3

На следующее утро Джим Рассел проснулся довольно рано и, не потрудившись даже посмотреть на часы, перевернулся и собрался поспать еще. Но тут его разбудил телефонный звонок и снова в трубке звучал четкий резкий голос Макса Дарроу.

– Ну и как ты провел прошлую ночь? – спросил тот.

– Все в порядке. Я вернулся домой и лег спать.

– Ты умненький мальчик. Что ты думаешь относительно трех часов дня?

– В любое время, как скажешь.

– У меня.

– В ресторане?

– Нет. Это здание занимает целый квартал и моя квартира выходит на другую улицу. – Он назвал адрес. – Контора в ресторане соединяется с моей квартирой, но будет лучше, если ты воспользуешься другим входом. Я буду ждать.

После того, как Дарроу отключился, Рассел снова снял телефонную трубку, заказал завтрак: папайю, рогалики и кофе, и попросил, чтобы накрыли на балконе. Вкусная еда, прекрасный вид и яркое, почти безоблачное утро изгладили все следы мрачного настроения, владевшего им накануне вечером. Он вспомнил, что до отъезда у него остались только этот и следующий день, и, решив полностью использовать их в свое удовольствие, побрился, надел плавки и халат и отправился вниз к бассейну, прихватив с собой газету из Майами.

Служитель выкатил для него шезлонг, установил его перед кабинкой, и лишь получив всю ту порцию солнца, которую мог себе позволить, он перебрался в тень. Дважды искупался, оставаясь по-прежнему в плавках и халате закусил сендвичем и пивом за столиком возле бара во дворике отеля, и в результате был в прекрасном настроении, когда в два тридцать поднимался на второй этаж в редакцию газеты «Панама Ситизен».

В правой части большой неразгороженной комнаты находилась стойка, пространство за которой было по-видимому предназначено для рекламных отделов; пространство слева было заполнено столами и пишущими машинками, половина из которых оглушительно трещала. Темнокожая девушка за стойкой, услышав вопрос Рассела, направилась к группе людей, столы и пишущие машинки которых образовывали своеобразный закуток. Мужчина, который встал и последовал за ней, выглядел лет на тридцать, у него были темные волосы, спортивная рубашка с коротким рукавом, за ухом, там, где волосы начинали седеть, торчал карандаш.

– Я – Джордж Гиббс, – представился он.

– Джим Рассел. Хенк Джонсон попросил меня разыскать вас. – Джим протянул письмо. – Он говорил, что служил с вами в Англии в 1944 году.

– Хенк Джонсон? – Гиббс улыбнулся и просмотрел письмо. – Да, действительно, мы служили вместе.

Рассел сказал, что работает в одной конторе с Джонсоном, объяснил, что пробудет здесь ещё пару дней и поинтересовался, не могли бы они поужинать вместе, или выпить, или что-нибудь в этом роде. Затем, обратив внимание на возросшую активность слева от него, он спросил, не вечерняя ли у них газета.

– Тогда у вас сейчас самое напряженное время, – сказал он, когда Гиббс кивнул.

– Да, ещё примерно с час…Послушайте. – Гиббс оторвал клочок бумаги и что-то написал на нем. – Это мой домашний телефон. Пожалуй, мы сможем встретиться сегодня вечером. Если меня не будет на месте, то скорее всего я засяду в саду Бальбоа с кружкой пива в руке. Любой таксист отвезет вас туда.

Квартира Макса Дарроу помещалась в одном из длинного ряда каменных оштукатуренных зданий, выходивших на узкую улицу. Большинство зданий были трехэтажными, с выступающими балконами и тяжелыми на вид дверьми, фасады их потемнели от непогоды, окна верхних этажей были закрыты ставнями. Дом, который был нужен Расселу, отделяло от соседнего расстояние футов в шесть, и на тяжелых воротах, закрывавших проход, болталась вывеска с надписью по-испански.

Через несколько секунд после того, как Рассел нажал кнопку звонка, замок щелкнул и он очутился в просторном холле с лестницей, ведущей наверх, и одностворчатой дверью в дальней стене за ней. Наверху распахнулась дверь и, когда он взошел на площадку, где ждал Дарроу, то увидел, что лестница идет ещё дальше.

Квартира выглядела неплохо. В гостиной с высоким потолком кремовые стены резко контрастировали с темными деревянными панелями. Мебель также была темной, удобной и очень солидной, правда непривычной конструкции, видимо, большая часть её была местного производства. Пол выложен плиткой, а на стенах – ничего, если не считать двух картин – тропических пейзажей, выполненных маслом в модернистском стиле. Против входа были две двери, одна – в углу – вела в маленькую кухню, другая, слева, – в спальню. После жары на городских улицах здесь было неожиданно прохладно и Рассел сказал об этом.

