Дело закрыли за отсутствием состава преступления. Об этом Сене объявил следователь ГИБДД, колобкообразный, краснощекий капитан с беспокойными глазками. Он же выписал ему разрешение на выдачу машины со штрафстоянки. Но за пропуском нужно было идти к начальнику криминальной милиции.
      Майора Комова пришлось ждать больше часа. Долго, зато на правах свободного человека. Наконец офицер появился, увидел Сеню, махнул ему рукой, приглашая в кабинет.
      — Как настроение? — весело и без подначки спросил он.
      — Какое может быть настроение после пяти суток взаперти?
      — Думаю, что не очень… Ничего, придешь домой, напаришься, настираешься…
      — Хотелось бы.
      Сеня сидел в светлой камере, где после недавнего ремонта приятно пахло краской. Единственный сосед не досаждал, клопы не кусали, кормили сносно, унитаз работал исправно, в кране была вода — можно было мыться. И все же это была неволя. Он чувствовал себя грязным, липким, хотелось поскорей оказаться дома, с головой залезть в ванну.
      — Ты в курсе, что Василий твой сознался в совершенном преступлении? — с тихим торжеством в голосе спросил Комов.
      — Ну конечно… Только не понимаю: почему?
      — Не думаю, что его замучила совесть.
      — Но ведь он сознался…
      — Да. И сейчас находится на воле, — поскучнел майор. — Под подпиской о невыезде…
      — Как на воле? — возмутился Сеня. — Он на воле, а я пятеро суток здесь как последний… Между прочим, мне даже обвинение не предъявили.
      — Хочешь сказать, что под стражей ты содержался незаконно?
      — А хотя бы и так.
      — Тогда слушай сюда, парень. Твой Василий — опасный рецидивист, у него две судимости, разбой, ограбление…
      — И что? — испуганно спросил Балабакин.
      — А ничего хорошего… Может, мы и держали тебя здесь, чтобы ты с ним на воле не встретился…
      — Но ведь он на воле.
      — Есть обстоятельства, — слегка замялся майор. — Мы с ними разбираемся…
      — Так что мне делать?
      — Я говорил с Волынком, сказал ему, чтобы оставил тебя в покое. Он обещал не трогать…
      — И вы ему поверили?
      — Не очень… Что, страшновато? Вот и нам не хотелось бы, чтоб ты встречался с Волынком. Мой тебе совет, парень, уезжай ты из Битова от греха подальше. В Москву, но так, чтобы никто не знал, где ты там обитаешь…
      — Чтобы там обитать, деньги нужны…
      — И тем не менее.
      — Я понимаю.
      — И еще, запиши номер моего мобильника, если вдруг что, звони.
      Сеня мог бы и усомниться в том, что Комов искренне желает ему помочь. Но майор дал ему номер своего мобильного телефона, значит, он действительно желал помочь ему.
      В дежурной части Балабакин получил обратно часы, деньги, документы, ключи от машины, шнурки к кроссовкам. Вышел из здания ОВД, осмотрелся — не поджидает ли его Вася-Василий. Не было никого, спокойно. Теперь можно было насладиться и запахом свободы.
      Сеня подошел к округлой клумбе, остановился. Милиция рядом, цветы никто не обрывает, розы стоят гордо и во весь рост, как на параде. Нос как будто сам по себе ткнулся в пышный бутон. И кто бы мог подумать, что у роз такой пьянящий запах.
      Земля тоже пахла, но нюхать ее Сеня не стал. Глянув себе под ноги, он подумал, что, если его убьют, он утратит способность воспринимать запахи. Его мертвое тело положат в гроб, опустят в яму, забросают землей, а он ничего не будет чувствовать… Василий Волынок, дважды судимый рецидивист.
