В проходной комнате сестренка готовит уроки и, грызя карандаш, пристает, чтобы ей объяснили, как делать задание, в задней комнате мать из-за слабых глаз совсем уткнулась в швейную машинку, что-то перешивает или обметывает. По телевизору сегодня ничего интересного, а книжки Маргиту никогда не привлекали.

Несколько раз она была в маленьких кафе в центре, но наверняка не в самых лучших. Эти не очень отличались от «забегаловки», что недалеко от их дома, — единственный оазис в довольно обширной пустыне. Днем это просто столовая с самообслуживанием, а вечером кухню отделяют занавеской и приходит оркестр из трех человек. Но столики остаются те же — на ножках из дюралюминиевых трубок и с пластиковой поверхностью.

В ресторане «Рига» наверняка все было по-иному. Здесь определенно для каждого посетителя проведенный вечер был праздником.

— Но если мне не понравится, я уйду!

— Делай как знаешь, Марга! Что-нибудь насвистишь — и катись, когда надоест!

Но тут Маргита вспомнила о деньгах на сапоги, лежащих в сумочке, и чуть было не отказалась. Потом сдалась на Лидкины уговоры, решив принять меры предосторожности.

Перед тем как войти в ресторанный зал, она проскользнула в туалет, достала из сумочки деньги и сунула за лифчик, потом достала месячный трамвайный билет, подумала и сунула туда же.

Невероятно высокие потолки, колонны и хрустальные люстры, цветные лучи прожекторов, направленные на танцевальную площадку, картины на стенах и витражи в окнах, позолоченные виноградные кисти по верху колонн и в углах. Дюжина официантов во фраках с белоснежными салфетками через руку скользят между столиками, как на роликовых коньках.

Мягкий полумрак и тяжелые бархатные занавески, ковровая дорожка под ногами. Солистка, энергично манипулирующая шнуром микрофона, чтобы не запутаться, — Маргита несколько раз видела ее по телевидению. Слишком много всего для одного раза — ей захотелось повернуть назад. Маргита удивлялась Лидке, которая, схватив ее за руку, смело тащила за собой сквозь танцующих.

Неожиданно перед ними возник человек с высокомерным лицом. И он был во фраке, но без салфетки. Стоял он так, что проскользнуть мимо него было невозможно.

— Чем могу служить? — как будто и вежливо осведомился он, но по интонации сразу можно было судить: «А вам здесь чего надо?» При этом в уголках губ у него пролегли презрительные складки. Почти не прикоснувшись к Лидке, взгляд его скользнул по одежде Маргиты и по всей ее фигуре.

Презрительные складочки сделались еще глубже. Кровь ударила в лицо Маргите, от стыда она готова была повернуться и бежать куда глаза глядят.

— Ты что, Феликс, уже не узнаешь меня? — вымученно улыбнулась Лидка.

— Потому и спрашиваю, что узнаю.

— Мы вон там, в углу сидим… У меня родственник приехал из Москвы…

Феликс взглянул в указанном направлении, увидел сидящих спиной к залу двух мужчин и, злясь на себя за то, что ему не дано больших прав, сказал:

— Но чтобы я сегодня тебя не слышал и не видел!

— И тебя тоже! — добавил он, взглянув на Маргиту.

— Завзалом, — по пути шепнула Лидка. — Жуткий идиот! Надо было через ту дверь, через гостиницу, а я и не подумала!

Увидев приближающихся девушек, мужчины встали и отодвинули кресла, чтобы тем было удобнее садиться.

Маргита была сама не своя. С кем связалась! С Лидкой! Ведь сколько уже о ней всякого слышно было! И вот сидит теперь с двумя стариками! Мальчики нашлись! Мальчиками они были, когда мама по танцам бегала! От стыда снова кровь прилила к ее лицу, она украдкой покосилась на соседние столики, но, к удивлению ее, там никто не усмехался; похоже, что их с Лидкой даже не заметили.

