Глава пятнадцатая

Во вторник утром мастер Чапст привез на грузовике обработанные детали книжной стенки и выгрузил их в прихожей. Прислуга в отчаянии позвонила Зайге — что делать, он на нее не обращает внимания, смазывает концы досок какой-то дрянью из всяких там банок и склянок, запах по всему дому такой, что дышать нечем. И потребовал запереть Шерифа, подумать только, боится собак, его сильно искусали в детстве. Иначе работать отказывается. Отвела Шерифа в пристройку, так он теперь воет так, будто с него шкуру спускают, соседи вообразят невесть что.

Делать нечего, пришлось отлучиться на часок с работы, ведь от Вилибалда в хозяйстве никакого толку: не умеет он ни гвоздь заколотить, ни туфли себе почистить. Когда надо привинтить розетку, починить пробки или заменить предохранитель в телевизоре, он заводит длинные бесплодные речи о том, что ему необязательно все это уметь, что при комбинате бытового обслуживания должны быть соответствующие службы, как он видел за границей. И упрямо отворачивается, если пришедший по вызову мастер хочет ему показать, как заменить предохранитель, чтобы в следующий раз не оформлять наряд в мастерской, на что времени уходит столько же.

Чапст, шестидесятилетний убежденный холостяк, — одежду он, наверное, покупал с запасом в два размера, на случай если сядет после стирки, и костюм на его аскетической фигуре висел, как на вешалке, — показал хозяйке груду досок, не скрывая удовлетворения собственной работой:

— Красота, мадам!

Какая в досках красота, Зайга не поняла, но что работа, видимо, сделана честь по чести, до нее дошло. Хотя бы потому, что слава отличного мастера следовала за Чапстом по пятам. И потом, он втайне восхищался некоторыми женщинами, и Зайга чувствовала, что является подходящим объектом его поклонения. Рядом с нею Чапст готов был находиться бесконечно долго и по нескольку раз замерять высоту потолка в углах комнаты, где решено было ставить книжную стенку. Он нудно объяснял, на сколько сантиметров и почему с годами может осесть пол.

— Я подымусь посмотреть, не надо ли оттуда чего-нибудь вынести, — сказала Зайга.

— Верно, верно, мадам! Больше свободного места — быстрее сложим. К послезавтра я хотел бы закончить, послезавтра меня ждут у доцента Энциня.

— Я могу прислать в помощь своего шофера, — предложила Зайга.

— Нет, нет. Я без помощников, я сам!

На втором этаже были две комнаты, и Зайга решила, что большую отдаст Вилибалду под кабинет, а меньшую оставит под спальню. Кабинет прежнего хозяина, строившего этот дом, находился на нижнем этаже, позади зала, но если все так оставить, то студентам, которые непременно будут являться сюда со своими зачетками, проходить придется через зал, мешая гостям.

Из окон этой комнаты были видны сосны, а внизу, примерно в метре от карниза, — черепица зимней веранды, увитая в теплое время года виноградными лозами, на которых в иное лето висели гроздья мелких фиолетовых ягод. Может, комната была темновата, но Вилибалд имел обыкновение работать по ночам при свете настольной лампы.

— Послушай, Камбернаус! Придется тебе потесниться! — Зайга рассмеялась.

Мебель сдвинули к окнам, повсюду лежали связки Вилибалдовых книг, но на стенах еще висели фотографии Райво Камбернауса. Как на выставке. Сильно увеличенные, отретушированные, застекленные, в рамках. Негативов у фотографа было много, он позволил ей покопаться в них и сам оформил снимки, заказанные для этого обозрения. Райво Камбернаус среди товарищей по команде, Райво Камбернаус в высоком прыжке над сеткой, Райво Камбернаус принимает «мертвый» мяч… И, конечно, фото с большим кубком, и на заднем плане нечаянно попавшая в кадр Зайга в Динкиных туфлях из змеиной кожи. Тут фотограф пробовал отговорить ее: мол, кадр смазан, возьмите лучше другой, с лицом Райво крупным планом на фоне кубка.

Что думает Вилибалд об этих снимках? Он никогда ничего не спрашивал. Рассеянность? Тактичность? Или просто страх осложнить спокойное течение жизни?

Пусть думает, что хочет, ей все равно!

Три фотографии все же придется убрать, иначе не хватит места для стенки.

Было слышно, как Чапст поднимается по лестнице. А вот и он, держа боковые полки, тягуче рассказывает ей, как все это будет выглядеть в натуре. Зайга сняла со стены фотографии и положила их на связку книг.

