ГЕЙ 0'ЛИРИ

Этому, отважному, энергичному и на редкость упитанному клопу на белоснежной груди Рози О'Лири жилось, как в раю. Восемнадцатилетняя Рози была служанкой в уютном особняке доктора из Вермонта, и ни одному клопу с сотворения мира никогда не было так привольно, как нашему герою. Себя он ощущал богатым землевладельцем, а пышную грудь Рози – сочным холмистым лугом, по которому текли молочные и медовые реки.

Рози слыла самым веселым, пылким, живым, подвижным, невинным и резвым существом на свете, из чего следует, что и у нашего клопа характер и здоровье были отменными. Ведь всем известно, что клопы за одну трапезу поглощают почти столько же, сколько весят сами, и, следовательно, заимствуют у того, кем питаются, не только физические кондиции, но и темперамент, эмоции, привычки и даже нравственные устои.

Поэтому нет ровным счетом ничего удивительного, что вышеозначенный клоп передвигался гораздо быстрей остальных и беспрестанно превозносил свою счастливую судьбу. Питался он молодой, горячей, высококачественной кровью служанки, а потому не было в мире более веселого, глупого, упитанного, быстрого и хорошо сложенного клопа, чем Гей 0'Лири. «Геем» его прозвали за жизнерадостность, а фамилию – словно аристократ свой титул – он позаимствовал у Рози, своей «недвижимости».

Однажды Гей, присосавшись к груди служанки, почему-то вдруг опьянел и впал в глубокую задумчивость. В четверг вечером, однако, задумчивость сменилась крайним возбуждением – еще бы, Рози пригласили в кино!

В то время наш клоп относился к киноискусству без особого интереса и первую половину сеанса просидел за вырезом платья служанки, не глядя на экран. В десять часов вечера, однако, Гей проголодался, а поскольку Рози, судя по всему, домой не собиралась, он решил перекусить, что называется, в походных условиях и, как обычно, вонзил свой хоботок в грудь служанки, поближе к сердцу. Возбуждение, в которое он по какой-то неизвестной причине впал к вечеру, должно было бы предупредить его о значительных изменениях, происшедших в природе и качестве того нектара, каким он питался, – но Гей 0'Лири, увы, был столь же простодушен и беззаботен, как и Рози, а потому лишь несказанно удивился, обнаружив, что некогда легкий, искрящийся напиток превратился теперь в теплый, нагоняющий дремоту сироп, приторность и жгучесть которого начисто лишили его подвижности. По его телу пробежала дрожь, глаза стали слипаться, и когда, насытившись и потихоньку пустившись в обратный путь, он наткнулся вдруг на чью-то незнакомую руку, то нисколько не опешил, не заметался, а неохотно уполз восвояси, глядя с вялой улыбкой через плечо, как это делают самые заурядные тараканы.

Забившись в щель плюшевого сиденья. Гей погрузился в хмельной сон, а проснувшись несколько часов спустя, испытал привычное всякому пьянице легкое чувство стыда. Было раннее утро, Рози и ее спутник исчезли, зал опустел, и поживиться, судя по всему, было нечем. Гей стал с нетерпением ждать открытия кинотеатра, ибо аппетит у него был превосходный. Наконец двери открылись, в зал потянулись зрители, и на сиденье, где скрывался Гей, плюхнулся какой-то бледный юнец, который сначала нетерпеливо ерзал, а потом, когда фильм начался, тяжело вздохнул. Почесав передней ножкой хоботок подобно тому, как пьяница облизывает губы, прежде чем пропустить стаканчик вина. Гей забрался юнцу под жилет и, не потрудившись даже прочесть перед едой молитву, приник к коже своего нового кормильца между четвертым и пятым ребром, в том месте, где напиток чист и свеж, как нигде.

