Пролог

Карты ложились на стол. Гадалка раскладывала их раз за разом, когда ее об этом просили. Когда не просили – сидела себе в углу, бережно расходуя заработанные монетки на еду и подогретое вино. Санни поглядывала на нее украдкой. Волосы, темные, с проседью, распущены, как то и полагается у их бродячего племени. Черный с красным платок повязан вокруг головы, из-под него поблескивают зоркие глаза – цвета в полумраке не поймешь. Смуглые жилистые руки двигаются мягко и гибко, позвякивают тусклые браслеты на обнаженных запястьях…

Вьюга нагнала полную корчму постояльцев, и ни комнаты, ни даже соломенного тюфяка Санни не хватило. Но она не унывала: провести морозную ночь с сытым животом, в тепле у очага – и без того уже немалая удача. Грея руки о закопченную кружку, девушка подняла глаза и обнаружила, что теперь и гадалка за ней наблюдает. Санни поспешила отвести взгляд.

Путники, закутываясь в одеяла, а то и в собственные плащи и меховые куртки, укладывались на полу поближе к огню. Санни похвалила себя за предусмотрительность: она заняла узкую лавку, на которой и ребенок-то с трудом поместится, зато будет здесь спать одна. За столом неподалеку, привалившись к стене, спал молодой мужчина. Морщился и вздрагивал во сне. Хозяйка у очага помешивала похлебку, но то и дело придремывала с длинной ложкой в руках.

Санни подоткнула под спину заплечный мешок с вещами, подтянула колени к груди, плотнее укутываясь в плащ. Завтра снова в путь, в путь… Снежный путь… Не хотелось даже думать об этом. Она открыла глаза и резко выпрямилась. Гадалка стояла перед ней, карты ссыпались на стол с сухим шелестом, точно осенние листья.

– Погадать тебе?

– Нет у меня денег на твое гаданье, – буркнула девушка и отвернулась.

Женщина не ушла, уселась напротив. Пальцы просто порхали, раскидывая карты вверх «рубашкой». Глаза ее при этом были устремлены на Санни, яркие губы изогнуты в белозубой усмешке.

– Я же сказала – нет денег! – повторила Санни.

– А я раскину на тебя карты бесплатно, – легко отозвалась женщина.

Санни все старалась не смотреть ей в глаза: говорят, такие могут зачаровывать одним только взглядом… Недоверчиво поморщилась:

– С чего это ты вдруг такая добрая?

– Я в пути, и ты путница, – сказала гадалка чуть нараспев. – Я хочу тебе помочь.

Санни смотрела в стену. Уже много времени ей удавалось выдавать себя за парнишку-подростка – так безопаснее. То ли она чем-то выдала себя сегодня, то ли у гадалки и впрямь острый глаз. Неудивительно – при ее-то полуколдовском-полуобманном ремесле… Санни со вздохом стянула шапку. Неровно подстриженные светлые волосы упали по обе стороны осунувшегося лица.

– Разве я просила о помощи?

Женщина чуть сощурилась.

– Девушка, переодетая парнем, путешествующая в одиночку по зимней дороге, спящая в захудалой корчме… Конечно, у тебя все в порядке!

– Ночевала я в местах и похуже, – пробормотала Санни, опуская ноги со скамьи на пол. – Может, все и так, как ты говоришь, только не вижу я, тебе-то какой ко мне интерес?

– Судьбы, – сказала женщина приветливо. – Я меняю человеческие судьбы.

– Так же, как тасуешь свою колоду?

Гадалка кивнула.

– Я раскидываю карты – раз за разом, и с каждым раскладом твоя судьба меняется. Выбери свой расклад, девушка. Выбери сама.

Обветренные губы Санни растянулись в невеселой усмешке.

– Да знаю я все, что ты мне тут наговоришь! Дорога дальняя, неожиданный удар, враг темный, друг давний, испытания, тяжелая болезнь, а в конце – мечты сбываются, родной дом, денег мешок и мой сердечный король… Разве не об этом ты толкуешь весь вечер?

