Глава седьмая

РАНЕНЫЙ СПАСЕН

Рано утром послышался отдаленный грохот. Малыш вскочил и заметался. Вскочили и другие собаки.

– Ложись! – приказал Анисимов.

Перед наступлением наши артиллеристы начали обстрел немецких позиций.

В землянке еще было совсем темно. Лишь вверху повис блеклый квадратик единственного окошка.

Малыш покорно лег. Смутное предчувствие необычайного тревожило его. Непонятный гул нарастал.

И вдруг все стихло. Только издалека доносились пулеметные очереди, хорошо знакомые подготовленным собакам.

Потом снова загрохотали орудия. Землянка вздрагивала, стекло в окошке дребезжало, раздражая Малыша. Вожатые уходили и приходили, успокаивали собак, шептались между собой.

Зашел командир подразделения старший лейтенант Федулов, осмотрел собак и, уходя, сказал:

– Быть готовыми!

– Есть быть готовыми! – вместе ответили вожатые.

Никогда еще Малыш не видел людей такими сосредоточенными. Он не знал, что такое бой, но чувствовал, что от него сегодня потребуется напряжение, сила и верность. Иначе, зачем так особенно внимательны к нему и к другим собакам все бойцы? Иначе, почему так ободряюще звучит голос Анисимова?

Все были полны ожидания: и вожатые и собаки.

Снова явился старший лейтенант. Он, видимо, спешил и даже не зашел в землянку, а лишь открыл дверь и приказал:

– Товарищ Рыбалко, подготовить три упряжки.

Командир отделения сержант Рыбалко подчеркнуто спокойно назвал фамилии:

– Анисимов, Фирсов, Ильинский…

Когда упряжки были подготовлены и тронулись в путь, бой уже затихал. Где-то очень далеко слышался неясный шум, похожий на движение тракторов.

По мере того как упряжки приближались к передовой, выстрелы и пулеметные очереди становились громче, отчетливее. Но стрельба нимало не смутила собак. Юнта была опытная фронтовичка, а Малыш, Снежок и Жук привыкли к выстрелам еще в дни учебы.

Собаки легко тащили по накатанной дороге лыжную установку. Дорогу плотно обступал хвойный заснеженный лес. Перед выходом на опушку упряжки остановились.

Из леса санитары осторожно вынесли раненого бойца. Его бережно уложили на носилки лыжной установки. Затем принесли второго раненого и затем – третьего.

Упряжки тронулись в обратный путь. Впереди шел сержант Рыбалко. Вожатые двигались за установками, заботливо придерживая их на спусках.

Раненые стонали. И собаки, словно чувствуя их страдания, тащили установки осторожно, ровно, без рывков.

В этот день упряжки сделали два рейса с передовой до госпиталя. На следующий день наступление продолжалось и работы для упряжек стало больше. К концу дня Анисимов получил приказание выйти с упряжкой на поле боя.

Только что отбили ожесточенную контратаку немцев. Противник отступил и, видимо, готовился повторить удар.

На поле остались раненые бойцы. Вскоре все они были подобраны санитарами. И только один солдат не был вынесен с поля боя. Он лежал в небольшой лощинке, тяжело раненный осколком в голову. Но даже приблизиться к нему санитарам не удалось. А все знали, что он жив. И кроме того, знали, что пулеметчик Васильев совершил героический поступок.

…С ручным пулеметом Васильев выдвинулся вперед и выбрал удобное место для ячейки. Он лежал, низко пригнув голову, и наблюдал за полем боя. Ветер дул ему в лицо, срывал с бруствера ячейки колючую снежную пыль.

Васильев знал, что немцы вот-вот должны появиться на гребне возвышенности за лощинкой. Пусть попытаются!

Ожидать долго не пришлось. Гитлеровцы словно выросли на гребне и, пригибаясь и ведя бешеный огонь из автоматов, бросились вперед.

Васильев быстро осмотрелся и дал очередь.

Он бил наверняка. Немцы ринулись к нему. Но уже послышались сливающиеся в общий треск выстрелы наших пехотинцев.

А потом немцы побежали назад. Васильев поднялся и, преследуя их, на ходу бил из пулемета. Он упал, раненный осколком мины, и еще лежа стрелял.

– Товарищ старший лейтенант, – сказал Анисимов, – разрешите мне.

