Владыки Рима - Битва за Рим

– Ничего, – рассердился Цепион, – ты постараешься опять им заинтересоваться. Мужчины нашей семьи славятся воздержанием и высокой моралью, мы не спим ни с кем, кроме наших жен. – Реплика эта прозвучала до смешного напыщенно, словно была заучена наизусть.

Соитие их можно было назвать успешным только условно; несмотря на ненасытность Цепиона, Ливия Друза оставалась холодной и апатичной; страшным оскорблением для мужа стало то, что его последнее по счету достижение ознаменовалось ее храпом: она умудрилась уснуть! Он грубо тряхнул ее.

– Откуда у нас возьмется еще один сын? – крикнул он, больно хватая ее за плечи.

– Я больше не хочу детей, – пробормотала она.

– Если ты не поостережешься, – мычал он, приближаясь к кульминации, – я с тобой разведусь.

– Если развод будет означать, что я могу и дальше жить в Тускуле, – ответила она, не обращая внимания на его стоны, – то я не стану возражать. Ненавижу Рим. И вот это ненавижу. – Она выскользнула из-под него. – Теперь я могу спать?

Он был слишком утомлен, чтобы продолжать препирательства, но с утра, едва проснувшись, возобновил прерванный разговор, причем со злостью.

– Я твой муж, – завел он, стоило ей встать, – и ожидаю от тебя, жена, соответствующего поведения.

– Я же сказала: все это мне больше не интересно, – резко ответила она. – Если это тебя не устраивает, Квинт Сервилий, то предлагаю тебе развестись со мной.

До Цепиона дошло, что она жаждет развода, хотя мысль о ее неверности его пока не посещала.

– Никакого развода, жена.

– Тебе известно, что я сама могу с тобой развестись.

– Сомневаюсь, чтобы твой брат согласился на это. Впрочем, это неважно. Развода не будет – и точка. А интерес будет – у меня.

Он схватил свой кожаный ремень и сложил его вдвое. Ливия Друза непонимающе уставилась на него.

– Перестань паясничать! Я не ребенок.

– Ведешь ты себя именно как ребенок.

– Ты не посмеешь ко мне притронуться!

Вместо ответа он заломил ей руку за спину, одновременно задрав ее ночную рубашку. Ремень начал звонко хлестать по ягодицам и бедрам. Сперва Ливия Друза дергалась, пытаясь освободиться, но потом ей стало ясно, что он способен сломать ей руку. С каждым ударом боль делалась все нестерпимее, прожигая ее насквозь, как огнем; сначала она всхлипывала, потом разрыдалась, потом ей стало страшно. Когда она рухнула на колени и попыталась спрятать лицо в ладонях, он схватил ремень обеими руками и стал хлестать ее согбенное тело, не помня себя от злобы.

Ее крики доставляли ему наслаждение; он совсем сорвал с нее сорочку и лупцевал до тех пор, пока его руки не обвисли в изнеможении. Отпихнув ногой упавший на пол ремень, Цепион накрутил на руку волосы жены, рывком поставил ее на ноги и подтолкнул к душной нише, где стояла кровать, издававшая после бурной ночи настоящее зловоние.

– А вот теперь поглядим! – прохрипел он, придерживая рукой готовое к использованию орудие любви, ставшее сейчас орудием истязания. – Лучше смирись, жена, иначе получишь еще! – С этими словами он вскарабкался на нее, искренне полагая, что ее дрожь, колотящие его по спине кулаки и сдавленные крики свидетельствуют о небывалом наслаждении.

Звуки, доносившиеся из покоев Цепиона, были услышаны многими. Прокравшаяся вдоль колоннады Сервилия, желавшая узнать, проснулся ли ее любимый папочка, ничего не упустила; то же относилось и ко многим слугам. Зато Друз и Сервилия ничего не слышали и не понимали; никто не знал, как поставить их в известность.

Служанка, помогавшая Ливии Друзе принимать ванну, расписывала, спустившись в подвал к рабам, причиненные хозяйке увечья; при этом лицо ее было искажено страхом.

