуть и отвести взгляд. Кровь стекала в белый сосуд.
      - Так как реальной опасности нет, самый сигнал боли не так уж силен, сказал Парпария.
      Черты его загорелого лица напряглись, но он говорил без видимого усилия, что ужаснуло женщину почти так же, как невероятная сцена, разыгранная на ее глазах. Из стеклянных реторт, в которых заключались теперь она это знала - образцы вечной материи, на нее, казалось, глядело бесчисленное количество глаз, и она почувствовала себя отброшенной за границы понимания, в какой-то странный, находящийся вне человечества мир, в котором все становилось возможным.
      Кровь больше не текла по бессмертной руке, и биолог вытер рассеченную кожу куском марли. Края раны срастались на глазах. И через минуту лишь узкий беловатый шрам отмечал то место, где только что была рана.
      - Никто из нас еще не умер, хотя некоторые попадали в аварии, от которых не спасся бы ни один смертный, - сказал Парпария. - Практически мы бессмертны... по крайней мере, по сравнению с длительностью жизни нормального человека...
      Ни ноты торжества, ни оттенка законной гордости не прозвучало в равномерно звучавшем голосе. И Джованна вдруг ясно представила себе толпу людей, спокойно созерцающих возведение и гибель целых городов. Вокруг нее рождались и умирали все менее многочисленные поколения. Бесконечно умноженный образ Сфинкса, почти бессмертная толпа присутствовала при агонии человечества. Социальная справедливость, свобода, равенство - все, что люди завоевали в борьбе, длившейся тысячелетиями, оборачивалось теперь против них: если высшие посты, требующие знаний, мудрости и опыта, должны занимать самые лучшие, то кто из людей сможет соперничать с этими сфинксами, располагающими почти неограниченными возможностями для накопления этих знаний, мудрости и опыта? Постепенно руководящие посты должны будут перейти к ним во всех областях. И по праву. Она понижала трагическую иронию этого процесса, знала, что бессмертным не нужно будет прибегать к обману, устраивать заговоры. Каждый из них сможет претендовать на ключевые посты, уверенный, что получит их благодаря своим необычайным знаниям и высшей организации, которая делала смешной конкуренцию любого другого кандидата. Отстраненные мирным путем - так, что и сами того не заметят, - люди принуждены будут прозябать на второстепенных постах и вырождаться, в то время как бессмертные переймут у них цивилизацию и понесут ее к вершинам, лежащим далеко за гранью понимания самого одаренного смертного. "Но ведь это мы расписали стены пещер и Сикстинскую капеллу, - захотелось ей крикнуть. -Это мы построили пирамиды и антенны для космовидения, написали "Илиаду", "Гамлета" и "Идиота", открыли закон разложения урана и взлетели в Космос!" Она вспомнила о цветах и игрушках. А нож? Даже тот, которым Парпария вскрыл свои бессмертные вены... Каждое орудие таило в себе мысли, которые уносили человека все дальше - от допотопных времен того, кто обточил первый речной булыжник, до несчастного дня открытия, переживаемого ею сейчас.
      Никогда еще не любила она с такой силой и болью все, созданное человечеством. И вдруг она с удивлением обнаружила, что включает сюда все завоевания - от Питекантропа до великих открытий человечества космической эры. Но разве Homo Primigenius не отстранил Питекантропа? A Homo Sapiens Homo Primigenius? Все смешалось в ее голове. Страхи, которые ей было удалось усыпить, охватили ее с прежней силой, и она поняла, почему Парпария вырвал у нее обещание хранить тайну. Как это ни смешно, но бессмерным нужно время. Их неудержимый взлет происходит лишь по мере того, как они размножаются, и малое число экземпляров нового рода - единственное препятствие на пути их овладения руководящими органами больших земных предприятий.
      Уже сейчас Парпария руководил всеми исследованиями в области биологии, Витторио возглавлял изучение Космоса...