Если воспользоваться метафорой Данте, сравнившего горячую кровь возлюбленного со старым выдержанным вином, то тогда напиток, который сосал сейчас Гей, был по меньшей мере водкой или абсентом. Наглотавшись досыта этой жгучей влаги, Гей тут же начал задыхаться, мычать и закатывать как сумасшедший глаза; он так отяжелел, что запутался в рубашке молодого человека и не смог вовремя выбраться наружу, чтобы хоть одним глазком взглянуть на экран, где в это время крупным планом показывали кинозвезду Блинду Блайт – самую знаменитую и самую прекрасную женщину на свете, предмет всеобщего обожания и преклонения.

Посмотрев на экран, Гей уподобился тому сказочному герою, что залпом осушил чашу с любовным напитком. Кровь бледного юнца, которую он только что отведал, закипела в его жилах; он почувствовал, что сходит с ума от любви; при виде этой нежной, шелковой кожи его разгоряченный хоботок стал мучительно чесаться и зудеть; Гей рыдал, смеялся и снова рыдал, а затем начал вдруг как безумный сочинять стихи, ибо бледный юнец был поэтом – в противном случае разве мог бы он стать столь пылким возлюбленным?! Иными словами, у нашего героя это была любовь с первого взгляда; еще ни один клоп никогда никого так не любил, ни перед кем так не преклонялся, ни к кому не питал такой страсти, как Гей 0'Лири к мисс Блинде Блайт. (За исключением, пожалуй, лишь того насекомого, мадам, которое воспользовалось моим гостеприимством в прошлый четверг, когда вы проезжали мимо на своем лимузине.) Скоро – увы, слишком скоро – фильм кончился, и бледный юнец доставил Гея к себе домой. Ночь наш герой провел в меблированной комнате юного поэта, сидя на его пиджаке и заглядывая ему через плечо в иллюстрированный журнал, который тот с жадностью изучал. Время от времени Гей утолял аппетит тем самым жгучим напитком, который и возбудил в нем испепеляющую страсть к кинозвезде. Другие клопы, а также прочие насекомые питались из того же источника, что и наш герой. Пиршество продолжалось всю ночь, однако хозяин был так увлечен фотографиями в журналах, что на укусы не реагировал и даже забывал чесаться, чем и воспользовались насекомые, которые, пренебрегая опасностью, устроили форменную вакханалию. К утру комната бедного поэта являла собой форменный притон курильщиков опиума: одни клопы валялись по углам, обливаясь пьяными слезами и проклиная судьбу; другие, грязные, неопрятные, лежали, предаваясь самым безудержным грезам; третьи попадали с окон или утонули в чашке с водой. А многие, обезумев от страсти, упрямо тыкались своими хоботками в глянцевые фотографии Блинды Блайт, висевшие над камином и на перегородке.

Гей, как и его товарищи, всю ночь пил без просыпу и насосался пьянящей влаги сверх всякой меры; однако его, в отличие от остальных насекомых, не развезло: не зря же он провел всю свою юность на пышной, девственной груди прелестного отпрыска древнего и непокорного ирландского рода! Когда забрезжил рассвет, дерзкий план Гея 0'Лири созрел окончательно. Пробудившись от тяжелого сна, поэт поднялся, сочинил, присев к столу, несколько строк и отправился в закусочную завтракать, а Гей пристроился на тулье его шляпы и стал ориентироваться по солнцу.

Сначала поэт передвигался по городу в западном направлении, и Гею было с ним по пути, но как только молодой человек в поисках чашки кофе и булочки свернул, миновав несколько кварталов, на север, наш герой скатился с его шляпы на тротуар и пустился, с бешеной прытью перебирая ножками, в далекое путешествие. Чтобы добраться до Западного побережья, ему предстояло преодолеть три тысячи миль, однако Гей не отчаивался: когда мог, пользовался попутным транспортом, хотя за городом эта возможность представлялась ему все реже и реже. Пыль забивалась Гею в глаза, слабые ножки, привыкшие ступать по нежной коже Рози 0'Лири, были сбиты грубым асфальтом в кровь – и тем не менее в лучах огненно-красного солнца, опускавшегося за далекими горами, видно было, если, конечно, хорошенько присмотреться, как по шоссе, хромая, семенит крошечная фигурка нашего смельчака.