– Огромные кровавые рубцы! – причитала она, обращаясь к управляющему Кратиппу. – Они до сих пор кровоточат! Вся постель забрызгана кровью! Бедняжка, бедняжка…

Кратипп рыдал в одиночестве, не зная, чем помочь; слезы проливал не он один, ибо среди слуг многие знали Ливию Друзу с раннего детства, всегда жалели ее и заботились о ней. Стоило старикам увидеть ее утром, как глаза их снова увлажнились: она передвигалась со скоростью улитки и выглядела так, словно мечтала о смерти. Однако Цепион был хитер; даже в гневе он проявил осмотрительность: на руках, ногах, шее и лице у жены не оказалось ни единой отметины.

Положение оставалось неизменным на протяжении двух месяцев, разве что избиения, которым примерно раз в пять дней продолжал подвергать жену Цепион, отличались теперь некоторым разнообразием: он уделял внимание каждый раз новым участкам ее тела, позволяя другим заживать. Это оказывало на него огромное воздействие в смысле любовной неистовости. Недурным было и ощущение своей власти; наконец-то он понял всю притягательность старинных нравов, прелесть положения pater familias и подлинное предназначение женщины.

Ливия Друза ни с кем не откровенничала, даже со служанкой, присутствовавшей при ее омовениях, и сама лечила свои раны. Ранее не свойственная ей хмурая молчаливость была замечена Друзом и его женой, вызывая у них беспокойство. Однако им не оставалось ничего другого, кроме как объяснять происходящее возвращением Ливии в Рим, хотя Друз, не забывший, как сестра противилась браку с Цепионом, задавал себе вопрос, не присутствием ли Цепиона объясняется ее шаркающая походка, изможденный вид и непробиваемое спокойствие.

В душе Ливии Друзы не осталось ничего, кроме физических страданий, которые причиняли ей избиения и последующие постельные утехи мужа. Она была готова считать это карой; кроме того, телесная боль делала не столь нестерпимой разлуку с ее возлюбленным Катоном. К тому же, размышляла она, боги сжалились над ней, и она выкинула трехмесячный плод, который Цепион уж никак не мог бы счесть своим произведением. Нежданное возвращение Цепиона стало для нее достаточным потрясением, чтобы она успела испугаться еще и этой трудности; она вспомнила о ней только тогда, когда трудность исчезла. Да, так и есть; боги к ней милостивы. Рано или поздно ее постигнет смерть – ведь когда-нибудь муж забудет вовремя прервать пытку. Смерть же была во сто крат предпочтительнее жизни с Квинтом Сервилием Цепионом.

Вся атмосфера в доме была теперь иной, и уж это-то не могло пройти мимо внимания Друза; при этом он знал, что лучше бы ему уделять больше внимания беременности его жены – неожиданному, счастливому подарку, на который они перестали было надеяться. Уныние, овладевшее домом, беспокоило и Сервилию. В чем же причина? Неужто одна-единственная несчастная жена может распространять вокруг себя столь кромешный мрак? Даже слуги самого Друза впали в безмолвие. Обычно их шумная суета вызывала у хозяина некоторое раздражение. Он с детства привык просыпаться в неурочный час от бурных всплесков жизнерадостности, доносившихся из помещений под атрием. Теперь же все это кануло в прошлое. Слуги пробирались по дому с вытянувшимися физиономиями, ограничивались односложными ответами на любые вопросы и с удвоенным усердием боролись с пылью и мусором, словно дружно решили заморить себя работой или подхватили бессонницу. Кратипп, всегда казавшийся непоколебимой скалой, и тот был теперь не таким, как прежде.

Как-то раз под конец года Друз рано утром схватил Кратиппа за руку, прежде чем тот успел дать привратнику распоряжение впускать собравшихся на улице клиентов.

– Подожди-ка, – сказал Друз, подталкивая управляющего к своему кабинету. – Мне надо с тобой поговорить.

Однако, даже тщательно заперев все двери, дабы обезопасить себя от незваных гостей, Друз не смог вымолвить нужного слова. Он принялся расхаживать по комнате; Кратипп стоял как каменный, уставившись в пол. Наконец Друз взял себя в руки и уперся взглядом в слугу.

