Пробуждение из анабиоза на этот раз было долгим и мучительным, словно после долгого забытья, чем, по сути дела, анабиоз и являлся. На какое-то время ко мне возвращалась способность мыслить, но мыслей, кроме осознания того, что я существую, по сути дела и не было. И еще, во мне словно бы вспыхивали слова: "На чужом берегу…", но окончания у этих слов не было, они гасли, и я снова проваливался во мрак небытия. Но то, что мне представилось весьма продолжительным промежутком времени, на самом деле заняло не более пяти минут. Во время очередного осознания себя, я все-таки собрал остатки своей воли и сумел открыть глаза.
      Я увидел светло-серый потолок и матово-серебристые светильники на нем. И в это мгновение словно бы ожили все мысли и закружились в голове, словно стая перепуганных птиц. Я не стал хвататься за первую попавшуюся, а просто отогнал их все до одной, и в этот момент услышал исходящий из динамиков звонкий мальчишеский голос:
      – С пробуждением тебя, командир.
      Я естественно понял, что эти слова обращены ко мне, а не к кому-то другому. Я вспомнил, что я, Виктор Стрельцов, и есть командир на экспериментальном звездолете "Игла". Но еще многого я не мог вспомнить, и поэтому не ответил ничего. Я повернул голову и понял, что лежу в анабиозной капсуле, под прозрачной крышкой, почти невидимой при таком освещении. Пошевелив рукой, я нащупал небольшую панельку с кнопками, и тут же открыл капсулу. Потом напряг непослушные мускулы и сел. Слева от моей, в ряд, стояли еще девять капсул, в которых лежали смертельно больные, измученные люди, экипаж "Иглы", а в изголовьях капсул светились желтые огоньки бессрочного анабиоза. И я вспомнил, что должен кого-то позвать, но не мог вспомнить кого. Мне представлялся темноволосый голубоглазый мальчишка, но имени я не мог вспомнить.
      – Рэй, - это имя сорвалось с моих губ самопроизвольно.
      – Не беспокойся, командир, сейчас твое состояние вполне нормальное для данных обстоятельств. Ты можешь подняться?
      – Могу.
      – Разотри себе мышцы, и, как только сможешь, придешь в медотсек, там я тебя быстро приведу в норму.
      – Кто ты?
      – Рэй. Ты же сам назвал меня… Ну да ладно, поговорим после того, как ты будешь полностью здоров.
      Я растер себе руки и ноги. От этого почувствовал себя лучше и поднялся. В тот момент я даже не представлял, куда идти, но ноги сами понесли меня в нужном направлении. дошел до медотсека, зашел в операционную.
      – Ложись на стол, - сказал мальчишка из динамика, - ни о чем не беспокойся, все будет просто прекрасно.
      Не сказав ни слова, я подчинился. В следующую секунду почувствовал прикосновение инъектора к коже, и снова погрузился в забытье. А когда я проснулся, то уже был самим собой полностью, и без каких бы то ни было оговорок. Я вспомнил все, что было, и сразу же позвал:
      – Рэй.
      – С возвращением тебя, Вик, - сказал Рэй, снова мальчишеским голосом, но я этому нисколько не удивился.
      – Рив здесь? - задал я вопрос.
      – Нет, Рива здесь нет.
      – А кто тогда есть?
      – Никого, ты единственный живой человек на борту.
      Тут я подумал, что возможно на корабле крупные неполадки, и Рэй разбудил меня по этой причине. Нет, если бы дела обстояли так, то Рэй сказал бы сразу, без всяких предисловий. Но даже такой вариант был бы для меня лучше.
      – Прошло шестьдесят лет? - спросил я, уже зная ответ на этот вопрос.
      – Да, прошло шестьдесят стандартных лет, или же пятьдесят четыре местных, латянских. Ну да ладно, командир, разговоры немного подождут. Иди в душ, потом в столовую, а уже потом поговорим. Договорились?
      – Хорошо.
