Говорят, принц был так раздражен ее безобразным поведением, что господина Якимото скоро сошлют в отдаленную провинцию. И все из-за скандального, безвкусного платья. Право, мужчинам стоило бы обращать побольше внимания на наряды своих жен.
      Храм Великой Богини
      Нелегко служить Великой Богине. Подумай еще раз, прежде чем выбрать этот путь. Он хорош для тех, что сильны духом и телом, а всем остальным лучше держаться от него подальше. Оступиться легко, и тогда уже не поднимешься. Великая Богиня не прощает ошибок и слабостей.
      Начинают все в Нижнем Храме. Этот лик Богини обращен к простому люду. Любой может прийти сюда и за гроши получить приглянувшуюся женщину. У тех, кто проходит испытание в Нижнем Храме, нет ничего своего -- ни денег, ни даже одежды. В любое время дня и ночи они должны отдаваться пожелавшему их мужчине. Отказывать -- нельзя. И никто не знает, сколько ты проведешь там -неделю, месяц, год... Это решают Высшие. По признакам, известным им одним, они выбирают тех, кто готов к дальнейшему посвящению. Говорят, избираются те женщины, которые хороши собой и способны всегда дарить любовь с радостью. Все прочие остаются в Нижнем Храме навсегда.
      Те, кто прошел Нижний Храм, обучаются в Высоком искусству любви и смерти и становятся жрицами Богини. Нет ничего такого, чего жрицы не умеют в любви. Цари -- и те мечтают о том, чтобы разделить с ними ложе. Но кроме искусства любви жрицы владеют и искусством смерти. Им известны все яды и противоядия, и они могут убить сильного воина одним ударом кинжала. Горе тому, кто попробует насильно навязать свою любовь жрице Богини! Они вольны сами избирать себе любовников и лишь часть заработанных денег отдают в Храм -- на оставшиеся же покупают себе роскошные наряды и драгоценные украшения. Этих жриц легко узнать -- в знак своей свободы и власти над мужчиной они ходят без покрывала и охраны.
      Те, за кем Высшие замечают склонность к наживе, дурной нрав, жестокость или гордыню, в любой момент могут быть отправлены обратно в Нижний Храм на всю оставшуюся жизнь. Другие -- и их немало -- вскоре становятся женами царей и вельмож. Нужно только внести большой выкуп Храму. И лишь немногие избранные принимают следующее посвящение. Чтобы удостоиться этой чести нужно изжить страсти, а также иметь острый ум и желание познать тайны.
      Те, в ком Высшие находят эти черты, попадают в Тайный Храм, и сами становятся Высшими. Они обучаются всем наукам и познают тайны Богини. Высшим подвластны Жизнь и Смерть, Радость и Горе. Звезды они читают как открытую книгу. Для них нет ничего невозможного.
      Высшие обязаны жить просто и небогато и не иметь секретов друг от друга. Помыслы их должны быть чисты и направлены лишь на служение Богине. Те из Высших, кто использует знания в низменных целях, а также те, кто разглашает тайны Богини, предаются смерти. Их обучение длится до конца жизни -- у Великой Богини немало тайн!
      Говорят -- но никто не знает точно -- что есть еще одна ступень посвящения, Тайна Тайн. Мудрейшие из Высших владеют ею, но кто из них, и что это за Тайна -- неведомо никому, кроме их самих.
      Выбор
      Корабль под полосатым парусом подошел к песчаной косе и причалил. Был корабль невелик, но сработан ладно и красиво, на носу его возвышалась раскрашенная голова дракона. Едва корабль пристал, как на берег стали сходить один за другим мужчины. Все они были светловолосы, высоки ростом и одеты в кольчуги и рогатые шлемы. Глаза воинов были сини, как море, лица суровы. Часть из них осталась охранять корабль, остальные направились к лесу.
      Викинги готовились к путешествию на восток, к дому. Эта земля, до которой они добирались столь долго и с большими потерями, была слишком велика для такой горсточки людей. Побережье тянулось с севера на юг, и конца ему все не было. Жили здесь многочисленные люди, стройные и темнокожие, отличные воины. Пришельцев они встречали не то, чтобы враждебно, но и не ласково. С одним кораблем нечего было и думать о войне с ними. Вот если они сумеют вернуться и убедить других последовать за ними... Тогда этот берег еще содрогнется при виде десятков и сотен кораблей под полосатыми парусами...