– Что происходит, Кратипп? – Он потрепал его по плечу. – Уж не обидел ли я тебя? Почему мои слуги сделались так несчастны? Уж не допустил ли я ненароком какого просчета? Если так, то очень прошу открыть мне глаза. Я не допущу, чтобы хотя бы один из моих рабов был недоволен жизнью из-за моего обращения или из-за обид, наносимых кем-то из членов моей семьи. Но тяжелее всего мне видеть в унынии тебя! Без тебя этот дом вообще рухнет!

К ужасу хозяина, Кратипп залился слезами; некоторое время Друз терялся в догадках, как ему поступить, но потом поддался порыву и уселся вместе с управляющим на ложе, гладя его по вздрагивающему плечу и утирая платком его лицо. Однако чем добрее был Друз, тем горше делались рыдания Кратиппа. Теперь уже сам Друз был близок к слезам; он принес вина, заставил Кратиппа выпить немного и еще долго возился с ним, как любящая нянька, прежде чем тот немного успокоился.

– О, Марк Ливий, какое бремя ты снимаешь с моей души!

– Что ты имеешь в виду, Кратипп?

– Порку!

– Порку?!

– Она старается кричать так, чтобы никто не слышал! – Кратипп снова разрыдался.

– Ты говоришь о моей сестре? – повысил голос Друз.

– Да.

Сердце Друза заколотилось как бешеное, лицо налилось кровью, руки заходили ходуном.

– Рассказывай! Именем богов призываю тебя открыть мне всю правду!

– Квинт Сервилий… Он ее прибьет.

Теперь дрожь била Друза нестерпимо; он стал задыхаться.

– Муж моей сестры бьет ее?

– Да, господин! – Управляющий из последних сил старался совладать с собой. – Я знаю, что не мое дело вмешиваться, и, клянусь, я не стал бы этого делать! Но ты был так добр, так внимателен ко мне, что я… я…

– Успокойся, Кратипп, я не сержусь на тебя, – ровным голосом проговорил Друз. – Наоборот, я бесконечно благодарен тебе за это признание. – Он встал и помог подняться Кратиппу. – Ступай к привратнику и вели ему извиниться за меня перед моими клиентами. Сегодня я их не приму, потому что у меня будут другие дела. Теперь слушай: передай моей жене, чтобы она отправилась в детскую и оставалась там с детьми, поскольку мне придется отослать всех слуг в подвал, где они станут выполнять одно мое поручение. Ты уж проследи, чтобы все ушли к себе, а потом и сам уходи. Но прежде выполни последнюю просьбу: скажи Квинту Сервилию и моей сестре, что я жду их у себя в кабинете.

Оставшись в одиночестве, Друз постарался сладить с дрожью во всем теле и с небывалым гневом. Вдруг Кратипп преувеличивает? Вполне возможно, что дело зашло не так далеко, как воображают слуги…

Однако ему оказалось достаточно одного-единственного взгляда на Ливию Друзу, чтобы понять, что преувеличением здесь и не пахнет. Она вошла в кабинет первой, и он сразу увидел, как ей больно, как она удручена, как велик ее страх, как бездонно ее несчастье. От нее веяло кладбищенским холодом. За ней следом появился Цепион – этот был скорее заинтригован, нежели насторожен.

Друз принял их стоя и не предложил сесть. Вместо этого, впившись в шурина полным ненависти взглядом, он сразу приступил к сути дела:

– До моего сведения дошло, Квинт Сервилий, что ты подвергаешь мою сестру телесным истязаниям.

Ливия Друза испустила стон, Цепион же ответил с гневным презрением:

– То, как я поступаю со своей женой, Марк Ливий, касается меня одного, и никого больше.

– Не согласен, – произнес Друз как можно спокойнее. – Твоя жена мне сестра, она – член большой и могущественной семьи. Никто в этом доме не поднимал на нее руку до ее замужества. Я не позволю избивать ее ни тебе, ни кому-либо еще.

– Она моя жена. Это значит, что она подчиняется моей воле, а не твоей, Марк Ливий! Я буду поступать с ней так, как захочу.