Женщина улыбалась, глядя на свои танцующие пальцы. Казалось, она не карты раскладывает, а плетет причудливый запутанный узор.

– У тебя хороший слух, девушка. Только говорила я это за деньги, а не меняла судьбы. И я никому не лгала – все это будет, хоть и не совсем так, как им хочется.

За соседним столом зашевелился мужчина, повернул голову, открыл глаза. Смотрел на них с сонным недоумением.

– Раз уж тебе не спится, иди и ты послушай, – сказала ему гадалка, не оборачиваясь.

Тот потер лицо ладонями, встряхнулся – и неожиданно быстро поднялся. Пересел за их стол рядом с женщиной. С улыбкой разглядывая Санни, сказал:

– А я-то смотрю и думаю – сплю я или нет? Засыпал – рядом был тощий парнишка. Проснулся – симпатичная девушка. Что за колдовство?

Его улыбка была открытой и чуть сонной. Темные глаза поддразнивали.

– Встречала я тех, кто легко меняет не то что одежду – саму шкуру, – сказала гадалка. Ее пальцы двигались все медленнее. Женщина оценивающим взглядом окинула карты, как будто видела их насквозь. Поменяла пару-другую местами и выжидающе посмотрела на девушку. – Ну так что же? Оставляем этот расклад или выбираешь следующий?

– Хочешь, чтобы я взяла кота в мешке? Ты ведь даже не рассказала, что мне там выпало!

Гадалка уверенно кивнула:

– Так оно всегда и бывает.

Парень поглядывал то на нее, то на Санни.

– На сердечного короля гадаем?

– Кто, может, и на сердечного! – огрызнулась Санни. Ей не понравилась усмешка, прозвучавшая в его словах. – А я меняю судьбу!

Парень снова потер ладонью лицо. Невыспавшийся, усталый, взъерошенный – но очень, на взгляд девушки, привлекательный.

– А чем тебя твоя-то не устраивает?

– Те, кого все устраивает, дома сидят! – Санни мотнула головой. – Вон, посмотри, сколько таких, как я. Да и ты… – Она окинула взглядом его хоть и добротную, но изрядно поношенную одежду. – Ты тоже не выглядишь уж очень удачливым.

Темные густые брови сошлись.

– Да, мне бывало нелегко, – признал сдержанно парень. – Но я не жалуюсь…

– А кто тут жалуется?

– …и я сам сумею наладить свою жизнь, а не буду наколдовывать ее темной ночью!

Два взгляда – карий и серый – с вызовом скрестились над столом. Гадалка, затаенно улыбаясь, переводила глаза с одного на другую. Мягко убрала несколько карт: не задумываясь, с разных мест – точно пчела, берущая с цветов взятку. Парень первым отвел взгляд. Кивнул на карты:

– Ты и вправду можешь поменять судьбу?

– А что такое правда? – ответила женщина. – Правда – то, во что веришь. Ты сразу поверил мне, и для тебя это правда. А Санни пока не верит, и что для нее еще станет правдой…

«Слишком много слов, – думала девушка. – Она опутывает людей словами, точно паутиной…» И, вздрогнув, вскинулась испуганно:

– Я же не говорила, как меня зовут!

Гадалка показала на карты:

– А разве всегда нужны слова?

– Санни, – произнес парень – так мягко, что у нее что-то дрогнуло в груди. – Красивое имя.

Женщина двинула в его сторону темной изогнутой бровью:

– На тебя тоже карты раскинуть, или сам имя назовешь?

– Я Дайяр, – поспешно представился тот. – А поверил я тебе, потому что кое-что видел… Даже тех, кто запросто меняет свою шкуру.

Санни смотрела на них озадаченно.

– Меняет шкуру? Вы что, встречали оборотней?

– И не раз, – сказал Дайяр.

