С содроганием слушал я страшный рассказ Чижова. Трудно было в этот рассказ поверить. И в то же время я знал: Чижов не такой человек, чтобы врать и приду­мывать. Ребята, слушая, молчали.

– Так вот, этот Шестерка, этот Синий Череп… и за­стрелил у всех у нас на глазах капитана Лукина. Ни за что ни про что, самосудом, из злости. А сколько от его руки других погибло – не сосчитаешь!

Все подавленно молчали. Дед шарил по карманам, видимо, разыскивая трубку.

У меня вдруг сдавило грудь. «Так вот как погиб отец Оли Лукиной, – думал я. – Синий Череп… Синий Череп… Как это страшно!»

– Ну ладно, хватит унывать, – громко сказал отец Кости и присел ко мне:

– Что, идет на поправку? Ну хорошо… Я смотрел на этого небольшого ширококостного че­ловека, похудевшего, но все такого же насмешливого и чуть грубоватого. Костя был очень похож на него.

– Вот и на нашей улице праздник! Не у всех, по­нятно. – Чижов кивнул на потолок, вверх, где жили Орликовы. – А вы клад искали, хорошую жизнь. Ее не искать, а завоевывать надо и потом строить! Ну, да вы всего добились, молодцы! Хорошо помогли…

Чижов помолчал, улыбаясь, потом спросил, обра­щаясь ко всем ребятам:

– Теперь вам, братки, только учиться. Все права! Советская власть этого для вас и добивалась. Хотите учиться?

– А как же! – серьезно, баском ответил Костя.

Ребята зашумели. Еще никто из взрослых не раз­говаривал с ними так серьезно и по-дружески.

– А на кого будете учиться? – спросил Николаи Иванович.

– На капитана, – застенчиво сказал Гриша Осокин. – Можно на капитана?

– Я механиком буду, – отозвался Костя Чижов. – И изобретателем…

– Дело! – сказал Костин отец. – Вот с осени в Соломбале морская школа откроется. Там вас многому научат. А кто захочет – в Москву или в Петроград можно. Ученье – это великое дело!

Морская школа для нас! Это уже было началом той жизни, о которой мы так долго мечтали.

Николай Иванович и Чижов попрощались с дедом Максимычем. Чижов весело подмигнул ребятам:

– А на грузовике, я думаю, вы не отказались бы прокатиться?

Тут поднялся такой шум и гам, что Николай Ива­нович, смеясь, даже закрыл уши ладонями, а наш ста­рый кот Матроско в испуге вскочил на печку и с удив­лением выглядывал из-за занавески.

Хотят ли ребята прокатиться на грузовике? Да кто же откажется от такого удовольствия! Ведь еще нико­му из нас никогда в жизни не приходилось кататься на автомобиле.

Ребята бросились во двор. И я схватился за шапку.

– А ты куда? – спросила мама. – Тебе еще рано на улицу. Можно только завтра, с понедельника.

Я был в отчаянии. Все ребята поедут на грузовике, а я должен сидеть дома!

– Сегодня тепло, – сказал Николай Иванович. – Мы его в кабину посадим.

Конечно, это очень здорово – ехать в кабине. Важ­но! Однако в кузове веселее. Все вокруг видно – и впе­реди, и сзади, и по сторонам. И кроме того, можно пе­реговариваться с ребятами.

Я попросил, чтобы меня посадили в кузов.

Машина была старая, и шофер долго крутил рукоят­ку, пока, наконец, мотор не зафыркал. Грузовик тро­нулся, ребята покачнулись и в восторге засмеялись.

Мы выехали на набережную речки Соломбалки, и машина пошла быстрее. Костя стоял, держась за ре­шетку кабины, и высоко держал свой красный флаг.

Перед мостиком грузовик остановился, пропуская лошадь с водовозной бочкой. В этот момент в кузов за­бралось по крайней мере еще человек десять соломбальских мальчишек.

С мостика машина понеслась по Соломбале с неве­роятной скоростью, какую только мог развить старый мотор.

Мы сидели, держась за борта кузова и друг за дру­га, и кричали. Но мы не слышали даже своих голосов. Весенний ветер шумел в ушах и уносил крики далеко-далеко.

По сторонам у домов мелькали красные флаги и на стенах – такие же красные полотнища со словами, ко­торые мы повторяли: «Да здравствуют Советы!»

А навстречу, с теплым ветром и с возбужденными криками первых перелетных птиц, на Соломбалу насту­пала наша весна.

Примечания