– Большую часть дня здесь очень приятно, – признал Дарроу. – Пойдем сюда.

Он провел Джима в спальню, которая выглядела весьма внушительно из-за помещавшейся в ней массивной двуспальной кровати и тяжелых кресел. Два окна изнутри прикрывались железными решетками, в одном углу стояла ванна. Другая дверь вела в небольшую комнату, где стояли стол, шкаф для документов, два стула и кушетка. Металлическая дверь в дальней стене вела в контору ресторана. Дарроу поставил стул перед столом, предложил его гостю, а сам сел за стол. Придвинул коробку сигар и, когда Рассел отказался, закурил; потом откинулся назад с добродушной улыбкой, но глаза его сардонически щурились.

– Полагаю, ты успел вообразить, что тебе придется контрабандой вывозить меня из страны или помогать мне бежать из местной тюрьмы.

Рассел пожал плечами, вспоминая все об этом человеке, которого коротко знал, понимая в то же время, что они никогда не были друзьями и никогда ими не будут. Рассел всегда чувствовал, что у Дарроу есть какое-то врожденное неприятное качество, которое исключает возможность полного доверия между ними, и он просто принимал этот факт, как есть, также как он принимал тот факт, что имеет перед Дарроу обязательства, которые должен выполнить. Поэтому в ответ на ухмылку Дарроу Джим сказал:

– Какое это имеет значение? Я же здесь.

– Да, – протянул Дарроу с отсутствующим видом и сделал паузу, его улыбка исчезла. Для Рассела, считавшего, что он знает этого человека, реплика, которая затем последовала, оказалась совершенно неожиданной.

– Речь идет о моем сыне, – сказал Дарроу, – и я вспомнил о тебе, потому что ты адвокат и должен знать, как выпутаться из неприятностей, и ещё потому, что ты единственный действительно честный человек, которого я знаю.

Рассел продолжал сидеть, недоверчиво молча, не зная, что сказать, и глядя на человека, который сидел откинувшись назад в кресле, на человека, во взгляде которого росло отчуждение.

– Может быть ты не знал, что у меня есть сын, – сказал он наконец, – или даже, что я был женат. Это продолжалось не слишком долго, я имею в виду свою семейную жизнь. И давно уже состоялся развод, но остался мальчик, о котором я не переставал думать. Пару месяцев назад ему исполнилось семь лет и мне хочется сделать для него чтонибудь…Полагаю, ты можешь подумать, что эти мысли пришли мне в голову поздновато…

– Что-что?

– Я имею в виду, что я ждал так долго. – Он вздохнул и сказал: – Может быть на это и есть ответ. Может быть, для парня вроде меня наступает когда-то момент, когда он задумывается о своем ребенке – прежде всего потому, что успел узнать истинную цену вещей.

Он отложил сигару в сторону, достал чек из ящика стола, взглянул на него и передвинул по столу Расселу. Джим посмотрел на чек, не беря в руки, и увидел, что тот выписан на его имя в местное отделение Американской трастовой компании. Сумма составляла восемь тысяч долларов.

– Это мальчику на образование, – подчеркнул Дарроу. – Плата за колледж, когда он подрастет. Сделай это для меня и будем считать, что мы квиты – хотя вообще-то ты никогда ничем не был мне обязан.

– Сделать это? – переспросил Рассел, недоверие все ещё не покидало его. – Но как?

– Откуда я знаю? Это уже твое дело. Может быть, оформить страховку или ежегодную ренту, или какой-то постоянный доход. Может быть, вложить в какие-то акции?

Рассел слышал каждое слово, но предложение было настолько неожиданным, настолько непривычным для его собственной оценки характера Дарроу, что он с трудом его переваривал. И наконец возразил.

– А как быть с матерью мальчика? Почему ты не можешь послать деньги…

– Потому что она тут не при чем, – недовольно буркнул Дарроу. – Когда я впервые попал сюда, у меня не было ничего, что я мог бы послать ей и…

– Ты сбежал от неё.

– Ну ладно, я же сказал тебе, что из этого ничего не выйдет. Зато позднее, – продолжил он свою первоначальную мысль, – я написал ей и вложил в письмо чек, но она его вернула. Она вообще не хочет брать от меня ни деньги, ни что-нибудь еще. – Серые глаза снова стали холодными и жесткими, такими, какими их помнил Рассел. – Ладно, я могу это сделать, если захочу, и она не сможет помешать мне.