Командир подразделения испытующе взглянул на вожатого.

– Надо попытаться. Идите слева, вон от той елки. Но берегите собак. Без них пропадете.

Анисимов кустарниками вывел упряжку к высокой елке.

– Вперед! – прошептал он и побежал, низко пригибаясь к земле.

Собаки побежали за ним.

Глубокий снег был истоптан тысячами следов. Малыш чувствовал горький запах пороха и копоти. Он на бегу лизнул почерневший снег и фыркнул.

Вдруг на немецкой стороне длинной очередью застучал пулемет.

– Ложись! – падая, крикнул Анисимов.

Малыш с прыжка лег на снег. Он видел, как Юнта, прижав уши, поползла. Потяг натянулся. Пополз Снежок. Извиваясь и зарываясь в снег, Малыш двинулся за ним.

Затаив дыхание, красноармейцы следили за упряжкой.

Выждав момент, Анисимов вскочил и успел пробежать метров пятнадцать. Стремительно рванулась за ним Юнта. Собаки догнали вожатого и снова легли.

Опять на вражеской стороне злобно затакал пулемет. Анисимов больше не поднимался. Он полз впереди упряжки.

Пули взвизгивали и ворошили снег. Сейчас Анисимовым владела одна мысль – добраться до лощинки, где лежал Васильев.

Добраться во что бы то ни стало!

В это время пулеметные очереди послышались с нашей стороны. Поддержка оказалась кстати. Анисимов пополз к маленькой высотке. Теперь пули не могли задеть его. Едва заметный пригорок все же был надежным укрытием.

Анисимов даже приподнялся и пополз на четвереньках. Собаки все еще ползли, несколько отстав от вожатого. Но как только упряжка оказалась укрытой от обстрела, Юнта вскочила.

В момент упряжка была возле вожатого.

– Милые! – прошептал Анисимов.

Пока они были в безопасности.

Анисимов нашел Васильева лежащим без сознания. Одной рукой он держался за шейку пулеметного приклада. Около головы снег был красным от крови.

Вытащив из волокуши два индивидуальных пакета, Анисимов покрыл голову Васильева толстым слоем бинтов. Положить раненого в волокушу оказалось нелегко.

Но вот бесчувственный бледный Васильев лежит в лодочке. Вожатый, стоя на коленях, оглаживает собак. А пулеметы бьют и бьют.

– Ну, тронулись, дорогие! Вперед!

И снова поползли вожатый и собаки.

Теперь тащить волокушу было несравнимо тяжелее. Нос лодочки зарывался в снег и тормозил. Между тем упряжка достигла открытого места, и пули снова назойливо запели над вожатым, над собаками и над волокушей.

Полностью доверив управление Юнте, Анисимов полз сзади, подталкивая и поддерживая волокушу.

Малыш напрягал все силы. Увлекаемый примером Юнты, он рвался за ней и приходил в ярость, когда волокуша застревала и потяг удерживал собак. Выбрасывая лапы вперед, Малыш отчаянно цеплялся за снежный наст. Пули своим пронзительным визгом бесили его. В тот момент, когда Малыш чуть приподнялся, одна из них обожгла его спину, и он почувствовал в этих невидимых кусочках металла смертельных врагов.

О подвиге анисимовской упряжки стало известно во всей дивизии. В армейской газете была напечатана заметка «Вожатый Анисимов и его собаки». В заметке упоминались и Юнта, и Малыш, и Снежок, и Жук.

Потом приехал генерал и вручил Анисимову медаль «За отвагу».

Появление упряжки всюду приветствовали.

– Анисимов едет! – кричали бойцы, издали заметив собак.

– Товарищ Анисимов, которая у тебя Юнта?

– Вот так Малыш! – восторгались бойцы. – Такой Малыш волку спуску не даст.

– Нипочем не даст, – соглашались другие.

Когда Анисимов подготовлял волокушу, чтобы отправиться на переднюю линию, к упряжке подошел боец и спросил:

– А что, товарищ, на Центральном вам не приходилось бывать?

– Не бывал, – ответил вожатый.

Солдат погладил Малыша.

– Вот такой же песик был в упряжке, что меня из-под огня раненого вывез. От верной смерти спасли. Имечко только не знаю. Очень похож…

Он достал из мешка кусок сыру и, разрезав его на четыре части, дал собакам.

