1

Джим Рассел знал, что однажды ему придется вернуть Максу Дарроу долг. Напоминание о том, что пора выполнять обязательства, которые он взял на себя на Лусоне ещё весною 1945 года, пришло девять лет спустя из Панамы, и в нем не было ничего странного для того, кто знал Дарроу; несколько неожиданным был скорее сам способ напоминания.

Когда в конце марта в пятницу утром он вошел в свой кабинет в адвокатской конторе «Стенфорд, Салливен, Маркс и Боун», на письменном столе лежал конверт, прибывший авиапочтой. Письмо было коротким и несколько невнятным:

Джим ещё раз перечитал письмо, и когда его мысли вернулись в прошлое, легкая улыбка тронула уголки губ. Он достал из конверта авиационные билеты и увидел на них свое имя. После внимательного их изучения содержание письма несколько прояснилось. Из заказанных билетов следовало, что он должен вылететь через Майами в аэропорт Токумен в Панаме рейсом из аэропорта Айдлуайлд в понедельник днем; согласно обратному билету он должен был покинуть Панаму в пятницу, вылететь в Нью-Йорк через Новый Орлеан и вернуться в субботу утром.

Тут он откинулся в кресле и взглянул в окно на серый холодный туман, висевший над крышами и скрывавший вид на гавань, и улыбка его погасла. В глубине души он всегда подсознательно понимал, что такой призыв может прозвучать в любой момент и что тот будет связан с определенным риском, ибо человек, о котором он сейчас вспоминал, обладал способностью притягивать к себе неприятности в самых разных формах. Но сейчас, постаравшись прогнать эти неприятные мысли, он с удовольствием думал о том, как удачно сложились обстоятельства, благоприятствуя этой поездке.

Неожиданно подхваченный где-то неделю назад вирусный грипп заставил его на несколько дней покинуть контору. На работу он вернулся в прошлую среду и вынужден был уйти с обеда, так слабо себя почувствовал. В четверг он был вызван в кабинет мистера Стенфорда по текущим вопросам и старший партнер поинтересовался его здоровьем. Джим ответил, что чувствует себя гораздо лучше; его ещё немного пошатывает, но этого следовало ожидать.

Стенфорд удивил его.

– Что вам нужно – проворчал он добродушно, – так это немного солнца. Не стоит слишком беспечно относиться ко всем этим делам с вирусами. Возьмите отпуск на недельку, поезжайте во Флориду или куда-нибудь еще. По-моему, у вас сейчас нет никакой особо срочной работы, верно?

Джим пробормотал какие-то слова благодарности и признательности и Стенфорд отпустил его.

– Я все устрою. – сказал он. – Скажите только, когда вы хотите уехать.

Несколько растерянный от такой удачи, Джим в первую очередь проверил свой текущий счет. Еще вчера он интересовался ценами на поездку в Майами и Нассау и прикидывал на листочке свой бюджет и возможные расходы, размышляя, сможет ли себе это позволить. Теперь же он протянул руку к телефону и проверил, действительны ли забронированные ему билеты на самолет. Убедившись, что все в порядке, вызвал секретаршу и сообщил ей новости.

Полет до Майами в понедельник прошел спокойно и без происшествий. В Майами за время промежуточной остановки на час с четвертью он осмотрел современное здание аэропорта, купил журнал и вечернюю газету и съел сендвич, запив его пивом. Они вылетели в восемь вечера и к тому времени, когда Джим покончил с газетой, по трансляции сообщили, что летят они на высоте пятнадцати тысяч футов и сейчас пролетают над Кубой примерно в ста тридцати пяти милях к востоку от Гаваны.

Выключив лампочку для чтения, он увидел далеко внизу темную землю, россыпи огней, а затем, когда земля осталась позади, снова только мерцание воды в лунном свете. Он задремал и даже не заметил, как уснул, но вдруг почувствовал прикосновение чьей-то руки к своему плечу. Недоуменно привстав, взглянул на улыбающуюся стюардессу.