– Хорошо, – Рассел наконец-то поверил ему. – Но вчера вечером ты говорил что-то о своем намерении поехать через несколько недель в Нью-Йорк. Почему не подождать и не сделать все самому?

– Потому что я не уверен, что смогу. Здесь есть такие, кто с удовольствием всадил бы в меня нож и ещё повернул его, – сказал Дарроу, и его тон был скорее презрительным, чем озабоченным. – Конечно, я срезал повороты и тут и там. Я всегда использовал все возможности, так уж я привык действовать. Но в этой части света немало горячих голов. Ты знаешь, как это бывает – ты оказываешься связанным с одной стороной, а у другой что-то случается и они начинают жаждать твоей крови…Несколько дней назад кто-то стрелял в меня в аллее, – он просто констатировал факт. – Мне хотелось бы остаться в живых, но…

Он стряхнул пепел со своей сигары и вновь раскурил её. Рассел ждал, не находя ничего особенного в том, что услышал, поскольку знал, с кем разговаривает.

– Для начала у меня есть кое-какие дела в Баранкилье и Боготе, – добавил Дарроу, – а потом я намерен приехать в Нью-Йорк. Если я смогу это сделать, то устрою все для мальчика, как ты захочешь, но если не смогу…

И как бы в подтвержение только что сказанных слов грубый стук в дверь прервал его. Стучали в металлическую дверь, соединявшей комнату с конторой ресторана. Когда Дарроу открыл её, косяк скрыл посетителя от Рассела, но он слышал все, что тот говорил.

– У вас пока больше никаких новостей? – Мужской голос звучал с явным американским акцентом, тон его был резким и враждебным.

– Нет. Я же говорил вам, что дам знать сразу, как только…

– Товар прибыл.

– Очень хорошо.

– Так в чем задержка?

– Я только что говорил с Хосе. Он утверждает, что ничего не слышал.

– Ходят слухи, – сказал невидимый посетитель, – что вы намерены сбежать из города.

– Если я это сделаю, то в вашем распоряжении два самолета.

– Они же опечатаны и вы это знаете. Во всяком случае, не в том дело. Я хочу получить свою часть и…

– Когда я получу-получите и вы.

– Не верю, это болтовня.

Дарроу стоял прямо и твердо, сигара по-прежнему дымилась у него между пальцами, рот был сжат в тонкую жесткую линию и хотя на висках появились капельки пота, голос звучал четко и жестко, когда он откинулся назад и переступил с ноги на ногу.

– Если вам нужна пара сотен, чтобы заплатить за аренду, то вы можете их получить, – сказал он. – Что касается остального, то придется подождать, как жду я.

Пока Дарроу говорил, человек передвинулся и теперь Рассел узнал в нем того здоровяка, который вчера подходил к их столу, а потом разговаривал с Лолой Синклер. Теперь он был с непокрытой головой и белокурые волосы, спутанные и кудрявые, явно нуждались в расческе, так что вид у него был взлохмаченный и неухоженный, а искаженное лицо угрюмо. Белые парусиновые брюки и кричащая спортивная рубашка, казалось, стали общепризнаннй униформой для всего города. Пару секунд он смотрел на Рассела, причем не скрывая недовольства, но не подал виду, что узнал его. Вновь взглянув на Дарроу, здоровяк вдруг ушел, бросив на прощание:

– Я буду поблизости. Либо я получу свое, либо тебе не сдобровать.

Дарроу закрыл дверь и вернулся к своему креслу.

– Второй пилот, – бросил он с недовольным видом. – Мы были с ним партнерами по авиабизнесу. Он владеет частью нашего имущества – двух самолетов «Сессна» и одного побитого Си-46.

Он вновь раскурил свою сигару и откинулся в кресле. Затем, словно разговор не прерывался, добавил:

– Что ты скажешь, Джим? Ты сможешь это сделать?

Рассел уже знал, что он ответит; у него было время мысленно вернуться назад в ту ночь на Филлипинах и в сотый раз понять, что если у человека была возможность спасти жизнь другому дважды за один бой, то именно это и сделал Дарроу.

Первым его делом была фантастическая защита в одиночку разрушенного передового поста, на котором все остальные уже были мертвы, а Рассел тяжело ранен. А потом, до самой зарипуть до линии окопов, и только Дарроу знал, чего ему стоило дотащить потерявшего сознание товарища до безопасного места.