Глава восьмая

ПАТРОНЫ ДОСТАВЛЕНЫ ВОВРЕМЯ

Теперь Анисимов ежедневно выводил свою упряжку на поле боя. Сражения на этом участке длились уже вторую неделю. Даже по ночам не прекращалась стрельба. В густую черноту неба врезались хвостатые разноцветные ракеты.

Пядь за пядью, высоту за высотой, деревню за деревней отбивали наши войска у врага.

Малыш привык к разрывам мин и снарядов. При взрыве он мгновенно приникал к земле, чутко вслушиваясь в медлительный посвист смертоносного металла. Он не ждал команды «ползи», сам инстинктивно чувствуя опасность. У опытной Юнты он научился выбирать в пути укрытия – бугры и ложбинки, воронки от снарядов и оставленные пехотинцами стрелковые ячейки.

Ранним утром стрелковая рота начала наступление на небольшую деревушку, расположенную на высоком берегу озера. Пулеметный расчет сержанта Русакова находился на левом фланге и поддерживал огнем наступление.

Меняя огневые позиции, пулеметчики скрытно продвигались по берегу. На лед выйти было невозможно. Все озеро простреливалось вражескими пулеметами.

Остервенело били немецкие минометы и задерживали наступление стрелковой роты. Полоса разрывов мин стала, словно стена, перед советскими пехотинцами. Неожиданно немцы на левом фланге перешли в контратаку. Они тоже использовали кустарники и складки на берегу озера. Стойко сражался расчет сержанта Русакова.

Но немцы наседали. У Русакова в кожухе пулемета вскипела вода. Позади, за огневой позицией, в укрытии метался в бреду тяжелораненый ефрейтор Бочаров – первый номер. Командир отделения сержант Русаков сам лежал у пулемета.

«Выстоять!» – одна мысль владела в этот момент сержантом. В окаменевшем лице, в слитых с рукоятками пулемета руках, во всем напряжении тела было одно: выстоять! Разве не об этом же думал сейчас и второй номер пулеметного расчета!

Но патроны были на исходе. И это означало приближение конца.

Пулеметная лента судорожно гнала патроны в приемник. И каждый патрон словно отсчитывал дольку оставшейся жизни.

Должно быть, подносчик Семенов, отправившийся на патронный пункт, погиб.

Оставалась одна, последняя лента.

Русаков – фронтовик с первых дней войны – хорошо знал цену последней ленты, последней винтовочной обоймы, последнего пистолетного патрона.

Фашисты надолго залегли. Они выжидали того тягчайшего для советских пулеметчиков момента, когда прогремит последний выстрел. Они старались вызвать напрасный огонь. Но Русаков был опытным пулеметчиком. Он рассчитывал и берег каждый патрон.

Между тем, когда пулеметный расчет Русакова отбивался от разъяренных фашистов, патроноподносчик Семенов подползал к патронному пункту. Он попал в полосу минометного огня. Осколки располосовали его ватированную куртку. Широкий след крови тянулся далеко позади. Кровь заливала валенок, набухло кровью белье. А Семенов полз и полз. С каждой минутой он все больше ослабевал. На мгновение он потерял сознание. Но сразу же очнулся, даже приподнялся, пытаясь вскочить на ноги. Острая боль в ноге и слабость от потери крови уложили его на снег.

В этот момент его заметили.

– Скорее патроны расчету! – прошептал он.

И вот впервые на волокушу упряжки Анисимова были уложены плоские коробки с пулеметными лентами.

Собаки стремительно пронеслись через открытое поле и оказались на берегу озера. Низко пригибаясь, укрываясь за кустарниками, Анисимов бежал впереди упряжки. Лыжи ежеминутно натыкались на кочки. Вожатый сбросил лыжи и, проваливаясь по колено в снежные сугробы и задыхаясь, продолжал бежать.

Волокуша прыгала на кочках, громыхая наскоро уложенными коробками.

Анисимова поразила тишина. Неужели пулеметчики погибли?

Он побежал еще быстрее. Неожиданно слева дробно застучал пулемет. Пули просвистели совсем близко.

Анисимов упал. Приникли к земле и собаки.

– Сюда! – услышал Анисимов.