– Ты связан с Ливией Друзой узами брака, – произнес Друз с каменеющим лицом. – Я же связан с ней кровными узами, что намного важнее. Я не позволю тебе избивать мою сестру!

– Ты сам сказал, что не хочешь знать, каким методом я стану учить ее порядку. Тогда ты был прав: это действительно не твоя забота.

– Избиение жены не может пройти незамеченным. Это – недопустимая низость! – Друз перевел взгляд на сестру. – Прошу тебя, сними одежду, Ливия Друза. Я хочу знать, что натворил этот истязатель.

– Не смей, жена! – взревел Цепион, наливаясь праведным гневом. – Обнажаться перед мужчиной, не являющимся твоим мужем? Не смей!

– Сними одежду, Ливия Друза, – повторил Друз.

Ливия Друза не шевелилась и не размыкала уст.

– Сестрица, послушайся меня, – ласково сказал Друз, сделав шаг в ее сторону. – Я должен увидеть это.

Стоило ему обнять ее, как она вскрикнула и отпрянула; тогда он, стараясь не причинять ей боли, спустил одежду с ее плеч.

У Цепиона не хватило храбрости, чтобы не позволить Друзу исполнить задуманное. Мужчины увидели грудь Ливии Друзы и покрывающие ее старые рубцы, лиловые и ядовито-желтые. Друз развязал ее пояс, и одежда соскользнула к ее ногам. В последний раз супруг занимался ее бедрами: они раздулись и были густо усеяны ссадинами и синяками. Друз нежно помог сестре одеться; подняв ее безжизненные руки, он заставил ее поддержать ткань на плечах. Потом он повернулся к Цепиону и произнес, подавляя гнев:

– Вон из моего дома!

– Жена – моя собственность, – ответил Цепион. – Закон позволяет мне обращаться с ней так, как я сочту необходимым. Мне дозволено даже убить ее.

– Твоя жена – моя сестра, и я не позволю издеваться над представительницей моего рода, как не позволю обращаться таким подлым образом с последним безмозглым животным из своего хлева. Ступай вон из моего дома!

– Если я уйду, уйдет и она! – гаркнул Цепион.

– Она останется со мной. Убирайся, истязатель жены!

Но тут из-за их спин раздался пронзительный голосок, наполненный лютой ненавистью:

– Она это заслужила! Заслужила! – Маленькая Сервилия бросилась к отцу и заглянула ему в глаза. – Не бить ее надо, отец, а убить!

– Ступай в детскую, Сервилия, – устало произнес Друз.

Однако девочка цеплялась за отцовскую руку и бросала Друзу недетский вызов, расставив ноги и сверкая глазами.

– Она заслуживает, чтобы ее убили! – надрывалась девочка. – Я знаю, почему ей нравилось жить в Тускуле! Я знаю, чем она там занималась! Я знаю, почему мальчик родился рыженьким!

Цепион отпихнул ее руку, словно обжегшись. С его глаз начинала сползать пелена.

– То есть как, Сервилия? – Он немилосердно тряхнул дочь. – Продолжай, девочка, говори, что у тебя на уме!

– У нее был любовник – я знаю, что значит «любовник»! – выкрикнула девочка, скаля зубы. – У моей мамы был любовник. Рыжий! Они встречались каждое утро в доме, в его имении. Я знаю – я ходила за ней по пятам! Я видела, что они делали в постели. И знаю, как его зовут. Марк Порций Катон Салониан, потомок раба! Я знаю, я спрашивала тетю Сервилию. – Она воззрилась на отца, и ненависть сменилась на ее личике бесконечным обожанием. – Папочка, если ты не убьешь ее, то просто оставь ее здесь. Она тебе не пара. Она не заслуживает тебя! Кто она такая, в конце концов? Всего лишь плебейка, не то что мы с тобой, настоящие патриции! Если ты оставишь ее здесь, я буду ухаживать за тобой, обещаю!

Друз и Цепион превратились в каменные глыбы, зато Ливия Друза наконец-то ожила. Запахнув одежду и затянув пояс, она повернулась к дочери.