      Острая, пронзительная боль напомнила ей о человеке, о котором она, казалось, забыла. Но нет, она знала, что Витторио все время был тут, что это он направлял ее страхи и что лишь сила страдания заслонила в ее представлении его образ, как анестезия, снимающая боль во время операции. В бессознательном порыве самозащиты ее любовь попыталась спрятать его, исключить из круга ее размышлений, так же как ужас отогнал от нее в первые минуты мысли, овладевшие ею после признания биолога. Но, какое-то время сдерживаемые, эти мысли теперь терзали ее с новой силой. И тем более мучительно было думать о человеке, которого она любила.
      Парпария, не нарушавший молчания Джованны, перевел на нее взгляд своих серых глаз. Потом, словно угадав, что ее тревожит, произнес раздельно и сурово: - Ведь Витторио вас любит.
      - Но скольких любил он до меня?
      Вопрос вырвался раньше, чем Джованна подумала о том, что скажет.
      - Не знаю, - тихо ответил Парпария.
      - Это ужасно! Ужасно !... Он не должен был встречаться со мной, он должен был исчезнуть!
      И она почувствовала себя униженной, ощутив укол ревности. Ее щеки вспыхнули.
      - Ведь и вас я просил исчезнуть, - напомнил ей собеседник.
      - Но он знал!..- Она заметила, что кричит, и сделала отчаянное усилие, чтобы успокоиться. - Извините, я...
      - Я вас понимаю ...
      В словах биолога звучала искренняя грусть, глубина которой не ускользнула от Джованны. Это была не простая жалость, и интонация, с которой было произнесено это "понимаю" помогла ей больше, чем это сделали бы ненужные слова сочувствия.
      - А теперь? - спросила она, все еще не в силах прийти в себя.
      - Теперь вы все знаете. Я решил, что так будет лучше ...
      - Я уж и не знаю... - сказала Джованна.
      Ей необходимо было остаться одной и успокоиться.
      Но как только эта мысль мелькнула у нее в голове, она почувствовала, что должна увидеться с Витторио, услышать его голос, ощутить его прикосновение ...
      Она задрожала и резко поднялась. Бессчисленные глаза стеклянных сосудов смотрели на нее. Стекло может окислиться и разрушится, но глаза будут жить вечно.
      Стоящий перед ней мужчина вступил уже в третий век своей жизни. А Акрополь, который она видела в окно, простоял двадцать семь веков. Что нужно здесь ей, эфемерному созданию, чего ищет она в мире бесконечности, даже если эта бесконечность относительна, если она становится вечностью всего лишь в сравнении с человеческой жизнью? И вдруг у нее в голове молнией мелькнула новая мысль - мысль о том, что, в отличие от всех людей, вручавших свои мысли мертвой материи и бросавших их в океан времени - как некогда потерпевшие крушение мореходы бросали в море свои записки, вручая их простой бутылке - ей дано узнать читателей будущего. Вот почему Витторио обещал ей, что ее стихи будут жить вечно. Он знал, что будет читать их и тогда, когда трава вырастет на ее могиле, когда дожди омоют ее кости. Но кому будет он их читать?
      - До свидания, Парпария! -сказала она. И он не стал ее удерживать и не напомнил об ее обещании сохранить в тайне все, что она узнала.
      Вернувшись домой, она застала Витторио слушающим последнюю запись ее стихов.
      - Я жду тебя уже целый час! -воскликнул он, останавливая ленту.
      Он был, казалось в хорошем настроении и бодро сообщил ей, что на космодроме все уладилось. Джованна знала, что в последнее время его тревожил "Проект Дж.", о котором все много говорили, хотя никто не знал, в чем его суть. Витторио руководил работами, но не рассказывал ей ничего, так как операции пока что были секретными. Вот и сейчас он ограничился сообщением, что проект окончен за два дня до срока, что и позволило ему вернуться раньше, чем он предполагал.