На долю Гея 0'Лири, шедшего через прерии, пустыни и горы, выпало немало тяжких испытаний и самых невероятных приключений, прежде чем он, возмужавший, несколько постаревший и порядком исхудавший, вступил наконец в Голливуд. К чести нашего героя следует сказать, что исхудал он не столько из-за чудовищных лишений, сколько по причине поистине рыцарского аскетизма, которому он сам себя подверг. Боясь, как бы не в меру затянувшаяся трапеза пагубноне сказалась на его настроении и далеко идущих планах, Гей приучил себя по дороге довольствоваться всего одним-двумя глотками за исключением тех случаев, когда он был на сто процентов уверен, что его «кормилец» является столь же ревностным поклонником Блинды Блайт, как и он сам.

Добравшись до Лос-Анджелеса, Гей первым делом отправился на Голливуд-бульвар в поисках всемирно знаменитого Китайского театра. У входа он опустился на одно колено и благоговейно ткнулся хоботком в исторический асфальт, на котором запечатлелся крошечный след самой прелестной на свете ножки. Проезжавший мимо продюсер своим наметанным взглядом подметил этот рыцарский жест, и ему в голову тут же пришла идея сделать совершенно новую инсценировку «Сирано де Бержерака». Что же касается Гея, то он, засвидетельствовав таким образом почтение своей возлюбленной, взобрался на пухлое плечико какой-то совсем еще юной, начинающей голливудской звезды, подкрепился и стал думать, как бы ему увидеться с обожаемой Блиндой.

Сначала ему пришла в голову мысль свести знакомство с несколькими праздношатающимися, ленивыми и несостоявшимися голливудскими клопами и выведать у них, какой прачечной оказывает честь своим тончайшим бельем кинозвезда, дабы затем, на манер Клеопатры, явиться ей, завернувшись в какой-нибудь интимнейший предмет ее туалета. Однако, пораскинув мозгами, 0'Лири счел этот план несостоятельным: входить к любимой женщине с черного хода было не в его правилах. В следующую минуту он чуть не поддался сильнейшему искушению спрятаться за обшлаг какому-нибудь безумному любителю автографов и, как Фэрбенкс, прыгнуть на Блинду, когда та будет ставить свою подпись в блокноте. «Броситься на нее! – распалившись, бормотал клоп себе под нос. – Настоять на своем, невзирая на ее истошные крики и сопротивление! Впиться своим алчущим хоботком в ее нежную эпидерму!» Однако по природе своей Гей 0'Лири вовсе не был жестоким и вероломным насильником; существо мужественное и честное, он хотел, чтобы Блинда относилась к нему как к равному. Вместе с тем наш герой не мог, естественно, не сознавать, какая огромная пропасть простирается между бедным, никому не известным клопом и богатой и знаменитой кинозвездой. Как это ни было для него мучительно, Гей полностью отдавал себе отчет и в том, что их разделяет к тому же расовый барьер. Но Гей 0'Лири был не из тех, кто пасует перед препятствиями. «Барьеры для того и созданы, чтобы их преодолевать! – воскликнул он. – Я должен заставить Блинду относиться ко мне с уважением. Но, с другой стороны, кто я такой, чтобы меня уважали?!» И тут внезапно его осенило: «Кто я такой? Такой же артист, как и она, черт возьми! Выступают же блохи в цирке, бывают тараканьи бега, а чем клопы хуже?! Между прочим, нет ни одной труппы бродячих актеров, которую бы не сопровождали целые толпы моих крохотных живучих соплеменников!» Итак, решение было принято, и теперь следовало лишь, как говорится, «заявить о себе». Действовать через доверенное лицо Гей не хотел, рекламные агенты внушали ему подозрение, а потому оставался единственный путь: присоединиться к многочисленным статистам, которые обивали пороги киностудии Блинды Блайт в надежде получить какую-нибудь бросовую роль. Что ж, фортуна, как известно, улыбается смелым, и не прошло и месяца, как из студии вдруг выскочил помощник режиссера и взволнованным голосом прокричал статистам: – Эй вы, у кого-нибудь из вас есть клопы, признавайтесь! Клоп нужен до зарезу!