– Через двадцать минут мы прилетаем, – сообщила та…

Джим поблагодарил её и потянулся к ремням безопасности; возясь с ними, выглянул в окно. Теперь они летели значительно ниже, так что он мог видеть волнистую поверхность воды, ползущую под крылом тень, обозначавшую прибрежную полосу, и непроницаемую черноту суши. Затем море осталось позади и он с интересом прислушивался к гулу моторов, гадая, как они в такой темноте найдут посадочную полосу.

Географические познания немного подвели его и только потом он вспомнил, что океан лежит скорее к востоку, а не к западу от города Панамы, и теперь, когда самолет слегка накренился направо, он разглядел под крылом длинные волны и понял, что они пересекли перешеек. Нескольких минут они продолжали лететь вдоль побережья, потом крыло снова поднялось, самолет накренился вправо и начал быстро терять высоту. Внизу не было никаких признаков города и Джим решил, что они приземляются далеко за городской чертой.

Посадочная полоса в аэропорту Токумен была в хорошем состоянии, но аэровокзал оказался деревянным бараком, крытым жестью, и даже в слабом лунном свете было видно, что он нуждается в покраске. В половине первого ночи внутри все выглядело крайне уныло, но как только доставили багаж, иммиграционные и таможенные формальности прошли очень быстро и он получил обратно половину своей туристкой карточки с приклеенной к ней фотографией. Подхватив большой чемодан и пластиковую полетную сумку-подарок авиакомпании, которые таможня пропустила без досмотра, Джим последовал за швейцаром наружу.

Там дул сильный и влажный ветер, который прижал его брюки к ногам и пытался сорвать его шляпу, пока Джим разглядывал пассажиров, прибывших вместе с ним и покинувших самолет, который должен был продолжить свой полет в Лиму. Армейский капитан с женой и двумя сонными детьми был встречен приятелем-офицером. Супружеская чета среднего возраста, радостно приветствуемая каким-то родственником или другом, была отведена к ожидавшему автомобилю. Пока Рассел разглядывал длинный фургон, который по-видимому служил здесь общественным транспортом, к нему подошел небольшой темнокожий человечек в шоферской шапочке.

– Вы – мистер Рассел?

– Да.

– Меня послал мистер Дарроу. Я отвезу вас в отель.

Он потянулся за чемоданом, выхватил его у Рассела, махнул свободной рукой. – Туда, пожалуйста, – и зашагал через стоянку, направляясь к небольшому седану.

Они ехали до отеля примерно полчаса сначала по бетонной автостраде, шедшей мимо небольших сельских домиков, казавшихся тёмными и необитаемыми, а затем по прямой широкой улице, также в этот час тихой и спокойной. На перекрестке, где освещение было получше, он успел заметить деревянные и оштукатуренные дома, стоявшие высоко над землей на бетонных столбах. Тут и там, как признак прогресса, виднелись новенькие-с иголочки-магазинчики, станция обслуживания с привычной вывеской на крыше и рядом бензоколонок. И наконец перед собой и чуть вправо он увидел стоявший на пригорке отель, на первый взгляд выглядевший прямоугольной бетонной коробкой, лишенной окон и подпертой толстыми круглыми сваями.

Изогнутая подъездная дорожка миновала вымощенную стоянку с противоположной стороны здания и, когда Рассел вышел, он увидел справа обширный двор и легкие балкончики, как соты облепившие фасад; затем, следуя за водителем, миновал вход, где не было ни дверей, ни окон, и который представлял просто широкий проем из-под навеса над тротуаром прямо в вестибюль.

Водитель поставил чемоданы и принял протянутый Расселом доллар, улыбнувшись, поклонившись и пробормотав «Gracias». Администратор поднялся из-за стола и в ответ на вопрос Рассела, забронирован ли для него номер, утвердительно кивнул и протянул регистрационную карточку и ручку.