Гадалка просто кивнула и, не глядя, вновь убрала карту. Санни проводила ее глазами.

– Что ты там все убираешь?

– Лишнее.

– И что у меня оказалось лишним?

Гадалка перевернула карту. Молодые люди рассматривали оскалившегося голубого зверя.

– Пантера?

– Пантера, но из тех, кто меняет шкуру.

– А что эта карта означает?

– Судьбу, которая тебя, по счастью, миновала.

– Встречу с оборотнем?

– БЫТЬ оборотнем, – поправила женщина. Санни поежилась.

– И что, любой, кто вытянет эту карту, становится оборотнем?

Женщина смотрела на нее с нетерпением.

– Как ты не понимаешь? ЛЮБОЙ ее не вытянет. Я убрала карту, потому что она не из твоей судьбы.

– Ты все убираешь и убираешь, – заметил Дайяр, – сколько их должно вообще остаться?

– Столько, сколько останется, – туманно ответила гадалка. Взгляд Санни был прикован к пантере. Она осторожно повернула ее к тусклому свету очага. Казалось, шкура зверя посверкивает голубыми искрами.

– А был кто-нибудь… кому досталась эта карта?

– Я не гадала ей, хотя и встречала когда-то. Видела.

– И что с ней стало?

Гадалка усмехнулась.

– Не пойму я что-то, на кого я сейчас карты раскидываю. Хочешь узнать про ее или про свою судьбу?

– Ну-у… раз уж я тебя гадать все равно не просила… Расскажи лучше о ней, – палец девушки постучал по карте. – Кто она? Как стала оборотнем? Что с ней приключилось?

– Ну что ж… впереди целая ночь… А в горле уже пересохло, – с намеком произнесла гадалка. Дайяр молча поднялся и принес пива. Когда он поставил кружку и перед Санни, та возмутилась – шепотом:

– Я пива не просила!

– Тогда что? – с готовностью спросил он. – Есть еще ячменный напиток. И кипяток с медом. Чего ты хочешь?

Санни слегка растерялась. Она давно уже отвыкла от простой заботы о себе…

– Ничего, – буркнула, отворачиваясь. – Ноги-руки есть, сама схожу, если понадобится.

Дайяр пожал плечами и сел.

– Ну так что там про голубую пантеру?

Гадалка неторопливо сделала глоток из своей кружки. Взяла карту, повертела так и сяк, разглядывая, словно видела впервые.

– Давно это было… Но время – как сейчас, – она повела рукой, показывая на спящих вповалку людей, – неспокойное время. И в это-то самое нелегкое время угораздило ее родиться…

Санни недоверчиво хмыкнула:

– Будто мы сами выбираем, когда нам родиться!

– Некоторые говорят, что и сами… Только судьбу вот этой девочки определили боги. Вернее, богини.

Женщина вглядывалась в карту, точно там была написана история, которую она собиралась рассказать. Санни внезапно обнаружила, что глаза у гадалки вовсе не черные, как казалось в полумраке корчмы, – синие, густо-синие. Да и седина в волосах не желтая, не белая и не серая – отливающая голубым. Гадалка разомкнула сухие губы:

– Еще до своего рождения я была обещана Черным богиням…

ГОЛУБАЯ ПАНТЕРА

Еще до своего рождения я была обещана Черным богиням: вторая жена Владетеля Соколиного приюта долго не могла выносить ребенка и в конце концов поклялась отдать родившегося живым в служение древним силам. Но моя мать умерла в родах, а отец осмелился нарушить клятву, оставив меня при себе. Хотя он был одинаково суров и со мной, и со сводной сестрой Бейги, я знала, что он любит меня. Но иногда озадачивал его взгляд – смесь боли и затаенного страха (боги коварны, злопамятны и не терпят, когда их обманывают). Говорят, я как две капли воды походила на мать: те же странные серые, даже с голубизной, волосы, те же темно-синие глаза, те же резкие черты лица.