      После столовой я направился в свою каюту. Войдя в нее, я первым делом поразился огромному, выросшему до самого потолка, кусту ньюрской розы, но ничего спрашивать о нем естественно не стал, были вопросы и поважнее. Я вызвал Рэя, который сразу же высветил на экране изображение хорошо знакомого мне Рэя-мальчишки и спросил:
      – Ты не против такого моего облика?
      – Нет… Сам бы желал оказаться в таком возрасте, если бы это было возможно.
      – Об этом поговорим позднее. А сейчас спрашивай, так мы сэкономим время.
      – Какие за эти шестьдесят лет ты имел источники информации о событиях на Лате?
      – Только исключительно косвенные. Свертка не снималась на протяжении всего этого времени. - Рэй ненадолго прервался, но не ограничился столь лаконичным ответом. - Из свертки же я могу принимать только крайне ограниченное число фотонов, гравитонов и нейтрино высоких энергий. К тому же они претерпевают сильное искажение. И из этого источника информации я могу делать только предположения о событиях на Лате. Изложить их?
      – Давай.
      – После того, как ты ушел в анабиоз, на Лате снова была термоядерная война, но только затянувшаяся на четыре месяца. Было произведено более четырех тысяч взрывов. Об их мощности и целях я не могу сказать почти ничего. С накопленными материалами ты сможешь познакомиться потом. Мои же наиболее вероятные предположения заключаются в том, что-либо человечество Латы полностью уничтожено, либо победу в этой войне одержал Вак, но наиболее вероятно все-таки первое.
      – Из каких предпосылок ты строишь это предположение?
      – В настоящее время на Лате полностью остановлены все ядерные и термоядерные реакторы - первое. Во-вторых, планета по-прежнему накрыта пылевым поясом, который после последней войны стал значительно более мощным.
      – Но ведь существует и вероятность того, что латяне уже начали использовать преобразующий распад. Преобразователи же тебе из свертки не обнаружить, их нейтринное излучение на несколько порядков ниже.
      – Такую вероятность я тоже не исключаю. Но и в этом случае наиболее вероятной остается победа Вака. Именно вакцы завладели нашим дисколетом, и именно они сумели овладеть деактивацией. Так же легко они могли и овладеть технологией преобразующего распада, если конечно Вак не владел ею и до этого.
      – Но и Рив, и Яс также знали схему преобразующего распада.
      – Извини, Вик, но то, что они остались в живых, крайне маловероятно.
      – Понимаю… Рэй, какие в этом случае у нас могут быть планы на будущее?
      – Только возвращаться на Землю, больше вариантов и не может быть.
      – Легко сказать. Я снова остался один живой человек на звездолете. А для ремонта, как нам хорошо известно, нужна планета, база и минимум три человека.
      – На планете мы стоим. Базу можно построить, пусть нескоро, но все же можно. Ну а люди… есть у меня один вариант.
      – Выкладывай.
      – Вполне возможно вывести из анабиоза несколько человек - твоих земляков. У меня было достаточно времени, чтобы все рассчитать во всех подробностях.
      – Я не думал, что такое возможно. Изложи техническую сторону этого твоего предложения.
      – Хорошо.
      Рэй излагал этот проект довольно долго. И на словах и при помощи различных схем, чертежей и формул. Его идея заключалась в том, чтобы демонтировать ту капсулу, в которой я был в анабиозе, разобрать, модифицировать аппаратуру и использовать ее для вывода из анабиоза людей, находящихся сейчас в одноразовых контейнерах. С первого взгляда я понял, что это вполне осуществимо и не потребует особых затрат времени. Два-три месяца, не больше.
      – Я принимаю это предложение, Рэй. И работу начну сегодня же.
      – Но есть еще одно но. В этом случае ты лишишься возможности уйти в анабиоз.
      – Рэй, ты наверно не хуже меня понимаешь, что бежать еще дальше в будущее уже не имеет никакого смысла… И я устал быть один… Рив, Яс, Нок… Их нет. Но, даже когда были, я не имел права доверить им все… Я начну эту работу сегодня же, не откладывая.