Лидкиному кавалеру было лет за тридцать. Уже довольно полноватый. В нагрудном кармане тесноватого, потертого пиджака торчат несколько ручек, на левом лацкане вузовский ромбик. Между значком и сукном аккуратно вырезанная пластмассовая прокладочка. Он уже был под хмельком, поэтому изображал разбитного и веселого кавалера — вскочил, жестом подозвал официанта, скомандовал: «Шампанского дамам! И музыку! Я плачу!» — и вновь жестом, истинно генеральским жестом, посылающим в бой тысячи солдат, отправил официанта побыстрее выполнять заказ. И только заиграл оркестр, он уже пригласил Лидку танцевать. Та, хихикая, ухватилась за его протянутую руку, и они ушли.

— Что я могу вам предложить? — спросил запланированный для Маргиты кавалер. Голос у него был приятный, ненавязчивый.

— Ничего.

— Ешьте, ешьте, детка, в ваши годы о фигуре еще не думают. Может быть, лососины? — И он уже держал продолговатую тарелочку, на которой розовели нежные ломтики, помог положить и подал масло. — Вы, наверное, недалеко живете, если так быстро пришли?

— Да я случайно оказалась. — Лучше уж сразу все поставить на свое место, чтобы потом недоразумений не было. — Мы с Лидкой… с Лидией… вместе работаем.

И она рассказала, что была у знакомой продавщицы, чтобы купить импортные сапожки, но не купила, номер не подошел, что у телефонной будки случайно встретила Лидку и та уговорила ее зайти. Этим она в известной мере объяснила сшитую матерью блузку, швы на которой были далеко не безупречны, и самую простую, магазинную, клетчатую юбку.

— Насчет сапог потом напомните мне, может быть, я смогу помочь, — коротко заметил мужчина, так как уже возвращались Лидка с Валерианом.

Сколько ему может быть лет? Уж наверняка пятьдесят. Волосы на висках с сединой, слегка вьются. Модные очки с толстыми стеклами, здоровые, крепкие зубы. Лицо сухощавое, с тонкими губами, и стройная, гибкая фигура. Так и веет от него стерильной чистотой и аккуратностью, а голос располагает к откровенности. Человек, которому можно довериться. Валериан рядом с ним напоминает потный, измятый, залоснившийся ворот пиджака.

— У вас странное имя. Сэм…

— Вообще-то Самуил, но кто запомнит такое длинное?

— Вы его начальник? — кивнула на Валериана Маргита.

— Нет. Мы сослуживцы.

В незнакомом месте ей бы полагалось помалкивать, постепенно осваиваться, она и сама, входя в зал, считала, что слова не сможет выдавить, но Сэм вызывал у нее почти детское любопытство, и она тут же торопилась его удовлетворить. Время от времени она спохватывалась, что слишком глупа, чтобы с таким человеком разговаривать, уходила в себя, но скованность как-то сама собой проходила. По большей части они одни сидели за столом, Валериан с Лидкой возвращались, только чтобы выпить, и тут же опять шли танцевать.

Ярче всего запомнилось Маргите такое событие.

Неизвестно откуда к их столику подошел молодой чернявый южанин и пригласил ее танцевать. У Сэма он разрешения не спросил, а только смотрел ей в лицо своими цыганскими глазами, точно гипнотизируя. Маргита замялась, ожидая, что скажет Сэм, но тот напустил на себя безразличие, и она пошла. Подчеркнуто небрежно, но тщательно одетый кавалер рассыпался в чисто южных комплиментах. Сочтя это уже достижением для себя в таком роскошном зале, проявлением признания, Маргита даже улыбнулась ему. Сэм видел это, тихо встал и пошел перекинуться несколькими словами с завзалом Феликсом.

Когда танец кончился и парень хотел проводить Маргиту на место, появилась Лидка и схватила подружку за руку:

— Пошли со мной!

В туалете она принялась кричать на Маргиту:

— Дура ты ненормальная! Куда ты, дура, лезешь? Ты что думаешь, тебя затем пригласили, чтобы ты с другими ошивалась? Пошевели мозгами!