      Балабакин выбежал на проезжую часть, лихорадочно вскинул руку. Поймал такси, добрался до штрафстоянки, предъявил разрешение. Пришлось раскошелиться, но это его не рассердило. Деньги — дело наживное, а жизнь, увы, на перемотку не поставишь — если убьют, то навсегда…
      След на машине от столкновения с женщиной был незначительным, не разглядеть. Но с машины исчезла антенна, кто-то с мясом вырвал боковое зеркало, какая-то сволочь варварски выдавила и унесла заднее стекло. Удивительно, что магнитофон на месте… Смотритель стоянки не стал бы его даже слушать, сказал бы, что так было, и привет. Да и не хотелось тратить время на разговоры с ним. Балабакину не терпелось поскорее отправиться домой, принять ванну, перекусить, и тогда уже можно ехать в Москву. Продаст свою японскую красавицу, на вырученные деньги снимет квартиру, продаст свой музыкальный хит и снова заживет как человек…
      Он благополучно выехал со штрафстоянки, направил машину вниз по узкой улочке, но не смог свернуть на большую дорогу. Путь преграждал черный, сверкающий новизной «Хаммер». Таранить машину не было смысла, а сзади его подперла иномарка.
      Из «Хаммера» вышел Василий. Он выглядел так же внушительно грозно, как палач в глазах загнанной на эшафот жертвы. И его незлобная улыбка не могла обмануть Сеню.
      Волынок был один, но для Балабакина и этого было много. Василий поманил его к себе пальцем, и он как завороженный вышел к нему.
      — Куда собрался, братишка?
      Волынок снял солнцезащитные очки, сверкнул морозным взглядом.
      — Да вот, еду, — растерянно пожал плечами Балабакин.
      — Уже приехал. Или ты скрысить мою машину хотел? Признавайся, хотел?
      — Почему твою?
      — Что?! — вскипел Василий. — Тебе залоговый документ показать?
      — Так это, ты же говорил, что это моя машина…
      — Гы, вот это заявка! Кто ментам меня сдал?
      — Не знаю, они сами…
      — Твое счастье, баран, что я добрая душа. А то держался бы ты сейчас за вскрытое горло. Знаешь, что с баранами делают?.. Но так уж и быть, живи. А машину я забираю… Сколько ты мне там торчишь?
      — Я же в тюрьме сидел…
      — Где ты сидел? — презрительно скривился Волынок. — Ты в санатории сидел, а не в тюрьме… Сколько ты мне должен? Сто тысяч. Плюс десятка за каждый просроченный день. Итого, сто семьдесят. Да еще двадцатка, которую ты у Стеллы взял. Сто семьдесят и двадцать — это двести, так?
      — Сто девяносто!
      — А я сказал, двести!..
      — Но у меня нет.
      — Найди. Срок три дня. Нет — снова включу счетчик… И смотри, в ментовке у меня связи, если вдруг дунешь туда, я тебе башку прострелю. А сдернуть даже не пытайся, я тебя, гада, из-под земли достану… К нотариусу едем, и смотри у меня, без фокусов…
      Василий отобрал у Сени техпаспорт на машину, обязал его ехать за собой, сел в свой джип, вырулил на дорогу. Контора нотариуса находилась в центре города, в невзрачной пятиэтажке неподалеку от колосса «Пьедестала». Волынка там ждали — оформление генеральной доверенности не заняло много времени. Сеня вернулся в уже бывшую свою машину, чтобы довести ее до казино, там поставить на платную парковку.
      — Ну вот и все, паря, приехали, — забрав у него ключи, самодовольно улыбнулся Василий.
      Очки на лбу, джинсовая куртка переброшена через руку, расслабленная поза, агрессия свернута в трубочку.
      — Может, неделю дашь, без счетчика? — почувствовав перемену в его настроении, спросил Сеня.
      — Хорошо, неделю, — в охотку щурясь на солнце, легко согласился Волынок. — Что ж мы, не люди…
      — А если это, бартер? — осторожно спросил осмелевший Балабакин.
      — Бартер? Это ты о чем?