      Я и начал ее в тот самый день - день моего пробуждения. И эта работа заняла все мое время, иногда я даже работал по ночам.
      Я демонтировал капсулу вместе со всей вспомогательной аппаратурой. Потом несколько недель провозился в мастерских, производя замену схем и другую модификацию. Делал из запасных схем совершенно новые системы. Но особо тонкую работу делал сам Рэй в своей специальной мастерской-лаборатории. Я при этом присутствовал, но в основном отдавал это время сну. Потом основная работа перенеслась в операционную медотсека, где я под руководством Рэя устанавливал и настраивал всю эту аппаратуру. И вот, наконец-то все было готово, и я объявил для себя двухдневный отдых. В первый из этих дней состоялся разговор с Рэем, который начал он сам.
      Я сидел на кровати в своей каюте, а мальчишеская физиономия Рэя маячила на экране, который я не выключал.
      – Вик, я тебе сразу не сказал всего…
      – Ну и что же ты на этот раз умолчал?
      – Возможна неудача, и человек, которого мы будем выводить из анабиоза, погибнет при этом. Вероятность этого около пятнадцати процентов.
      – Один из шести, ничего себе, на твоих схемах все выглядело вполне гладко и безопасно… Я не имею права так рисковать людьми, за которых отвечаю… но это похоже наш единственный шанс. Возможно ли снизить вероятность неблагоприятного исхода?
      – Возможно, если бы у нас была возможность экспериментально проверить аппаратуру. Но у нас такой возможности нет. Первый разбуженный человек подвергнется такому риску, для второго же риск может быть вполне уменьшен на два-три порядка.
      – Есть ли возможность снизить риск и для первого?
      – Технически - нет. Но если выбрать молодого человека, небольшого по массе, то вероятность благополучного исхода, вне всякого сомнения, возрастет.
      – Говорил бы прямо - мальчишку. Их пятеро, но я не имею ни малейшего права рисковать кем-то из них.
      – Подумай, Вик. Я только высказал предположение, решать же будешь только ты. Подумай, я не буду тебя отвлекать.
      Экран моргнул и погас, оставив меня наедине с моими мыслями. Я знал, что отступать уже некуда и после всей этой проделанной работы я был просто обязан разбудить хоть кого-то. Но этот чертовый риск для первого человека. Конечно, я рисковал всеми этими людьми и до этого, но это был другой риск. Риск для всех и для меня в том числе. А тут я должен рисковать кем-то конкретно и снизить этот риск мне не в силах.
      Я поднялся, взял в руку старт-ключ и пошел туда, где находились люди, одним из которых я должен рискнуть, даже не имея возможности спросить у него согласия. Я простоял перед каждой капсулой, вглядываясь в мертвенно-бледные лица и силясь найти в их выражении хоть какой-то намек на ответ, но ничего не находил. Особенно долго я задерживался перед капсулами, в которых были мальчишки. "Это просто как долгий сон, проснешься уже на Земле", - вспомнил я слова капитана Рикста, которые он говорил еще на Дивере, не предполагая, что сон этот будет таким долгим и что планета, на которой окажется "Игла", будет не Земля. Я обошел всех, потом снова остановился перед капсулой с Сережкой и понял, что рискнуть я могу только тем, кто дорог мне больше других.
      – Простите меня за это, - сказал я шепотом, больше для самого себя, чем для кого-то еще, и быстро вышел.
      Вернувшись в каюту, я вызвал Рэя и сказал ему:
      – Я решил.
      – Я это уже понял, - Рэй выглядел немного уставшим. - И если я не ошибаюсь, ты собираешься первым выводить из анабиоза своего брата?
      Я только кивнул в ответ на это, и Рэй больше ничего не спросил. Он понял, как мне далось такое решение.
      Весь следующий день я пытался отвлечься от внезапно нахлынувших на меня воспоминаний, мрачных и необыкновенно реальных. Но отвлечься не удавалось, а эти воспоминания угнетали меня. И, не выдержав, я спросил у Рэя:
      – Может быть есть возможность заставить меня забыть обо всем плохом, что я видел на этой планете?