Если Бейги проводила время в обществе сверстников, наследников благородных Владетелей, то меня очень редко отпускали за пределы наших земель. Целыми днями я рылась в пыльных забытых манускриптах, обследовала огромный замок да носилась с ордой таких же полудиких детей по нашим владениям, осваивая искусство соколиной охоты. Но мне нравилась такая жизнь, где существовал лишь один запрет – приближаться к древнему святилищу богинь на северной границе наших земель. Я не слышала шепота и пересудов за спиной, не замечала, что люди избегают моего взгляда, разговора со мной. Теперь-то я понимаю – они боялись нависшего надо мной проклятья…

Видимо, отец надеялся, что его дочь минует долг клятвы. Но едва мне исполнилось десять лет, случилось то, что должно было случиться. В один из своих первых женских дней я проснулась на лесной поляне вдалеке от замка. Когда, растерянная, мокрая от росы, в одной рубашке, я вернулась домой, где уже поднялся переполох, и объяснила, что не знаю, как очутилась в лесу, то увидела, как помертвело лицо отца, услышала, какая тишина повисла под высокими сводами.

Не объясняя причины, отец приказал на дверях моей спальни укрепить тяжелые засовы, на окнах – крепкие ставни. Все было напрасно – замки, часовые, заговоры. Утро за утром я просыпалась в лесу, не помня, что со мной было. На пятый день, открыв глаза, я увидела рядом отца – на его лице, измученном бессонной ночью и страхом, лежала печать обреченности. В руках его был меч.

– Отец! – воскликнула я, смеясь и радуясь. – Как ты нашел меня?

– Я шел по твоим следам.

Он попытался уклониться от моих объятий, но руки его дрогнули, выронили меч, и он больно прижал меня к себе, хрипло шепча:

– Ты моя дочь… дочь… Я не отдам… никому тебя не отдам…

Трава вокруг была примята, а на ветках кустарника блестели клочки голубоватой шерсти: когда я коснулась их, они растаяли, как клочья тумана в ясное утро.

– Что это?

– Наваждение, – ответил отец и, крепко взяв меня за руку, повел домой.

Вскоре в замок приехала сестра отца. Зная, что тетка меня недолюбливает, я старалась не попадаться ей на глаза, а отрывок того странного разговора услышала совершенно случайно.

– …многие дети ходят во сне…

У тетки был властный, не терпящий возражения голос.

– Оставь! Ты знаешь, в чем дело! Поговаривают, появился невиданный в здешних краях зверь – голубая пантера. Она ходит по ночным улицам и заглядывает в окна. У нее синие глаза.

– Да, у нее синие глаза.

– Ты… ты видел ее?

– Да. Я ее видел. Она купалась в лунном свете и играла с сухими листьями, как с бабочками…

– А потом?

– Я пошел по ее следам.

– И что же?

– Я нашел свою дочь.

Пауза.

– Пока она молода, и они владеют ею лишь в женские дни, – произнес бесстрастный голос тетки, – что будет, когда она войдет в силу? Не лучше ли вернуть то, что принадлежит богам?

– Пусть она не такая, как другие, – тяжело сказал отец, – но она моя дочь. Ни она, ни я не давали клятвы.

– Я говорила, не следовало тебе жениться на той женщине: она несла на себе печать проклятия. А теперь проклятие падет и на наш род. Почему ты не выполнил волю своей жены? Если Эрнани когда-нибудь узнает…

– Я убью всякого, кто осмелится ей сказать об этом! – с силой сказал отец. – Пока я жив, ни ты, ни они ее не получат!

– Да. Пока ты жив. – С этими словами тетка вышла из библиотеки и наткнулась на меня. Ее гневный взгляд пронзил меня, костлявые руки взметнулись для удара… Я отшатнулась, прикрываясь ладонью…

Яркая вспышка. Не понимая, что происходит, я опустила руку. Тетка отступала, не сводя с меня глаз. Ее костлявое тело сотрясала крупная дрожь.

