Следующий день не принес никаких перемен, только южный ветер сменился юго-восточным. Леска с крючком по-прежнему тащилась за кормой, но наживки не было. Голод жестоко терзал мой желудок. Вазелин я берег на тот случай, если попадется еще одна рыба. Но вечером, когда голод стал нестерпимым, я пальцем очистил баночку и вылизал ее досуха. Едва ли вазелин был хоть сколько-нибудь питателен, но так или иначе он заглушил голод.

Утром мне очень хотелось есть, всю ночь мне снились пиршества и праздничные обеды. Утренняя порция воды лишь раздразнила меня. Я подошел к аптечке и, не подумав, съел единственную баночку мази. А днем, когда муки голода стали невыносимыми, я выжал в рот один из двух тюбиков с борной кислотой. Второй тюбик и коробку с зубным порошком я приберег на следующий день.

До самого вечера я перелистывал единственный уцелевший журнал, и на каждой странице что-нибудь напоминало мне о еде. Огромные объявления рекламировали пищу самым соблазнительным образом: аппетитные ростбифы и салаты, бутерброды и сладости, жаркое и коктейли. У меня начались голодные спазмы. Каждая страница причиняла мне новые страдания. Не выдержав, я вскочил и зашвырнул журнал далеко в зеленоватую воду. После этого мне сразу стало легче.

На следующий день я развел в воде полкоробки зубного порошка и выпил эту смесь как лекарство. Вкус был довольно приятный, но потом я испытывал рези в желудке. Спустилась ночь, а крючок по-прежнему был пуст.

Следующий день сулил некоторые радости. У меня оставалось пол коробки зубного порошка и тюбик борной кислоты. Спать я лег с ощущением острого голода.

Ночь была мучительна. До самого утра мне снилась еда. Видения принимали форму шоколадных тортов и бифштексов. Долгие часы я ерзал на койке в полусне, а когда окончательно проснулся, то осознал, что жую одеяло. Спрыгнув с койки, я бросился к аптечке, схватил последний тюбик борной кислоты, выдавил его на руку, проглотил и снова уснул.

Наутро я неожиданно вспомнил о Безбилетнице. В последний раз я видел ее перед ураганом и, как ни странно, больше не думал о ней. Маленький домик, который я для нее построил, исчез – вероятно, я выкинул его за борт во время шторма.

Я вспомнил крысу такой, какой видел ее в последний раз– гладкую, жирную, с блестящими бусинками глаз. Я сразу оживился при мысли о том, какое великолепное жаркое можно из нее приготовить, и стал внимательно осматривать яхту, заглядывая в каждую щелку. Целыми часами я ползал по самым невероятным местам. К полудню мне все еще не удалось найти никаких следов. Я оторвал всю внутреннюю обшивку и уцелевшие половицы, забрался даже в водонепроницаемый носовой отсек трюма и обшарил его с фонарем. В конце концов пришлось примириться с тем, что моя старая приятельница смыта волной.

Но поиски не были безрезультатными – я нашел кое-что нужное: кусок замши, армейский башмак, коробку перцу, губную помаду и баночку с косметическим кремом, которые вез для Мэри, пачку чаю, бутылочку примочки, жидкость для мытья волос и крошечную баночку сушеной рыбьей икры для наживки.

Прежде всего я открыл баночку с икрой, чтобы наживить крючок. Сделав это, я хотел снова закрыть ее. Что произошло дальше – объяснить не могу. В одно мгновение я проглотил икру. В руках у меня осталась пустая баночка, а во рту безнадежно слабый вкус драгоценной икры… Но теперь ее не было, и мне не нужно было бороться с искушением.

Голод не утихал. Днем, когда я прилег, мне снилась еда. Пришлось встать, спать я не мог. Я собрал свои скудные запасы и начал экспериментировать. Нарезав замшу на мелкие кусочки, я бросил их в крепкий чай и кипятил целых десять минут. Потом густо поперчил похлебку, высыпал туда остатки зубного порошка и плеснул жидкости для мытья волос. Для вкуса добавил пригоршню морской воды и немного машинного масла.