      – Человек не может ничего забыть, и ты сам об этом прекрасно знаешь. Есть только возможность подавить память, но это у простого человека, не имеющего той подготовки, которую имеешь ты… Если попытаться подавить память у тебя, ты уже не сможешь быть звездолетчиком.
      – Я это знаю, Рэй… Но и не обязательно мне быть звездолетчиком, если будут другие люди… Но может быть все-же есть и другой способ… сделать воспоминания не особо существенными что ли…
      – Вообще-то у меня было время обдумать все варианты… Есть еще один вариант, но в нем существует риск для тебя, никак не меньше тридцати процентов, так что не пока не будем обсуждать его.
      – Хорошо, Рэй, пока не будем. Но тогда хотя бы отвлеки меня от черных воспоминаний.
      – Попробую. Иди в спецтренажер, поброди немного по старой Земле. Сделаю там тебе небольшой сюрприз, и будет не до воспоминаний.
      – Спасибо, Рэй, но я этого сейчас не хочу.
      – Ну что тогда с тобой делать? Могу показать какой-нибудь фильм из тех, что ты видел еще на Дивере.
      – Хорошо.
      – Тогда выбирай какой.
      – Там я видел фильм про мальчишку - звездного капитана. Только кристалл был сколот, и запись шла не с начала, так что названия я не знаю.
      – Не помню такого. Опиши содержание.
      Я вкратце описал то, что на Дивере смотрел много раз.
      – Этого фильма в моей памяти нет, в кристаллотеке корабля тоже… Но почему-то эта история кажется мне смутно знакомой… Не могу точно вспомнить, где и когда, но я ее слышал, это как ложная память… Хотя ложной памяти у меня просто не может быть. Вот что, Вик, мне нужно подумать.
      – Но ты обещал отвлечь меня.
      – Самое простейшее средство - сон без снов.
      – Согласен и на такой вариант.
      При помощи Рэя я проспал до следующего утра, и это действительно был сон без всякого намека на сны. И он принес мне облегчение - утром меня не мучили воспоминания, я был самим собой и мог приступить к операции по выводу Сережки из анабиоза.
      После завтрака я облачился в легкий скафандр, не одевая пока гермошлем, взял заранее подготовленную тележку с переносным источником энергии и направился в "Помещение для особо важного груза". Там размотав силовой и контрольный кабеля, идущие от тележки, подключил их к разъемам на основании полукапсулы. Убедившись, что аппаратура работает нормально, еще раз посмотрел на Сережку, вздохнул и отключил капсулу от основной аппаратуры и питания. Капсула весила немало, и осторожно положить ее на тележку стоило мне кое-каких усилий. Погрузив же ее, я покатил тележку в медотсек.
      Вкатив тележку в операционную, я снова переключил кабеля, передавая управление капсулой уже непосредственно Рэю. Поставив капсулу на пол, я выкатил тележку в коридор, надел гермошлем, плотно закрыл дверь и, включив связь, сказал:
      – Я готов.
      – Я еще нет. Жди сигнала и выключи связь, - ответил мне Рэй звенящим от волнения голосом.
      В это время атмосфера в операционной менялась на инертную, а температура снижалась до низкой температуры анабиоза. В полукапсуле же наоборот производились действия начального этапа вывода из анабиоза - максимум, на что была способна полукапсула. Прошло наверно не меньше часа, прежде чем Рэй высветил сигнал готовности.
      Действовать мне было нужно быстро и точно. Я быстро вскрыл капсулу, быстро и осторожно освободил Сережку от ее аппаратуры, подхватил его неестественно твердое и неподвижное тело и поместил на основание переоборудованной полной капсулы. Рэй тут же опутал его манипуляторами, моя же часть работы была на этом закончена, все оставшееся должен был сделать Рэй. Но до определенного момента я не мог покинуть операционную, не нанося при этом вреда Сережке, здесь не было шлюза. Но и смотреть на то, как происходит оживление, я тоже почему-то не мог. И я сел прямо на пол, повернувшись лицом к двери, и принялся наблюдать за индикаторами скафандра, показывающими изменения температуры и газового состава в операционной. При этом я ровным счетом ни о чем не думал.