      — Я же композитор, Стелла тебе говорила…
      — Говорила. Сказала, что ты лузер…
      — Нет, я песню написал. Текстовка так себе, а музыка — в перспективе абсолютный хит.
      — И что?
      — Ну, дорого стоит.
      — Зачем она мне, твоя музыка?
      — Ну, не тебе, боссу твоему. У вас же звезды на сцене выступают, может, продаст кому…
      — Не надо нам. К Сафрону иди, — презрительно усмехнулся Волынок. — Он звездулек любит…
      Сеня уже жалел о том, что завел этот разговор. Есть люди, которые могли бы купить у него песню. Он свободен, ему ничего не стоит отправиться в Москву, встретиться со знакомыми продюсерами. Ситуация в шоу-бизнесе гаденькая — сильный норовит облапошить слабого. И простора для торговли нет. Скажешь, что есть шедевр, предложат в лучшем случае десять тысяч. Дашь прослушать, чтобы убедить в гениальности произведения, но вместо надбавки можно нарваться на кукиш с маслом. В десяти тысячах откажут, вежливо пошлют куда подальше, а через месяц твою песню покрутят в эфире под лейблом другого композитора. Такие варианты, увы, не редкость… Но если не дурить, то можно подняться на десять тысяч, в переводе на рубли это больше чем двести тысяч…
      Сеня даже не стал спрашивать, кто такой Сафрон. Все равно не станет обращаться к нему.
      — Ладно, пойду я.
      — Иди, иди. Только не теряйся. И про ментов забудь… Да, деньги, когда достанешь, Стелле занесешь. И смотри, полезешь к ней под юбку, я тебе руки по самые коки оторву…
      Сеня лишь горько усмехнулся. Умерла для него Стелла, даже думать о ней не хочется… И в милицию он обращаться не будет, не станет звонить майору Комову. Ясно же, что у Волынка там все схвачено.

* * *

      Агния не решилась петь вживую, но и в фонограмме голос ее звучал неважно. Она не попадала в ноты, пытаясь мелодично шептать, издавала бездарный хрип. Да и песня сама по себе просто ужасная, в стиле «на одной ноте я пою»… Зато двигалась девушка неплохо и смотрелась на сцене очень сексуально. Фурор она не произвела, но и под залп из гнилых помидоров не попала. Словом, она промелькнула как безликая тень вслед за настоящей звездой, выступавшей перед ней.
      Сафрону не было стыдно за свою протеже, но все же он не решился оставаться в совмещенном с казино зале, где находилась сцена. После выступления Агния прошла к нему в ложу с видом на пол-дэнс. Здесь полумрак, здесь их никто не побеспокоит, даже Ленусик не сможет их найти.
      Агния еще находилась под впечатлением от грандиозного, по ее меркам, события, еще не потух восторг в ее глазах.
      — Тебе понравилось? — ликующе спросила она.
      — Очень.
      Сафрон не врал. Ему очень понравился наряд, в котором выступала девушка. Короткое облегающее платье в чешуйчатых блестках, такого же белого цвета ботфорты… Очень эротично.
      — Как вокал?
      — Улет.
      — Мне тоже так показалось… А что тебе еще понравилось?
      — Все понравилось.
      Агния не хотела выходить из образа поющей звезды, поэтому не спешила переодеваться. И ботфорты на ней, и платье с блестками…
      — Все понравилось, — понизив голос, повторил Сафрон. — Начиная снизу…
      Он пальцами провел по раструбу правого сапога, коснулся ими оголенной части бедра, продолжал движение, пока они не приподняли нижний срез платья… В клубе было тепло, глупо было бы прятать стройные загорелые ноги под колготки. А она девочка смышленая…
      — Да, начали мы снизу, — как бы не замечая пикантности момента, вдумчиво сказала она. — Я знаю, запись была плохой, потому что студия никакая. Но теперь на меня обратят внимание серьезные продюсеры…
      — Я буду твоим продюсером, — кивнул он. — И мы вместе пойдем все выше, выше, до самых вершин…
      Ладонь уже целиком залезла под подол платья, пальцы уже сейчас могли коснуться резинки трусиков. Но их не было… А девушка уже раздвигает ноги. Она знает, как открывать вершины…
      Агния уже забралась к нему на колени, когда он увидел девушку, энергично шлифующую шест на ближней к нему площадке для пол-дэнса. Динамитная музыка, убойный драйв. Девушка на взлете. Лифчик летит в толпу, чьи-то похоливые руки набивают купюрами ее трусики.