Получилось блюдо, от которого глаза слезились и пришлось зажимать нос. Так как замша в свое время служила для процеживания бензина, она придала моей стряпне своеобразный аромат. Я одолел половину похлебки, остальное оставил на завтра.

Утром я, как обычно, поднялся наверх по изломанному трапу. Взглянув на корму, застыл как вкопанный. Я увидел морскую птицу. Она сидела и, рассеянно озираясь по сторонам, топорщила перышки хвоста. Птица была жирная, и я готов был вцепиться в нее мертвой хваткой.

Мгновенно я превратился в настоящего хищника, преследующего добычу. Я понимал, что не смогу незаметно подкрасться к птице, и поэтому хотел оглушить ее издали какой-нибудь палкой, но мешала бизань-мачта. Тогда мне пришла в голову мысль метнуть в нее острогу, С острогой в руке пробрался я в кокпит и всякий раз, как птица смотрела в сторону, тихонько продвигался вперед. Вот уже нас разделяют только шесть метров, ближе подобраться я не рискнул. Я размахнулся, задержал дыхание, прицелился и метнул острогу. Бросок был точный – острие поразило птицу прямо в грудь.

Это была мелкая разновидность крачки, живущая в пустынных районах Тихого океана. Когда я ощипал и вымыл ее, в ней осталось не больше фунта веса. Вазелина уже не было, пришлось зажарить ее на машинном масле.

Завтрак получился роскошный. Весь день я с наслаждением вспоминал о нем. Вечером, после того как ни одна рыба не попалась на крючок и ни одна птица не села на палубу, я достал горстку костей, оставшуюся от утреннего пиршества, и тщательно разгрыз и обсосал каждую косточку.

На следующее утро я доел свое адское варево. От одного его запаха у меня волосы вставали дыбом. За ночь оно прокисло, но я быстро проглотил его, чтобы не пропала вода, потраченная на его приготовление. К вечеру я почувствовал себя плохо и всю ночь пролежал в лихорадке. К утру вода поднялась до уровня моей койки, и я понял, что нужно сделать над собой усилие и откачать ее, иначе судно скоро пойдет к дну.

Я встал и очутился до колен в воде. Есть было нечего. Я выглянул на палубу в надежде снова увидеть какую-нибудь птицу. Но кругом было пустынно, лишь бесчисленные барашки волн разгуливали по океану. Выпив дневную порцию воды, я почувствовал себя бодрее. Больше часа я простоял у помпы, откачивая воду из трюма. Солнце палило немилосердно, я обливался потом, теряя драгоценную влагу. Спустившись в воду, я искупался в ласковой струе за кормой. Это меня освежило, и я вернулся на палубу, восстановив силы.

Потом я закончил опостылевшую работу. Она так меня измотала, что я спустился вниз и лег. Проспав несколько часов, я проснулся от мучительного голода. У меня остался только крем для лица, бриллиантин, примочка, губная помада и башмаки. Я перебирал все эти вещи, размышляя о том, как лучше использовать свое богатство.

Откусив кусочек губной помады, я нашел ее довольно приятной на вкус. Тогда я вынул ее, разломил на двое и проглотил оба куска. Однако голод продолжал мучить меня. Тогда я открыл баночку с кремом и, даже не пробуя, проглотил эту маслянистую массу. Во рту долго сохранялся неприятный привкус, меня слегка тошнило, но голодные спазмы в желудке на время прекратились, и я успокоился.

Проспав все утро, я встал после полудня, чтобы откачать воду. Результаты голодовки уже начинали сказываться. Я с трудом качал помпу, меня клонило ко сну, появилась общая слабость, головокружение. Я заметно исхудал, руки стали тоньше, проступили ребра, колени плохо гнулись. Талия моя с каждым днем становилась все стройнее, я никогда не думал, что она может быть такой изящной.

Я думал только о еде, грезил о ней во сне и наяву. Я вспоминал об обедах, на которых мне некогда довелось сытно поесть, и мечтал о том, как буду часами сидеть за уставленным яствами столом.