      Я еле-еле дождался того момента, когда мне стало можно выйти, и без какого бы то ни было промедления, покинул операционную. В контрольной я освободился от шлема.
      – Рэй, ну как? - к этому моменту я не имел ни малейшей информации о ходе оживления.
      – Плохо, - после короткой паузы одним словом охарактеризовал ситуацию Рэй и тут же выдал подробную информацию на ожившие экраны.
      Да, действительно было плохо, предельно плохо. Сережка умирал, так и не успев проснуться, и Рэй изо всех сил боролся за его жизнь, прибегая и к таким мерам, которые можно было бы назвать крайними. Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, разрывая кожу, но так и не почувствовал боли. Я ничего не мог сделать, ничем не мог помочь. Я мог только наблюдать и призывать на помощь высшие силы, в существование которых никогда не верил.
      Два часа сережка находился на грани между жизнью и смертью и эти два часа были для меня мучительными. Потом равновесие начало сначала медленно, а потом все быстрее смещаться в сторону жизни. Еще несколько часов длится операция. Постепенно все физиологические параметры стабилизируются, приходят в норму. И мы с Рэем уже можем облегченно вздохнуть. Первым это делает Рэй.
      – Кажется, пронесло. Он будет жить.
      – Это уже ясно, но вот как с личностью?
      – Будет в порядке, гарантирую… Правда не исключена возможность потери памяти о последних часах перед погружением в анабиоз.
      – Если часы, то это не страшно.
      – Вик, можешь мне не верить, но сам я, кажется, начинаю верить в чудеса. В критический момент у твоего братишки был только один шанс из миллиарда на благополучный исход…
      – Не может же судьба быть вечно зла ко всем нам.
      – Этого нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Можно только верить или не верить в судьбу.
      После паузы я спросил:
      – Когда будем будить следующего?
      – Извини конечно, но следующего не будет.
      – Почему?
      – Вита-излучатели вышли из строя. Нам их здесь не починить, и новых не сделать…
      – Так значит тебе удалось вытащить Сережку без витеров?
      – К счастью они отказали не в самом начале… Сам ведь сказал, что судьба…
      – Может быть… Хорошо что хоть сейчас со мной будет Сережка… Он наверно не узнает меня.
      – Я не думаю, что ты так уж сильно изменился, если скажешь - узнает.
      Я пощупал рукой жидкую бороденку у себя на подбородке:
      – Мне кажется, что он все предчувствовал заранее. Помнишь, я тебе рассказывал о его сне.
      – И этого исключить нельзя. Предчувствие - это одно из не до конца объясненных явлений, которыми окружен человек…
      – Когда он придет в себя? - я кивнул в сторону операционной.
      – Он здоров, но будет лучше оставить его в состоянии сна хотя бы до вечера.
      – Ну что же, до вечера, так до вечера.
      – Но лучше, чтобы ты забрал его отсюда прямо сейчас.
      – Хорошо, заберу.
      Я вошел в операционную и на несколько секунд замер. Сережка показался мне необычно маленьким по сравнению со мной - это я стал по сравнению с ним полностью взрослым. И все-таки это был тот самый Сережка, которого я помнил с того самого дня, как он родился - двенадцать лет. Тот самый Сережка, с которым мы играли в диверианском лесу, с которым в подземном поселке хотели увидеть живое солнце. Тот самый Сережка, который был и остается моим любимым братишкой.
      Я осторожно взял его на руки и, прижав к груди, понес к себе в каюту. Он дышал ровно и не проснулся, когда я уложил его на кровать и вышел из каюты.