      Олаф в одиночестве брел по краю леса. Он любил одиночество, а в этот день ему особенно захотелось побыть в лесной тиши, вдали от других. Он был моложе всех на корабле, лицом -- пригож, нравом -- мягок. Раньше товарищи порой насмехались над его "трусоватостью" -- люди в те времена плохо отличали мягкость и доброту от трусости -- но Олаф таких шуток не терпел, и обидчики вскоре уразумели, что ссориться с ним не стоит.
      Олаф шагал неслышно, с интересом рассматривая незнакомые деревья и размышляя, далеко ли на запад уходят эти неведомые земли. Внезапно он почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Сразу подобравшись, как дикий зверь, Олаф быстро огляделся и заметил блестящие, любопытные глаза среди зелени кустов. Стремительный прыжок, пронзительный крик -- и неведомый лазутчик забился в железных объятьях Олафа. Но, едва викинг разглядел, кого же он поймал, как руки его сами собой разжались. Это была девушка, тоненькая, как тростинка, и совсем молоденькая. Одета она была в мягкие, хорошо выделанные шкуры, расшитые мелкими ракушками и бисером. Иссиня-черные волосы рассыпались по плечам и миловидному смуглому личику, темные глаза, сияющие, как драгоценные камни, смотрели на Олафа испуганно и умоляюще. Под взглядом этих глаз Олафу почему-то стало не по себе. Едва девушка почувствовала, что хватка Олафа ослабла, как она с кошачей ловкостью вырвалась из его рук и отбежала на несколько шагов. Там она застыла, словно вспугнутая лань, готовая каждую секунду спасаться бегством.
      -- Подожди! -- воскликнул Олаф. -- Не убегай, я не причиню тебе зла!
      Девушка, наклонив голову, прислушивалась к его словам, но было видно, что она не понимает. В глазах ее ужас мешался с любопытством. Она сделала робкий шажок вперед и тут же отпрыгнула обратно, напуганная собственной смелостью. Олаф рассмеялся, глядя на нее:
      -- Не бойся! Я друг! Друг!
      Девушка удивленно смотрела на смеющегося белокурого великана, и страх постепенно уходил с ее лица. Потом она улыбнулась в ответ и вопросительно проговорила несколько слов на незнакомом языке, звучащем странно и непривычно для Олафа.
      -- Не понимаю! -- ответил он. -- Но я -- друг!
      И он отшвырнул в сторону топор и кинжал, показывая ей, что теперь безоружен. Девушка прекрасно поняла этот жест и, широко улыбнувшись еще раз, подошла поближе.
      Теперь они стояли, разделенные всего парой шагов, и с интересом рассматривали друг друга, пытаясь удовлетворить извечное человеческое любопытство. Дети разных миров стремились понять, что за странное, незнакомое существо оказалось перед ними.
      Девушка смотрела на Олафа с почтительным восхищением. Он казался ей юным богом -- у кого еще могли быть такие сверкающие одежды, такие невероятно синие глаза, а главное -- такие золотые волосы? Несмело, осторожно она протянула руку и дотронулась до них, а потом восторженно вскрикнула -- настоящие!
      Олаф тоже смотрел на девушку, и она казалась ему все прекраснее. Она была непохожа на женщин его земли -- о, совсем непохожа! -- но эта, новая для него, красота, нравилась ему ничуть не меньше. И Олафу захотелось сказать ей об этом.
      -- Ты красивая, -- прошептал он тихо, -- очень красивая.
      Удивительно, но эти его слова она поняла очень хорошо. Она взглянула Олафу прямо в глаза, а потом слегка покраснела и потупилась. Олаф, чувствуя, что в нем мучительно рождается что-то новое, чудесное, не мог отвести от нее глаз. Она же, напротив, была не в силах взглянуть на него.