      — Твою мать! — вскипел Сафрон.
      Вокруг шеста крутилась Ленусик. Экстра-классный парик под белоснежную блондинку, профессиональный макияж, природная красота, великолепное, отточенное фитнесом тело, бешеная энергетика и потрясающая пластика движений — все это вместе произвело эффект ослепительной вспышки. К тому же Ленусик потрясала своими телесами перед толпой… Сафрон вмиг забыл об Агнии, скинул ее с колен, метнулся в зал.
      Но Ленусика на сцене уже не было. Пока он пробивал себе путь к ней через толпу, она успела скрыться за кулисами.
      Выход за сцену охранял дюжий паренек с бритой головой, без выступа на подбородке сливающейся с могучей шеей. Сафрон сначала врезал ему кулаком в солнечное сплетение — за то, что пропустил Ленусика на площадку.
      — Где она?
      Скрюченный от боли парень ответить не смог, показал рукой в сторону выхода. Но Сафрон решил, что Ленусик в общей гримерке. Вспугнув стриптизерш, он ворвался в помещение, но свою дражайшую половину там не нашел.
      Вскоре выяснилось, что Ленусик прямиком выскочила из клуба, села в машину и уехала. Гнаться за ней Сафрон не стал.

* * *

      Сеня возвращался домой. Настроение жалко плещется в сливных отстойниках души. И надо было ему идти в игровой зал, надо было скормить «одноруким бандитам» последние копейки… Завтра даже в Москву не на что будет уехать. Ирка нагрузит, что зарплату задерживают, муж ее Фима подпоет. Прикинутся бедными и еще сами в долг попросят для убедительности. Максимум, чем он сможет поживиться у родителей, — сто рублей: на маршрутку, метро и пирожок с мясом гавкающей свинины или мурлыкающей говядины. А дальше что?.. Не факт, что его гениальное творение купят с ходу на раз-два…
      Ночь. Но город не спит. Неоновые вывески, гирлянды разноцветных огней на зданиях казино, клубов, ресторанов, ярко освещенная площадь с еловым сквером, фонтан с ультрамариновой подсветкой. Свежий, увлажняющий ветерок с Глубокого озера. Роскошные девушки, охотники с деньгами, дорогие машины, зазывающая музыка… Подмосковное Монте-Карло. С деньгами здесь рай…
      В тягостных раздумьях он не заметил, что переходит дорогу на красный свет. Но заметил несущуюся на него машину. Правда, было поздно что-либо предпринять во спасение… «Волынок!» — мелькнуло в голове за мгновение перед столкновением. Удар, полет с препятствиями, падение. Но тревожная мысль не погасла вместе с сознанием. Голова болит, левое бедро ноет, в кровь стесана подушечка на ладони, но в целом все в порядке…
      Серебристый бегемотистый «Инфинити» остановился в нескольких шагах от него. Из машины выскочила девушка… Сеня забыл про боль, глянув на нее. Губы невольно растянулись в улыбке.
      — Чего ржешь, придурок? — беззлобно прикрикнула она.
      Балабакин смотрел на нее во все глаза. Роскошные, белые как снег волосы, лицо красотки с обложки глянцевого журнала, изумительное тело. Из одежды — только серебристые стринги. Потрясающе красивый бюст — шедевр пластической хирургии — был совершенно обнажен…
      — Это нервное, — нашелся Сеня.