– Они сильнее меня! – простонала она, отворачиваясь.

Отец стоял на пороге библиотеки, пристально наблюдая за нами. Его лицо было бледным. Через неделю, никому не сказав о цели путешествия, отец с небольшим отрядом покинул замок. А я перестала ломать голову над загадочным спором и над моими ночными странствиями, тем более что случались они редко и не приносили мне вреда.

Вернувшись через несколько месяцев, отец объявил, что обручил меня с одним из Горных Князей – Князем Серебра. Пока мы еще слишком молоды, но лет через пять…

– Хорошо, – ответила я, не видя причины для радости или печали, и выбросила свое обручение из головы. О том, что я – невеста, напоминало лишь кольцо, над которым насмехалась Бейги, твердившая, что у Горных Князей нет ничего, кроме их имени. Но мне кольцо нравилось: оно было тонким, легким и не мешало стрельбе из лука. Раз в год мой далекий жених присылал мне подарки – великолепные шкуры невиданных зверей, чудесной огранки хрустал, и все то же серебро – изящное, светлое, словно вобравшее в себя лунное сияние…

Время шло. Все реже гости появлялись в нашем замке, все реже мы получали приглашения от окрестных Владетелей. Но лишь Бейги огорчало и бесило это. Нам с отцом было достаточно общества друг друга – на охоте, у камина долгими зимними вечерами. Отец стремился каждую свободную минуту провести со мной, будто старался наверстать упущенное или наговориться вперед на долгие годы. Возможно, он предчувствовал скорое расставание…

Враг пришел в год моей свадьбы – так внезапно, что даже воины-горцы были застигнуты врасплох. Владетели, верные заключенному союзу, собрав войска, уходили воевать на север.

Перед отъездом отец долго, будто стараясь разглядеть во мне кого-то еще, смотрел в мои глаза.

– Простишь ли ты меня когда-нибудь, дочь? – произнес он загадочную фразу, поцеловал меня в лоб и простился с остальными.

Я смотрела ему вслед с тяжелым сердцем. Я уже знала, что он не вернется, и была готова к известию, которое мы получили через два года. Сам ли он искал смерти, или она его настигла… Рыдавшая Бейги обвиняла меня в бессердечии, но все свои слезы я уже давно выплакала.

А через несколько лет война докатилась и до нас: отбросив остатки горцев и войск северных и ближних Владетелей, враги лавиной обрушились на равнины. В считанные месяцы благодатная земля была вытоптана, сожжена, разграблена. Стрейкеры прошли и через владения Соколиного приюта – мы, немногие его защитники, женщины, в полной мере познали, что значит поражение, насилие, смерть…

– Что же ты рыдаешь?

Не сразу выбравшись из омута мертвой отрешенности, я отвела глаза от серого пепла в своих ладонях. Сестра стояла надо мной, опухшее от слез темное лицо кривилось в недоброй усмешке.

– Над чем, Владетельница Эрнани? – ее красивый голос срывался на визг. – Ты должна радоваться! Ни один мужчина не глянет на тебя по доброй воле, а тут тебя любили многие! Даже твой нареченный взошел бы с тобой на брачное ложе лишь для того, чтобы зачать наследника, а потом отвернулся бы в отвращении!

Во мне просыпался ужас: казалось, сестра сошла с ума…

– Бейги! Что ты говоришь?

– Правду! Я ненавижу тебя! Ты – проклятие нашего рода! Из-за тебя на нас обрушиваются несчастья! Из-за тебя я до сих пор ни с кем не обручена, а ведь я старше и красивее тебя! Да и тебя отец обручил, лишь посулив Горному Князю все свое богатство, но Князь откажется и от богатства, когда узнает, кто ты! Ты – ведьма, оборотень, слуга Черных богинь, Голубая пантера! О, почему тебя им не отдали в час рождения, как обещала твоя мать! Может, и отец, которого ты околдовала, был бы жив, а я… я…

Бейги разрыдалась. Я с трудом поднялась с холодных каменных плит. Подняла руку, но Бейги отшатнулась – в ужасе и отвращении.