Появился одетый в красивую форму цветной посыльный и взял у администратора ключи. Тот протянул ещё и конверт, и, взглянув на него, Рассел увидел, что это фирменный конверт отеля с надписанным его именем, но без почтового штемпеля. Он сунул конверт в карман и покосился на застекленную стойку коктейль-холла, которая сейчас была темной и пустой.

– Сейчас уже слишком поздно для того, чтобы выпить?

Администратор взглянул на висевшие за ним часы.

– В это время должен быть открыт бар «Белла Виста», – сказал он. – Это на крыше. Или, – он наклонился над стойкой и показал в сторону сводчатого коридора направо от себя, – вас могут обслужить в кафе. Увидите вывеску в конце коридора. Они работают всю ночь.

Рассел поблагодарил его и пошел за посыльным, завернувшим за угол к лифту. Они вышли на шестом этаже, прошли по коридору, неожиданно превратившемуся в галерею с номерами по одну сторону, а открытой стороной выходившую на дворик и бассейн, сейчас освещенный только горевшими под водой огнями, и смутно видной линией кабинок для раздевания.

Номер 601 оказался в самом конце галереи. Когда посыльный ушел, Рассел постоял какое-то время, разглядывая обстановку. В стенах не было стекол, собственно не было окон как таковых. Дверь, через которую они вошли, была деревянной, жалюзи открывались для вентиляции или закрывались для уединения в зависимости от желания хозяина. Слева – ванная, отделенная перегородкой из матового стекла. Обстановка вполне современная, обтянутые кожей кресла стояли углом, хотя сейчас одно из них было разложено в кровать, застеленную простынями.

Напротив входа – другие двери-жалюзи, за которыми открывался балкон с небольшим столиком и креслами. Когда Рассел вышел туда и взглянул вниз на улицу, по которой только что приехал, то сразу за отелем заметил что-то вроде ангара и стоявшего рядом человека в форме национальной полиции. За ним и вправо тянулись городские огни, а над ними словно на какой-то башне высоко в небе мерцали красные фонари – предупреждение для низко летящих самолетов.

Только сейчас, когда Рассел почувствовал, как высыхает пот и мягкий ветерок овевает его лицо, он понял, как устал. Все ещё отказываясь думать о том, что может случиться завтра, он решил, что сон нужнее, чем выпивка, и потому принялся распаковываться. Он сбросил одежду и надел пижаму; он развесил костюмы, разложил по ящикам стола мелочи – и лишь после того, как почистил зубы, вспомнил о записке, которую передал администратор.

Присев на край кровати, вскрыл конверт. Как он и ожидал, там были приветствия и подпись «Макс», но текст едва ли мог быть короче.

«Позвоню тебе утром» – прочел он. – «Если кто-нибудь спросит, ты здесь на отдыхе».

Рассел прочел записку и буркнул что-то, звучавшее одновременно возмущением и покорностью судьбе. А потом засунул сложенный листок в конверт, положил тот на стол, выключил свет и растянулся на постели, ещё чуть поворчав, прежде чем закрыть глаза.

2

На следующее утро уже в девять часов пронзительный звонок телефона на столике у постели вырвал Рассела из глубокого сна. Он на ощупь схватил телефонную трубку, голова была ещё затуманена и он действовал автоматически, как человек, который намерен заставить умолкнуть будильник.

– Да? – буркнул он сквозь полусон.

– Доброе утро, лейтенант. Вы уже проснулись?

После стольких лет голос звучал незнакомо, но короткие четкие фразы нельзя было не узнать и Рассел неожиданно полностью проснулся.

– Макс?

– Вот именно. Ты хорошо долетел?

– Отлично.

– Комната тебе понравилась?

– Превосходная.

– Все, что понадобится, можешь заказывать, просто подписав счет. Вся поездка за мой счет, приятель. Я чертовски рад, что ты смог приехать. Ты мою записку получил?