В то время Рассел, который провел в роте«Чарли» меньше месяца, был зеленым вторым лейтенантом, Дарроу – сержантом, многократно раненым и обладавшим двухлетним опытом войны. Вплоть до того дня, когда Дарроу в 1948 году вернулся в НьюЙорк, Рассел лишь мельком видел его в госпитале. Придя в сознание и поняв, что произошло, он пытался найти какой-то способ, чтобы выразить свою благодарность – но практически ничего не мог сделать. Оставалось лишь согласиться с тем, что в следующий раз придет его очередь сделать для сержанта то, Дарроу сделал для него. Все, что он мог сказать – это простое «спасибо», и Дарроу в ответ ухмыльнулся.

– Забудь это, – сказал он. – Всякое случается. Может быть когда-нибудь ты сможешь оказать мне услугу.

Но не так легко совестливому человеку забыть такой долг. Воспоминание об этом слишком часто всплывало в памяти, и когда Дарроу нашел его в Нью-Йорке, Рассел был уверен, что последует какая-то просьба. И надеялся, что сможет её удовлетворить. Вместо этого в один прекрасный день Дарроу исчез, оставив короткую записку, в которой благодарил Рассела за приют и добавил, что свяжется с ним позднее. В последующие годы от него изредка приходили из Панамы то письмо, то открытка с замысловатыми фразами, в которых Расселу чудились какие-то намеки. Каждый раз, когда он открывал конверт Дарроу, Джим надеялся, что наконец-то просьба будет высказана и станет ясно, что он должен сделать, чтобы освободиться от своего обязательства.

Может быть, такие мысли были вызваны тем, что Рассел знал об этом человеке. Хотя вместе они прослужили недолго, но с годами его первая оценка Дарроу оставалась неизменной. Он знал его как профессионала с автоматом М-1, гранатой или автоматической винтовкой Браунинга в руках, человека, хвалившегося тем, что он никогда не берет пленных, отличавшегося абсолютной жестокостью и безжалостным безразличием ко всем, кто встречался ему на пути. Человека, который, казалось, был напрочь лишен таких качеств как сострадание или уважение к человеческим чувствам окружающих; и вместе с тем он безусловно был личностью, обладавшей бесспорным обаянием, источник которого трудно было понять. Ведь помимо всего прочего он производил впечатление нечистого игрока, который в большой игре всегда оказывается на стороне победителя.

Вот почему Рассел испытал странное облегчение, когда прочитал в Нью-Йорке письмо и увидел билеты. Каким-то образом подозревая, что поездка может быть связана с определенными осложнениями, он все же рад был ехать по той простой причине, что оказав услугу, мог навсегда выбросить его из памяти. Ему в голову не приходило, что в броне Дарроу может быть трещина; вот почему просьба оказалась неожиданной и удивила его. Теперь, понимая чувства Дарроу к сыну, он больше не колебался.

– Конечно, Макс, – сказал он. – Я все сделаю. Пока я ещё не знаю, как, но сделаю. Мне кажется, было бы неплохо…

– Что бы ты не сделал, все пойдет, – прервал его Дарроу. – Ты – свой парень. – Он с облегчением перевел дух и, открывая ящик стола, ухмыльнулся. – Тут пара вещиц, которые мне хотелось бы вручить тебе в подарок. Помнишь Коротышку Малоффа?

Рассел сказал, что не помнит.

– Нет, ты должен его помнить. Стрелок из Бронкса…Может быть, он ушел от нас до того, как ты прибыл?

Рассел признал, что может быть, а сам в это время смотрел на комбинацию портсигара с зажигалкой, которую Дарроу извлек из ящика стола, грубую имитацию черепахового панциря, смахивавшую на дешевый сувенир. Видимо эта мысль отразилась на его лице и Дарроу рассмеялся.

– Ты бы никогда не стал связываться с такой вещью, – сказал он. – В тебе всегда было слишком много от студента Плющевой лиги. Но Коротышка был страстным охотником за сувенирами. Он их обожал. – Дарроу щелкнул язычком зажигалки и открыл портсигар, чтобы достать оттуда листок бумаги и показать металлическую внутренность. – Коротышка не был образован, как ты, но пожалуй это был второй человек после тебя, которому я мог доверять. Он понимал толк в людях. И умел разбираться в вещах. Я пошлю телеграмму, чтобы он встретил тебя в аэропорту, и он сможет все тебе передать.

