Я поклонился. Меня представляли.
      – Миссис Билби пишет пьесы. Она из старого филадельфийского рода. Вам с нами будет очень уютно, мистер Снелл.
      – Для меня это большая честь, миссис Вандерпэнт.
      – Ну и, разумеется, вся наша милейшая молодежь пришла сюда в двадцать девятом. Их несчастные папы решили расстаться с жизнью, прыгнув вниз с крыш небоскребов.
      Я вовсю раскланивался и присвистывал. На представление ушло немало времени. Кто бы мог подумать, что в «Брейсисе» живет так много народу?
      – А вот наконец и Элла с моим бульоном. Тут я заметил, что молодежь не так уж и молода, несмотря на их улыбки, вежливые ужимки, платьица инженю. А вот Элле еще не было и двадцати. Одетая во что-то поношенное, она тем не менее напоминала живой цветок на французском кладбище или русалку среди коралловых полипов.
      – Иди сюда, глупенькая! – Миссис Вандерпэнт тебя заждалась. Бледность ее была не такая, как у них; не мертвенная бледность чего-то, лежавшего под могильным камнем, лишь изредка способная вяло блеснуть. Ее бледность была сродни жемчужной.
      Элла! Жемчужина этой самой далекой, самой сказочной пещеры! Маленькая русалка! И кто она здесь? Девочка на побегушках, ей перекрывают воздух существа, у которых вместо пальцев побелевшие от смерти... щупальца! Красноречие изменяет мне.
      28 МАРТА. Итак, я довольно быстро свыкаюсь с моим новым полуосвещенным миром, с моим странным обществом. Постигаю замысловатые законы тишины и маскировки, которые довлеют над внешне независимыми прогулками и сборищами полночного клана. Как люто ненавидят они сторожа – именно его существование вынуждает их соблюдать эти законы, вносит ложку дегтя в бочку меда их праздных бдений!
      – Гнусное, вульгарное создание! От него разит этим наглым солнцем!
      На самом деле это вполне привлекательный молодой человек, для ночного сторожа даже очень молодой – не удивлюсь, если окажется, что его ранили на войне. Но местная публика готова разорвать его на части.
      А со мной они очень милы. Им льстит, что в их рядах появился поэт. И все же я не могу ответить им взаимностью. У меня слегка стынет кровь в жилах, когда я вижу, с какой неизъяснимой легкостью даже пожилые дамы паучихами перебираются с одного балкона на другой. Или меня коробит оттого, что они унижают Эллу?
      Вчера мы весь вечер провели за бриджем. А сегодня будут ставить пьеску миссис Билби «Любовь в царстве теней». Хотите верьте, хотите нет, но к нам в гости на спектакль стройными рядами придет другая колония-из «Уанамейкерса». Видимо, люди живут во всех больших магазинах. Считается, что приглашенным оказана большая честь, ибо мое новое общество – отъявленные снобы. Они с ужасом рассуждают о парии, который оставил заведение высокого пошиба на Мэдисон-авеню и теперь влачит жалкое и сумбурное существование в захудалом кафетерии. И с какой трагедией они пересказывают исчорию обитателя «Альт-манса» – тот столь пылко возлюбил висевшую на манекене клетчатую куртку, что в критическую минуту появился из тьмы и вырвал ее из рук покупателя. Как я понял, вся колония «Альтманса» в страхе перед расследованием была вынуждена перебраться резко вниз по социальной лестнице, в грошовую забегаловку. Что ж, пора собираться на спектакль.
       14 АПРЕЛЯ.Мне удалось поговорить с Эллой. Раньше я не осмеливался – меня не покидает чувство, что хоть одна пара белесых глаз украдкой за мной наблюдает. Но вчера вечером, во время спектакля, на меня вдруг напала икота. Мне строго было велено идти в подвал и разрешиться от недуга там, среди мусорных ящиков, куда сторож не заглядывает никогда.
      И вот там, во мраке, где стойко ощущался запах крыс, я услышал сдавленное рыдание.
      – Что это? Это ты? Это Элла? Что с тобой, дитя мое? Почему ты плачешь?
      – Они даже не разрешили мне посмотреть спектакль.
      – И это все? Право, не нужно так расстраиваться.
      – Я так несчастна.
      И она поведала мне свою трагическую историю. Что вы об этом скажете? Когда она была маленькой девочкой, шестилетней сопливой девчонкой, она забрела в дальний угол магазина и где-то под прилавком заснула, а мама ее тем временем примеряла новую шляпку. Когда девочка проснулась, магазин был погружен во тьму.