      Я избавился от скафандра и, пройдя в душ, посмотрел на себя в зеркало, тщательно изучая. Кто-то посторонний посмотрев на меня, описал бы так: Человек среднего телосложения, ростом выше среднего, глаза светло-голубые, волосы полностью седые. Форма лица правильная, морщинки возле глаз. Возраст… Черт возьми, я выгляжу гораздо старше, чем есть на самом деле… И еще эта нелепая бородка… Нет, Сережка, тут твои предчувствия ошибаются, стариком с бородой ты меня не увидишь, по крайней мере здесь и сейчас.
      Я заказал у Рэя крем для удаления волос. И, ощущая горячее покалывание, втер его в кожу лица, подождал пару минут и смыл вместе с бородой и усами. Посмотрев на себя в зеркало, сделал вывод, что так я выгляжу гораздо лучше. Потом принял душ и надел новую форму со знаками отличия младшего капитана.
      Еще несколько часов я пробыл в кают-компании, не торопясь обдумывая все, что со мной произошло за те годы, которые прошли с тех пор, как я покинул Дивер на "Игле" и до самого последнего, сегодняшнего дня. Был уже вечер, когда я вызвал Рэя и спросил у него:
      – Не пора ли уже будить?
      – Не можешь больше терпеть?
      – Если нужно, то могу.
      – Не нужно. Он и так уже один раз просыпался сам.
      – И ты мне не сказал.
      – Он просыпался не полностью. И я снова заставил его уснуть.
      – Тогда я пошел.
      В каюте горел свет. Уходя, я не погасил его. Сережка спал на боку, подтянув коленки почти к самому подбородку. Веки у него слегка подрагивали - значит, он сейчас что-то видит во сне. Я почти бесшумно закрыл за собою дверь, прошел в каюту и сел в кресло. Сережка не проснулся, и я решил не торопиться его будить. Я смотрел на него и думал, что вот для него эвакуация с Дивера была только вчера, всего одну долгую ночь назад, а ведь прошло столько десятилетий, столько времени, такого тяжелого сейчас для меня. Сережка словно бы почувствовал мой взгляд и проснулся. В нем не было ни тени испуга, он все воспринимал как должное. Он бегло, но с интересом оглядел каюту, потом и меня. Приподнял голову и спросил:
      – Где это я?
      – Не волнуйся, братишка, с тобою все в порядке и ты сейчас по прежнему на борту "Иглы".
      – Мы уже на Земле?
      – Нет. До Земли еще очень далеко.
      – Далеко? Но ведь мне же говорили…
      – Так уж получилось.
      – Но кто вы? Я вас ни разу не видел… Нет, видел, но вот где?
      – Ой, Сережка, Сережка. Я ведь так и думал, что ты меня не узнаешь. Ведь с тех пор для тебя прошла одна ночь, а для меня не один год.
      Глаза Сережки округлились и, шумно вздохнув, он выпалил:
      – Вик, Витька, это ты что ли?
      – Все-таки узнал, братишка, узнал.
      – Вик, сколько же лет прошло?
      – Почти семьдесят.
      – Семьдесят лет? Почему? Где мы?
      – Мы далеко от Земли, далеко от Дивера. Все сложилось крайне неудачно. "Игла" попала в аварию, экипаж оказался облучен и неизлечимо болен. Они сейчас в анабиозе, все кроме Рикста, он погиб.
      – Но ты, почему ты звездолетчик? Где другие люди? Почему меня не будили столько лет?
      – Не надо так волноваться, Серег, я все тебе объясню.
      Я рассказал ему, что анабиозные полукапсулы, в которых оказались все люди с Дивера, были одноразовыми, без возможности пробуждения на борту звездолета. И только мне случайно не досталось такой капсулы. Ничего не скрывая, я рассказал, что было со мной на "Игле", как я вел ее к звезде, которую назвали Золотистой, как попал еще в одну аварию, познакомился с Рэем, про свое "Высшее звездное", о том, как добрался до Золотистой, нашел планету Лата, населенную людьми, почти в точности такими же, как мы. И этот мой рассказ занял времени почти что до половины ночи. Сережка постоянно меня переспрашивал и просил рассказывать дальше. Но после очередной такой просьбы я остановился:
      – Сереж, погоди. Знаешь, сколько сейчас времени?