Только сейчас он заметил пулеметчиков. Длинная пулеметная очередь нарушила тишину. Это Русаков, узнавший о привезенных патронах, вне себя от радости, погнал без перерыва остатки теперь уже не последней ленты.

Немцы попытались пойти в атаку на огневую позицию станкового пулемета, но не выдержали огня и снова залегли.

– Попробовали! – злорадно закричал Русаков. – Рано радовались!

Собаки лежали в кустах, пережидая, когда вожатый позовет их в обратный путь. Малыш слизывал с веток чистый затвердевший снег.

Прошло минут двадцать, может быть, полчаса.

Вдруг справа на озере раздалось раскатистое «ура».

– Ура-а! – закричал Русаков.

Немцы побежали. И снова над озером, над берегом и лесами рассыпался горох длинной очереди русаковского пулемета.

Анисимов видел, как бойцы, преодолев по льду озеро, занимали деревню. Сильный ветер дул на озеро, и трескотня пулеметов, винтовок и автоматов была едва уловимой.

Сержант Русаков все еще лежал у пулемета. Немцы поспешно и далеко отошли, боясь остаться отрезанными от своей роты, выбитой из деревни.

Наконец сержант поднялся и вздохнул:

– Все!

Потом он подошел к упряжке.

– Спасли, дорогие мои, – проговорил он и обхватил Юнту. Потом прижал к себе Малыша, тряхнул ему лапу и чмокнул в нос. Малыш удивленно смотрел на сержанта, ласково гладившего собак.

– Еще три минутки – и патроны закончились бы!

Сержант лег на снег, усталый, с серым от копоти лицом.

Тем временем Анисимов с помощью другого солдата уложил раненого ефрейтора на волокушу.

Собаки вскочили.

– Ложись! – приказал Анисимов. – Нужно перекурить.

Он достал коробку с табаком. Предложил сержанту. Все вместе закурили. И казалось, люди присели лишь для того, чтобы отдохнуть после длительного перехода, как будто и не было тех минут, когда смерть висела над их головами. Только окровавленный снег, кучи почерневших гильз да несколько трупов немцев вдали напоминали о бое.

Потом Анисимов встал, накинул на плечо лямку от лыжной установки с пулеметом и крикнул собакам:

– Вперед!

Глава девятая

ВОЖАК

На поле боя от шальной пули погибла Юнта. Это была большая потеря в подразделении.

Место вожака в упряжке занял Малыш. В новой должности он повел себя уверенно, по-хозяйски деловито. Если Юнта влияла на других собак своим примером и прилежанием, то новый вожак сразу же проявил требовательность. Он недовольно ворчал, когда упряжка задерживалась в пути. Сам Малыш всегда тянул лодочку с таким усердием, что остальным собакам невольно приходилось следовать его примеру.

Но новый член упряжки Тобик не отличался трудолюбием. Он мог в пути неожиданно рвануться в сторону, чтобы облаять встречную машину или совершить еще какой-нибудь недопустимый проступок. Он не любил ползать и часто не слушался вожатого.

Словом, Тобик оказался недисциплинированной собакой. А не следует забывать, что он находился в подразделении ездовых военных собак, где дисциплина превыше всего. Поэтому ослушание Тобика, конечно, не оставалось безнаказанным.

Однажды Малыш изрядно потрепал Тобика, когда тот попытался сорваться с потяга, чтобы схватить перебежавшего дорогу шального зайца. По его вине волокуша чуть было не перевернулась.

Анисимов никогда не позволял собакам драться. Но на этот раз он ни слова не сказал Малышу. Слишком недостойным было поведение Тобика.

Однако Тобик не исправлялся, и Анисимов доложил командиру подразделения. Командир обещал дать замену.

Между тем из-за недисциплинированности Тобика Малыш нервничал. Тобик, кроме всего прочего, оказался задирой. Однажды он набросился на Жука и в клочья разорвал его маскировочный халат.

Малыш и Снежок вступились за товарища. Только вмешательство Анисимова спасло забияку от расправы.

Вожатый ожидал, когда Тобик будет заменен. Очевидно, его нужно было использовать на другом деле. Ленивый, злой, для работы в упряжке он не годился.

Но вскоре Тобик за свою недисциплинированность дорого поплатился. Упряжка вывозила раненых с поля боя. Попав под минометный обстрел, собаки по команде вожатого залегли и зарылись в снег. Лишь Тобик продолжал прыгать, стараясь сорвать потяг.