– Конечно. Я – турист.

Дарроу засмеялся и наступило молчание. Когда оно стало затягиваться, Рассел прокашлялся.

– Когда я тебя увижу?

– Ну, – Дарроу заколебался, – скорее всего так… Я сегодня должен съездить за город. Думаю, тебе лучше всего пока будет познакомиться с окрестностями.

– О…

– День прекрасный и ты можешь нанять автомобиль прямо у отеля. Скажи водителю, что хочешь осмотреть деловую часть города – рынок, канал и Юнион клуб, может быть, проехаться через Анкон и Бальбоа и взглянуть на больницу и дом правительства, а затем посмотреть развалины старого города. На все это должно хватить пары часов; кроме того, я думаю, что тебе стоит взглянуть на Колон и Кристобаль. Но туда машину не бери.

– Не брать?

– Иначе это будет прогулка впустую. Ты ничего не увидишь. Поезжай поездом.

Рассел воспринимал все лишь частью своего сознания, но у него начало возникать странное чувство беспокойства. Когда он вспоминал таинственную записку и свой поспешный полет, так долго остававшийся неоплаченным долг, его охватывало смутное, но возбуждающее ожидание новых событий и новых приключений, поэтому он был изрядно разочарован разговором об осмотре достопримечательностей.

– Спасибо, – протянул он.

– За что?

– За план моей поездки, – пояснил Рассел с некоторой иронией. – Я думал, что приехал сюда, чтобы помочь тебе.

– Надеюсь, ты сможешь сделать это.

– Какие-то неприятности?

– Возможно, для меня. Не для тебя. Твое участие вполне законно. Так что не беспокойся, ладно? Поужинаем у меня. Ресторан называется «Перешеек», на Авенида сентраль – Мейн-стрит по-вашему. Любой таксист знает, где это.

– «Перешеек»?

– Пе-ре-ше-ек. Там, где канал.

– Но почему…

– Это лучшее место в городе, где можно прилично поесть.

– Хорошо, – сказал Рассел, все ещё несколько затрудняясь связать лучшее место в городе, где можно хорошо поесть, с человеком, которого он знал как сержанта Дарроу. – Я не знал, что ты стал хозяином ресторана.

– Я не хозяин, – поправил Дарроу. – Я только совладелец. В семь тридцать тебя устроит? И ты все ещё турист, приятель. Сегодня ты должен доказать это.

Несмотря на желание сделать что-нибудь полезное, Рассел поступил так, как было сказано. Швейцар у главного входа в отель показал ему на довольно новый автомобиль с шофером, который немного говорил по-английски. Тому Рассел заявил, что у него есть около двух часов, чтобы осмотреть окрестности, и постарался вспомнить все те места, которые сумел запомнить из разговора с Дарроу.

Швейцар перевел эти инструкции на испанский, водитель обогнул отель, выехал на автостраду и они направились мимо аэропорта Патилла через жилой район, смахивавший на пригород, в котором тут и там были разбросаны строящиеся коттеджи современного вида.

Плоская прибрежная часть старого города Панамы была примечательна только тем, что была полностью разрушена, когда в семнадцатом веке сэр Генри Морган осадил и сжег её. Несколько толстых серых разрушенных стен, заросших кустарником, причем не слишком высоких; над ними вздымалась только квадратная башня кафедрального собора, но и она была в плохом состоянии и разрушалась. В табличке, прикрепленной к стене, говорилось, что кафедральный собор Вознесения Богородицы был первоначально построен из дерева в 1535 году.

Вернувшись в город, они проехали вдоль берега и попали в торговый район с односторонним движением на узких улицах, забитых автобусами, автомашинами, тележками и уличными продавцами. Район был полон запахов, красок, звуков и запружен людьми, однако был свой особый ритм в этом шуме назойливых голосов, криков и споров. Полиция делал все, что в её силах, чтобы обеспечить движение, и бросалось в глаза почти полное отсутствие автомобильных сигналов и раздражения у водителей.