      Они сами не поняли как, но их руки встретились и переплелись. Потом, наконец, встретились и их взгляды, и каждый прочитал в глазах другого то, что они не сумели бы сказать, даже если бы говорили на одном языке. Так в первый день человеческой истории Адам смотрел на Еву в Эдемском саду.
      Они стояли, тихо обнявшись, переполненные друг другом. Покой леса обволакивал их, солнечные лучи, пробившиеся сквозь листву, озаряли их души. Казалось, эта гармония будет длиться вечно, но внезапно Олаф вздрогнул и выпустил девушку из объятий. Он услышал голоса своих товарищей на берегу; они громко звали его, готовясь отплыть домой.
      Олаф взволнованно посмотрел на девушку, потом в сторону моря. И снова на девушку. Реальность жестоко напомнила о себе: его мир звал его, а она не поймет его слов, даже если он сможет объяснить. Он не может остаться здесь с ней, но и оставить ее он не в силах!
      Девушка смотрела на него вопросительно и настороженно. Она чувствовала, что чудесный мир, который она нашла в его объятьях, грозит разрушиться. Олаф, взяв ее за руку, сказал, вкладывая в слова всю силу мольбы:
      -- Пойдем со мной! Пойдем! -- и показал в сторону моря.
      Она непонимающе улыбнулась, а потом проговорила что-то на своем языке и указала в сторону леса. Там был ее дом, и она звала его туда.
      -- Нет! -- сказал Олаф, мотая головой и хмуря брови. -- Не туда! К морю!
      Девушка снова вопросительно посмотрела на него, а потом улыбнулась и кивнула. Олаф, обрадованный ее понятливостью и просветлевший, заторопился к кораблю, не выпускаяя ее руки. Девушка покорно, хотя и несколько недоуменно, шла за ним.
      Но, увидев корабль, она остановилась, как вкопанная. На корабле уже поднимали парус, нос его был развернут в открытое море. Олаф снова стал уговаривать ее:
      -- Ну пойдем же, пойдем!
      Он тянул девушку за руку, указывая на корабль, но она только сейчас поняла, чего он от нее хочет, и застыла на месте. Она обвела глазами лес, море, прибрежный песок и отчаянно замотала головой. Снова указав на лес, она тихо и умоляюще звала его с собой.
      -- Но я не могу! -- в отчаяньи воскликнул Олаф. -- Я не могу пойти с тобой! Меня ждут на корабле!
      И он еще раз попытался потянуть ее за руку, но она вырвалась и, нахмурившись, проговорила что-то резкое. Тогда Олаф сдался.
      -- Ну, что же, -- проговорил он огорченно, -- оставайся! Я не хочу принуждать тебя. Мне очень жаль покидать тебя, но остаться с тобой я не могу. Прощай!
      И он отвернулся от девушки и пошел к кораблю. Когда на корабле заметили его, оттуда понеслась крепкая ругань. Олаф, не отвечая на вопросы, где он пропадал, взошел на борт и встал на корме, не отводя глаз от той, которую должен был потерять навсегда, едва встретив.
      Девушка стояла на том же месте и, не отрываясь, смотрела на корабль. Лицо ее застыло, в глазах были боль, тоска и недоумение существа, которое обидели, а оно никак не может понять -- почему? Когда она увидела, что на корабле подняли парус, и он начал медленно, плавно отходить от берега, из горла ее вырвался хриплый крик. Она снова взглянула назад, на родной лес -там была ее семья, ее народ, весь ее мир! Но потом лицо девушки преобразилось, словно освещенное заревом любви и боли. Она стремительно побежала к берегу, бросилась в море и поплыла к кораблю.
      Корабль не успел еще отойти далеко. Олаф пронзительно закричал, умоляя остановиться, и изумленные викинги подчинились. Олаф, из глаз которого, несмотря на все усилия сдержаться, градом катились слезы, помог своей возлюбленной взобраться на борт, и корабль вновь поплыл на восток, навстречу неведомой судьбе.
      Сердце женщины умеет сделать правильный выбор.