Откачивая воду, я обратил внимание на плеск за кормой в резиновой лодке. Дно ее было залито водой, оттуда-то и доносился шум. Присмотревшись внимательнее, я увидел, что какая-то рыба попала в лодку и бьется там в маленькой лужице.

Это была летучая рыба, очень аппетитная с виду. Должно быть, она случайно залетела в лодку и теперь не могла оттуда выбраться, а только беспомощно трепыхалась. В длину она была около восьми дюймов. Взяв рыбу в руки, я любовался ее чудесной окраской и думал о том, как вкусна будет эта рыба, если зажарить ее на машинном масле. «Но сначала,– подумал я,– пожую ее хвост».

Я откусил хвост и с хрустом начал жевать его вместе с костями. Это было изумительно вкусно. Прежде чем я опомнился, вся рыба была съедена и я вытаскивал из зубов застрявшие там чешуйки. Помню только, что когда я дошел до середины рыбы, она показалась мне немного горьковатой.

Свежая еда привела меня в превосходное настроение. Я приободрился и ожидал, что с минуты на минуту покажется земля. По моим расчетам, я находился очень близко от Самоа – вот-вот должны были показаться острова Мануа. Может быть, ночью их очертания появятся прямо по курсу. Я решил почаще выходить на палубу, откачивать воду и смотреть, не покажутся ли острова.

Ночью я действительно вставал часто, но туманный, унылый горизонт по-прежнему был пуст.

Рассвет застал меня на палубе. Пристально вглядывался я вперед, затем вскарабкался на мачту, но тут же соскользнул вниз, так как непрочная мачта затрещала под моей тяжестью. Горизонт ничем меня не порадовал, зато порадовал океан.

Под самой кормой я увидел трех спиннорогов и решил, что это вестники близкой земли. Я вытащил острогу и начал охотиться. Встав на колени, я прицелился и ударил острогой по воде. Первый удар не попал в цель. Я бил снова и снова, но скоро понял, что попасть в такую маленькую мишень очень трудно. В конце концов я задел одну из рыб, она бросилась в сторону и скрылась из виду.

Остальные две рыбы стали осторожнее и укрылись под килем. Чтобы выманить их оттуда, я бросив в воду щепки, и рыбы, заинтересовавшись, подплыли к ним. Перегнувшись через корму, я попытался пронзить их острогой в тот миг, когда они выплывали из-под киля, и еще раз, когда они возвращались назад. При этом я задел вторую рыбу, и она тоже скрылась в глубине. Я понял, что заполучу третью только в том случае, если сделаю острогу с несколькими зубцами.

Спускались сумерки. Я был измучен и страшно голоден. Есть было нечего, кроме примочки, бриллиантина да армейских башмаков. Но я еще не дошел до такого состояния, чтобы жевать башмаки, а поэтому, в последний раз оглядев океан, откачал воду, спустился в каюту и лег натощак.

Слишком тяжел был день, чтобы я мог спать спокойно. Мне все время снилась еда: сосиски, бифштексы, колбасы, шоколадные торты вихрем вертелись в моем воображении, я стонал и метался на койке. Под утро мне приснилось, что я жую жирного цыпленка и прошу принести мне вторую порцию. Проснувшись, я обнаружил, что сижу на койке и во все горло кричу, требуя цыпленка.

Пол каюты был залит водой больше чем на фут. Снаружи слышался непрерывный плеск волн, лизавших обшивку яхты. Я поднялся на палубу и целый час откачивал воду.

Чуть свет я проснулся от резей в желудке. Больше я не мог уснуть, меня все время мучила мысль об остроге, которую я должен сделать. Вскоре я встал и приступил к работе. Для этой цели я использовал одно из весел, подаренных мне жителями Жемчужных островов. Я отпилил лопасть весла в футе от его конца, потом забил в лопасть по самую шляпку четыре гвоздя, выровнял их концы так, что они образовали подобие зубцов, и приладил лопасть перпендикулярно к веслу – острога была готова.

На рассвете я уже сидел на корме, подкарауливая свою жертву. Спиннорог лениво кружился около яхты, слегка поводя плавниками. Вскоре он выплыл на поверхность, греясь в лучах восходящего солнца. Первый мой удар не попал в цель, рыба повернулась, не понимая, в чем дело, и подставила мне бок. Тут уж промахнуться было невозможно.