— А остальные? Останутся?

— Да, останутся.

— Я вот что подумал… Если вам не нужно, я возьму рамки… Очень аккуратная работа, и лаком покрыты. Сразу видно, из настоящего сухого дерева.

Шериф в пристройке почувствовал хозяйку и завыл от тоски, мастер на втором этаже ритмично стучал молотком. Прислуга поинтересовалась, на какое число назначена свадьба, ей надо знать точно, чтобы подготовиться, и вообще она… «Ваше присутствие, тетушка, обязательно, ведь должен кто-то из своих приглядывать за кухарками и вообще распоряжаться по хозяйству. Больше мне не на кого положиться», — стала уговаривать ее. Зайга. Стол будут обслуживать официанты, которым уплачено вперед, хотя до свадьбы еще почти четыре недели: регистрация назначена на тринадцатое февраля. А Шериф продолжал выть и царапаться в дверь, и в Зайге росла злость к этому трусливому холостяку Чапсту, из-за которого приходится мучить собаку.

На работе на письменном столе лежали только что доставленные приглашения на свадьбу — белые с голубым, буквы золотые. Сегодня она еще раз просмотрела список гостей и распорядилась, чтобы секретарша разослала приглашения. Избранное общество, всего шестнадцать человек. Почти половина севрского фарфора так и останется в буфете. Будут только самые близкие люди, которых нельзя не пригласить: из родни — родители Вилибалда и ее отец. Она не знала, с кем посадить отца, но позвать его надо было, и она послала брату денег, чтобы отцу купили или пошили приличный костюм. Она собиралась пригласить трио из бара, но передумала и отказалась — присутствие лишних людей избранному обществу будет обременительно, вполне достаточно, если профессор консерватории Таубе сядет на минутку за рояль. Кофе подадут на зимней веранде, и, пока Вилибалд будет показывать гостям комнаты, она успеет переодеться.

Все будет, вдруг подумала она, не будет только брачной ночи. Брачная ночь уже была, и повториться она не может. Как давно это было!.. Ах, не все ли равно? Вилибалд мне подходит, не так ли, подонок Камбернаус? Сознайся, ведь тебе завидно! Я начинаю жизнь сначала, а ты забыт, ты умер, ты в могиле.

Чем больше успевала она сделать, тем больше обнаруживалось прорех. Вдруг оказывалось, что портниха не может найти те пуговицы, которые они с ней выбрали, и приходилось срочно решать, какими их заменить, затем целый вечер ушел на то, чтобы расставить по местам книги в кабинете Вилибалда, в одиночку он с этим не справился бы: взяв в руки какой-нибудь том, он тут же раскрывал его и погружался в чтение, и проходило по меньшей мере полчаса.

А в среду кроме министерской коллегии грянул гром с ясного неба: остановились конвейеры в восьмом филиале, и никто не знал, что делать. Причина, как обычно, — лень и еще благие намерения. В основном благие намерения. Получив сразу два груза нестандартной ткани, на фабрике не составили актов, думали, закройщики как-нибудь уложатся в нормы расхода материала. Оправдываются теперь, что не было времени пригласить представителей, так как на складе достаточных запасов ткани все равно не имелось и ряд цехов находился под угрозой простоя. Теперь же стояла вся фабрика. И еще эта весть, что по всему объединению гуляют списки пожертвований на свадебный подарок. Зайга вызвала секретаршу, та поклялась, что ничего не знает, тем не менее Зайга приказала, чтобы всем жертвователям немедленно вернули их рубли.

— И не рассказывайте мне, что вы впервые об этом слышите, без ведома секретаря такое не происходит.

— Но люди от чистого сердца…

— Я приму только цветы. И не перебарщивать — учтите, букет моего мужа должен быть самым лучшим. В течение часа доложите мне, что все сделано так, как я сказала!

Селектор заработал уже через несколько минут, и голос у секретарши был встревоженный:

— Звонят из милиции…

— Соедините!

— Здравствуйте! Моя фамилия Даука… Следователь Харий Даука из районного ОВД…

У дома стояло несколько милицейских машин, и шоферу «Волги» пришлось их объехать. Кто-то разгуливал по крыше зимней веранды, еще двое торчали во дворе.

«Только этого мне не хватало!» — распахивая калитку, со злостью подумала Зайга. Следователь сказал по телефону, что вещи унести не успели.

У входных дверей, головой на земле, хвостом на бетонной плите неподвижно лежал Шериф. Остекленевшие глаза, морда в зеленой пене.