По толпе статистов пробежал шепоток, и они стали торопливо себя ощупывать. Вскоре профессиональные клопоморы, со свойственной им безжалостностью, погнали по бульвару к киностудии целую армию упитанных клопов, которых они приберегли, что называется, на черный день. Пока продолжалась вся эта brouhaha {Суматоха (фр.).}, пока по всему городу, от Гоуэр-стрит до Калвер-сити, только и слышалось: «Давай! Пошевеливайся!», Гей решительным шагом вошел на киностудию и занял плацдарм на письменном столе продюсера. «Во всяком случае, – подумал наш герой, – буду первым в очереди».

Вскоре появились клопоморы, неся в склянках из-под лекарств и во флаконах многочисленных компатриотов Гея. Окинув своих соперников быстрым взглядом и убедившись, что все они в подметки ему не годятся, Гей с трудом сдержал презрительную усмешку.

– Нам нужен большой, откормленный клоп, – объявил продюсер, когда все собрались. – Роль небольшая, но выигрышная – ведь, согласитесь, не каждому клопу выпадает возможность сняться с самой Блиндой Блайт. Сцена в постели, крупный план. В сцене в гостинице он должен укусить ее в плечо. Эй, друг, твои клопики откуда?

– Из Мексики, шеф, – ответил импресарио, к которому обратился продюсер. – Лучше не найдете: бегают как зайцы – не поймаешь!

– Не годится, – холодно ответил продюсер. – Эта сцена играется на востоке страны, а я люблю натуральные съемки, в наше время ведь зрителя не проведешь. Поэтому, ребята, мне нужен клоп из Новой Англии, ясно?

И продюсер раскрыл лежавший на столе контракт. Клопоморы стали наперебой уверять его, что их клопы родом из Плимут-Рока и что в них течет кровь Лоуэллов, Кэботов и Лоджей. Пока продолжался спор, Гей окунул свой хоботок в чернила и бисерным почерком подписал контракт.

Все были потрясены.

– А ты, я смотрю, малый не промах! – воскликнул продюсер. – Такой нам и нужен. Пока вы тут глотки драли, – пристыдил он клопоморов, – этот чертенок быстренько разобрался что к чему и подмахнул контракт. Молодец! В кино иначе нельзя. Я сам так начинал, – добавил он, обернувшись к своему ассистенту, который расплылся в улыбке и подобострастно закивал головой.

Гея незамедлительно перенесли на съемочную площадку, где его появление было встречено громом аплодисментов.

– Мисс Блайт, может, вы хотите, чтобы в этой сцене вместо вас снимался дублер? – елейным голоском осведомился предупредительный ассистент. Гей похолодел.

– Нет, – отрезала мисс Блайт. – Вы же знаете, если снимается сцена с шампанским, я привыкла пить настоящее шампанское. Если же по сценарию меня должен укусить клоп, пусть кусает – я не боюсь.

– Запиши эти слова и передай их в отдел рекламы, – приказал продюсер другому ассистенту. – Давай, Джек! – крикнул он режиссеру. – Снимай, а я посмотрю, как получится.

– Надо бы сначала малость порепетировать перед съемкой, – возразил режиссер. – Принесите мисс Блайт рюмку коньяку.

– Не беспокойся, Бенни, – сказала Блинда. – Ради искусства я готова терпеть.