– Ложись! – снова приказал Анисимов.

Тобик прилег и с яростью начал зубами рвать ремень. Потом он внезапно вскочил. В этот момент взрыв мины сбил его. Один осколок попал ему в голову. Была перебита также задняя лапа. Тобик отчаянно визжал. Он попробовал привстать, но тут же свалился.

Хотя Тобик и был нарушителем дисциплины, все же Анисимов искренне жалел его.

– Из-за баловства пропал, – сокрушенно сказал он, передавая Тобика ветеринарному врачу. – У других собак даже царапинки нет.

Несколько дней в упряжке работали три собаки, затем вожатый привел Шарика.

Шарик – простодушный, неказистый дворняга – в упряжке, вопреки всяким ожиданиям, показывал необычайные способности. Он был хорошо выдрессирован, умело ползал и тянул волокушу из всех сил.

– Клад – не собака, – хвалил Шарика Анисимов, – быть бы ему вожаком, если бы не Малыш. А смотрите, какой невидный!

Глава десятая

В ТЫЛ ВРАГА

Маленький отряд из трех собачьих упряжек отправился в далекий и опасный путь. Нужно было пройти свыше двухсот километров и доставить боеприпасы подразделению, действующему во вражеском тылу.

Лодочки снова были заменены нартами.

Впереди шла упряжка Анисимова. Теперь в подразделении как-то само собой определилось, что Малыш – наиболее опытный и надежный вожак.

По этим дорогам, вернее по этому бездорожью, не пробралась бы самая выносливая лошадь. Недаром трудное задание было возложено на собачьи упряжки.

Линию фронта переходили глубокой ночью, совершив далекий обход немецких позиций и гарнизонов.

Казалось, собаки плыли в снежных сугробах. Иногда из рыхлого снега были видны лишь одни их головы. Когда удавалось вырваться из глубокого снега, собаки встряхивались и поднимали облака снежной пыли. Потом появились заросли кустарников, кочки – все, что могло затруднить движение упряжек.

Вожатые шли на лыжах, но и на их долю доставалось немало тягот и лишений. И хотя Анисимов был выносливым человеком и бывалым вожатым, он в первый же день понял, что путь будет труднее, чем предполагали в подразделении.

Впрочем, вожатые не унывали и, конечно, не жаловались. Настоящие трудности были еще впереди.

Первый привал был коротким. Остановились только, чтобы утолить голод. Спустя час упряжки уже продолжали путь.

Лишь к вечеру второго дня Анисимов отдал приказание остановиться. Укрывшись в густом лесу, экспедиция расположилась на длительный отдых. Разводить костер было нельзя, а потому ужин бойцов состоял из сухого пайка.

Собаки по привычке зарылись в снег. Освобожденные от потяга, усталые, они не отходили от нарт.

Бойцы дежурили поочередно. В лесу было тихо. Снег на деревьях отяжелел, и иногда целые глыбы его срывались и шумно падали вниз.

Ночевка на снегу под открытым небом была для Малыша привычной. Утомленный, он опал спокойно, но чутко. Когда Анисимов приподнялся и тихо заговорил с дежурившим Ильинским, Малыш тотчас вскочил.

Рассвет был еще таким слабым, что даже близкие деревья не приобрели четких очертаний.

Не нарушая лесной тишины, упряжки снова пустились в путь. Медлительный рассвет еще более задерживался сплошной облачностью. Посыпался мягкий снег.

В полдень экспедиция переправилась через речку. У берегов ее на льду выступила вода, и собаки изрядно вымокли и выбились из сил, вытаскивая отягощенные грузом нарты. Но отдыхать было нельзя. Недалеко раскинулась деревня. Пришлось ее обходить, чтобы остаться не обнаруженными.

Лесные рощи чередовались с широкими полянами. Приходилось проявлять особенную осторожность. Впереди шел дозорный, он то и дело останавливался и подавал сигнал старшему вожатому: «Путь свободен».

– Малыш, вперед! – командовал Анисимов.

Так медленно, далеко обходя деревни, пробирались упряжки к своей цели.

Конечно, ни Малыш, ни другие собаки не знали всего о той опасности, какая могла им встретиться каждую минуту. Но движение впереди дозорного, разговор вожатых вполголоса и часто упоминаемое слово «немец» – все это заставляло собак держаться настороженно и очень послушно.