Вскоре спиннорог уже жарился на примусе, от сковороды поднимался густой черный дым… Поскольку все машинное масло было израсходовано на птицу, рыбу пришлось жарить на бриллиантине. Съел я ее так быстро, что мне было совершенно безразлично, на чем она поджарена. Съел целиком – с головой, плавниками, чешуей, на этот раз не осталось даже костей.

У меня появилось твердое убеждение: когда есть пища, надо с ней расправиться, когда нет – стараться не думать о ней.

После еды на душе у меня сразу стало веселее. Ко мне вернулась уверенность в близости земли – я ожидал увидеть ее около полудня. Об этом говорили многие признаки. Летучие рыбы попадались в таком изобилии, какого я ни разу не видел после урагана, и Старый Бандит со своей шайкой весело охотились за ними. Несколько морских прибрежных птиц парили над прожорливыми дельфинами, кидаясь на летучих рыб. А за кормой в темной воде угрожающе мелькали остроконечные плавники – это плыла стая хищных акул.

Целый день я простоял около мачты, следя за каждым облачком. Стало смеркаться, а горизонт по-прежнему был пустынен. При малой скорости яхты я мог не бояться налететь на что-нибудь в темноте. Откачав воду, я пошел спать.

В эту ночь меня охватил сильный приступ тоски по дому – нервное возбуждение, которое часто испытывают моряки вблизи земли. Спал я беспокойно, меня все время преследовали кошмары, один раз я проснулся с громким криком «Земля!» и стремглав бросился на палубу, уверенный, что увижу ее. Чуть свет я уже залез на мачту и высматривал парус или очертания суши.

Когда рассвело, серой полосы, которая могла бы оказаться землей, не было видно. Над океаном летали те же птицы, что и все последние дни, мне только показалось, что их стало больше.

Две птицы особенно заинтересовались яхтой. Они проносились в каком-нибудь десятке футов от кормы, замедляли свой полет, потом описывали плавную дугу и снова возвращались назад. Будь у меня оружие, можно было бы сбить одну из них, когда.они парили в воздухе. Внезапно у меня мелькнула мысль, что лук и стрелы были бы вполне подходящим оружием.

Я спустился вниз и после довольно долгих раздумий решил оторвать от рубки одну из дубовых планок. На это ушло около часа. Птицы, продолжая охотиться, по-прежнему проносились над кормой; теперь, когда я ушел с палубы, они пролетали все ближе. Проработав еще час, я распилил планку, обтесал ее топором и обстрогал, превратив в какое-то подобие лука. Сделать стрелы было гораздо легче: я просто отпилил несколько длинных планок от сосновой доски, проволокой прикрутил к концам по гвоздю и решил, что можно обойтись без оперения. Тетивой послужил кусок проволочной ванты.

Приладив стрелу к тетиве, я стал ждать удобного момента для выстрела. Стоял я в каюте, намереваясь стрелять через люк. Когда птица оказывалась над моей головой, я пускал стрелу, но все время мимо. При каждом выстреле сердце у меня замирало: мне казалось, что на этот раз я не промахнулся.

Птицы стали осторожнее. К полудню я выпустил девять стрел, и фрегаты уже не подлетали так близко к яхте.

После множества попыток гвоздей осталось очень немного. Я сделал еще двенадцать стрел и за день расстрелял их все до единой. Голод, усталость и долгие часы нервного возбуждения начинали сказываться. Теперь осталось лишь несколько гвоздей – в крышке переднего люка, куда я забил их, готовясь к урагану. Я вытащил последние гвозди, сделал еще несколько стрел и возобновил охоту на неповоротливых фрегатов.

Лук начал дрожать у меня в руках. Неожиданно я попал в цель. Стрела угодила прямо в голову птице – фрегат сразу обмяк и плюхнулся в воду в нескольких футах от борта. Если бы не акульи плавники, я бы бросился вплавь за своей добычей. Я подтянул к корме надувную лодку, прыгнул в нее, подгреб к неподвижному комку перьев. Взбираясь на палубу, я торопливо ощипывал птицу.