      – Я начала плакать, и тут они все повыходили и взяли меня. «Если мы ее отпустим, она все расскажет», – волновались они. А другие предлагали: «Нужно позвать Людей Тьмы». – «Пусть остается здесь, – решила миссис Вандерпэнт. – Будет мне исправной служанкой».
      – А кто эти Люди Тьмы, Элла? Когда я здесь появился, они их тоже поминали.
      – Вы разве не знаете? О-о, это ужасно! Ужасно!
      – Расскажи, Элла. Поделись со мной. Ее всю затрясло.
      – Знаете гробовщиков, из фирмы «Конец пути», они ходят по домам, когда люди умирают?
      – Да, Элла.
      – Так вот, в их похоронном бюро, как и здесь, как в «Гимбелсе», как в «Блумингдейлсе», живут люди, такие, как эти.
      – Какая мерзость! Но чем же они там пробавляются, в этом похоронном бюро?
      – Мне почем знать? Туда присылают покойников, для бальзамирования. И те, кто там живет... они просто кошмарные! Даже наши и то перед ними робеют. Но если кто-то умирает или сюда на свою беду, забирается какой-нибудь взломщик, забирается и видит наших и может кому-нибудь рассказать...
      – Так, так. Продолжай.
      – Тогда наши посылают за теми, за Людьми Тьмы.
      – Боже правый!
      – Да, наши убирают труп в отдел медицинских товаров... труп или взломщика, связанного накрепко, если это взломщик – и посылают за теми, а сами все прячутся... потом те приходят... Господи! Я их однажды видела. Прямо черная тьма, тьма на двух ногах. Стра-ашно!
      – А потом?
      – Они заходят, где лежит покойник или бедняга-взломщик. У них там есть воск... и все прочее, что надо. А когда они уходят, на столе остается лежать восковой манекен. А уж потом наши его одевают, в костюм там или купальник, и ставят рядом с остальными манекенами, и никто ничего не замечаег.
      – Но они ведь тяжелее других, эти манекены? Должны быть тяжелее.
      – Нет. Совсем не тяжелее. Я думаю, там таких уже много-бывших покойников.
      – Господи помилуй! И что, они и с тобой хотели так обойтись, с малым ребенком?
      – Да, но миссис Вандерпэнт сказала, что я буду ее служанкой.
      – Мне не нравятся эти люди, Элла.
      – Мне тоже. Так хочется увидеть живую птичку.
      – Сходи в отдел зоологии.
      – Нет, это не то. Мне надо, чтобы она сидела на ветке с листочками.
      – Элла, давай встречаться почаще. Будем приползать сюда и встречаться здесь. Я расскажу тебе про птичек, и про ветки, и про листочки.
       1 МАЯ.Последние несколько вечеров в магазине только и разговоров было, что о грандиозном слете в «Блумингдейлсе», отовсюду доносился взволнованный шепот. Наконец долгожданная ночь наступила.
      – Еще не переоделся? Ровно в два выходим. – Роско назначил себя (либо был назначен) моим поводырем и охранником.
      – Роско, я ведь совсем новичок. Как подумаю, что надо выйти на улицу, у меня поджилки трясутся.
      – Чепуха! Бояться нечего. Выскальзываем наружу по двое или по трое, встаем на тротуаре, ловим такси. Ты что, в старые времена никогда ночью на улицу не выходил? А коли выходил, значит, нас видел, и не раз.
      – Боже правый, верно! Еще часто чесал в затылке: кто же это такие? Вон, значит, кто. Но, Роско, я весь в поту. И дыхание перехватывает. Боюсь, не простыл ли.
      – Раз так, тебе лучше остаться. Не ровен час чихнешь, вся вечеринка может пойти насмарку.
      Я решил довериться их жесткому этикету, который во многом диктовался боязнью быть обнаруженными, и оказался прав. Скоро все они ушли, прошуршав, как листья, косо летящие на ветру. Я тут же переоделся во фланелевые брюки, парусиновые туфли и модную спортивную рубашку – весь этот товар поступил в магазин только сегодня. Потом нашел уединенное местечко, вдали от накатанного маршрута сторожа. Там в поднятую руку манекена я вложил широкий лист папоротника, который изъял в отделе цветов, – сразу получилось молоденькое весеннее деревце. Ковер был песчаного цвета, как песок на берегу озера. Белоснежная салфетка, два пирожных, каждое украшено вишенкой. Оставалось только вообразить себе озеро и найти Эллу.