В назначенный день экспедиция достигла условленного места. Неизвестно откуда появился лейтенант с двумя бойцами.

Анисимов передал лейтенанту пакет. Боеприпасы были выгружены в лесу, в укромном месте.

Трехдневный переход утомил людей. А впереди им еще предстоял не менее трудный обратный путь. Но задание было выполнено, и потому вожатые чувствовали себя превосходно.

Настроение людей передавалось собакам, хотя, несмотря на привычку к переходам и выносливость, они сильно утомились. Все животные заметно похудели, на отдыхе они совсем не играли, тяжелый марш словно отнял их обычную резвость. Стоило лишь одному из вожатых подняться, как собаки настораживались.

Решено было тронуться в путь перед рассветом. Но в полночь явился связной от лейтенанта.

Немцы обнаружили местонахождение советских бойцов и предприняли облаву.

Нужно было немедленно уходить из этого района. Так, не отдохнув, экспедиция была вынуждена сняться с места.

Глава одиннадцатая

В ТРУДНЫХ УСЛОВИЯХ

Ночь стояла спокойная. В небе мерцали бесчисленные звезды. Всходила луна. Это больше всего беспокоило Анисимова. В случае встречи с врагом трудно было от него укрыться.

И встреча произошла. Вначале стали беспокоиться собаки. Малыш часто вытягивал морду, дважды останавливался. Шерсть на нем приподнималась. Наконец он злобно заворчал и даже бросился в сторону. Случай исключительный, особенно для такого опытного и дисциплинированного вожака, каким был Малыш. Конечно, птица, заяц или какой-нибудь другой зверек никогда не заставили бы вожака нарушить порядок движения. Несомненно, поблизости находились не просто безобидные лесные обитатели. Тут был враг. Это сразу же понял Анисимов.

Между тем дозорный Рухлов до сих пор ничего подозрительного не обнаружил.

Тогда Анисимов с автоматом наготове выдвинулся в сторону и углубился в лес.

Так он прошел около двух километров и решил повернуть, чтобы сблизиться с упряжками. Неожиданная автоматная очередь словно толкнула его в снег. Он залег, сам готовый открыть огонь.

Но упряжки могли уйти далеко. Укрываясь в кустарниках, вожатый пополз. Потом двигался, пригибаясь.

Едва он успел нагнать нарты, как новая очередь автоматных выстрелов нарушила тишину.

– Малыш, вперед! Вперед! – крикнул Анисимов.

Собаки помчались изо всех сил.

Началась погоня. Пули хлестали по ветвям, сбивая снег и хвою. Бежать было трудно. Лыжи натыкались на кочки. Нарты прыгали, зарывались в снег и грозили каждую минуту перевернуться.

Принять бой было нельзя, хотя преследующих, судя по редкой стрельбе, было немного. Но к ним могла подоспеть помощь.

Оторваться от преследователей – вот о чем думал Анисимов. Но на каждом шагу упряжки могли наскочить на засаду или на немецкий гарнизон.

Опасаясь этого, Анисимов приказал повернуть вправо и углубляться в лесную глушь.

Вскоре замолкли последние выстрелы. Было уже совсем светло.

Измученные гонкой, собаки едва передвигались.

Упряжки отклонились от своего направления. Между тем удлинение пути беспокоило Анисимова. Продовольствие у экспедиции было на исходе.

Два дня вел Анисимов упряжки, выискивая скрытный путь между деревнями и немецкими гарнизонами. Приходилось отклоняться все больше в сторону, а до линии фронта оставалось еще далеко.

Дневная норма продовольствия была сокращена.

Собаки тоже теперь получали уменьшенный паек, но они по-прежнему с упорством и рвением тянули нарты.

На третью ночь поднялась пурга. Захваченные в пути, упряжки остановились в мелколесье, которое совсем не защищало от снежной кутерьмы и от холодного, резкого ветра. Весь следующий день неистовствовала метель. Двигаться было невозможно. И хотя экспедиция оставалась на месте, ни люди, ни собаки не чувствовали отдыха.

Собак мучил голод. Никогда еще Малыш не знал настоящего голода, такого голода, с которым приходят истощение и потеря сил.