– Что же… что же вы не сказали мне раньше? Почему?

Я стояла у окна смотровой башни. Снег. Пепел. У ворот замка дотлевал погребальный костер. Провела пальцами по лицу, словно пыталась убрать паутину, мешавшую смотреть. Но мир так и остался серым. Вряд ли в него вернутся краски.

Я была слепа все эти годы. Сейчас я вспомнила шепотки и взгляды, странную скованность людей в моем присутствии, отчужденность, а то и враждебность ближних Владетелей…

А мои ночные странствия! А выражение глаз моего отца! «Она купалась в лунном свете…» – «А потом?» – «Я пошел по ее следам…» – «И что же?» – «Я нашел свою дочь».

Не лучше ли вернуть то, что принадлежит богам? Спасибо, отец, за все, что ты сделал или пытался сделать для меня, но, видно, от давней клятвы, от судьбы не уйдешь. Если я не такая, как все, то и жить мне следует по-другому. Как? Про то знают богини.

Дрожа от холода и страха, я стояла перед древним святилищем, не решаясь сделать последний шаг. Хотя вокруг крупными спокойными хлопьями падал снег, черные камни оставались чистыми и блестящими. Столетия, прошедшие над миром, не оставили на них и следа.

Опустив на лицо занавесь волос, я шагнула вперед. Окоченевшие босые ноги ощутили внезапное тепло – оно вошло ноющей болью. Подняла глаза. Четыре Черные богини смотрели на меня с четырех углов – огромные, трехметровые, с указывающими на меня пальцами. Четыре взгляда скрестились на моем лице – взгляд смерти, взгляд мести, взгляд жизни, взгляд любви. Плоские, бесстрастные лица, лишь глаза со вставленными в древние времена драгоценными камнями светились живо и ярко. Я обвела их медленным взглядом. Сказала:

– Это я. Я пришла вернуть то, что принадлежит вам по клятве. Возьмите меня и, если можно, не обращайте свой гнев на тех, кто мне близок.

Я подождала. Ответа не было.

– Настали времена, когда люди не могут или не хотят помочь друг другу, и я пришла к вам в страхе и сомнении. Бывали времена страшнее, но нам выпали эти. Будь я прежней Владетельницей Эрнани, я бы лишила себя жизни, но если я принадлежу вам, подскажете ли мне, что делать, куда пойти, о чем думать?

Я смолкла. Тишина плыла над миром – до вершины холма не доносились стоны, плач и проклятья… Что Черным богиням до этого смертного мира?

Опустившись на колени, я без особого удивления обнаружила в четырех чашах бассейна благоуханное масло – кто-то чтил еще древних. Пока есть люди, верующие в них, старые боги живы и могущественны.

Скоро отблески огня заплясали на шероховатых камнях – желтые, красные, белые, зеленые… Лики богинь изменились, они смеялись надо мной, такой жалкой, глупой, беспомощной… Склонив голову, не прося, не жалуясь, я смотрела в темный глаз водоема. Богини слышали. Если будет на то их воля, они ответят.

Зажмурилась и вновь открыла глаза. Что это? По ровной поверхности воды пробежала рябь, но ведь ветер не проникал в святилище… Из блестящих чешуек складывалась картина – мерцающая, неверная, зыбкая… Дорога… блеск мечей… окровавленное лицо мужчины… тающее мерцание ожерелья… оскаленная пасть голубого зверя…

Глаза резало все сильнее, не выдержав, я на мгновение зажмурилась, но и этого было достаточно, чтобы поверхность воды стала темной. В ней отражалось только мое лицо, бледное, как луна за облаками.

– Мои богини! – воскликнула я с мукой. – Вы сказали, но я не смогла услышать…

Глаза четырех богинь были тусклы и равнодушны. Я должна выполнить их волю, а как…

Заплетя длинные косы, я отрезала их и положила на жертвенный очаг – во славу Четырех богинь.