Изверги! Какие изверги!

Зайга стиснула зубы и вошла в дом.

У входа в зал она увидела соседа, долговязого, сонного на вид мужчину с усами, его дом был напротив. Они не общались, только здоровались на улице. Зайга даже не имела представления, где сосед работает. Рядом с соседом — офицер милиции: видимо, беседовали до ее прихода. Больше никого. Только наверху, на втором этаже, слышны шаги.

— Это перст божий, соседушка, что я позвонил в милицию. Я не хотел звонить, думал, это мастер… В последнее время вы ремонтом занялись, материал, вижу, к вам возят, в доме, слышу, работают. Думал, заодно решили крышу починить. Но странно, что зимой… И холодно, а он легко одет. В той же куртке, что осенью. Я его тут в третий раз вижу. Сразу после Октябрьских, затем на прошлой неделе и вот сегодня. Видимо, разнюхивал, что за вещи, стоит ли брать… перед Октябрьскими он долго вертелся у вас под окнами, все заглядывал… А сегодня… Забрался на крышу веранды, подходит к окну, встает на корточки. С крыши не слезает, забирается через окно в комнату. Был бы это стекольщик, высунулся бы изнутри, так? Тут собака залаяла. Страшно лает, верно, шерсть дыбом, и вдруг замолкла. Совсем, ни звука… Вот я и позвонил, и товарищи из милиции сразу приехали.

— Моя фамилия Даука. Мы с вами говорили по телефону. Меня интересует, не пропало ли что-нибудь из вещей.

— Вряд ли я так сразу смогу сказать.

Зайга окинула взглядом зал. Все было вверх дном, дверцы буфета раскрыты настежь, ящики вытянуты, и содержимое вывалено на пол, в шкафу полный кавардак, на полу у камина осколки разбитой вазы. А посреди комнаты два желтых чешских чемодана, которые они с Вилибалдом купили для предстоящего путешествия. Видно, битком набитые. И большущий саквояж старой Кугуры из крокодиловой кожи, купленный старухой в Швейцарии на рубеже столетий, и спортивная сумка, и еще клетчатый полотняный чемоданчик на молнии, о существовании которого она уже успела забыть, — с ним она пришла в этот дом ухаживать за старой женщиной; значит, вор перерыл антресоли в прихожей.

— Если вы хранили дома деньги и ценности, посмотрите, все ли на месте.

— Денег было немного. Рублей сто. Взяты!.. Они были здесь, в этом ящичке. Но почему Шерифа, почему собаку, изверг!

— Не специально. Просто собака ему помешала.

— Все равно изверг!

Следователь Даука пожал плечами и сказал:

— Надо бы достать из чемоданов вещи и сложить, как лежали, так вы быстрее определите, чего не хватает и что разбито.

— Его уже увезли?

— Нет, он наверху. Показывает, как проник в дом и тому подобное. Обычные формальности. Мы сейчас с вами поднимемся. Похоже, парень пропал окончательно. На самое дно опустился. Я с ним не впервые встречаюсь.

Сосед, моргая близорукими глазами, изучал набор воровских инструментов.

— Взгляните, что за отмычки, — показал он на связку ключей.

— Вначале он пытался проникнуть в дом через двери, но не сумел их открыть.

— Здесь ничего нашего нет, — сказала Зайга, взглянув на связку отмычек, трехрублевую купюру, монеты различного достоинства и несколько нераспечатанных карточных колод. Все это лежало на большом круглом столе.

— Это нашли у него в карманах, — пояснил Даука. — Что они там так долго возятся!

— Товарищ следователь, а я вас знаю, — сказал сосед. — Айгин папаша, да? Она лежала с моей внучкой в одной палате. Теперь ей лучше?

— Да. Вроде все в порядке. И все-таки, знаете, живем в страхе, как бы не повторилось.

— Да-да, понимаю… Извините, я не хотел вас отвлекать.

Давно не бритый, грязный, в затасканной одежде. Возбужденный блеск глубоко запавших глаз. Смотрит дерзко и с ненавистью. Когда вошла Зайга, он откинулся в кресле (оно должно было стоять за письменным столом Вилибалда, но было придвинуто к стене), демонстративно закинул ногу на ногу, скрестил на груди руки и застыл, как изваяние. Он проделал это так быстро, что милиционеры не успели ему помешать.