      Блудница и добрый человек
      Нет, я никогда не привыкну к этому народу. Эти мужчины с постно-благочестивым выражением лица, как они меняются, когда оказываются в твоей постели! Ебутся грубо, как животные, требуют от тебя исполнения своих самых грязных желаний, и все так мерзко, по-скотски! А если встретишь его на следующий день на улице -- отшатнется, как от прокаженной. Ты -- грешница, сосуд скудельный, на тебя даже смотреть мерзко, не то что прикасаться. Кто бы мог подумать, что еще вчера он с завидным упорством наяривал меня сзади!
      А женщины! Их здесь две разновидности: пугливые безмозглые овечки и злобные ядовитые твари. Первые боятся поднять на тебя глаза -- они понять не могут, как земля тебя еще носит. Скотства своих мужчин они не замечают, привыкли, наверное, а может, совсем разучились думать. К таким женщинам нельзя испытывать ничего, кроме презрительной жалости. А вот другие... Эти ненавидят тебя настолько, что не задумываясь разорвали бы на части, если б им только позволили. Ненавидят за то, что ты красивее, умнее, что к тебе идут их мужчины, пропади они пропадом. На улице сверлят тебя горящими злыми глазами, так, что становится страшно.
      У меня на родине, на Севере, совсем не так. Там любят сильно и неистово, любовь считают даром небес. Красивую женщину провожают восхищенными взглядами. Там бы никто не назвал меня "блудницей". Нет, эта страна совершенно невыносима: ее нищета, ее лицемерное ханжество, а главное -- ее люди. Будь проклят тот час, когда меня сюда занесло! Как только наберу достаточно денег, чтобы уехать -- только меня здесь и видели.
      Что это за толпа собирается вокруг? Их становится все больше и больше... О чем они говорят на своем противном тягучем наречии?
      -- Видите ли вы эту женщину, эту мерзкую блудницу (ну вот, опять!), что стоит здесь, оскорбляя своим видом ваших нежных дочерей и верных жен? (где это он таких увидел?) Посмотрите на этот сосуд похоти, на эту приманку дьявола! (ну-ну, и что дальше?) Посмотрите на ее бесстыдные глаза -- в каждом сидит по бесу; посмотрите на эти пышные волосы -- сам дьявол заплетал ей косы; посмотрите на ее белые груди, рвущие платье -- столько в них дьявольского соблазна (это у них такая манера говорить -- он еще долго будет разжевывать все по порядку)... на ее ноги -- даже ее следы в пыли полны порока. Долго ли мы будем терпеть ее среди нас, позволять ей совращать мужей с пути истинного и гнусным примером растлевать жен? (ого! дело, кажется, оборачивается серьезно...) Или мы, по примеру наших благочестивых предков, изгоним ее камнями (камнями?!) из нашего города, или ее тлетворное дыхание отравит и загрязнит все вокруг!
      Что мне делать? Они, кажется, всерьез намерены побить меня камнями. Толпа беснуется, их глаза полны восторженной ненависти, они предвкушают кровавую забаву. Особенно неистовствуют женщины, эти фурии, гарпии! Наконец-то они смогут выместить на мне свою безудержную злобу! Мужчины тоже оживились. Те из них, кто еще не успел переспать со мной, немного жалеют об упущеной возможности, но в глубине души понимают, что предстоящее зрелище куда интересней любого разврата. Остальным тем более наплевать. Никто не поможет мне. Никто не заступится. Никто не спасет.
      Многие уже начали подбирать камни. Но никто не решается начать первым -- все словно ждут приказа. Самые робкие женщины закрывают лицо. Но что это? Какой-то человек пробирается сквозь толпу. Еще один горлопан-обвинитель? А, знаю -- это местный святой, ходит и проповедует любовь к ближнему. Его здесь уважают. Однажды я подала ему милостыню. Какой еще грязью он собирается облить меня?
      Он встает рядом со мной и поднимает руку. Толпа смолкает -- все ждут, что он скажет. Что он скажет?
      -- Кто из вас без греха -- пусть первый бросит в нее камень!
      Вторая жена
      Студент Би Гунь был сиротой и очень беден. Хотя он отличался умом и прилежанием, ему не везло на экзаменах. После того, как Би не прошел в третий раз, он так огорчился, что забросил ученье и начал пить. Каждую ночь пропадал у приятелей на шумных пирушках. Вскоре и то немногое, что имел, утопил в винной чаше.