Второй день подряд у меня была пища, и это сильно подняло мое настроение. Надежды мои вновь ожили: земля непременно покажется завтра утром, в крайнем случае к полудню, а вечером я буду наслаждаться вкусным обедом на морской базе на острове Тутуила. К тому же мне пришла в голову мысль изготовить рогатку, срезав кусок резины с надувной лодки. При помощи этого нехитрого приспособления я смогу подбить гораздо больше птиц, чем стрелами из лука. Впервые за много ночей вместо кошмаров я видел сладкие сны.

Наутро, не найдя на горизонте земли, я приступил к изготовлению рогатки.

Мне хотелось сбить нескольких птиц, чтобы продержаться еще день, пока не появится земля. В детстве я частенько делал рогатки и теперь легко изготовил это мальчишеское оружие. Вскоре я уже сидел в кокпите, вооруженный рогаткой и пригоршней гаек, свинченных с мотора.

Первый мой выстрел оказался неудачным – вероятно, я слишком тщательно целился. Кроме того, крупные фрегаты, в которых легко попасть, исчезли, и теперь над яхтой кружили только быстрые мелкие крачки. К одиннадцати часам я подбил одной из них крыло, но птица села на воду слишком далеко от судна, чтобы плыть к ней на резиновой лодке. Когда я лег на другой галс и попытался подвести к ней яхту, она снялась с места и полетела на восток. Мне не повезло, но вокруг было много других птиц.

Позже я подбил еще одну крачку и хотел подобрать ее, но и ей удалось ускользнуть.

Около пяти часов я прекратил охоту. Вылив на себя несколько кастрюль морской воды, я откачал воду, осмотрел горизонт и спустился в каюту. Я страшно устал, и настроение у меня было подавленное. Засыпая, я подумал: «Ну что ж, надеюсь, что завтра утром, наконец, покажется земля».

Следующий день был хмурый и сумрачный. Высоко над головой летали белые птицы-боцманы с короткими крыльями и длинными, раздвоенными, как у чаек, хвостами. Время от времени они стремительно падали вниз. Раньше их не было, а ведь эти птицы живут на суше. Я не раз встречал их с тех пор, как оставил позади Жемчужные острова, и их появление неизменно предвещало близость земли. Говорят, что птицы-боцманы никогда не теряют землю из виду. Наблюдая за тем, как они, сложив крылья, падают вниз, я воспрянул духом и с надеждой вглядывался вдаль.

Земля была где-то близко, и птицы подтверждали это. Я не отрывал от них глаз, часами следил за каждым их движением, но не мог догадаться, в какой стороне находится берег. А на горизонте не было ни пятнышка… Но вот после полудня прямо по курсу показалась какая-то темная точка. Я едва различил ее в дымке. Это была земля, несомненно – земля! Взволнованный, я бросился на нос. Земля после шестнадцати дней голода! Обхватив руками мачту, я громко кричал и пел от радости. Но тут же разочаровался. То, что казалось мне землей, оторвалось от горизонта и медленно поплыло по небосклону, меняя свои очертания и постепенно растворяясь в воздухе. Оказалось, это была случайная тучка, заблудившаяся в безоблачном небе. И все же я не терял надежды, что земля близка.

Птицы-боцманы по-прежнему носились над головой, так сказать, «не теряя землю из виду». Дорого я бы дал, чтобы тоже увидеть ее, чтобы знать, в какой она стороне. Она где-то близко. В небе летали глупыши и различные береговые ласточки, а акулы терпеливо следовали за яхтой. Но где же она, долго ли мне еще плыть и в каком направлении?

Часами вглядывался я в горизонт, пытаясь проникнуть взором в туманную даль. Прошли все сроки: ведь я должен был увидеть землю два или даже три дня назад. Если верить моим расчетам, она уже где-то позади. Снова и снова проверял я свои приблизительные вычисления: если яхта делает тридцать миль в сутки, архипелаг должен быть очень близко. Гвоздь, который я ежедневно передвигал на запад, очутился в центре островов Самоа. Зарубки над моей койкой насмешливо глядели на меня. Тогда я пересмотрел все расчеты, исходя из двадцати пяти миль в сутки,– и все же яхта должна была находиться ввиду берега… если только этот берег существует. Я решил набраться терпения еще на один день.