      — Нервное?
      Похоже, только сейчас до девушки дошло, что на ней нет одежды. Но до паники она не скатилась, просто прикрыла руками обнаженную грудь.
      А прохожие уже останавливаются, подходят к машине, глазеют. Надо же, авария с человеческими жертвами плюс бесплатный стриптиз. Трудно пройти мимо такого зрелища… Сене показалось, что в толпе мелькнуло чье-то знакомое лицо…
      — Ты как, в порядке? — спросила девушка.
      Сеня поднялся, прислушался к ощущениям — вроде ничего.
      — Нормально.
      Но стоило ему сделать шаг, как в ногу — от пятки до самой селезенки — вонзилась раскаленная спица.
      — Ой-е! Что-то с ногой…
      — Давай в машину.
      Балабакин представил, как эта красотка входит в роль фронтовой санитарки, закидывает себе на плечо его руку, своей — обнимает его, помогает идти «раненому бойцу». А его рука как бы невзначай опускается ей на грудь…
      Но девушка разрушила его иллюзии. Она просто села за руль своей машины, сдала назад, а в салон ему пришлось влезать самому.
      Она опустила спинку своего сиденья, извернувшись, встала на четвереньки, левым к нему боком, подлезла к багажному отделению, зашуршала пакетами. Сене было неловко, он даже пытался отвести взгляд от ее полупопий, правда, из этого ничего не выходило. Задняя ниточка стрингов такая тонкая…
      Девушка достала из багажника шелковый халатик, изловчившись, оделась, вернулась на место, подняла спинку сиденья.
      — Часы у тебя не встали? — спросила она, спуская с тормоза поставленную на скорость машину.
      — Часы?! — Сеня обескураженно глянул на свою швейцарскую «Омегу». — Нет, идут…
      — Да я не про эти часы, придурок, — усмехнулась девушка.
      — Почему придурок?
      — Потому что самоубийца. Какого черта под машину бросаешься?
      — Да нет, я не бросался. Просто шел… Ну, голову отключил.
      — Признаешься, что голову отключил?
      — Ну да… А зачем тебе?
      — Мало ли что, вдруг в суд на меня подашь…
      — Это не важно, отключил я голову или нет. Автомобиль — источник повышенной опасности. Виноват всегда водитель.
      — Какой ты умный.
      — В тюрьме научили, — озорно улыбнулся Сеня.
      — В тюрьме? — оторопело посмотрела на него красавица.
      — Ну не совсем тюрьма. Изолятор временного содержания. Пять суток держали, сегодня вышел.
      — За что держали?
      — Да за то же самое. Женщину сбил. Вот точно так же, как ты меня. Она дорогу на светофор переходила, я ее сбил. Сейчас она в больнице, с переломами… И мне в травмпункт надо, может, перелом у меня…
      — Да ладно тебе, шутник, — в сомнении, неуверенно отмахнулась от него девушка.
      — Ну, я не знаю, может, и нет перелома. Может, всего лишь ушиб. Но все равно больно…
      — Я не про это, я про женщину… Что, правда кого-то сбил?
      — Сбил.
      Он врал, но лишь для того, чтобы избавить девушку от ненужных подробностей. Не интересно ей будет слушать про какого-то Волынка, про сговор с ним. Сеня говорил неправду, а для этого требовалось особое вдохновение, и оно снизошло на него, выдернуло кость из языка.
      — И что?
      — Верховный суд вселенской инспекции безопасности дорожного движения постановил — три года расстрела, и никаких гвоздей… — Голос его звучал бойко, слова бодро выстраивались в текстовый ряд. — Это было жестоко и несправедливо, мне страшно об этом вспоминать… Да, меня уже и расстреляли. Тело в земле, душа на воле. Но ты не волнуйся, через три года тело воскреснет, соединится с душой…
      — Ты точно придурок, — осадила его девушка.