Потом, переведя дух, продолжала уже спокойнее:

— Говорил, чтобы ты к ним пересаживалась?

— Да.

— Давай лети! Каждой надо хоть раз крылышки обжечь! Сказки твоей бабушки про всякие страсти тьфу по сравнению с той пакостью, которая тебя ожидает! А потом еще обокрадут. Эти самые грязные базарные бабы!

И, хлопнув дверью туалета, Лидка ушла в зал.

Маргита была так ошарашена, что просто не знала, что делать. Лучше всего было бы совсем убраться, но на стуле осталась ее сумочка.

Валериан тем временем расспрашивал Сэма:

— Откуда у вас в Риге столько этих черных навозных мух скопилось?

— Цветами торгуют.

— Папочки выращивают, а сыночки сбывают?

— Государство выращивает, а эти только навар снимают… Этакая мафия, которая умеет всем, кому надо, дать на лапу. Эти ленивые дикари только мелкие агенты. Наверное, уже нет городов, куда бы они не забрались, и сливки собираются густые… Пока межреспубликанская торговля не будет по закону передана в ведение только кооператоров, до тех пор эта саранча будет перемещаться от Владивостока до Мурманска и обратно.

Валериан наполнил рюмки. Чокнулись. На этот раз и Сэм выпил. Наверное, вторую за вечер.

— Ты все еще рассуждаешь, глядя с государственных высот? После всего, что случилось! — удивленно поддел его Валериан.

Сэм молчал. С ним действительно последние годы случилось много чего.

Увидев, что Маргита вновь входит в зал, чернявый тип вскочил и помчался навстречу, хотя их столик находился все равно на пути следования Маргиты. Крепко схватил ее руку выше кисти и силой привлек к себе:

— Познакомься, дорогая! Мой друг профессор и доцент. — Имя промелькнуло мимо ушей, так как она с гневом пыталась высвободить руку. — Художник…

Один из троих за столиком пошел искать стул. В горлышках двух выпитых (из четырех) бутылок шампанского торчали пятидесятирублевые бумажки для всеобщего обозрения. Так они терпеливо сидели, как сидят рыбаки на берегу Салацы, закинув донки и поджидая глупого рыбца.

— Пустите! Мне больно!

— Почему сердишься? Чем я тебе не понравился? Пожалуйста, только один бокал за дружбу! Наливай скорее, профессор и доцент! У нас такой обычай…

— Больно же!

В поисках спасения Маргита огляделась по сторонам. Нет, она среди слепых и глухих. Ей стало страшно.

В этот момент рядом возник завзалом Феликс. Нет, он как будто совсем не видел Маргиту, смотрел мимо или сквозь нее.

— Кто вас впустил? — холодно осведомился он у южан. Те наперебой пустились что-то объяснять ему. Маргита почувствовала, что рука свободна, и тут же убежала. — В таком виде? Здесь не столовка на центральном рынке! — Возражений Феликс не слышал. Короткий взмах официанту: — Подай им счет. И если через пять минут я вас еще увижу здесь, вас увезут. И не на такси и не туда, куда бы вам хотелось. Все!

— А я уж полагал, детка, что ты нашла себе другую компанию, — с улыбкой сказал Сэм, и Маргита не уловила в его словах глубоко скрытой иронии. — Мы уже хотели отнести сумочку в стол находок.

— Я бы выпила, — сказала Маргита.

Сэм налил. Коньяк был темный и пахучий.

— Что скажет ваш друг, когда узнает о сегодняшних похождениях своей возлюбленной?

— А я не обязана отчитываться! — бойко ответила Маргита.

Воспоминание вспыхнуло тут же. Наверное, от коньяка, от всего пережитого сегодня, а может быть, потому, что как раз и не хотелось вспоминать последние три года. Множество мелких эпизодов сплелись в тугой мускул, и вот он расслабился. И каждый обозначился явственно, детально.

…Вот она перед семейным трибуналом. Надо бы заплакать, но слез нет. Но голову повесить надо — это она понимает. Брата с сестрой выгнали во двор, отец тоже с радостью бы дезертировал, но мать приказала ему сидеть.