Серая дымка заволокла солнце. Всю ночь ветер.дул с северовостока. Обычно в этих водах ветер за несколько дней менялся с южного на северо-восточный, потом опять дул с юга, и цикл начинался снова. Теперь, когда солнце скрылось, мне не хотелось идти фордевинд, не зная направления ветра, который мог дуть с юга. Я помнил, что раньше, когда он был с правого борта, яхта плыла на запад. По звездам я определил, что он дует откуда-то с севера.

Судя по волнам, ветер не переменился. На всякий случай я убрал все паруса, кроме маленького кливера. Работа утомила меня. Я спустился в каюту, поспал немного и через час снова был на палубе.

Высоко в небе по-прежнему парили птицы-боцманы, чье присутствие дразнило и мучило меня. Они-то могли долететь до земли за какой-нибудь час. Я снова начал размышлять о близости берега, о том, как его найти, о вкусных блюдах, которые ждут меня там. У меня заныло в животе, и я постарался отогнать эти мысли.

Над яхтой нависли мрачные тучи. Обидно было, что в такой свежий ветер я не мог поднять паруса, уж лучше бы на море был полный штиль. Голод терзал меня все сильнее. На борту было несколько пар обуви, но только на армейских башмаках кожа оказалась некрашеная. С отвращением принялся я за них: пахли они ужасно, но все же это была еда. Отрезав подошву, я стал жевать кожаный язычок, но он оказался слишком жестким. Армейскую обувь делают из крепкой кожи. Я подержал башмаки в соленой воде, время от времени вынимая их оттуда и колотя ими о край койки, чтобы немного «размягчить» их. Смазав кусок кожи бриллиантином, я поджарил его на сковороде, но он только почернел и остался та ким же твердым. В конце концов я сварил весь башмак в своей дневной порции драгоценной пресной воды. Я не стал кипятить его и, кактолько пошел пар, потушил примус. Суп получился вполне съедобный, но кожа по-прежнему оставалась жесткой. Тогда я разрезал ее на куски; их невозможно было разжевать, но зато можно было проглотить целиком. Ложась спать, я уже не чувствовал пустоты в желудке.

Никогда не ешьте кожу, если хотите увидеть приятные сны. Долгие часы я метался на койке, мучимый кошмарами: мне все время снилась еда. Я бегал по громадному магазину, буквально заваленному продуктами. Проснувшись в холодном поту, я немедленно засыпал, и все начиналось снова.

Поздно ночью, откачивая воду, я увидел звезду Канопус и определил, что ветер дует с юга. Мои предчувствия оправдались: ветер переменил направление. Если бы все это время «Язычник» шел бакштаг правого галса, курс был на северо-восток. Я поднял все паруса, и яхта снова двинулась на запад.

Наутро тусклое солнце, то и дело прятавшееся за тяжелые серые тучи, вдруг выглянуло и осветило темную полосу земли впереди судна. Минуту я с подозрением смотрел в ту сторону, пока не уверился, что это в самом деле земля. При виде ее я чуть не сошел с ума. Я прыгал по крыше рубки и заливался смехом, как ребенок. Схватив ведро, бросился на корму и окатился морской водой. Земля быстро приближалась. Вот уже можно различить отдельные долины. Наскоро вытеревшись, я побежал вниз, надел свой костюм защитного цвета, шляпу, ботинки и расчесал бороду.

Вернувшись на палубу, я вдруг обнаружил, что земля изменила не только форму, но и местоположение. Увы, то была вовсе не земля, а облако, подымавшееся все выше над горизонтом. Я следил за ним в молчаливом отчаянии. Сердце у меня оборвалось. Если бы не необходимость беречь влагу, я бы расплакался.

У меня кончились гайки, и стрелять стало нечем. С мотора были сняты все подходящие части. В трюме лежал балласт – около тысячи фунтов цемента. Я отколол десяток кусочков, но в темноте, ночью, от них было мало толку.