      Все вокруг от него отвернулись с презрением. Но я видела, что беды Би -- лишь временны, и что его ждет большое будущее. Мы жили по соседству, дома наши разделял лишь маленький садик, и я часто видела, как Би занимается или гуляет. В то время я уже овдовела, но было мне не больше двадцати с чем-то лет.
      Как-то вечером я прокралась к его дому, заглянула в окно и увидела, что Би сидит подперев голову рукой и плачет. Так мне его стало жалко, что я вошла к нему и сказала:
      -- Господин Гунь, перестаньте терзаться! Ваша ученость столь велика и блестяща, что рано или поздно будет оценена по заслугам. Имейте терпенье!
      Он смотрел на меня, вытаращив глаза, думая, верно, что я дух или лиса. Я же представилась, объяснила, кто я такая и продолжала:
      -- Есть у меня немного денег, и, чтобы помочь вам, вот что хочу предложить. Возьмите меня служанкой при совке и метелке, и все, что я имею, станет вашим. Оба мы свободны, родни у нас нет, так почему бы нам не помочь друг другу? Мне с вами будет не так одиноко.
      Стал он думать, посмотрел на меня -- видит, я не красавица, но и не урод, выгляжу чисто и прилично. Подумал, подумал и согласился. В тот же день переехал ко мне, и мы соединились на ложе.
      Первое время его тянуло на старое -- на пирушки с друзьями. Хотелось похвастаться им, что вот, снова у него завелсь деньги. Но я сказала:
      -- Господин Гунь, я не для того предложила вам все свое состояние, чтоб вы его спустили с приятелями. Не денег мне жалко -- больно видеть, как вы сами себе вредите. Отдайте лучше друзьям долги, а время свое посвятите подготовке к экзаменам.
      Он согласился со мной, попросил прощения, и с тех пор с утра до ночи прилежно занимался. Я же вела хозяйство и старалась, чтобы он ни в чем не терпел нужды. И что же? На этот раз труд Би был не напрасен -- на ближайших экзаменах он прошел в числе первых.
      С этого дня он быстро пошел в гору, получая одну почетную должность за другой. Дом наш с каждым годом становился все богаче, а Би пользовался все большим уважением. И детки у нас родились хорошие, девочка и мальчик. Верно говорят -- если уж счастье приходит, то во всем.
      Прожили мы так больше десяти лет, как вдруг на Би что-то нашло. Ходит задумчивый, мрачный, словно околдован. Я его спрашиваю: "Что за горе?" -- он молчит. Опять спрашиваю -- опять молчит. Наконец, открылся:
      -- На последнем весеннем празднике встретил я деву, прекрасную, как драгоценная яшма. Рассмеялась она -- и словно сердце у меня вынула. Стал разузнавать, кто такая -- оказалось, дочь судьи Чжоу. Хорошо его знаю, достойный человек. Пришел я к нему с разговором о дочери, а он ответил, что о лучшем зяте и не мечтал, но дочь его должна быть только первой женой, никак не наложницей. А у меня есть уже жена и, значит, это невозможно. Вот я и хожу, тоскую по красавице. Делать нечего, придется, верно, забыть ее.
      И вздохнул так горько, что сердце сжалось. Я ответила:
      -- Эх, господин Би Гунь, неужели вы так плохо знаете свою недостойную супругу? Для меня ведь нет ничего важнее вашего счастья. Да и какая, право, разница, первой я буду женой или второй? Я же знаю, вы человек достойный, ни меня, ни моих детей не обидите. Так что засылайте сватов -- я согласна поменяться местами с вашей драгоценной яшмой.
      Радость Би была беспредельна. Похвалив меня, как совершеннейшую из жен, он тут же побежал готовиться к свадьбе. Вскоре определили день, и красавица Вторая Чжоу явилась в наш дом в наряде феникса. Посмотрела я на нее: сущее дитя, только недавно начала делать прическу. И красоты несравненной, а взгляд кроткий и немного испуганный.