      Видимо, уши у нее были скользкими, лапша не висла на них…
      — Может быть, но голым по ночам на джипе не езжу.
      — Это мое дело, в каком виде по ночам ездить.
      — Знаешь, если бы я был женщиной и у меня была бы такая грудь, я бы тоже голышом ходил. Но только по ночам, как ты… А куда мы едем?
      — В больницу. Будем делать из тебя женщину. Не бойся, тебе не больно отрежут…
      — И силикончика в грудь закачают? Адресок своего пластика не подскажешь?
      — Имбецил… На моего пластика у тебя денег не хватит.
      — А ты что, богатая?
      — Не жалуюсь.
      — А как насчет моральной компенсации?
      Девушка остановила машину так резко, что Балабакин едва не выбил головой лобовое стекло.
      — Сколько?
      — Ну… Двести тысяч… В рублевых…
      — А ты фрукт! — презрительно усмехнулась она.
      — Да нет, тут такое дело… Деньги край нужны… — промямлил Сеня.
      Деньги ему действительно были нужны — он не врал. Может, потому язык потяжелел, вдохновение сложило крылья… К тому же не хотелось выглядеть сквалыжным животным в глазах этой красотки.
      — Ладно, в больницу отвезешь, там посмотрим. Если перелом, то тысяч десять отстегнешь, в рублевых. Если нет, прощаю…
      — Жлоб!
      Девушка снова повела машину.
      — Зачем тебе деньги? — все так же отчужденно, но уже чуть мягче спросила она.
      — Говорю же, женщину сбил, а она компенсацию требует, — солгал Сеня.
      — Врешь.
      — Нет.
      — Я вранье за три версты чую. Муж у меня такой, с ним нюх востро держать надо…
      — Муж?!
      Он демонстративно посмотрел на пальцы ее правой руки.
      — Что, кольца нет?.. — усмехнулась она. — Кто ж стриптиз с обручальным кольцом танцует…
      — Ты стриптизерша?
      — Поневоле… — мысленно погружаясь в омут своих проблем, сказала она. — Муж загулял, я ему отомстить решила, на шест полезла. Он за мной, я от него… Злится, значит, ревнует…
      — Если ревнует, значит, любит.
      — Любит. Но все на сторону норовит. В этот раз с певичкой закрутил… Видел бы ты ее. Смех. А поет, слышал бы ты. Сэр гей Зверев и то лучше поет. Ни голоса, ни слуха, и песня отстой… Кто-то поднимает ноги, чтобы за сцену забраться, а кто-то раздвигает. Эта раздвигает… Думает, Сафрон дальше толкать ее будет…
      — Сафрон? Кто такой Сафрон?.. Слушай, а куда мы едем? Больницу же проехали…
      — В Москву едем, там больницу найдем. Сафрон ищет меня, может узнать, что я человека сбила, с собой взяла. Куда он первым делом поедет?
      — В больницу, в нашу, битовскую…
      — Извини, что имбецилом назвала. Ты нормальный, умный, но жлоб.
      — Уже лучше.
      — Извини, что говорю, то и думаю…
      — Значит, Сафрон — твой муж.
      — Если дальше так пойдет, то скоро я назову тебя гением.
      — Прикалываешься? Ну-ну… А он вообще кто, твой Сафрон?
      — Тоже решил приколоться? — не отрывая взгляда от дороги, усмехнулась она.
      — Нет.
      — В Битове живешь и не знаешь, кто такой Сафрон…
      — Да как-то не вдавался… Я в Москве больше, чем здесь, после школы в Чайковке учился.
      — В консерватории?
      — Ага. Учился, да недоучился.
      — Чего так?
      — Таланта не хватило… Зато я музыку могу сочинять.
      — Поздравляю.
      — Нет, я серьезно. Зарабатываю на этом. Мои песни, чтоб ты знала, на радио звучат, в лучших номинациях… То есть звучали… А твой муж что, певицу раскручивать собирается? — в раздумье спросил он.