– Маленькая, все обстоит совсем не так, как тебе кажется, – ласково произнесла она и попыталась погладить дочь по щеке.

Однако рука ее была немилосердно отброшена. Сервилия прижалась к отцу:

– Я сама знаю, как все обстоит. Обойдусь без твоих поучений! Ты опозорила наше имя – имя моего отца! Ты заслуживаешь смерти! А этот мальчишка – не сын моему отцу.

– Маленький Квинт – сын твоего отца, – твердила Ливия Друза. – Он твой брат.

– Нет, он пошел в рыжего мужчину, он – потомок раба! – Маленькая Сервилия ухватилась за тунику Цепиона. – Папочка, пожалуйста, забери меня отсюда!

Вместо ответа Цепион оттолкнул ребенка, да так сильно, что девочка не удержалась на ногах.

– Каким же я был болваном! – негромко проговорил он. – Девчонка права, ты заслуживаешь смерти. Жаль, что я не орудовал ремнем чаще и сильнее.

Стиснув кулаки, он вылетел из комнаты, преследуемый дочерью, которая звала его, просила подождать и дрожала от горьких рыданий.

Друз с сестрой остались одни.

Ноги у Марка Ливия подкосились, он тяжело опустился в кресло. Ливия Друза, его единственная сестра, – прелюбодейка… Лишь сейчас он понял, как она ему дорога: ее беда оказалась и его бедой, он ощущал на себе несмываемую вину.

– Это я виноват, – проговорил он, кривя губы.

Она опустилась на ложе.

– Полно! Кроме меня самой, тут некого винить.

– Так это правда? У тебя есть любовник?

– Был. Первый и последний. Я не виделась с ним и ничего о нем не знаю с тех пор, как покинула Тускул.

– Но Цепион мучал тебя не из-за этого.

– Нет.

– Тогда из-за чего?

– После Марка Порция я уже не могла притворяться, – призналась Ливия Друза. – Мое безразличие злило его, и он стал меня бить. А потом он обнаружил, что ему нравится избивать меня, что это его… возбуждает.

Глядя на Друза, можно было подумать, что его вот-вот вырвет; воздев руки, он беспомощно взмахнул ими.

– О боги, в каком мире нам приходится жить! – выкрикнул он. – Я причинил тебе страшное зло, Ливия Друза.

Она присела в кресло для клиентов.

– Ты действовал в меру своих возможностей, – мягко ответила она. – Поверь, Марк Ливий, я поняла это уже много лет назад. С тех пор твоя доброта заставила меня полюбить тебя и Сервилию.

– Моя жена! – спохватился Друз. – Как все это отразится на ней?

– Ее не должна касаться эта грязь, – сказала Ливия Друза. – Она беременна, ей покойно, и нам нельзя ее расстраивать.

Друз вскочил.

– Оставайся здесь, – велел он сестре, направляясь к двери. – Я должен проследить, чтобы братец не сболтнул ей ничего, что могло бы ее удручить. Выпей вина. Я скоро.

Но Цепион даже не вспомнил о существовании сестры. Из кабинета Друза он бросился прямиком к себе в покои. Дочь рыдала и цеплялась за его пояс, пока он не отвесил ей пощечину и не запер у себя в спальне. Там, в углу, Друз и нашел ее, по-прежнему всхлипывающую.

Слуги уже приступили к своим обязанностям, поэтому Друз мог отвести ее в детскую, где к стене жалась перепуганная нянька.

– Успокойся, Сервилия! Сейчас Стратоника вымоет тебе личико и накормит тебя завтраком.

– Я хочу к моему папе!

– Твой отец покинул мой дом, дитя мое, но не отчаивайся: я уверен, что он, разделавшись с делами, пошлет за тобой.

Утешая девочку. Друз сам не знал, испытывает ли он к ней неприязнь за выложенную правду или склонен благодарить ее за это. Сервилия мигом просияла.

– Обязательно пошлет! – воскликнула она, проходя с дядей под колоннадой.

– Ступай к Стратонике, – напутствовал ее Друз и твердо присовокупил: – Постарайся не болтать языком, Сервилия! Ради твоей тети и отца – да, отца! – ты не должна проронить ни словечка о том, что стряслось здесь этим утром.