      – Ой, Чарлз, что это?
      – Я поэт, Элла, а когда поэт встречает такую девушку, как ты, его тянет на природу. Видишь это дерево? Пусть оно будет нашим. А вон озеро – более красивого я в жизни не видел. Вот трава, цветы. И птицы, Элла. Ты говорила, что любишь птиц.
      – О-о, Чарлз, ты такой милый. Мне кажется, я слышу, как они поют.
      – А это наш ленч. Но прежде чем приняться за еду, сходи за скалу и посмотри, что там.
      Я услышал ее восторженный вскрик – она увидела летнее платье, которое я принес для нее. Когда она вернулась, весенний день одарил ее приветливой улыбкой, а озеро засияло ярче прежнего.
      – Элла, теперь давай перекусим. Будем радоваться жизни. А потом поплаваем. Тебе так пойдет любой из этих купальников!
      – Чарлз, давайте просто посидим и поговорим.
      Мы сидели и говорили, а время растворилось, как во сне. Не знаю, сколько мы могли так просидеть, забыв обо всем на свете, если бы не паук.
      – Чарлз, что вы делаете?
      – Ничего, милая. Просто дрянной паучок, он полз по твоему колену. Это мне, конечно, привиделось, но иногда такие фантазии хуже реальности. Вот я и попробовал его поймать.
      – Не надо, Чарлз! И уже поздно! Очень поздно! Они вот-вот вернутся. Мне пора домой.
      Я отвел ее домой – в подвальный этаж, в кладовку с кухонной утварью – и поцеловал ее на прощанье. Она подставила мне щечку. Интересно, почему только щечку?
       10 МАЯ.> – Элла, я тебя люблю.
      Прямо так и сказал. Мы уже несколько раз встречались. Целыми днями я мечтал о ней. Даже дневник не вел. А уж о стихах не могло быть и речи.
      – Элла, я тебя люблю. Давай переберемся в салон для новобрачных. Что ты так испугалась, милая? Хочешь, вообще уедем отсюда. Поселимся в небольшом ресторанчике в Центральном Парке, помнишь такой? Там вокруг тысячи птиц.
      – Прошу тебя... прошу тебя, не говори так!
      – Но я люблю тебя, люблю всем сердцем.
      – Ты не должен.
      – А вот оказалось, что должен. Ничего не могу с собой поделать. Элла, только не говори мне, что ты любишь другого.
      Она всхлипнула.
      – Увы, Чарлз, люблю.
      – Любишь другого, Элла? Одного из этих? Я думал, ты терпеть их не можешь. Наверное, это Роско. Только в нем и сохранилось хоть что-то человеческое. Мы с ним говорим об искусстве, о жизни, обо всем прочем. И он похитил твое сердце!
      – Нет, Чарлз, нет. Он такой же, как остальные. Я их всех ненавижу. Меня от них с души воротит.
      – Тогда кто же это?
      – Он.
      – Кто?
      – Сторож.
      – Не может быть!
      – Может. От него пахнет солнцем.
      – Боже, Элла, ты разбила мне сердце.
      – Ты можешь остаться моим другом.
      – Да, конечно. Я буду тебе как брат. Но как вышло, что ты его полюбила?
      – О-о, Чарлз, это было так прекрасно. Я думала о птицах и замечталась, забылась. Только ты меня не выдавай, Чарлз. Они со мной знаешь что сделают? – Ну что ты! Не бойся. Продолжай.
      – Ну, я замечталась, и тут появляется он, выходит из-за угла. А мне и деваться некуда-на мне было голубое платье. А вокруг всего несколько манекенов, и те в нижнем белье.
      – Так, дальше, пожалуйста.
      – Что мне оставалось делать? Я скинула платье и застыла как вкопанная.
      – Понятно.
      – Он остановился прямо возле меня, Чарлз. Посмотрел на меня. И коснулся моей щеки.
      – И ничего не заметил?
      – Нет. Она была холодная. Но, Чарлз, при этом он заговорил со мной... сказал: «Ай да крошка, вот бы таких на Восьмой авеню побольше». Какой прелестный комплимент, правда, Чарлз?
      – Лично я сказал бы «на Парк-авеню».
      – Ой, Чарлз, не становись похожим на них. Иногда мне кажется, что ты начинаешь походить на них. Велика ли разница, Чарлз, какую улицу назвать? Комплимент от этого не стал хуже.