      — А ты что, помочь ему хочешь? — язвительно усмехнулась она.
      — Не знаю, — пожал он плечами. — Вообще-то мне говорили про Сафрона…
      — Кто?
      — Да не важно. Сказали, что Сафрону может быть нужно…
      — Что нужно?
      — Я же говорю, музыку сочиняю. Композиция у меня есть, настоящий шедевр.
      — Это ты так думаешь, что шедевр? — заинтересованно спросила она.
      — Не думаю, знаю. Совершенно в том уверен…
      — А продюсер у тебя есть?
      — Нет, мне продюсер не нужен. То есть нужен, но не я, а они от меня зависят. Я им песни свои продаю, ну, если им понравится…
      — А может, и не понравится.
      — Эта понравится.
      — И кому ты ее продашь?
      — Думаю, думаю…
      — Значит, есть кто-то на примете?
      — О! Там такие акулы, что самому страшно!
      — Мне акула не нужна, мне бы просто щуку. Так, в реке немного поплавать…
      — Да, но в реке тоже парус нужен. Без хита далеко не уплывешь… А ты что, певицей решила стать?
      — Ну вот, ты уже почти гений… Муж мой певичек любит. Вот и я запою… Только в руки ему не дамся, пусть не рассчитывает…
      — А мне на что рассчитывать?
      — И с тобой не лягу, — невозмутимо, как о чем-то приземленном и обыденном, сказала она. — Даже не надейся.
      — Да я не о том… Песня тебе нужна?
      — Твоя? Нужна. Если это хит.
      — Она денег стоит.
      — Сколько? Двести тысяч?
      — Если в рублях, то нет…
      — Ну не двести же тысяч долларов.
      — Пятьдесят тысяч. Евро.
      — Ух ты какой! А оно того стоит?
      — Слушать надо. Инструментальный набросок у меня дома. Поехали?
      — А как же нога?
      — Потом. Все потом.
      Нога болела, но Сеня уже не мог думать о ней. Он вдруг ощутил уверенность, что незнакомке понравится его композиция и в цене они сойдутся…

      Джип резко затормозил у подъезда крупнопанельной многоэтажки. Сгорбленная старушка с крючковатым носом возмущенно махнула рукой.
      — Вот дура, — хмыкнул Боб. — До нее пять метров, а она машет…
      — Все равно страшно, — рассудительно сказал Сева. — А вдруг бы не затормозил…
      — Старушкой больше, старушкой меньше…
      — Васек тоже так думал, а сейчас под следствием.
      — Нехорошо как-то получилось, — обращаясь к Севе, поморщился Матвей.
      Водитель был для него слишком мелкой сошкой, чтобы якшаться с ним.
      — Менты наехали, а мы пацана подставили…
      — Ничего, отмажется, — небрежно мазнул рукой Сева. — Он гаишникам с ходу забашлял, те даже закрывать его не стали… Правда, он дурку включил, на терпилу наехал. Машину у него забрал, на счетчик, говорят, поставил…
      — На то он и терпила.
      — А если ментам стукнет?
      — Да класть на них я хотел, — как от кислятины скривился Матвей.
      Ему было стыдно за тот страх, который нагнал на него Степан Круча. И горько было осознавать, что пришлось пойти у него на поводке — отдать на растерзание своего пацана. Не по понятиям это… Обидно, стыдно, досадно. Но и воевать с битовскими ментами себе дороже.
      — Ну что, пойдем?
      Сева первым вышел из машины, Матвей за ним.
      Старушка с клюкой уже сидела на скамейке перед подъездом.
      — И ходят тут!
      — Здорово, бабуля! — приветливо улыбнулся ей Сева.
      Он умел растягивать свою душу в добрую гармонь. Рубаха-парень, умный, рассудительный… И не поверишь, что знатный головорез…
      — Как дела? Как пенсия?
      — Ох, пенсия! — растрогалась старушка. — Плохо, соколик!..