– Как же это может ему повредить? Он – жертва!

– Никакой мужчина не одобрит такого ущемления своей гордости. Поверь моему слову, твой отец не скажет тебе спасибо, если ты проболтаешься.

Полная противоречивых чувств, Сервилия удалилась с нянькой. Друз отправился к жене и рассказал ей ровно столько, сколько, по его разумению, ей было невредно узнать. К его удивлению, она приняла новость спокойно.

– Я рада, что мы наконец-то знаем, что происходит, – проговорила она, колыхая огромным бутоном – своим животом. – Бедняжка Ливия Друза! Боюсь, Марк Ливий, что мой брат заслуживает все меньше любви, даже моей. С возрастом он делается все менее сговорчивым. Между прочим, я вспоминаю, что еще в детстве ему нравилось терзать детей рабов.

Дальше путь Друза лежал назад, к сестре, которая по-прежнему сидела в кресле для клиентов, судя по всему, взяв себя в руки. Он присел с ней рядом.

– Ну и утро! Разве я знал, к чему мне суждено прикоснуться, когда спрашивал Кратиппа, почему он и остальные слуги так удручены?..

– А они были удручены? – удивленно подняла голову Ливия Друза.

– Да. Из-за тебя, милая. Они слышали, как Цепион бьет тебя. Не забывай, что они знают тебя с твоих первых шажков. Они в тебе души не чают, Ливия Друза.

– Как приятно! А я и не знала!

– Должен признаться, что это стало откровением и для меня. О боги, как я был туп! Теперь мне остается только сожалеть о происшедшем.

– Не стоит, – вздохнула она. – Он забрал Сервилию?

– Нет, – скривился Друз. – Он запер ее в вашей комнате.

– Бедненькая! Она его боготворит!

– Это я вижу. Но не понимаю.

– Что будет дальше, Марк Ливий?

Он пожал плечами.

– Честно говоря, понятия не имею! Наверное, самое правильное для всех нас – это вести себя как ни в чем не бывало и дождаться вестей от… – Он чуть было не произнес «Цепиона», но вовремя спохватился и заставил себя использовать вежливое обозначение: – Квинта Сервилия.

– А если он со мной разведется – что он, по всей видимости, и сделает?

– Это будет означать, что ты от него благополучно отделалась.

Наконец-то Ливия Друза смогла затронуть по-настоящему волнующую ее тему:

– А Марк Порций Катон? – порывисто спросила она.

– Наверное, этот человек для тебя очень важен?

– Да, важен.

– Мальчик – его сын?

Сколько раз она мысленно репетировала этот разговор! Что она скажет, когда кто-нибудь из родственников удивится цвету волос ребенка или его все более явному сходству с Марком Порцией Катоном? Она пришла к выводу, что Цепион должен хоть чем-то отплатить ей за годы безропотной покорности и примерного поведения, не говоря уже об истязаниях. Пока у ее сына было имя. Если она объявит, что его отцом является Катон, он это имя утратит, а поскольку родился он под этим именем, то на нем всю жизнь будет стоять пятно незаконнорожденности. Дата рождения ребенка говорила о том, что Цепион вполне мог быть его отцом. Никто, кроме нее, не знал, что Цепион никак не мог им быть.

– Нет, Марк Ливий, мой сын – ребенок Квинта Сервилия, – твердо ответила она. – Моя связь с Марком Порцием началась уже после того, как я узнала, что беременна.

– Тогда остается только сожалеть, что он рыжеволос, – сказал Друз без всякого выражения на лице.

Ливия Друза заставила себя улыбнуться.

– Ты никогда не замечал, какие шутки проделывает с нами, смертными, Фортуна? С тех пор как она свела меня с Марком Порцием, у меня появилось ощущение, что она задумала хитрую игру. Поэтому, когда Квинт родился рыжеволосым, я совершенно не удивилась, хотя неудивительно и то, что мне никто не верит.

– Я поддержу тебя, сестра, – молвил Друз. – Невзирая на любые препятствия, я теперь буду оказывать тебе всю помощь, на какую только окажусь способен.