      – Может, и не стал, но сердце мое разбито. И как ты добьешься его взаимности? Ведь он живет в другом мире.
      – Да, Чарлз, его – мир-Восьмая авеню. Я хочу перебраться туда. Чарлз, ты и вправду мой друг?
      – Я тебе как брат, но сердце мое разбито.
      – Я скажу тебе, что хочу сделать. Скажу. Я снова туда встану. Тогда он меня увидит.
      – И что?
      – Может, он снова со мной заговорит.
      – Элла, дорогая, ты просто себя терзаешь. Себе же делаешь хуже.
      – Нет, Чарлз. На сей раз я ему отвечу. И он заберет меня с собой.
      – Элла, я не могу этого слышать.
      – Тес! Кто-то идет! Я увижу птиц, Чарлз, настоящих птиц, увижу, как растут цветы. Это они вернулись. Тебе надо идти.
       13 МАЯ.Последние три дня стали для меня настоящей пыткой. И вот сегодня я не выдержал. Ко мне подсел Роско. Сидел рядом и долго смотрел на меня. Потом положил руку на плечо.
      – Что-то ты совсем раскис, старина, – посочувствовал он. – Может, выбраться в «Уанамейкерс» и покататься на лыжах?
      На его доброту я не мог не ответить откровенностью.
      – Нет, Роско, это не поможет. Дело мое гиблое. Я не могу есть, не могу спать. Даже писать и то не могу, понимаешь?
      – Что с тобой? Затосковал по дневному свету?
      – Роско... я влюбился.
      – В кого-то из продавщиц? Из покупательниц? Но учти, Чарлз, это категорически запрещено.
      – Нет, Роско, ни то, ни другое. Но все равно, надежды на взаимность никакой.
      – Дорогой дружище, мне больно видеть тебя таким. Давай я помогу тебе. Выговорись, облегчи душу.
      И тут... это было какое-то наваждение. Меня прорвало. Я ему доверился. Видимо, доверился, как же иначе? Во всяком случае, я не собирался выдавать Эллу, мешать ее бегству, силком держать здесь, пока ее сердце не потеплеет ко мне. Если такие намерения у меня все же были, то только подсознательные, клянусь!
      Так или иначе, но я выложил ему все. От начала до конца! Он выслушал меня с сочувствием, но в этом сочувствии я уловил скрытое неодобрение.
      – Ты ведь отнесешься к моей тайне с уважением, а, Роско? Кроме нас, знать об этом не должен никто.
      – Не беспокойся, старина, буду нем как могила. И прямиком направился к миссис Вандерпэт – наверное. Во всяком случае, вечером атмосфера изменилась. Люди бледными промельками скользят мимо меня, нервно улыбаются, в этих улыбках что-то жуткое, садистское, замешенный на страхе восторг. Стоит мне к кому-то обратиться, отвечают уклончиво, смущаются и тотчас исчезают прочь. Вечер танцев почему-то отменили. Эллу я найти не могу. Придется выползать отсюда. Буду искать ее снова.
       ПОЗДНЕЕ.Господи! Свершилось. В отчаянии я пошел в кабинет управляющего – оттуда сквозь стеклянные стены просматривается весь универмаг – и встал на вахту. Ровно в полночь появились они, небольшая группа, будто муравьи тащили свою жертву. Жертвой этой была Элла. Они отнесли ее в отдел медицинских товаров. Ее и еще кое-что.
      Когда я возвращался сюда, навстречу прошествовала порхающая, шипяще-свистящая орава – это были Люди Тьмы, в паническом экстазе они оглядывались через плечо, стремясь остаться незамеченными. Спрятался и я. Как описать эти мрачные, утратившие человеческие черты существа, бесшумные словно тени? Они отправились туда... где была Элла.
      Что мне делать? Выход один. Надо найти сторожа. И все ему рассказать. Мы с ним спасем Эллу. А если сила окажется на их стороне... что ж, тогда оставлю этот дневник на прилавке. Завтра, если буду жив, успею его забрать до открытия магазина.
      Если нет, смотрите в витрины. Ищите там три новых манекена: двое мужчин – один из них с виду романтик – и одна девушка. У нее голубые глаза, настоящие васильки, а верхняя губа чуть приподнята.
      Ищите нас.
      А их выкурите отсюда! И уничтожьте – раз и навсегда! Отомстите за нас!

БЕШЕНЫЕ ДЕНЬГИ