– Итак, Блинда, слушай меня внимательно, – сказал режиссер, раскрывая сценарий. – Ты только что рассталась с любимым человеком. Ты ушла от него, потому что слишком сильно его любишь. Будет ли Кэрью искать тебя – вот в чем вопрос. Тебя гложет тоска. Ты лежишь на кровати в захудалой гостинице и горько плачешь. И вдруг ты чувствуешь укус. Укус в то самое место, куда тебя целовал Кэрью. Над этой сценой мы будем работать, когда отдел реквизита, будь он трижды проклят, обеспечит нас наконец всем необходимым для съемки вечеринки в сельском клубе. Ты меня поняла, Блинда? Тs чувствуешь укус, и в первый момент тебе кажется, что это Кэрью.

– Да, Джек, по-моему, я тебя поняла.

– Ты поворачиваешь голову – а вдруг, чем черт не шутит, это все-таки он?..

– … а это всего-навсего клоп, – закончила за него кинозвезда, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Все ясно. Думаю, у меня получится.

– Ну конечно, получится! Какие могут быть сомнения! Ложись на кровать. Грим! Где грим для мисс Блайт?! Слезы мисс Блайт готовы?

Но от хрустального флакона с искусственными слезами Блинда наотрез отказалась.

– Когда я думаю о Кэрью, Джек, – сказала она режиссеру с горькой усмешкой, – фальшивые слезы мне ни к чему.

Члены съемочной группы понимающе переглянулись и зашушукались. Безответная любовь решительной девушки к герою – любовнику, наглому, самоуверенному красавцу, ни для кого не была секретом, о чем позаботился отдел информации, ежечасно выпускавший срочные бюллетени о событиях, развивающихся на любовном фронте. Вся без исключения съемочная группа, будь то актер или осветитель, искренне сочувствовала кинозвезде, вызывавшей чувство глубокого уважения и неизъяснимого восхищения.

Ходили разговоры, что «сухарь Кэрью», как его прозвали молодые голливудские остряки, отлично разбиравшиеся в тонкостях мужской психологии, был человеком, который к любой форме любви относился с величайшим презрением, делая исключение лишь для своего горделивого профиля, – на него актер мог смотреть в зеркало часами. И этого человека-подумать только! – безнадежно и страстно любила Блинда, та самая Блинда, которую предстояло укусить нашему герою.

Но вот режиссер что-то шепнул ассистенту, а ассистент, приложив к губам мегафон, громогласно объявил: – Тишина на площадке! Мисс Блайт и мистер 0'Лири репетируют!

Гей затрепетал. Еще бы: не каждому клопу удается в один присест стать знаменитым киноактером и счастливым обладателем обворожительной женщины. Блинда ткнулась головой в подушку и горько заплакала. Ее мраморные плечи судорожно вздрагивали от рыданий, и Гей приготовился к прыжку. «Сейчас мне бы очень не помешал батистовый платочек, – подумал он. – Я бы вытер им свой хоботок и сорвал аплодисмент. Зритель был бы необычайно тронут».

Но тут прозвучала команда: «Мистер 0'Лири!» – и наш клоп, взвившись в воздух, опустился на кинозвезду и с остервенением впился ей в плечо.

– Вот это да! – ахнул режиссер. – Ты видел, как он прыгнул?! – спросил он у продюсера. – Смотри, как кусает. Себя не щадит.

– Надо будет заключить с ним долгосрочный контракт, – сказал продюсер своему секретарю. – Запиши, чтоб я не забыл.

«Какого черта я сижу на плече у этой шлюхи? – недовольным голосом пробурчал себе под нос Гей. – Когда же наконец явится этот Кэрью? Сколько можно ждать?» Читатель, надеюсь, простит моего героя. Он просто в очередной раз выпил лишнего.

В этот момент по съемочной площадке разнесся низкий, хорошо поставленный голос: – Что здесь происходит? Юное дарование? Тянет на себя одеяло?!