На глазах Ливии Друзы показались слезы.

– О, Марк Ливий, как я тебе благодарна!

– Это самое меньшее, что я могу сделать, чтобы искупить причиненное тебе зло. – Он откашлялся. – Что до Сервилии, можешь не сомневаться, что она будет за меня, а следовательно, и за тебя.

Под вечер того же дня Цепион прислал уведомление о разводе, к которому прилагалось личное письмо Друзу, каковое адресат не стал держать в тайне.

– Хочешь знать, что пишет этот клоп? – спросил он сестру.

К этому часу ее успели осмотреть несколько лекарей, дружно прописавших ей постельный режим. Она лежала на животе, пока двое подручных лекаря заклеивали ей спину от самых плеч и ноги до лодыжек пластырями. Ливии было нелегко повернуться к брату, но она, рискуя вывихнуть шею, ухитрилась скосить на него глаза.

– Что же?

– Во-первых, он отказывается признавать своими всех троих детей! Во-вторых, не собирается возвращать твое приданое. В-третьих, обвиняет тебя в неоднократных изменах. Он также не намерен возмещать расходы, понесенные мною за семь с лишним лет проживания его семьи под моей крышей: основанием для всего этого служит то, что ты якобы никогда не была его женой, а ваши дети рождены от других мужчин.

Ливия Друза уронила голову на подушку.

– Ecastor! Скажи, Марк Ливий, как он может поступать так безжалостно с собственными дочерьми? Ладно еще маленький Квинт, но Сервилия и Лилла? Сервилия этого не переживет!

– Подожди, это еще не все! – воскликнул Друз, размахивая письмом. – Он также намерен внести изменения в свое завещание с целью лишить детей наследства. И после этого у него еще хватает наглости требовать у меня назад «его» кольцо! Его кольцо!

Ливия Друза знала, о каком кольце идет речь. То была фамильная драгоценность, принадлежавшая их отцу, который, в свою очередь, получил ее от своего отца; предание гласило, что это было кольцо-печатка самого Александра Великого. С тех пор как Квинт Сервилий Цепион и Марк Ливий Друз подружились, будучи еще мальчишками, Цепион страстно желал стать обладателем кольца: у него на глазах оно было снято с пальца умершего Друза-цензора и надето на палец теперешнего Друза. Отправляясь в Смирну и в Италийскую Галлию, он упросил Друза дать ему это кольцо как талисман. Друзу не хотелось расставаться с кольцом, но потом, устыдившись, он все же сдался. Стоило Цепиону вернуться, как Друз потребовал кольцо назад. Сначала Цепион искал причину, которая позволила бы ему оставить кольцо себе, однако, не найдя таковой, подчинился, сказав с деланным смехом: «Ладно уж! Но когда я уеду опять, придется тебе, Марк Ливий, снова дать мне его в дорогу – оно приносит счастье!»

– Да как он смеет! – негодовал Друз, хватаясь за окольцованный мизинец, словно Цепион мог вынырнуть у него из-под локтя и завладеть драгоценностью, благо что она и на мизинце сидела не слишком свободно: Александр Великий был мужчина мелкий.

– Не обращай внимания, Марк Ливий! – успокаивала Ливия Друза брата, не сводя с него глаз. – Но что будет с моими детьми? Может ли он исполнить свою угрозу?

– Сперва ему придется иметь дело со мной, – мрачно отозвался Друз. – Тебе он тоже прислал письмо?

– Нет, только уведомление о разводе.

– Тогда отдыхай и ни о чем не тревожься, сестренка.

– Что сказать детям?

– Ничего не говори, пока я не разберусь с их папашей.

Возвратившись в кабинет, Марк Ливий Друз выбрал свиток из наилучшего пергамента из самого Пергама (ему хотелось, чтобы его ответ пребыл в веках) и написал:

Разумеется, ты, Квинт Сервилий, волен отказать в отцовстве троим своим детям. Однако я волен поклясться, что они – твое потомство, что и сделаю в суде, если до этого дойдет. Ты ел мой хлеб и пил мое вино с месяца апреля того года, когда Гай Марий был в третий раз избран консулом, и продолжалось это до тех пор, пока ты не отбыл в дальние края два года без одного месяца тому назад; я и тогда продолжал кормить и одевать твоих детей и твою жену и предоставлять им приют. Попробуй найти доказательства неверности тебе со стороны моей сестры за те годы, что вы вместе прожили в этом доме! Достаточно взглянуть на дату рождения твоего сына, чтобы понять, что и он зачат в моем доме.