— Может, ты в положении? — донимает мать.

— Нет.

— Уверена?

Маргита кивает.

— А он сказал своим родителям?

Маргита пожимает своими узенькими плечиками.

— Говори! — кричит мать.

— Не знаю.

— Ведь ему еще отслужить надо! Как ты могла!

А хочет ли мать слышать правду? И может ли она понять, что такое любовь? Или ей приятнее было бы услышать, что парень добился своего силой? Сколько в материном гневе правдивого, а сколько притворного, требуемого окраинной моралью?

— Только еще одиннадцатый класс кончили! Дети еще!

Дальнейшее мама берет на себя. Где-то когда-то происходит разговор с родителями парня. Сам виновник в недосягаемости — он служит на Украине и каждую неделю присылает Маргите два письма с тоской, поцелуями и клятвами.

— Пойдешь работать к его матери. Так надо. Там ты у нее все время на глазах будешь, а дома я за тобой пригляжу. И никаких танцулек, никаких дней рождения, чтобы разговоров о тебе не было!

Мать парня — бригадир в маленьком картонажном цехе, где изготовляют конверты и коробки для тортов. Она добрая и относится к Маргите как к невестке. Восемь пожилых женщин, Маргита и дяденька, который варит клей. Запахом клея так пропиталась его одежда, волосы и кожа, что и на другой стороне улицы чувствуется.

Цех в нескольких шагах от дома, хотя Маргита с удовольствием проходила бы десять километров. Ведь такая жизнь больше на тюрьму похожа!

Спустя полтора года поток писем прекратился.

— Женился и остался там жить, — сообщила мать парня. У нее заплаканные глаза, ей жаль Маргиту, она осуждает поступок сына.

Маргита в тот же день написала заявление об уходе и поехала на трамвае к остановке, где есть доска объявлений с предложениями работы.

Только бы отсюда! По возможности на другой конец города, где тебя никто не знает! Вполне достаточно выражений соболезнования со стороны ближних соседей и сочувственных взглядов дальних.

«Ага, она сейчас на мели, — сообразил Сэм. — Если в данный момент у нее ни одного дружка нет, то у меня есть определенные шансы».

— Здесь скучно. Надо было лучше поехать в «Перле», там хоть бы приличная программа варьете, — сказал Сэм.

— Я варьете только в кино видела, — призналась Маргита.

— Как-нибудь сходим… — Сэм долго смотрел на нее, точно оценивая. — Сшей, милочка, такое же платье, как у Лидии. Тебе оно чертовски будет к лицу, ты тут будешь первой дамой.

Маргита прикусила губу, чтобы не всхлипнуть. Такого дорогого платья у нее никогда не будет! Лидка! Нашел, кого в пример ставить!

— Мне домой пора!

— Я тоже собираюсь откланяться.

— А мы еще посидим, нам недалеко, — многозначительно подмигнул Валериан. Лидка ничего не сказала.

— Ну, в каком краю света ты живешь, детка? — спросил на улице Сэм.

— Я на трамвай.

— У меня возле оперы стоит машина.

— Нет, я на трамвай!

«Нет, видимо, у нее все же кто-то есть», — раздраженно подумал Сэм, но это не помешало ему проститься весьма любезно и даже поцеловать ей руку.

«Старый шут!» — усмехнулась про себя Маргита, но все же шла, гордясь собой, даже прогнувшись в спине, потому что руку ей целовали впервые.

На углу они расстались.

— Погодите! — вдруг окликнула она Сэма и, чарующе улыбаясь, пошла обратно. — Я забыла напомнить про сапоги…

— А… Хорошо… Давай деньги, номер я помню…

Маргита помялась, потом отвернулась и ловко вытащила спрятанные деньги.

Сэм засмеялся, но, когда деньги очутились в его ладони, тут же осекся. Кровь просто закипела. Рубли были еще теплые, и воображение само нарисовало упругую девичью грудь, на которой они согрелись.