      И в то время, как он говорил, Джованна вдруг поняла, что прежние страхи ее оставили. В комнате стоял горьковатый запах его тела, и его серые глаза были устремлены прямо на нее, но она испытывала лишь что-то вроде глухой, застывшей боли. Мир Витторио, столь отличный от ее мира, перестал ее волновать. Теперь она знала: человек, говоривший с ней, живший вместе с ней в этой комнате, полной предметов, которые они собрали вместе с такой любовью, был ее врагом. Он представлял собой самую страшную опасность, которая когда-либо грозила человечеству, опасность скрытую, замаскированную. Она несла безоговорочный приговор каждому предмету, сделанному человеческой рукой. Стоя у двери и глядя на него, она вдруг вспомнила старинную легенду о девушке, отдавшейся генералу враждебной армии, Олоферну, и убившей его, когда он отдыхал у нее на груди. Некоторые утверждают, что она его любила... Но этого Олоферна убить невозможно, да его смерть и не решила, бы ничего ...
      - Джованна, что с тобой? - спросил Витторио.
      Она вдруг вскрикнула, кинулась к нему и со страстью, испугавшей ее самое, обвила его шею руками.
      Неужели она его еще любит? И даже сильнее, чем раньше? Она вдруг поняла всю обреченность этого чувства, увидела свою ревность, отчаяние ...
      - Я не хочу плакать, - быстро проговорила она словно боясь, что не успеет сказать ему об этом. - Я говорила с Парпарией, Витторио .. .
      Тень промелькнула на лице мужчины. Но серые глаза смотрели прямо на нее.
      - И что же? ...
      - Я узнала, что могу иметь детей, хотя у нас. . . Теперь я знаю все.
      С улицы донесся смех девушки. "Словно из другого мира", - подумала Джованна.
      - Разве это не странно, что в какие-то несколько слов можно вложить... все? - спросил Витторио.
      Как и Парпария, он встал и начал расхаживать по комнате. - Я все время думал, как скажу тебе об этом, когда... Но какое это имеет значение, Джованна? Для нас, для нашей любви?
      Он стоял перед ней, стараясь казаться спокойным и уверенным. Но она чувствовала, как он колеблется, хрупкий, словно мраморная колонна, которую подточила вода...
      - Для нашей любви, - подхватилаДжованна. Потом остановилась и глубоко вздохнула. - Для нашей любви, - повторила она со странным усилием. - Это ужасно.
      - Джованна!
      - Но я не могу думать только о ней, - быстро добавила она и, глядя ему прямо в глаза, воскликнула: - Ведь я человек, Витторио!
      Ее крик еще вибрировал среди стен, полных воспоминаний.
      - А я, что я такое, как ты думаешь?
      - Ты?... Ты Олоферн, - шепнула она. И зарыдала.
      Она все еще стояла на ногах, и слезы текли по ее лицу. - Уходи, Витторио, я не хочу стать Юдифью ...
      Но Витторио не ушел. Бросившись к ней, он покрыл ее лицо поцелуями. Соленый вкус слез вызвал у него пароксизм любви и страдания, который гасил все мысли. Он мог лишь сжимать на груди любимое существо в страстном стремлении передать ему свою силу, надежду ... Не говоря больше ни слова, все так же обнявшись и больше, чем трепещущими руками, связанные общей скорбью, они казались повторением человеческой пары тех далеких времен, когда страх, а не любовь привязывал женщину к мужчине.
      Постепенно Джованна совладала со своими слезами.
      - До сих пор я плакала только от восхищения, - сказала она, и он почувствовал в ее словах упрек.
      - Я не знаю, поняла ли ты слова Парпарии и в самом ли деле он сказал тебе все, - произнес он наконец. - Я... Мы не Олоферны. Мы ценим каждый камень, обработанный человеком, каждую его мысль. Мы хотим нести дальше его свершения и его идеи. Ни один из нас не хочет разрушать ...
      - Но это случится, Витторио, хотите вы того или нет!
      - Не случится, Джованна. Ты видела, как мы любим Помпею ... Поняв, какая пропасть готова разверзнуться между нами и всем, что мы любим, мы придумали выход.
      Она слушала его с болезненным напряжением, всей душой стремясь поверить.
      - Какой может быть выход из безвыходного положения?
      Улыбка осветила лицо мужчины, когда он произнес, казалось бы, без всякой связи: - Ты даже не понимаешь, как я люблю тебя, Джованна ...
      Они сидели на диване, видевшем их первые объятия.