К вечеру, когда ветер ослаб, Анисимов выдал по последней порции продовольствия. Снова упряжки выстроились в походную колонну.

Две ночи и два дня еще двигались бойцы со своими упряжками. Голод изнурил собак. Даже пустые нарты они едва могли стронуть с места. Выбившись из сил, Снежок упал на подъеме и поднялся лишь с помощью Анисимова. Вожатый освободил измученную собаку от ремней.

На одной из стоянок из третьей упряжки пропал Джек. Он появился лишь тогда, когда упряжки уже были готовы к движению. В зубах Джек держал остатки какой-то лесной птицы.

Остальные собаки упряжки бросились к Джеку. Дисциплина, порядок, послушание – все, чему учили их вожатые, в этот момент было забыто. Началась свалка.

Забеспокоились собаки и в других упряжках. Только вмешательство Анисимова помогло уладить раздор.

Нарты были поломаны. Пришлось их бросить.

Конечно, Джеку досталось за его проступок. Он плелся теперь в упряжке Анисимова и, очевидно, сожалел о происшедшем. Кроме того, он с опаской поглядывал на Малыша, который, как было известно, не любил самовольных и непослушных собак.

Вечером дозорный неожиданно услышал окрик часового. Это был сторожевой пост одной нашей части.

Глава двенадцатая

ОДИН В УПРЯЖКЕ

После возвращения из похода собакам был дан отдых. Быстро восстанавливались силы. Несколько дней оказалось достаточно, чтобы даже Снежок стал выглядеть почти совсем нормально. Шерсть его снова стала гладкой и белоснежной. Глаза смотрели весело, по-прежнему задорно.

От безделья собаки затевали игры, гонялись друг за другом и, видимо, чувствовали себя превосходно.

Но война продолжалась. И нужно было работать – перевозить раненых, доставлять боеприпасы, нести боевую службу. Анисимов подготовил волокушу и отремонтировал упряжь.

Малыш заметил вытащенную лодочку первым и немедленно бросился к ней. Он обежал вокруг волокуши, обнюхал ее и потом с готовностью встал на свое место, ожидая, когда вожатый займется запряжкой. Жук, Снежок и Шарик, по примеру вожака, тоже охотно и покорно встали в строй.

– Команды не было, – сказал Анисимов, засмеявшись. – Разойдись!

Но Малыш настойчиво повизгивал. Он соскучился без дела и требовал работы.

На первый раз упряжка Анисимова совершила небольшой рейс. Но на следующий день уже началась настоящая работа. И собаки были довольны, они тянули с необычайным пылом.

Был на исходе март. В теплых порывах ветра, в сгущающейся голубизне неба чувствовалось приближение весны.

В тот день упряжка долго ожидала приказания отправиться на передовую с боеприпасами. Наконец приказание было получено.

Дважды упряжка приближалась к огневым рубежам наступающего взвода. На третий раз пробираться стало труднее. Взвод прикрывал открытый фланг, быстро маневрировал и теперь выдвинулся вперед. Под жестоким огнем противника бойцы залегли.

Собаки ползком тащили волокушу, нагруженную патронами. Впереди, не поднимая головы, по-пластунски двигался Анисимов. Он на слух определял отставание упряжки и приглушенным голосом изредка подавал команду:

– Вперед! Малыш, вперед!

И Малыш, цепляясь за наст, напрягался изо всех сил. Слово «вперед» было для него магическим, оно влекло его, заставляло работать мускулы и забывать усталость.

У разрушенной траншеи Анисимов остановил упряжку. Здесь лежали раненые командир взвода и два солдата.

К траншее подползли подносчики патронов. Они забрали из волокуши коробки и отправились обратно – ползком по полю. Рвущиеся мины высоко вздымали перемешанный с землей снег.

Первым на волокушу был положен командир взвода. Ему требовалась немедленная операция.

Снова команда «Вперед!». И снова четвероногие труженики двинулись в путь. Несколько минут назад они спешили, чтобы доставить бойцам патроны. Теперь они спешили, чтобы вовремя привезти тяжелораненого командира в госпиталь, чтобы спасти ему жизнь.

Шум боя остался позади, но до медицинского пункта было еще далеко. Командир взвода лежал без сознания. Он был совсем молодой. Лицо его побледнело от страданий и усталости.