— Едем… Я подвезу!

— Спасибо, я на трамвае. До свидания. — Она вновь чарующе улыбнулась.

Спустя два дня Лидка принесла на работу коробку с сапогами.

— Сэм передал Валериану — для тебя, — пояснила Лидка. — Им самим спешно в Крым надо было. Фирменные!

Это были сапоги, о которых и мечтать невозможно, — огненно-красные, длинные, из самой настоящей и самой мягкой кожи, элегантные и легкие. Голенища плотные, но хорошо облегают икры и делают ноги стройнее, при ходьбе ни малейшей морщинки, и на правом сапоге болтается маленькая золотая буква М. Если такие сапоги подвесить на вершине ярмарочного столба, уж все рижанки от семнадцати до семидесяти лет постарались бы туда влезть.

Анна, технолог, увидев сапоги, тут же заперлась в своем кабинете, чтобы позвонить матери и выяснить, сколько дома есть денег. Вернувшись, она с плохо деланным безразличием заявила, что готова дать двести рэ, но не больше, хотя, как только ей дали примерить один сапог, тут же накинула еще двадцать.

В раздевалке сапоги щупали, пробовали на зуб, мяли и примеряли. Порой казалось, что вот-вот они исчезнут из поля зрения Маргиты.

Владелица стояла растерянная и счастливая. Было ясно, что женский пол всего цеха будет говорить о ней и ее сапогах не меньше недели. Даже старшего мастера впутали в это дело, так как на подошве был выдавлен только серебряный герб, по которому нельзя было понять, в какой стране изготовлен этот шедевр обувного искусства. Поскольку на коробке никакой надписи не имелось, старший мастер стал изучать на свет шелковистую бумагу, в которую был завернут каждый сапог отдельно. Но водяные знаки на бумаге повторяли все тот же герб, что и на подошве. Старший мастер геральдику не проходил даже факультативно, единственно, что он смог установить: бумага рисовая и используют такую для производства сигарет высшего класса.

Примерка и разглядывание сапог продолжались бы еще долго, если бы до раздевалки не долетели недоуменные и яростные голоса Володи и Айвара:

— Куда они провалились? Эй, конвейер уже пошел! Конвейер пошел, черти бы вас драли!

Маргита виновато бросила сапоги в большую белую коробку и уже хотела сунуть ее в свой шкафчик, как тут же десяток голосов дружно воскликнул:

— С ума сошла! Хоть пока еще в нашей раздевалке, слава богу, ничего не пропадало, но искушать людей тоже нечего!

Чтобы не сталкиваться с Володей и не выслушивать его, вся кавалькада во главе с Маргитой и белой коробкой, промчалась через красильный участок, где на толстых крюках парят, будто ягнята в орлиных когтях, некрашеные корпуса холодильников, выползающие из камер обезжиривания, через механический участок, где пощелкивают автоматы точечной сварки и шипят ацетиленовые горелки, вбежала в монтажный и прислушалась. Володя яростно надрывался возле раздевалки, а Айвара нигде не было видно.

Девицы разбежались по местам и быстро принялись за работу, чтобы наверстать упущенное. Коробку с сапогами хозяйка сунула на шкаф, стоящий подле ее письменного стола, но душа все равно не была спокойна, и вскоре Маргита стащила ее оттуда и положила рядом со стулом.

К счастью, через несколько дней задул восточный ветер с дождями и холодами, окраинные улицы покрылись лужами, прохожие кутались в плащи и все равно дрожали.