      – Не-а.
      – Глубокая ночь, и тебе пора спать.
      – Но я совсем не хочу, я наверно весь день спал.
      – Нужно.
      – Вот бы не подумал, что Вик будет когда-то загонять меня спать. Я ведь и в самом деле ничуточки не хочу.
      – Ну и что с тобой делать… Хорошо, будем считать, что уже началось утро.
      – Хорошо, будем считать.
      – Но если днем тебе сильно захочется спать, я тебе этого не дам.
      – И не надо. Давай, рассказывай дальше.
      – Сережа, тебе это кажется просто историей с приключениями, для меня же это жизнь… Вот что, если уж договорились, что сейчас утро, тогда поднимайся.
      Сережка в ответ только потянулся под одеялом, которое мне пришлось с него сбросить.
      – Поднимайся, поднимайся. И марш в душ.
      – Раскомандовался, - немного обиженно сказал Сережка, поднимаясь.
      – Привыкай.
      – А куда ты дел мою одежду?
      – Никуда не девал. Она наверно там, где ты ее оставлял.
      – А что я, безо всего в душ пойду?
      – Иди, иди, здесь нет никого, кто бы тебя увидел.
      – А где он, этот душ?
      – Пойдем, провожу.
      Я показал ему душ и сказал, что он может особо не торопиться. Сам же тем временем спросил у Рэя, не знает ли он, куда подевалась сережкина одежда.
      – Мог бы заказать стандартную - полетную игловскую.
      – Не сразу. Да и мне самому хочется увидеть его таким, как в тот последний день на Дивере, а то я уже успел забыть.
      – Найдешь в основании полукапсулы в медотсеке, если конечно она сохранилась за семьдесят лет.
      Одежда вопреки последним словам Рэя, сохранилась так, как будто была положена только вчера. Впрочем, не особо рассматривая, я забрал ее вместе с пластиковым мешком и, зная сережкины привычки, поспешил к нему. Сережка естественно уже был готов и слегка обалдело разговаривал с Рэем, не желая верить, то тот не человек. Впрочем, как только я вошел, этот разговор оборвался сам по себе. Я кинул Сережке пакет:
      – Вот нашел, одевайся.
      – Ага, это она, - сказал Сережка, вытаскивая одежду, - только трусов нет.
      – Они на тебе оставались, - сказал Рэй, - пришлось разрезать. Возьми другие.
      С этими словами открылась дверца выдачи. А через минуту Сережка был уже одетый в брюки и куртку из эластичной ткани. Правда, из-под короткой куртки высовывался сзади подол рубашки. Улыбнувшись, я поманил его к себе, а когда он подошел, молча заправил ему рубашку и поправил куртку. Потом достал расческу:
      – Расчешись, а то выглядишь как пугало.
      Сережка подчинился, но при этом рассказал хорошо известную мне историю о том, что если он будет выглядеть аккуратным и прилизанным, то все знакомые этого испугаются сильнее. Закончив, он отдал мне расческу и спросил:
      – Ну и что теперь?
      – Теперь намного лучше.
      – Я не то сказал. Куда теперь?
      – Завтракать.
      – Пойдем.
      По пути в столовую Сережка взял меня за руку, но почти сразу же отшатнулся.
      – Испугался чего-то? - спросил я у него.
      – Вик, ты какой-то чересчур взрослый. Я не могу поверить.
      – Не можешь - не верь, но это, к сожалению так.
      – К сожалению?
      – А к чему же еще.
      – Ты наверно забыл, как мы хотели побыстрее стать взрослыми.
      – Этого все хотят в свое время, или почти все. Но, в конце концов, все взрослеют, детства же не дано вернуть ни одному человеку. Так что не желай особенно этого, это придет само по себе, и назад дороги не будет.
      – Вик, а сколько же тебе сейчас лет?
      – Двадцать два стандартных, биологических.
      – Двадцать два?