Водитель Рассела, откинувшись на спинку сиденья, спокойно ждал своей очереди. Как только предоставлялась возможность, он чуть продвигался вперед и снова ждал. Солнце отражалось в хромированных деталях машины и казалось, что температура уже достигла ста двадцати градусов. Рассел разглядывал торговцев – женщин, которые пришли сюда из пригородов, проделав многомильный путь, а тем временем пот пропитал насквозь его рубашку и добирался уже до куртки. Им понадобилось пятнадцать минут, чтобы проехать два квартала, но зато потом они повернули налево и поднялись немного выше, и там оказалось больше воздуха.

Президентский дворец возвышался в самом центре деловой части города, но производил впечатление только в сравнении с окружающими зданиями и благодаря обилию полицейских в форме вокруг него. Неподалеку от берега моря шофер припарковал машину и прошелся вместе с Расселом до площади Франции и затем вдоль дамбы. Был отлив, и примерно на полмили до края воды всюду торчали весьма негостеприимные камни, а за ними тянулись соединенные дамбами с материком небольшие островки, смахивавшие на шоколадные конфеты.

– Это укрепления, – пояснил водитель.

– А что там дальше, – спросил Рассел, указывая на лежавшие за ними два больших острова, покрытых горами и казавшихся на таком расстоянии голубыми.

– Табога, – ответил водитель, – и Табогийя.

Вернувшись назад, они проехали по Авенида Сентраль мимо парка Лессепса к зоне Панамского канала. Водитель показал Расселу отель «Тиволи» и Анкон-хилл с его мачтообразными башнями. Они взабрались наверх мимо ухоженных лужаек, миновали массивное здание больницы Горгаса и шеренгу административных зданий, осмотрели улицу Прадо с растущими вдоль неё пальмами и в районе Бальбоа выехали к железнодорожному вокзалу.

Путешествие через перешеек в чистом, но старомодном железнодорожном вагоне заняло час и двадцать минут и действительно оказалось самой интересной частью прогулки. Как и обещал Макс Дарроу, он смог увидеть шлюзы Мирафлорес и Педро Мигуэль. В Гамбоа он увидел большую землечерпалку, стоявшую в доках, и сам канал, который был настолько узок и тесен, что, когда поезд остановился, он смог видеть, как корабль компании «Грейс Лайн» обгоняет другое судно под английским флагом. Озеро Гатун походило на многие мили залитой водой земли с торчащими деревьями и пеньками, тогда как вдали стояло на якоре около полудюжины судов, ожидавших своей очереди на прохождение последних шлюзов перед выходом в Атлантику…

Джим Рассел вернулся в отель после пяти, тут же сбросив одежду отыскал в телефонной книге два номера и позвонил по ним. Первый принадлежал его школьному товарищу, которого звали Тед Ленгли и который уже полтора года служил в зоне Панамского канала. Дружески поболтав, он записал адрес Ленгли и пообещал встретиться с тем на следующий вечер. Второй звонок был в газету «Панама Ситизен». Коллега из нью-йоркской конторы передал ему письмо для человека по имени Джордж Гиббс, работавшего там, но телефон не отвечал и он мысленно взял себе на заметку, что нужно будет связаться с Гиббсом на следующий день.

В семь тридцать вечера Авенида Сентраль, казалось, была столь же оживлена, как и в начале дня. Там, где кварталы скромных построек уступали место деловой части города, огни стали ярче, тротуары – многолюднее, и вереница автобусов – некоторые явно были импортными и современными, тогда как другие с самодельными кузовами, разрисованными яркими картинками – казалась бесконечной. Будка регулировщика уличного движения на перекрестке напомнила Расселу такие же, которые он видел в Бостоне ребенком. На углу стоял серый полицейский автомобиль с торчащей антенной, позади него из качающихся дверей ресторана доносились звуки музыки. Возле бровки тротуара в ряд стояли такси и водители с орлиными профилями довольно мирно спорили друг с другом относительно возможного барыша. Такси Рассела остановилось вплотную к ним перед скромной неоновой вывеской «Перешеек».