Эта ночь была самой тяжелой за все время после урагана. С фонарем в руках я просидел несколько часов в кокпите, рассматривая свою самодельную карту южных морей. По всем расчетам, яхта давно уже прошла Самоа. Ближайшая земля к западу от Самоа – острова Хорн, но точного их местоположения я не знал. К юго-западу от Самоа, на расстоянии примерно 600 миль, находились острова Фиджи – до них нужно было плыть не менее трех недель.

Уже два дня во рту у меня не было ничего съедобного. Оставалось два одинаково неприятных выхода: продолжать поиски Самоа или повернуть на юг и плыть к Фиджи. Острова Фиджи найти легче, чем Самоа, так как они разбросаны на большей площади, но вопрос заключался в том, как до них добраться, имея на яхте двухнедельный запас пресной воды при скудной норме – пол пинты в день. Нужно было все как следует обдумать и взвесить.

Если мои предположения правильны, я нахожусь северо-восточнее Фиджи. Время поворачивать к югу, иначе яхта минует Фиджи и придется плыть дальше – к Новым Гебридам, расположенным еще в 500 милях западнее. Я долго раздумывал над картой, измерял расстояние, взвешивал все шансы. В конце концов я решил продолжать поиски Самоа еще один день.

Спал я в эту ночь отвратительно. Мне снилось, что яхта наскочила на берег и я радовался этому. У берега лежал громадный кит. Я схватил его за хвост и начал пожирать живьем, как летучую рыбу. Очнувшись, я обнаружил, что грызу зубами деревянную койку. Я проснулся как раз вовремя: пора было откачивать воду.

На рассвете я был уже на крыше рубки и, стоя возле наполненного ветром кливера, вглядывался в пустынный горизонт. Двадцать первый день яхта шла под временной оснасткой. До самого вечера просидел я на баке. Над головой летали птицы – боцманы, глупыши, крачки, фрегаты; время от времени они стремглав падали вниз и хватали летучих рыб, вспугнутых Старым Бандитом и другими дельфинами. Где-то близко была земля, но где? Я отлучался на корму только чтобы откачать воду. Но день прошел, а поиски были тщетны.

Наступили сумерки, потом совсем стемнело, и я сделал единственное, что мне оставалось: пошел на корму и передвинул руль, положив остатки сломанного румпеля на подветренный борт. Яхта вздрогнула, повернулась и устремилась на юг. «Была не была»,– сказал я себе, закрепил румпель, поправил паруса и повел судно новым курсом.

С этой минуты положение мое изменилось. Если раньше я утешался тем, что все невзгоды скоро кончатся, то теперь передо мной вырисовывались самые мрачные перспективы. У меня не было никакой уверенности в том, что, плывя на юг, я сумею найти острова Фиджи. Все зависело от тогo, как далеко на запад я продвинулся в поисках Самоа. Я не знал, делает ли судно пятнадцать или тридцать миль в сутки – мне нечем было измерить его скорость. Не знал, в каком направлении и с какой быстротой несет яхту течение. Не знал, смогу ли я выдержать еще три недели голода и лишений. Я не знал, сумею ли провести судно мимо рифов, которые могли оказаться на моем пути,– а острова Фиджи славятся прибрежными рифами. Мне оставалось лишь совершить отчаянный бросок в неизвестность и надеяться на благополучный исход.

Больше всего меня беспокоила погода. Как дамоклов меч надо мной нависла угроза свирепого урагана: «Язычник» находился сейчас в зоне циклонов, а период штормов должен начаться со дня на день.

Я знал, что яхта не выдержит нового урагана, да у меня уже и не было сил бороться с ветрами и вычерпывать воду. Я старался не думать об этом и сосредоточиться на предстоящем нелегком плавании и на ожидающих меня впереди новых муках голода.

Яхта плыла на юг. В первый раз после перемены курса я взялся за тяжелую помпу. Взглянув на мрачную, угрюмую воду, я отметил, что «Язычник» движется медленно, и со вздохом прислушался к голодному урчанию у себя в животе.