      -- Не волнуйтесь, госпожа, -- успокоила я ее, -- это ваш дом, и все здесь рады служить вам. Во мне вы никогда не найдете соперницу, я рада хоть немного помочь вашему счастью с Би.
      Смотрю -- красавица совсем смутилась, зарделась, словно пион. Тогда я отвела ее в брачный покой и там оставила, еще раз пожелав счастья.
      Вскоре я поняла, что Чжоу в самом деле еще ребенок. Сначала я, как полагается, передала все дела в ее руки. Но в хозяйстве она ничего не понимала, да и не пыталась понимать, зато целыми днями веселилась и играла. Смех у нее был такой звонкий и приятный, что в доме нашем словно потеплело. А мои дети полюбили ее больше всех и всегда участвовали в ее проказах. Да вот только через месяц такой жизни дом и владения наши пришли в беспорядок. То того не хватает, то другого, слуги обнаглели, разжирели, а сколько всего наворовали -- и не сосчитать. Би делал вид, что ничего не замечает, но ходил недовольный. Решила я тогда с Чжоу поговорить. Только завела речь о хозяйстве, как вдруг красавица наша возьми да расплачься:
      -- Ох, -- говорит, -- знаю я, что хозяйка из меня никудышная! Вот если бы вы согласились мне помочь, а еще лучше -- вести все хозяйство сами, как прежде! Прошу вас!
      Ну, это легко было уладить. Успокоила я ее, и с тех пор занималась всем сама. Ах, как повеселела наша птичка! Теперь ее звонкий смех стал звучать еще чаще, а я не могла нарадоваться ее счастью.
      Чуть погодя я уладила и еще одно дело. Лет мне было уже немало, и красота моя совсем поблекла. Но первое время Би иногда приходил ко мне по ночам, больше по привычке и не желая меня обижать. А я подумала: к чему мне разлучать мужа с его драгоценной яшмой? Была и я когда-то молодой, успела порадоваться на ложе, а что теперь для меня все эти наслаждения? Стала закрывать на ночь свою дверь, а если Би приходил -- говорила, что устала. Ну, он не слишком настаивал -- скоро перестал приходить.
      Некоторые начинают меня жалеть, что, вот, мол, муж взял молоденькую, да еще сделал меня второй женой. Ничего-то они не понимают. Я в своем доме окружена почетом и любовью, как мало кто из первых жен, а как я называюсь -разве в том дело?
      Динамит
      Конечно, вы ненавидите его. Еще бы! Вы -- всего лишь бледные благовоспитанные тени, копающиеся в позавчерашнем дерьме. Он среди вас -как взрыв, он разносит все в клочья. И этим он мне нравится больше всего. Для этого он мне и нужен -- разнести все в клочья.
      Вас шокирует и бесит его грубость. Меня она возбуждает. Вот и прекрасно, что у него грязные руки, и он, конечно, не читал Мильтона. Как я веселилась когда привела его на это чинное чаепитие! Было так смешно смотреть на вашу бессильную ярость -- ведь уничтожающие ледяные взгляды и оскорбительные намеки до него просто не доходили! О, он вел себя как настоящий варвар! Оглушительно хохотал, пихался локтями, сожрал подчистую все, что было на столе. Под конец в ваших глазах явственно читался ужас. А я сидела с самым скромным и невозмутимым видом, помешивала ложечкой чай и ликовала. Когда, в качестве заключительного аккорда, он чуть не подрался с папочкой, я почувствовала, что возбуждение разрывает меня на части. Мы сбежали, но недалеко -- в ближайшую подворотню. Там он с огромным смаком трахнул меня. Это был лучший день моей жизни.
      Мне нравится, что он сильный, грубый зверь. Он даже пахнет зверем. Мужчина. Неутомимый и жестокий самец. О, это совсем не похоже на ваше малахольное вошканье под одеялом! Он может трахаться сколько угодно, когда угодно и где угодно. Я кричу от восторга, когда его грязные руки безжалостно тискают мое изнеженое тело -- я чувствую, оно оживает. Я ведь тоже из вашей проклятой породы бледных теней, а он -- сама жизнь. Грубая, грязная, жестокая -- но настоящая!