Настоятельно советую тебе оставить намерение лишить наследства троих твоих детей. Если ты не изменишь своего решения, я подам на тебя в суд от имени твоих детей. Выступая перед присяжными, я не стану скрывать имеющихся у меня сведений о золоте Толозы и местонахождения крупных денежных сумм, которые ты снял со счетов в Смирне и вложил в банкирские дома, недвижимость и торговые предприятия на западном побережье Внутреннего моря – предприятия, запрещенные сенаторам. Среди свидетелей, к которым я буду вынужден обратиться, будут известные римские врачи, способные единодушно подтвердить тяжесть увечий, нанесенных тобою моей сестре. Далее, я не постою за тем, чтобы вызвать в суд в качестве свидетелей саму сестру, а также слугу, имеющего уши.

Что касается приданого сестры и сотен тысяч сестерциев, которые ты должен мне за содержание твоей семьи, то я не стану пачкать рук, требуя от тебя их возмещения. Оставь деньги себе. Они все равно не пойдут тебе на пользу.

Наконец, о моем кольце. Его принадлежность семье Ливиев в качестве фамильной реликвии настолько широко известна, что ты поступил бы разумно, если бы отказался от попыток присвоить его себе.

Письмо было запечатано и вручено слуге для немедленной доставки в новую берлогу Цепиона – дом Луция Марция Филиппа. Оттуда слугу выпроводили пинками, и, прихромав назад, он доложил Друзу, что ответа не будет. Снисходительно улыбаясь, Друз одарил пострадавшего десятью денариями, после чего уселся в кресло, зажмурился и стал с наслаждением представлять себе, как разъярен Цепион. Друз знал, что никакого суда не будет. Независимо от того, кто в действительности является отцом маленького Квинта, официально он будет считаться сыном Цепиона. Наследник золота Толозы! Друз расплылся в улыбке, поймав себя на страстном желании, чтобы маленький Квинт оказался длинношеим, большеносым, рыжеголовым кукушонком в гнезде Сервилиев Цепионов. Это станет отличным возмездием для истязателя жены!

Друз вызвал свою племянницу Сервилию из детской в сад. Раньше он почти не замечал ее, разве что улыбался ей, проходя мимо, гладил по голове, делал подарки и походя недоумевал, почему эта крошка такая неулыбчивая. Как Цепион мог отказаться от нее? Ведь она – вылитый отец! Такая же мстительная и сварливая. Друз придерживался мнения, что детям нет места в делах взрослых, и пришел в ужас от утренней выходки племянницы. Злая сплетница! Ей было бы поделом, если бы Друз позволил Цепиону исполнить его намерение и лишить ее права наследования.

Мысли эти не могли не отразиться на лице Друза; выйдя из детской и направившись к нему по перистилю вдоль фонтана, Сервилия заметила, как он хмур и как холоден его взор.

– Сервилия, поскольку этим утром ты позволила себе вмешаться в дела взрослых, я счел необходимым уведомить тебя, что твой отец принял решение развестись с матерью.

– Вот здорово! – воскликнула довольная Сервилия. – Я сейчас же соберусь и отправлюсь к нему.

– Ничего не выйдет: он тебя не ждет.

Девочка так сильно побледнела, что при иных обстоятельствах Друз испугался бы за нее и заставил прилечь. Сейчас же он просто наблюдал за ней. Вместо того чтобы упасть в обморок, она выпрямилась и густо покраснела.

– Я тебе не верю, – отчеканила она. – Мой папочка так со мной не поступит, знаю.

Друз пожал плечами:

– Раз ты мне не веришь, ступай и убедись в этом сама. Он тут недалеко, у Луция Марция Филиппа. Ступай и спроси.