Она надела сапоги и прошлась в лавочку за хлебом и молоком. Эффекта никакого. Никто даже не заметил, лишь одна-другая из понимающих задержали на них взгляд. И в «забегаловке», куда Маргита затащила подружку выпить чашечку кофе, триумф не состоялся. Здесь был не центр, здесь окраина. Здесь за модную одежду можно скорее заработать насмешку, чем восхищение. Здесь все с головой ушли в свои грядки» и неотложные домашние дела, пилили и складывали дрова, чинили крышу, чтобы спокойно встречать осень, убирали и сушили горох или бетонировали подвалы, чтобы ссыпать туда картофель. А кроме того, здесь царил прочно утвердившийся стандарт: темный костюм, белая рубашка и полосатый галстук. Даже молодые не смели полностью отойти от этого стандарта, и, зайдя в магазин, они долго приглядывались к ярким нейлоновым курткам, но в конце концов покупали что-нибудь темное и проверенное. Показаться в модной одежке — это надо ехать в центр, на бульвары.

Прошла неделя, но Сэм о себе не напоминал. Маргита получила зарплату и радовалась, что сможет доплатить, потому что тех семидесяти рублей наверняка не хватило. А больше всего ей хотелось, чтобы Сэм вообще забыл о ее существовании, так как из-за этих сапог она столкнулась с новыми проблемами. Они лихорадочно заставили думать о подходящей одежде — ведь нельзя в таких сапожках ходить в клетчатой полушерстяной мини-юбочке. Она даже побродила по комиссионкам, надеясь найти что-нибудь ношеное, но подходящее, только и там молочных рек не оказалось и принцип политики цен царил, как и везде — хорошие вещи стоили дорого, плохие отдавали почти задаром. Маргита уже готова была пойти на жертву, встать вместо Риты к конвейеру, но спохватилась слишком поздно, когда место было уже занято.

Сэм появился тогда, когда его меньше всего ожидали. Он стоял у проходной и нервничал, потому что времени у него, как обычно, было мало.

— Здравствуй, детка, — приветливо сказал он и взял Маргиту под руку, чтобы проводить до трамвайной остановки. — Сапоги подошли?

— Спасибо… Очень хорошие… Я вам столько хлопот доставила… — Маргита тут же перешла на «вы», чтобы устранить ненужные иллюзии. И интонацией надо было отметить определенную дистанцию, поэтому говорила она холодно, как со случайным знакомым, к которому испытывает лишь определенное уважение. — А денег хватило? Я не должна доплатить?

Сэм благодушно посмеялся, показав белые зубы.

— Доплатить надо сто двадцать рублей, но не вытаскивай их сейчас же из сумочки, детка, сочтемся… Держи… — И Сэм сунул ей в руку маленький, мягкий сверточек. — Крымский сувенир. Не разворачивай, успеешь дома посмотреть! Между прочим, что ты делаешь в субботу? Мы компанией решили махнуть в Таллинн, пообедать. С утра туда, вечером обратно.

«Продам технологу сапоги… Жалко, но другого выхода нет», — решила она про себя.

В сверточке был чудесный шелковый платок. Из Гонконга. Зелено-желтый, именно ее цвета, а в углах китайские фанзы среди мандариновых деревьев.

…В воскресенье утром она проснулась в Эстонии, на плече у Сэма. Большое окно гостиничного номера было приоткрыто, за окном редко когда проезжала машина, в ванной комнате гудела труба. Сэм без очков выглядел мужественнее, она удивилась, что он не кажется ей противным, даже наоборот. Руки его, несмотря на прохладу, не спрятанные под одеяло, покрывали темные, почти черные волосы — Маргита легко провела по ним пальцем. Ну, как бы то ни было, это мужчина, на которого можно опереться, не то что какой-нибудь мальчишка, у которого в голове свищет ветер.

Она все помнила отчетливо.

— Детка, я тебя сделаю королевой! — страстно говорил Сэм.

— Нет, я не могу!

— Но я ведь тоже не могу. Я еще не импотентный старец, которому достаточно выражения отеческих чувств. Видимо, утром нам придется расстаться и больше мы уже никогда не встретимся.

Сэм нажал выключатель ночной лампы — комната погрузилась во тьму.

— Я все понимаю, но я не могу! — тихо подскуливала она, позволяя тем не менее раздевать себя.

…Она не могла забыть сцену перед окошком администратора гостиницы, когда надо было заполнить бланк. Заполнить по паспорту дочери Сэма, которая была всего на два года старше ее.