      Ну уж нет, конечно, я не люблю его! Таких как он вообще нельзя любить. Он же не прекрасный и галантный рыцарь, поющий под окном серенады, а омерзительная помесь орангутанга со свиньей. О, я знаю ему цену. Он хорош в постели (точнее, в подворотне), еще лучше он тем, что приводит вас в бешенство. Он -- моя огнеопасная игрушка, мой динамит, которым я хотела бы разнести всех вас и вашу паскудную жизнь. Вдребезги, в клочья!
      Но самое ужасное -- во мне течет ваша отравленная кровь. Зараза гнездится внутри меня. Я смотрю на жизнь вашими мертвыми глазами, и сердце мое так же оледенело. Я одна из вас и ничего не могу с этим поделать, а все мои игры -- только игры!
      Императорское благочестие
      Когда император Василий женил своего сына Льва, все славили и превозносили до небес его выбор. Феофана была совершенством красоты и благочестия. А ее нрав, гордый и холодный, быть может, мало подходил жене, зато был хорош для будущей императрицы.
      Сам Лев, однако, не был в восторге от жены. Его раздражала безудержная набожность Феофаны, а еще больше -- ее холодность, и по своей воле он никогда бы на ней не женился. Но Василий не терпел, чтобы ему перечили, и Лев из страха подчинился.
      Вскоре после свадьбы оправдались его худшие ожидания. Набожность Феофаны превосходила все разумные пределы и была совершенно неподабающа для императрицы. Вся ее жизнь была посвящена Богу, и она не собиралась отказываться от этого ради мужа. Ночью, едва уходили прислужники и приближенные, Феофана покидала свое золоченое ложе и шла на соломенный тюфяк и власяницы, разостланные на холодном полу. Всю ночь она проводила в молитве, простирая руки к небу, воздавая хвалу Господу и моля о спасении души. Естественно, об исполнении супружеских обязанностей в такие ночи не могло быть и речи, а ночей таких становилось все больше и больше. Императрица вела себя как монахиня, и с надеждой на рождение наследника можно было проститься.
      Вряд ли кого-то удивит, что в скором времени у Льва появилась другая женщина. Зоя, дочь одного из придворных, выделялась красотой и отличалась тем, чего недоставало Феофане -- мягкостью и живостью нрава. Но Феофана была из тех женщин, которые хоть и не ценят мужчину, и мало в нем нуждаются, но по доброй воле никому его не отдадут. Измена Льва оскорбила ее до глубины души. Она пожаловалась свекру, хотя и знала, чем это может грозить ее мужу.
      Василий славился крутостью нрава. Льва он всегда недолюбливал, подозревая, что тот родился не от него. Однажды он едва не ослепил сына, поверив клеветникам, доносившим, что Лев замышляет отцеубийство. И только отсутствие других наследников удержало его руку. Узнав, как мало сын ценит выбранную им жену, Василий впал в бешенство. Он вызвал Льва и тут же, не слушая никаких оправданий и просьб, оттаскал его за волосы, а потом, бросив наземь, избивал и топтал ногами, пока тот не стал обливаться кровью. Зою же приказал против воли выдать замуж за первого попавшегося человека.
      Так Феофана отстояла свои права на мужа и престол. Но вскоре ее защитник Василий умер, и Лев стал единовластным господином Византии. Первым его желанием было избавиться от ненавистной жены. Однако выяснилось, что это не так просто. Народ был в восторге от Феофаны и ее благочестия, и, отправь Лев жену в монастырь (где ей и было место с самого начала), мог случиться бунт. К тому же ее поддерживали могущественные церковные патриархи, да и повод для развода найти было нелегко. Смирившись и положившись на волю Божию Лев прожил с нелюбимой женой еще десять лет.
      Все кончилось так, как и должно было кончиться. Феофана умерла и немедленно была причислена к лику святых. Лев вскоре после ее смерти женился на Зое, которая к тому времени тоже овдовела. Неизвестно, Бог ли склонился к мольбам Льва, или эти две столь долгожданные смерти произошли по человеческой воле.