– Мне лететь обратно через Новый Орлеан. Для этого были какие-то особые причины?

Дарроу взглянул на него, приподняв одну бровь.

– Просто я всегда привык думать. Ты ведь никогда здесь не был, не так ли?

– Нет.

– Цена та же самая, но мне показалось, что тебе лучше прилететь одним маршрутом, а вернуться другим. Так ты сможешь посмотреть Манагуа, Сан-Сальвадор, Гватемалу, Мериду и Новый Орлеан. Ты был там когда-нибудь?

– Нет, – ответил Рассел.

– Ты улетишь отсюда в пятницу в восемь двадцать утра и будешь в Нью-Йорке рано утром в субботу. – Он отложил в сторону свою сигару. – Но, черт возьми, можешь не лететь этим рейсом, если не хочешь.

– Все в порядке, Макс, – ответил Рассел, удивляясь, почему затеял этот разговор. – Думаю, мне доставит удовольствие посмотреть те места.

– Тогда не о чем спорить, – Дарроу открыл второй ящик стола и оглянулся на шкаф, стоявший позади его кресла. – Где-то была коробка, – сказал он, поднимая портсигар, – и кусок шпагата. Может быть в спальне? Будь добр, посмотри на столе.

Рассел прошел в спальню и нашел и коробку, и бечевку. Когда он вернулся, Дарроу достал маленький ящичек.

– А это я приготовил для мальчика, – сказал он. – Мне кажется, мать не будет возражать, чтобы у него была такая вещица, как ты думаешь?

Рассел покачал головой, тронутый и немного пристыженный, когда увидел золотую медаль с изображением святого Христофора на тонкой золотой цепочке. Лицо Дарроу явно смягчилась, когда он уложил медаль, завернул ящичек в целлофановую пленку, потом уложил в другую коробку портсигар и перевязал бечевкой.

– Позволит ли тебе воспитание, которое ты получил в Новой Англии, заявить в декларации, что это подарки для тебя лично? – спросил он, подвигая оба ящика к Расселу через стол. – Таможенники обычно не беспокоят таких солидных путешественников, но на всякий случай оцени портсигар в пятнадцать долларов, а медаль – в сорок, если конечно захочешь.

Пока он говорил, где-то поблизости раздался звонок и он встал и прошел через спальню. Вскоре Рассел услышал, как открылась входная дверь и затем-звук женского голоса. О чем был разговор в гостиной, так и осталось неясным, потому что пару минут спустя раздался новый звонок.

Несколько секунд после этого стояла тишина; затем он услышал легкие и быстрые шаги, направлявшиеся в его сторону.

Увидев женщину, он встал. Увидев его, она застыла в дверях. Это была яркая брюнетка в безукоризненном легком костюме и белых с голубым туфлях. Чуть полноватая, отлично сложенная, ухоженная, она держалась очень прямо, чуть надменно, что выгодно подчеркивало её высокую грудь; кожа у неё была гладкой и белой, а ярко накрашенные красные губы – маленькими и пухлыми. Рассел решил, что ей около тридцати. Что-то в чертах лица придавало ей гордый и царственный вид.

В её карих глазах заметно было возбуждение и удивление, а заодно ещё и интерес, и что-то в глубине глаз подсказало ему, когда их взгляды встретились, что эта встреча может многое сулить человеку, который захотел бы завладеть её вниманием и удержать его. Но краткий миг прошел и гостья вопросительно оглянулась через плечо.

– Все в порядке, – кивнул Дарроу, показав на Рассела. – Это мой старый друг. Человек, заслуживающий доверия.

Он распахнул дверь в контору ресторана и проводил её туда, взяв под руку. Потом заторопился назад, но, не меняя выражения лицо, успел сообщить:

– Могут быть неприятности.

Теперь от входа Рассел слышал мужской голос, хотя слова сначала были неразличимы. Когда же спорящие подошли ближе и он стал разбирать слова, Джим встал и передвинулся таким образом, чтоб видеть через спальню, что происходит в гостиной.

– Мужчина имеет все права защищать от воров свой дом, – срывался голос вновь пришедшего. – И то же самое относится к его жене.

Дарроу медленно отступал назад, безвольно уронив руки. Мужчина, стоявший перед ним в белом костюме и шляпе-панаме, был невысок, крепкого сложения, на вид за пятьдесят, с тонкими губами, костистым лицом и маленькими четко очерченными усами. Он двигался с уверенной осанкой военного, держа руки в карманах пиджака, причем один из них оттопыривался так, что Расселу показалось-там пистолет.