Все с нескрываемым уважением – а Блинда и Гей с трепетом – повернулись к герою-любовнику, после чего мисс Блайт кокетливо нырнула под подушку, а Гей, совершив прыжок, побивший, вероятно, все мировые рекорды, приник к груди своего нового кумира, рыдая от стыда и восторга.

– Похоже, я пришелся ему по душе, – снисходительно хмыкнул великий актер. – Ну что, будем дружить, сынок? Неплохой материал для отдела рекламы, верно, Джек? – С этих слов и началась несколько необычная, однако весьма трогательная дружба двух киноактеров. Вскоре Кэрью и Гей стали неразлучны.

О следующем этапе в голливудской карьере Гея 0'Лири, с разрешения читателя, мы, пожалуй, умолчим. Говорят, правда, что все знать – значит все простить, но ведь, с другой стороны, чем меньше знаешь, тем меньше потом придется прощать. Скажем лишь, что Блинда по-прежнему беззаветно любила Кэрью, а Кэрью столь же беззаветно, со страстью и постоянством, редкими для Голливуда, боготворил свой горделивый профиль. Что же касается нашего героя, то его любовь к Кэрью поистине не знала границ.

Но довольно скоро про новоявленную кинозвезду поползли какие-то темные слухи. Чего о нашем герое только не говорили: носит-де сногсшибательные туалеты, заказывает костюмы фиолетового (!) цвета, щеголяет в женском (!) белье, нежится в ванне, наполненной французскими духами, устраивает безумные оргии в своем крошечном особняке в Бель-Эр. Одна голливудская газетенка намекнула на то, что неблагонадежные граждане, проникнув в кинематограф – самую процветающую отрасль американской промышленности, – становятся чрезвычайно опасными. Еще немного – и вокруг имени Гея 0'Лири должен был разразиться шумный скандал, хранители нашей морали уже запаслись его фотографиями для демонстраций и пикетов.

Но время делает свое дело, и лицо Кэрью, по счастью, поблекло еще раньше, чем репутация Гея. Вскоре бывшего кумира Голливуда перестали приглашать на роль героя-любовника, и он вынужден был либо довольствоваться характерными ролями, либо стать продюсером, а поскольку характерные роли никогда не были его сильной стороной, наш герой счел за лучшее пойти в продюсеры, не подозревая, что продюсер сродни самому Господу Богу в том смысле, что он должен создавать новые звезды, если не хочет остаться без работы.

Впрочем, Кэрью от услуг своего друга-клопа отказываться не собирался. Специально для Гея писались великолепные роли, полные тонкого юмораи язвительной сатиры, но найти актрису, достойную играть с ним в паре, никак не удавалось. Наконец, после долгих поисков и многочисленных неудач, был составлен небольшой список претенденток. Кэрью пробежал этот список глазами, покачал головой и в сердцах швырнул его на свой туалетный стол.

– Все они никуда не годятся, – пробормотал он, – а это значит, что гениального продюсера из меня не получится.

В тот день Кэрью впервые за много лет отправился слать крайне собой недовольный. Поэтому, наверно, его кровь и показалась Гею в тот вечер какой-то бодряще горьковатой, в результате чего нервы у клопа успокоились, мозг прочистился, и по трезвому размышлению он понял, какое его друг Кэрью ничтожество. В такие моменты в памяти поневоле всплывает прошлое, давно забытые дни, юность, невинные забавы, живые лица родных и друзей.

Гей 0'Лири с отвращением отпрянул от груди своего бывшего друга и сорвал с себя по-декадентски изящные вечерние одежды, которые совсем еще недавно он так любил. В два прыжка, не столь манерных и неестественных, как в недалеком прошлом, клоп опустился на туалетный столик, рядом со списком претенденток. Чернильница была открыта, и он решил, что, только окунувшись в этом чернильном Иордане семь раз, ему удастся окончательно избавиться от социальной проказы. Выкупавшись в чернилах, Гей выбрался наружу и застыл на краю письменного прибора, дрожа и задыхаясь. Переведя дух, он с минуту постоял на месте, а затем, собравшись с силами, прыгнул на лежавший рядом с чернильницей список претенденток, после чего с изяществом фигуриста и медлительностью побывавшей в патоке мухи наш клоп изобразил на листе бумаги имя «Рози», причем таким же размашистым почерком, каким были написаны остальные имена претенденток.