– Благодарение небу! – с насмешкой и досадливым облегчением воскликнула Бейги. – Мы уже думали, что никогда не увидим своей Владетель… что у тебя с волосами?

Я остановилась, глядя на нее. Без сомнения, она была красива, гораздо красивее меня, и со стороны отца было жестоко забывать о ней…

– Идем, – сказала я, – я должна кое-что тебе показать.

Удивленная, а то и встревоженная, Бейги последовала за мной. Я шла, опустив голову, между молча расступавшихся уцелевших – сколько из них боялись, ненавидели меня, призывали на мою голову проклятья?

Я проследовала тайным ходом в подвалы замка. Бейги испуганно вскрикнула, я оглянулась, но это был всего лишь скелет, прикованный к подножию лестницы. Склонив чадящий факел, я с трудом приподняла крышку одного из кованых сундуков: как солнце в ручье, свет пламени заиграл на бесчисленных драгоценных камнях, золоте, серебре…

– Боги мои, что это, Эрнани?

– Твое приданное, Бейги. А вон там стоят мешки с зерном. Вы продержитесь до следующего урожая. А если нет – расстанься с частью этого богатства.

– Что?

Я внимательно смотрела на нее. Озаренное факелом и светом золота лицо сестры сейчас не было красивым: темные жадные провалы глаз, рта; чернота волос сливалась с мглой подземелья. Я заколебалась, смутно понимая, что совершаю ошибку, но все же сказала:

– Было бы лучше, если бы меня не стало, правда? Проклятие бы не преследовало вас, ты бы стала Владетельницей. Красивой, богатой, счастливой… Ты будешь счастлива.

Я отдала факел Бейги и пошла вверх по лестнице.

– Сестра!

Я обернулась, посмотрела на нее пристально:

– Твоя сестра умерла, Бейги.

Она кричала долго – так долго, что крик превратился в сипенье, хрип, но она продолжала кричать, хотя знала, что никто ей не поможет: мужчины заперты или перебиты, а женщины…

А потом случилось это. Хриплый рык и отчаянный вопль слились воедино. Очередной насильник отпустил ее, вскакивая. И был сбит на землю голубой молнией, огромным зверем, вылетевшим из темноты.

Она с трудом приподнялась, опираясь на руки. По улице, освещенной пожарами, метались черные тени – крики, непонятные команды, блеск оружия… А между ними бесновался яростный, искрящийся, волшебный зверь.

Оцепенев, она следила, как враги падают один за другим – с прокушенным горлом, с разорванными животами. Вскоре они остались единственные живые на этой улице убийств: девушка и Голубая пантера. Зверь обернулся, облизывая окровавленную пасть, глаза сверкнули синим огнем.

– Повелительница… – выдохнула девушка, – повелительница ночи… ты пришла.

Пантера повернулась, неспешно и мягко ступая, направилась к ней. Увидев так близко от себя эти светящиеся глаза, белоснежные клыки, девушка вздохнула… повалилась на черный снег.

Голубая пантера постояла над неподвижным телом. Не притронувшись к нему, скользнула от пламени пожара в благодатную ночь…

Дан еще раз напряг мышцы, но тщетно – он был связан слишком крепко. Попасться в ловушку так глупо – ему, горному охотнику!

Враги, не скрывая усмешек, следили за ним.

– Что будем делать?

– Допросим, а потом немного поразвлекаемся…

Дан прекрасно понимал их слова: за десять лет войны можно изучить даже сны врага, не то что его язык. Один из стрейкеров подобрал меч Дана, взвесил его в руке. Приставил клинок к горлу пленного. Тот не спускал с него внимательных серых глаз.

– Ну-ка, горец, пес, идущий по следу, скажи: сколько вас в стае?

Дан усмехнулся и почувствовал, как острие легко прокололо кожу.