Дверь под вывеской была распахнута и Рассел прошел через слабо освещенное фойе в длинный узкий зал с приглушенным, но вполне достаточным освещением, стены которого были отделаны лакированным бамбуком. Слева располагался ряд кабинок с круглыми столиками и диванами. В дальнем углу мягко играло под рояль струнное трио. Сбоку от двустворчатых дверей в служебные помещения лестница с железными перилами вела на маленький балкончик к узкой двери. Справа находился полукруглый бар, за которым на одном из табуретов сидел Макс Дарроу, а перед ним стоял стакан с выпивкой.

Почти сразу углядев Рассела, он поднялся навстречу, протягивая руку.

– Привет, парень! – сказал он, скаля зубы в улыбке.

– Привет, Макс.

Они постояли, разглядывая друг друга, оба крепкие, хорошо сложенные мужчины. Дарроу был на четыре или пять лет старше и на два дюйма ниже, чем Рассел, но отнюдь не коротышка, с волосами песочного цвета, лицо его было загорелым, с твердым взглядом холодных серых глаз, в глубине которых проступало странное беспокойство, даже когда он улыбался.

Рассел видел Дарроу последний раз в 1948 году, когда тот поступал в юридический колледж и несколько дней жил в его квартире. Если не считать загара и нескольких новых морщинок в уголках глаз, он не обнаружил больших изменений, о чем и сказал.

– Я могу сказать про тебя то же самое, – сказал Дарроу. – Если не считать того, что ты стал выглядеть несколько мягче.

– Вот что делает с нами кабинетная работа.

– Ну, ты можешь с этим справиться… Садись, Джим. Что будешь пить?

– Если твой бармен сумеет хорошо приготовить, то «мартини».

– Он сумеет…Фред, – повернулся он к цветному бармену. – Специальный«мартини«для моего друга. – Он допил свою порцию и двинул стакан старинной формы по стойке. – А мне повтори ещё раз. Ну, – теперь он переключил свое внимание на Рассела, – как провел сегодняшний день? Были в Колоне? Накупил парфюмерии? Ты ведь знаешь, она здесь дешевая.

– Да, немного.

– Для приятельниц?

– Для сестры и секретарши.

– Как, у тебя нет подружек? Что с тобой происходит, черт возьми?…О, Луис.

Он обернулся, чтобы перехватить плотного черноглазого мужчину лет сорока пяти с напомаженными усами и бледным мягким лицом. Одетый в безукоризненный белый смокинг, тот держал под мышкой меню и когда Дарроу его представил, поклонился в пояс на континентальный манер и начал отвечать с каким-то необычным акцентом, которого Рассел не мог определить.

– Это мой старый друг, – представил Дарроу. – Джим Рассел – Луис Кастанца. Луис, – добавил он, – пожалуй лучший метрдотель по эту сторону Португалии. Я прав, Луис?

Кастанца позволил себе слегка улыбнуться.

– Иногда мне нравится так думать.

– Мы посидим здесь минут пятнадцать, – сказал Дарроу. – И последите, чтобы «севиш» была приготовлена как следует.

– Здесь, – заверил Кастанца, – она всегда приготовлена как следует.

– Он не шутит, – подтвердил Дарроу, когда тот отошел. – Без Луиса тут было бы совершенно не то…Ну, – сменил он тему, – как у тебя успехи? Как твоя адвокатская практика?

Они ещё выпили и пятнадцать минут прошли в непринужденной болтовне о какихто не слишком важных вещах, причем совершенно не касаясь того факта, что Рассел оказался здесь при не совсем обычных обстоятельствах. Когда Кастанца появился и сообщил, что ужин готов, Дарроу подвел друга к девушке, сидевшей в дальнем конце бара.