И вдруг всем бросилось в глаза необычное сходство вора с юношей на фотографиях, развешанных по стенам, фотограф запечатлел его в прыжке у волейбольной сетки, с завоеванным кубком в высоко поднятой руке, в кругу восхищенных болельщиков. Только вор был, пожалуй, несколько старше и имел не столь благополучный вид. И все же в первый момент казалось, что это он изображен на фотографиях, сделанных несколько лет назад, хотя по одежде болельщиков можно было определить — это конец пятидесятых, начало шестидесятых годов: галстучные узлы с булавочную головку, брюки узкие, как дудочки.

«Они определенно состоят в каком-то родстве, и Вазов-Войский это знает, — подумал Харий Даука. — Он же открыто демонстрирует это, чтобы мы, во всяком случае хоть кто-то из нас заметил». А мысли тем временем не спеша и основательно перемалывали недавно всплывшие факты. Как обычно. Будто без его участия. И оказывалось, что вопросов больше, чем ответов.

Если этот бедолага впервые был здесь перед Октябрьскими праздниками и все разузнал, то почему не вломился сразу же? Что его остановило? Может быть, именно з а м е ч е н н о е сходство? Не заметить фотографий он не мог, если, стоя на крыше зимней веранды, смотрел в окно, как свидетельствует сосед. Почему тогда не ломился, а сейчас вломился? Да еще собаку прикончил! Состояние крайнего отчаяния? Да нет, какие только глупости не придут в голову! И все же…

— Простите! — извинилась хозяйка дома и торопливо выскользнула за дверь.

Даука с удивлением отметил, что не слышно ее шагов вниз по лестнице. Ведь в коридорчике одни лишь голые стены, оклеенные симпатичными обоями. Что там могло ее задержать?

Так прошло секунды три-четыре, вдруг дверь с треском распахнулась — и на пороге вновь появилась хозяйка. Глаза ее теперь сверкали гневом, губы сжаты в струнку и на скулах выступили красные пятна. Следователь Даука, не раз бывавший в подобных ситуациях, насторожился. Если женщина поведет себя в отношении задержанного чересчур агрессивно, ему придется вмешаться. Однако она вдруг накинулась на самого следователя, тон ее был угрожающим.

— Это только шутка… Не было никакого преступления! Вы поняли? — И все это повелевающим тоном, каким разговаривают начальники, когда заставляют подчиненных поверить в то, что черное это белое, и в тому подобную чепуху. Неумно. При отсутствии элементарной логики разве могут помочь угрозы в голосе, барская поза! Наивная надежда одержать верх в борьбе, где победить вообще невозможно. — Ничего ровным счетом не произошло! Вам ясно, я спрашиваю? Отправляйтесь по своим делам, здесь вам делать нечего!

Следователь Даука оторопел.

По лицу Вазова-Войского пробежала усмешечка.

Высоко подняв голову, женщина вышла в коридор походкой победительницы. Каблучки застучали по лестнице, шаги ее отдавались гулким эхом, словно в замкнутом пустом пространстве.

Она вошла в кухню, и тут силы ее оставили. Что-то в ней надломилось, мысли сделались вялыми, движения — механическими. Машинально открыла она холодильник и стала выгружать на стол его содержимое: масло, салаты, сыр, консервы. Еды было много, ведь в этом доме только завтракали и ужинали, обедали же в столовой или кафе. Она вскрывала одну за другой консервные банки — сардины, шпроты, икру, паштет, тушенку. Все подряд.

В кухню едва ли не бегом влетел Вилибалд, надувшийся как индюк. Гладко отутюженные сорочки и элегантные галстуки вернули ему сознание собственного достоинства. То ли он случайно тут оказался, то ли позвонил кто.

— Я требую объяснений, дорогая!

— Уходи… Я тебя не задерживаю… — бесконечно усталым голосом сказала Зайга.

— Я, кажется, имею право знать…

— Ну иди же… Оставь меня в покое… Я тебя очень прошу…

Если он не закроет рот и не уберется отсюда, я швырну в него чем-нибудь. Я швырну в него чем попало или ударю его сейчас.

И она сосредоточенно продолжала вскрывать консервные банки. Одну за другой. Впечатление было такое, что она собирается накормить целую роту солдат, а вовсе не одного-единственного человека.

Хлопали двери, слышалась какая-то возня, люди входили и уходили. Зайга хотела собраться с духом и выглянуть в окно, но видеть, как его уводят, несмотря ни на что, — как это страшно. И в этот момент молнией пронеслась в голове ужасная мысль: «А как же второй?»

Жить не хотелось.

1

Аплаус — здесь: право хлопком в ладоши разъединить танцующую пару и самому танцевать с «дамой».