      Услышав слова, говорящие лишь о ней, сводящие все к размерам ее собственной любви, Джованна почувствовала, как ее собственная боль отрывается от великой боли, мучившей ее до сих пор.
      - Ты говоришь о любви? Но что значит для тебя это слово? ... Ведь ты уже столько раз любил до меня. Ты любил, когда я была девочкой, игравшей на аллеях парка, и будешь любить, когда я буду бессильной старухой, когда меня больше не будет!
      - Тебе трудно это понять, Джованна ...
      - Потому что в моем распоряжении нет вечности? Да, моя любовь не боится жертвы.
      - Жертвы?!-повторил Витторио. И, качая головой, заговорил тихо, почти шепотом. В один прекрасный день, - в любой день, когда угодно - я могу остаться один. Через год, через двадцать лет, через минуту. Один... Вот этими пальцами я закрою глаза любимого существа, закрою навеки. И буду жить дальше, и буду вечно видеть свои пальцы...
      Джованне захотелось спросить его, сколько раз ему уже приходилось закрывать глаза любимого существа, но она почувствовала, что совсем не рвется услышать ответ. Она представила себе обратную ситуацию, и с быстротой молнии перед ней промелькнула картина того, как она присутствует при смерти Витторио. Она пережила невозможность помочь ему, удержать его на краю пропасти, в которую он соскальзывал медленно и непреклонно, навсегда уходя от нее, от ее ненужно сильных, тщетно протягиваемых к нему рук. Она пережила вдвое более страшную агонию человека, который остается в живых, который обречен пережить любимое существо, пережила смерть и любовь, раненную смертью, но обреченную на бессмертие и вечные воспоминания. Она увидела свои пальцы, по-прежнему готовые хватать, щупать, чувствовать, пальцы, которыми она закрыла глаза Витторио. И уверенность в том, что умрет она, даровала ей эгоистическое успокоение, граничащее с радостью. В этот момент Витторио взял ее за руку и, чувствуя, как ее охватывает сострадание и стыд, она поднялась до понимания того, что было ей недоступно.
      - Вот моя жертва, - сказал Витторио, читая у нее в сердце.
      - Вот почему я сказал о том, как люблю тебя... У некоторых из нас есть время... мужчины и женщины, для которых будущее - это огромная река, по которой они путешествуют вместе. Но я не мог допустить, чтобы время утекало у меня между пальцев ...
      - Говори, Витторио, - попросила она.
      И опустила голову на его колени. Рука Витторио гладила ее волосы.
      - Я бился дни и ночи, но выхода не было. По правде сказать, я и прежде задумывался о том, что мы должны сделать, чтобы не слишком отойти от цивилизации, рожденной на Земле. Я работал в Африке, в Южной Америке... Мы время от времени переселяемся, ты понимаешь: трудно работать в одном и том же городе, среди людей, которые стареют, умирают и только ты один... Я уж не говорю о трагедии расставания с друзьями...
      - С возлюбленными, - добавила Джованна.
      Она еще не могла забыть. Не могла простить. Но теперь она понимала, и все, что раньше было болью, улеглось, как чуткий осадок, по которому лишь время от времени пробегала тревожная волна...
      - И тогда, чтобы не порождать всевозможных домыслов, ты просто меняешься, получаешь новое социальное положение. Так я попал в Рим ... и встретил тебя.
      Рука Витторио перестала гладить ее волосы и сжалась, передав ей всю его любовь, все волнение, которое он испытал, обнаружив, что женщина, вьшесенная им из охваченного пламенем зала, становится средоточием всех его мыслей, ограничивая их коротким периодом одной земной жизни.
      - Теперь речь шла уже не только о человечестве, от которого мы отошли бы еще через какой-то неопределенный промежуток времени, но и о нашей любви.
      Для нее последний срок уже не был таким неопределенным ...
      Полная доверия, Джованна ждала. Каждое слово Витторио было доказательством его любви и, еще не до конца понимая себя, она чувствовала, как ее охватывает новое для нее чувство гордости. Не благодаря ли ей человечество будет жить, понесет дальше свои мечты и надежды? Ради Джованны Олоферн спасет обреченных. По сути, Парпария был прав, когда на площади древней Помпеи говорил об ангелах. Ей показалось странным, что она может так спокойно слушать рассуждения, отправной точкой которых является ее собственная смерть.