Подойдя поближе, Рассел увидел, что это эффектная блондинка лет двадцати пяти, хотя она могла быть и старше, с карими глазами и подкрашенными ресницами. На ней было короткое вечернее платье с низким вырезом, подчеркивавшее формы; кожа гладкая и нежная, но глаза выглядели усталыми и уголки накрашенного рта опустились, когда она ответила ему небрежной улыбкой.

– Лола Синклер, – представил её Дарроу. – Попозже она нам споет, когда трио закончит номер. Джим приехал на несколько дней из Нью-Йорка, – сказал он девушке, и опять повернулся к Расселу: – Лола работала спасателем в бассейне отеля. Когда они очередной раз её вышвырнули, я уговорил её перейти сюда и спеть несколько песен для посетителей. Она также неплохо играет на пианино.

– Это не так уж трудно, – сказала девушка.

– Пошли выпьем бренди, – предложил Дарроу и повел Рассела в кабинку, где уже стояли высокие поставленные в лед чашки с чем-то, напоминавшим мясо краба или рыбный салат.

– Это и есть «севиш»?

– Да.

– А что это такое?

– Сырая рыба.

– Сырая рыба?

– Не вороти нос, – сказал Дарроу, – пока не попробуешь. Если тебе не понравится, можешь заказать креветки.

Рассел подцепил вилкой небольшую порцию и тщательно прожевал её; потом довольно улыбнулся.

– Великолепно. Как вы это делаете? Какая-то особая рыба?

– «Севиш» готовят из самой разной рыбы. Это, например, приготовлено из корбины. Рыба, лимонный сок, мелко нарезанный лук, жгучий желтый перец. Соки обрабатывают рыбу. Если она приготовлена правильно, – это превосходно, если нет… – Он пожал плечами и принялся за еду.

Бифштекс, который заказал Дарроу, оказался нежным и мастерски поджаренным, картофель«дельмонико» – сочным и жирным с соответствующим количеством сыра. Рассел заказал на десерт шербет и бренди к кофе и когда Кастанца подошел, чтобы убедиться, что все в порядке, поблагодарил его за прекрасный ужин.

– Я заказал бифштекс, – сказал Дарроу, – чтобы показать тебе, что мы можем готовить его не хуже, чем в Нью-Йорке. Завтра, если это тебе понравилось, попробуй наших жареных креветок и посмотрим, не окажутся ли они лучше всего, что тебе когдалибо приходилось есть. Не так ли, Луис?

Луис улыбнулся и отошел, а Дарроу откинулся назад, раскурил свою сигару и с удовлетворением наблюдал за посетителями, которые занимали все столики. Он снова начал расспрашивать Рассела о прогулке, которую тот совершил, обращая внимание на детали, добавляя новые краски и забавные сведения о городе и его обитателях. Расселу показалось, что он сознательно избегает всякого упоминания о цели его поспешного приезда из Нью-Йорка и о таинственной записке, с которой всё началось.

Поначалу Рассел сдерживал свое любопытство и свел к минимуму свои вопросы, считая, что Дарроу нравится играть роль хозяина и хочется, чтобы он почувствовал себя как дома. Но потом он решил, что для такого импровизированного поведения должны быть какие-то причины, и почувствовал, что волнение, вызванное его нетерпением и беспокойством постепенно переходит в растущее упрямство. Дарроу уклонялся от разговора.» – Ну так что? – спрашивал он себя. – Дарроу оплачивает расходы, не так ли? Если он хочет отложить момент, когда попросит о помощи – не важно. о чем будет идти речь – то какое ему дело?»

Беда была в том, что такие рассуждения не поднимали настроения, и когда несколько минут спустя Дарроу пригласил Лолу Синклер выпить с ними бренди, Рассел откинулся на спинку кресла, обвел присутствующих отрешенным взглядом голубых глаз и решил, что не будет больше задавать вопросов до тех пор, пока Дарроу не готов будет сам изложить свою просьбу.