Еще один прыжок, и он вновь, рыдая и задыхаясь, погрузился в горькие, клейкие, сгустившиеся от жары чернила. На этот раз наш герой к имени «Рози» присовокупил фамилию «0'Лири». Еще пять прыжков-и он целиком вывел ее адрес, после чего, полуживой, выбившийся из сил, черный, как вакса, но с сознанием выполненного долга, рухнул на промокательную бумагу.

Затея клопа удалась. Рози вызвали в Голливуд на пробные съемки, и, как вы догадываетесь, со всеми испытаниями девушка справилась превосходно. Гей, облегченно вздохнув, вновь нашел приют на ее пышной груди и, как встарь, стал питаться ее живительной влагой, в результате чего окончательно избавился от наваждения; рассеялось оно так же незаметно, как утренний туман. Прошлое ушло безвозвратно. Гей стал теперь совсем другим клопом, он завоевал право любить и быть любимым; избранница его была не только самая обворожительная ирландская девушка, не только величайшая из киноактрис, но и самая незаурядная личность на свете. А поскольку сама мисс О'Лири была теперь о себе такого же высокого мнения, как и ее возлюбленный, прожили они в мире и согласии долгую и счастливую жизнь.

ПРИДУМАННЫЙ МИСТЕР ВЕЛЬЗИ

Звoнят к чаю, – сказала миссис Картер. – Надеюсь, Саймон слышит.

Они выглянули из окна гостиной. В дальнем конце узкого неухоженного сада среди буйной красоты доживала свой век маленькая беседка – прибежище Саймона. Яблоня и груша перед ней росли слишком близко друг к другу – для пригородных садов это обычное явление, – ветви их переплетались и почти полностью скрывали беседку. Время от времени фигурка Саймона мелькала на фоне зелени: он с важным видом расхаживал взад – вперед, жестикулировал, строил гримасы и исполнял какие-то таинственные обряды – так часто ведут себя мальчишки, которые проводят долгие послеобеденные часы в дальних углах заброшенного сада.

– Вон он, проказник! – показала Бетти.

– Играет в свою игру, – пояснила миссис Картер. – К другим детям совсем подходить перестал. В беседку к нему зайти нельзя – прямо сцену устраивает. А приходит оттуда – только что с ног не валится от усталости.

– Он что же, не спит после обеда? – удивилась Бетти.

– Ты же знаешь Большого Саймона, – сказала миссис Картер. – Говорит, пусть ребенок выбирает сам. Конечно, ребенок выбирает беседку, а потом приходит домой бледный как полотно.

– Смотри-ка! Он услышал звонок! – воскликнула Бетти. И действительно, хотя звонок отзвенел целую минуту назад, казалось, что тоненький колокольчик задребезжал возле уха Маленького Саймона только сейчас. Они увидели, как он вдруг прервал свой спектакль, начертил на земле палочкой несколько волшебных линий и по горячей жухлой траве поплелся к дому.

Миссис Картер и Бетти вышли на крытую веранду. Это была комната для игр, в жаркие дни в ней пили чай. Когда-то здесь размещалась огромная кухня – этот высокий дом строился в конце XVIII века. А теперь стены были выкрашены кремовой краской, на стенах висела грубая голубоватая сетка, на каменном полу стояли обтянутые холстом кресла, над камином красовалась репродукция «Подсолнухов» Ван Гога.

С выражением отрешенности на лице в комнату вошел Маленький Саймон и удостоил Бетти небрежным кивком. Лицо его, заостренное к подбородку, напоминало правильный треугольник и было очень бледно.