      - И вдруг все стало просто, - говорил Витторио. - Человечество стремится познать Космос. И если временно оно от этого отказалось, если оно отложило исследования Галактики, то сделало это только из-за ограниченности человеческой жизни. Но корабль, руководимый бессмертными, способен блуждать в пространстве бесконечно, открывая все, что скрыто от смертных. Так родился "Проект "Дж."... Сейчас, когда нас еще мало, один корабль сможет вместить нас всех. Конечно, никто не узнает, что экипаж будет состоять из бессмертных. Мы будем поддерживать связь с Землей, передавать полученную информацию и... и стихи, которые ты напишешь, - быстро добавил он.
      Джованна подняла голову.
      - Уехать навсегда? - воскликнула она, не веря своим ушам.
      - Почему навсегда? Мы вернемся, когда ты... станешь практически бессмертной, как и мы.
      - Сокращение временя, - бледнея, шепнула Джованна.
      - И да и нет. Объявленная нами цель опыта заключается в проверке теории относительности. Никто не удивится, что мы останемся молодыми... Но на самом деле мы будем изучать влияние излучений. Космические зоны, пересеченные кораблями, на бортах которых появился Homo Eternus, нам известны... И кто знает, не окажет ли длительное воздействие излучения на взрослый организм такое же влияние, какое оно оказало на детей, рожденных под его влиянием?
      Парпария считает это возможным.. И тогда вместо предполагаемой опасности мы станем носителями организованной мутации рода. Понимаешь? Через нас, через тебя человечество добьется вечной молодости, мы будем новыми Прометеями, которые принесут на Землю искру бессмертия!
      Джованна еще никогда не видела его таким красивым.
      - И вдруг все стало просто... - повторила она его слова. Ее охватила безграничная радость, и она вновь почувствовала потребность оттянуть, задержать на минуту осознание того факта, что все, мучившее ее в последнее время, устранено. Еще полная удивления, она пробормотала: - И ты хочешь сказать, что все, все люди? ...
      - Да, Джованна. После тебя - все.
      "Если опыт окажется удачным..." Но в ее сердце больше не было сомнений. "Парпария считает это возможным". Она вдруг почувствовала себя легкой и полной жизни, которая навсегда, член за членом, завоевывала ее тело. Ей показалось, что на ее языке появился какойто необычайный вкус, и она удивленно произнесла: "Вкус счастья..." Долго сдерживаемое, чтобы не сразу же, на месте проявить всю свою силу, счастье ее ошеломило. Сильная волна ударила в грудь и прервала дыхание. Она представила себе множество кораблей, которые несут людей в зоны излучения, чтобы подвергнуть странной благотворной операции - так же, как сейчас поезда везут их на пляжи Земли. Новое человечество, которое ничему не угрожало и несло все вперед.
      - Поэтому ты обещал, что мои стихи будут жить вечно? Оказывается, Витторио имел в виду не то, что он будет слушать их и тогда, когда она уже давно превратится в прах. И не только то, что она, быть может, не умрет. Уже тогда, в ту ночь, когда они встретились с биологом, он ясно видел "Проект Дж.". Но почему?
      Почему именно она оказалась достойной того, чтобы поднять человечество на высшую ступень - ступень бессмертия? Чем заслужила она возможность преодолеть жребий всех поэтов, не знающих своих будущих читателей, а нередко - и судьбы своих произведений?
      Сколько писателей воображало, что они воздвигли себе памятник! Гораций, Шекспир или Пушкин упоминаются в связи с этим лишь потому, что их памятники выстояли. Статуи других опрокинуты, погребены под землей. Но всех их вдохновляла та же вера.
      - Почему? - спросила она вслух.
      - Ты имеешь в виду название проекта? - спросил Витторио, не понимая. "Дж." - от Джованны. Джованна, почему ты плачешь?
      - Я не плачу, - сказала Джованна.