Дарроу продолжал отступать назад.

– Вы получили ложный донос, майор, – сказал он тихим голосом.

– Однажды Сильвия уже пыталась меня в этом убедить. Вот почему я здесь. И говорю в последний раз…

Тут он заметил Рассела и резко замолчал. Дарроу оглянулся.

– Мистер Рассел, – сказал он, – не могли бы вы подтвердить, что здесь никого не было.

Темные глаза майора скользнули по спальне и ещё нескольких секунд все поведение его оставалось настолько угрожающим, что даже Рассел испугался того, что могло здесь произойти. Дело было даже не в угрозе оружием, а в тех безумных вспышках в его глазах, которые, казалось, питались неукротимой внутренней ненавистью. Затем, словно гордость и его собственные представления о достойном поведении запрещали дальнейшие расспросы, майор резко повернулся и ушел через гостиную.

Дверь хлопнула и в комнате воцарилась тишина. Дарроу выругался. На висках у него блестели капли пота. Когда он заговорил, в голосе звучало облегчение.

– Спасибо.

– За что?

– Просто за то, что ты здесь оказался. У майора явно отказал предохранительный клапан и он взорвался бы как паровой котел.

– И у него был пистолет.

– Либо пистолет, либо очень хороший информатор.

Рассел пожал плечами, не слишком заинтересовавшись происшедшим, но не мог удержаться от одного вопроса.

– Полагаю, что брюнетку зовут Сильвия?

– Да.

– Она симпатичная.

– Да, – Ларроу рассеянно вздохнул. Прежде чем он успел что-либо добавить, зазвонил телефон.

Он поднял трубку, по односложным репликам ничего нельзя было понять, пока в конце Дарроу не сказал: – Ладно, да, немедленно…

Послушай, – добавил он, повесив трубку, – мне нужно уйти. В баре в гостиной есть ликеры, а в холодильнике должен быть лед. Хозяйничай сам. Только не забудь, – он показал на две коробки, стоявших на столе, – взять их с собой, когда будешь уходить.

Рассел не двинулся с места, пока металлическая дверь не щелкнула. Потом положил сувениры в карман и медленно прошел в гостиную. Подошел к буфету, открыл дверцы, разглядывая разнокалиберные бутылки, открыл пластмассовую коробку в холодильнике и обнаружил там изрядное количество льда. Послеобеденная жара уже начала проникать в комнаты, но после некоторого колебания он закрыл дверцы, решив, что ещё слишком рано для выпивки. В конце концов он повернулся и направился к выходу. До двери оставалось четыре фута, когда опять раздался звонок.

Открыв, он обнаружил на площадке юную, стройную, длинноногую девушку. На ней было простое ситцевое платье, подпоясанное в талии, в руках-плетенная из соломы сумочка. Скуластое лицо покрыто загаром, как и голые ноги. Каштановые волосы выгорели на концах от солнца. Когда она прошла мимо него, взгляд её был столь же решителен, как и линия подбородка.

– Меня зовут Клер Тремен, – заявила она без всяких предисловий.

Джим улыбнулся. Он просто не мог удержаться. Такую спонтанную реакцию могло объяснить лишь то, что девушка была совершенно потрясающей. Его: – Как вы поживаете? – было проигнорировано полностью.

– Я пришла за десятью тысячами долларов, которые вы должны моему отцу, – сказала она. – У меня есть записка и доверенность от адвоката.

Рассел ничего не ответил, так как не имел понятия ни о каких деньгах, но его охватило мгновенное и необъяснимое желание познакомиться с ней поближе. Несмотря на её злость и возмущение что-то подсказывало ему, что это именно та девушка, которую он мечтал однажды встретить, и теперь, понимая, что она принимает его за Макса Дарроу, весь во власти охватившего его порыва он спросил:

– Вы ведь не здешняя, не так ли?

– Вы прекрасно знаете, откуда я, – холодно отрезала она. – Мой отец писал вам четыре раза, я писала сама, а теперь я наняла адвоката – американца, у которого практика здесь и в зоне Панамского канала.

– Ну…

– Я подумала, что сначала нужно прийти сюда, – продолжала она, совершенно игнорируя попытки её прервать, – потому что адвокат может и не понадобиться. Будет куда проще, если вы просто заплатите то, что действительно должны.

Он слушал её, не обращая внимания на слова, разглядывая ослепительно красивые глаза и линию губ. Потом медленно улыбнулся, поняв, что пришла пора положить конец обману.