Присутствие девушки не помогло поднять его настроение. Та мимолетно улыбнулась ему, когда садилась за столик, однако, в её взгляде на Дарроу чувствовалась какая-то досада, и она почти ничего не говорила, пока Дарроу рассказывал, как они с Расселом воевали на Тихом океане. Этот монолог продолжался до тех пор, пока за его спиной не остановился официант и наклонился, чтобы сказать несколько слов поиспански.

Дарроу оглянулся и поднялся. Извинившись, он направился между столиками к бару, у которого стояли двое мужчин. Оба были одеты в темное, один низкорослый и круглолицый, другой – повыше, в темных очках в крупной оправе. Когда они начали разговор, Рассел взглянул на девушку. Та внимательно наблюдала за Дарроу, её губы безвольно обвисли. На какое-то время она совершенно забыла о Расселе и он мог бесстрастно её разглядывать, отмечая, что у неё великолепная, может быть только чуть полная фигура, прекрасные руки и ухоженные ногти.

– Долго вы работали в отеле? – спросил он, когда ему надоело её невнимание.

– Что? – Она рассеянно взглянула на него, в глазах промелькнуло мгновенное беспокойство. – Я немного задумалась.

– Вы довольно долго отсутствовали.

– Не так уж долго, – возразила она, разглядывая стакан.

– Я спросил, долго вы работали в отеле.

– Девять месяцев.

– Вы играете на рояле?

– Нет. По вечерам я тут привлекаю публику – здесь бывает много торговцев с большими деньгами и все они пытаются купить мне выпивку и пригласить поужинать – и иногда оркестр позволяет мне спеть одну – две песенки или потрясти погремушками.

– Вам не нравится эта работа?

– Спасателем? – Она пожала обнаженными плечами. – Там все было в порядке, но я предпочитаю петь. – Она тихо недовольно фыркнула, её рот дернулся. – Ну сколько же можно? – сказала она и отвернулась.

Рассел обернулся и увидел, что Дарроу продолжает разговаривать с мужчинами возле стойки бара, у него возникла мысль, не бывший ли сержант роты«Чарли«стал причиной недовольства Лолы.

В это время подошел официант и заменил их стаканы из-под бренди подносом, на котором стояла бутылка скотча, ваза со льдом, стаканы и содовая. Не дожидаясь просьбы он смешал две порции и отошел. Лола быстро выпила свою и поднялась. Она сказала, что подошло время её выступления и Рассел увидел, что струнное трио укладывает свои инструменты и сцена погрузилась в темноту.

Он видел как она подошла к фортепиано и включила свет. Поправила микрофон, взяла несколько ленивых аккордов, не слишком умело импровизируя в качестве вступления. Потом спела простенькую песенку по-испански. У неё был достаточно приятный голос с небольшой хрипотой, но довольно ограниченного диапазона и её исполнение явно было лишено профессионального блеска. Он подумал, что на любом конкурсе в Соединенных Штатах ей не приходилось бы рассчитывать на приз, но здесь её голос звучал вполне прилично и посетители награждали её сдержанными аплодисментами. Она спела ещё одну похожую песенку, потом последовала одна из старых американских мелодий и в этот момент Рассел заметил, что Дарроу покинул мужчин у бара и присел к столу, занятому двумя смуглыми парами, где женщины были излишне пышными и богато одетыми, а мужчины красовались в тропических костюмах и рубашках с отложными воротниками.

Рассел не стремился следить за временем, но по мере того как Дарроу переходил от столика к столику, его поначалу хорошее настроение начало портиться. Выпивка не помогала и уже не раз он порывался встать и уйти. Лишь упрямство удерживало его на месте. Он уже забыл о своем недавнем решении ни о чем не спрашивать. Нет, теперь он намерен был дождаться Дарроу и решительно спросить, чего тот хочет.