– Отвечай, горец!

Дан захрипел.

– Легче, легче, – добродушно сказал второй, – а то он не сможет ничего сказать.

Враг неохотно отвел меч, наклонившись, ударил мощной рукоятью. В глазах у Дана потемнело – и он не сразу понял, что происходит. Резкий свист, стрейкер медленно валится на пленника. В узкой щели между шлемом и кольчугой торчит черная стрела.

Ошеломленные враги, хватаясь за оружие, крутятся на месте; придавленный тяжестью убитого, Дан ухитряется лягнуть связанными ногами одного из них; другого, рванувшегося в заросли, настигает вторая стрела. Дан пытается перевернуться на бок и замирает. Нет, это не его Охотники…

Серый человек мягко спрыгнул с дерева, неторопливо пошел по утоптанному снегу, держа под прицелом третьего стрейкера. Дико вскрикнув, тот рванулся со снега – и получил свое.

Дан поморщился:

– Зачем ты? Мне надо было его допросить.

– А мне надо было его убить, – возразил лучник.

Он подошел, перекинув через плечо лук, остановился над Даном. Из-под серой ткани капюшона блестели глаза. Повернув к нему голову, Дан молча ждал. Лучник достал нож и наклонился.

– Стоять! – крикнули за его спиной. – Стоять! Брось нож!

И в этот миг Дан не мог не восхититься незнакомцем. Тот даже не вздрогнул. И тем более не бросил нож. Только медленно выпрямился и обернулся.

– Брось нож! – угрожающе повторили ему.

– Бросит, – пробурчал Дан, – да только в тебя. Развяжи меня хоть ты, Брон.

– Но…

– Развяжи ты, если не даешь ему! Или ты ослеп?

Все еще настороженно косясь на отступившего лучника, Брон, мальчик из его отряда, выросший на этой войне, быстро разрезал веревки, помог подняться. Отстранившись, Дан провел ладонью по разбитому лицу, оглядел поляну. Вздохнул с досадой. Брон подвел коня – невысокое, крепкое, выносливое животное с заплетенной в косички гривой. Отряхиваясь, Дан уселся в седло. Брон наклонился над мертвым стрейкером, снимая с него подбитый мехом плащ, встряхнул, любуясь золотой вышивкой. И услышал негромкое:

– Я бы не советовал этого делать.

Брон покосился недобро:

– Почему?

– Я могу ошибиться, – просто объяснил лучник.

Брон хмыкнул, накидывая на плечи плащ. Командир, молча наблюдавший за ними, сказал резко:

– Он прав. Брон, брось тряпку!

Досадуя, но не смея возражать, Брон отшвырнул плащ и взлетел на своего коня.

– Едем?

Сдвинув брови, Дан смотрел на лучника.

– Погоди. Послушай, парень. За мной – мой долг и моя благодарность. Не хочешь присоединиться к нам?

– Я иду по следу, – возразил лучник.

– Так пойдем вместе. Кто бы ты ни был, мы заняты одним делом.

– Ты хочешь взять меня в отряд?

– Да. Если ты снимешь, наконец, капюшон…

Помедлив, лучник поднял руку и сдвинул капюшон на плечи. Порыв ветра бросил ему в лицо пригоршню снега, лучник прищурил темно-синие глаза. Брон разъяренно засвистел – как он и думал, парень был ненамного его старше. Дан пристально вглядывался в бледное, усталое и спокойное лицо, и неуловимая улыбка трепетала на его суровых губах.

– Ну что же, лучник… Я беру тебя.

– Я иду с тобой, но помни – иду по своей воле и могу уйти, когда захочу.

Брон негодующе фыркнул, но командир протянул тяжелую руку.

– Согласен.

Ухватившись за его рукав, наступив на носок его сапога, лучник легко поднялся в седло перед Даном. Тот усадил его поудобнее… медленно отнял руки. Наклонился, поправил свой плащ и снизу взглянул в лицо лучника.