      – А что тут такого удивительно, я тоже был в анабиозе.
      – А выглядишь ты…
      – Ну и как я выгляжу? Как тот старик из твоего сна?
      Сережка кивнул, но потом только рассмеялся и снова взял меня за руку. Ладонь у него была горячая.
      После завтрака, а время уже и действительно приближалось к утру, я показал Сережке корабль. Точнее говоря: что и где здесь расположено. Мы нигде подолгу не задерживались, разве что в рубке, где по моей просьбе на экране показался Рэй, и они с Сережкой несколько минут потратили на изучение друг друга. Собственно говоря, Рэю это было уже ни к чему, но он изображал собой человека, как мог тщательно. Потом они довольно мило поболтали о каких-то пустяках. Я же в это время сидел в командирском кресле и боролся с желанием немедленно выйти из свернутого пространства. Желание то затухало от страха увидеть мертвую планету, то снова нарастало. Но еще сильней я боялся оказаться на планете, по каждому уголку которой прошли вакцы, неся за собой свой порядок. Но наконец-то Сережка закончил болтать с Рэем, подошел ко мне и, толкнув рукой в бок, сказал:
      – Пойдем туда, к тебе, и ты все дорасскажешь.
      – Ну что же, пойдем, но всего рассказать тебе я не смогу.
      В каюте Сережка сразу же избавился от куртки и ботинок и с ногами (от меня перенял эту привычку) забрался в кресло. Я же лег на кровать, но продолжать рассказ не торопился.
      – Вить, ты выглядишь так, будто тебя сперва прибили, а потом, не спросив разрешения воскресили.
      Я только усмехнулся:
      – Это и было почти что так. Слушай, что было дальше.
      Я рассказал ему про начавшуюся на планете ядерную войну, про мою высадку сюда, про пустыню Черных Камней и ее загадку, про свой визит на местный космодром и встречу ядерными ракетами, про мое знакомство с латянами, про Ива Альись, генерала, Ога Веньись, про спасение отрезанных от планеты космонавтов. Про смерть Ива, мой визит в Гэзд, встречу с вакцами. Про Рива я рассказывал долго, про Рива и все то, что было связано с его присутствием на "Игле". Рассказал про освобождение Алька, про Яса и его тайну. Про Нисли и Нока и нашу поездку в Тальгир.
      Пока я рассказывал, Сережка перебрался из кресла на кровать и устроился у меня под боком. Рассказывая о поездке в Тальгир, я заметил, что он меня уже не слушает, а только мирно посапывает. И я этому даже слегка обрадовался - не придется рассказывать о Ваке, а потом я смогу отделаться парой слов.
      Будить Сережку я не стал, тем более что у меня самого голова стала тяжелой. Наверно с полчаса я лежал, глядя на Сережку, а потом и сам уснул. И мне приснился один из тех многочисленных, связанных с Ваком кошмаров, самой кошмарной частью которых было то, что я снова в Ваке.
      На этот раз я снова увидел Визгливого, который все монотонно бубнил своим противным голосом, что я должен согласиться. Я намертво привязан к стене, но не цепями, а широкими тетралитовыми полосами, а над кипящим маслом висит… Сережка. Я кричу, что согласен на все, бьюсь, но это ничего не меняет… И я просыпаюсь от того, что Сережка отчаянно трясет меня за плечо.
      – Вик! Что с тобой!? Вик!
      Я с трудом возвращаю себя к реальности и корчу у себя на лице какое-то подобие улыбки, вероятно выглядящей со стороны как оскал.
      – Ничего, Сережка, это у меня просто страшный сон.
      – Ничего себе сон, - Сережка понемногу тоже приходил в себя, - одеяло почти что в клочья пустил, меня чуть не придавил.
      – Это все от того, что я снова все вспомнил о шести годах на Ваке. Это страшно, Сереж, даже очень страшно. Наверно намного легче просто умереть или сойти с ума. И, пожалуйста, ничего не расспрашивай об этом, этого лучше вообще не знать.