      Первобытная любовь
      Я помню дни юности мира. Я шла за мужчиной и несла его оружие -обточеные камни. Гортанным криком я предупредила его, что среди яда зелени леса скрывается Враг. Если бы Враг победил, он бы взял меня силой, безжалостно истерзав мое тело, а потом я стала бы рабыней его косоглазых и скуластых жен. Поэтому я несла камни моего мужчины, который кормил меня мясом и избивал не чаще раза в неделю. Как чиста была наша первобытная любовь! С каким восторгом я смотрела, как камень моего мужчины (который я несла для него!) свистит в воздухе и ударяет Врага прямо в висок! И когда он рухнул, а его черный дух, стеная, отправился к предкам, мы, смеясь и танцуя, словно дети, повесили его тело на дереве. Пусть скелет Врага, очищеный от плоти птицами и омытый дождями, станет памятником нашей любви!
      Месть
      Месть -- это все, что есть в моей жизни. Единственное, что осталось.
      Эти псы отняли у меня жизнь, и то, что в ней было. Родину -- я никогда уж не почувствую на своем лице солнце Валенсии. Близких -- они, верно, оплакивают меня как умершую и не знают, что судьба моя позорна и страшнее смерти. Любовь -- стройный юноша с жгучими глазами, где ты? Помнишь ли?.. Хотя нет, лучше не вспоминай... И я не стану -- я все вычеркнула из сердца.
      Мне не повезло -- я была молода и хороша собой. У меня была одна дорога -- в гарем. Многие мои подруги по плену, зная, что их ждет, наложили на себя руки. "Господь простит нас!" -- говорили мне они, но я верила, что пока есть жизнь -- есть и надежда. Теперь я понимаю, как они были правы.
      В ту ночь, когда эмир Б-ский вошел ко мне, чтоб насладиться моей юностью и чистотой, я упала ему в ноги, умоляя пощадить и назначить любой выкуп. Но этот пухленький, жизнерадостный человечек лишь посмеялся надо мной. "К чему мне деньги?" -- сказал он. -- "Денег у меня и так больше, чем достаточно. А такие свежие цветы, как ты, встречаются нечасто".
      После той ночи позора я впала в беспросветное отчаянье. Не знаю, почему я не убила себя. Душа моя умирала, и именно в те дни ею завладел демон мести. Он подчинил себе мою душу и за это дал мне силы выжить. Но то, что выжило, уже не было мною.
      Теперь я была одержима одной мыслью -- месть, месть любой ценой! Ради мести я стала готова на все -- годами ждать, бесконечно унижаться и ненавидеть, лгать и пользоваться любой слабостью врага. Вскоре я поняла, что в этой проклятой Богом и людьми стране для женщины есть лишь один способ возвыситься -- родить сына. Эти нечестивые язычники ни во что не ставят своих жен и дочерей, но матери подчиняются беспрекословно. К тому же, мать сына эмира -- не то, что простая наложница.
      Когда я узнала, что беременна, то почувствовала злобное торжество. Когда родился мальчик, я ликовала. Испытывать к ребенку материнскую любовь я не могла -- нет, этот плод постыдной, ненавистной любви был для меня всего лишь орудием мести. Он до смешного походил на отца, что вызывало у эмира восторг, а у меня отвращение. Но я тщательно скрывала свои истинные чувства и внешне казалась прекрасной матерью. Говорят, что дети чувствуют, кто их любит, а кто нет -- так вот, это ложь. По крайней мере, Юсуф очень привязался ко мне. Видимо, он был слишком глуп. Если б он знал, какие мысли я храню в глубине сердца, он бежал бы меня, как чумы.
      Сердце ребенка легко завоевать -- нужно просто позволять ему абсолютно все и ругать при нем тех, кто не позволяет. К семи годам Юсуф был невероятно избалован -- и предан мне душой и телом. Стоило кому-нибудь "обидеть" его, неважно как и чем, и он бежал ко мне жаловаться. Поэтому, когда эмир начал воспитывать мальчика по-мужски, Юсуф малейшую строгость воспринимал как оскорбление и постепенно (при моей помощи) стал ненавидеть отца.