– Ты вылитый сказочный паж! – воскликнула Бетти.

Саймон взглянул на нее.

– Нет, – ответил он.

В эту минуту открылась дверь, и на пороге, потирая руки, появился мистер Картер. Он был зубной врач и имел привычку то и дело мыть руки.

– Ты? – удивилась жена. – Так рано?

– Надеюсь, ты не очень огорчена, – сказал мистер Картер и легонько поклонился Бетти. – Два пациента перенесли свои визиты на другой день, и я решил прийти пораньше. Надеюсь все же, ты не очень огорчена.

– Ну не глупи, – укорила его жена. – Нет, разумеется.

– А вот Маленький Саймон, кажется, не знает, огорчаться ему или радоваться, – продолжал мистер Картер. – Ну-ка, Маленький Саймон, говори: ты огорчен, что мы почаевничаем вместе?

– Нет, папа.

– Как-как?

– Нет, Большой Саймон.

– Вот, теперь правильно. Большой Саймон и Маленький Саймон. Мы ведь с тобой друзья, верно? А раньше маленькие мальчики должны были называть своего папу «сэр». И если кто забывал – получал на орехи. По попке. Маленький Саймон! По попке! – заключил мистер Картер и снова принялся мыть ружи воображаемыми водой и мылом.

Мальчик вспыхнул – то ли от стыда, то ли от гнева.

– Зато теперь, – пришла на помощь Бетти, – ты можешь называть своего папу, как тебе нравится.

– А чем Маленький Саймон занимался после обеда? – поинтересовался мистер Картер. – Пока Большой Саймон был на работе?

– Ничем, – буркнул сын.

– Значит, ты провел день очень скучно, – сделал вывод мистер Картер. – Это я по себе знаю, Маленький Саймон. Займись завтра чем-нибудь интересным и увидишь – скучно тебе не будет. Я хочу, чтобы он познавал жизнь на собственном опыте, Бетти. Я воспитываю его по своей системе, по новой системе.

– Я уже познал, – промямлил мальчик, и казалось, это говорит усталый, умудренный годами старец, – мальчишки часто играют эту роль.

– Едва ли можно что-то познать, – возразил мистер Картер, – когда целый день сидишь на мягком месте и ничего не делаешь. Если бы мой отец застал меня сидящим без дела, у меня надолго пропала бы охота сидеть.

– Но ведь он играл, – вступилась за сына миссис Картер. – Немножко, – подал голос мальчик, беспокойно ерзая на стуле.

– Больше чем достаточно, – поправила его миссис Картер. – Каждый раз он приходит из своей беседки какой-то нервный, взвинченный. Все-таки днем он должен отдыхать.

– Ему шесть лет, – возразил мистер Картер, – и он вполне сознательный человек. Пусть выбирает сам, играть ему или отдыхать. Но во что же ты играешь, Маленький Саймон, если потом становишься нервным и взвинченным? Очень редко бывает, чтобы игра так захватывала человека.

– Ни во что, – отозвался мальчик.

– Так уж и ни во что, – не поверил отец. – Мы же с тобой друзья, так ведь? Ты можешь мне все рассказать. Я и сам когда-то был Маленьким Саймоном, играл в те же игры, что и ты. Правда, в годы моего детства еще не было самолетов. Ну с кем же ты играешь в эту интересную игру? Смелее, если мы не будем отвечать друг другу на такие безобидные вопросы, земной шар перестанет крутиться. С кем же ты играешь?

– С мистером Вельзи, – сдался мальчик.

– С мистером Вельзи? – переспросил мистер Картер и, вопросительно подняв брови, взглянул на жену.

– Это он выдумал такую игру, – объяснила та.

– Ничего я не выдумал! – выкрикнул мальчик. – Глупости!

– Знаем, какой ты сочинитель, – сказала миссис Картер. – А теперь еще и грубишь. Ладно, давайте поговорим о чем-нибудь другом.