За несколько дней до моего приезда командир 3-го батальона Палмаха Муля Кохен направил туда боевые силы под командованием Моше Кельмана. Силы, прибывшие из Галилеи, разместились в доме нашего друга Мино Гольдцвейга который по мере того, как к нему поступали "гости", брал на себя заботу о каждом. На эти силы возлагалась задача открыть путь в Галилею, прегражденный арабами, контролировавшими Нижнюю Тверию. Палмаховцы заняли опорные пункты врага, контролировавшего центральную дорогу в Галилею, и взорвали вдоль шоссе несколько домов. Рухнули опорные пункты арабов в городе, и они оказались запертыми в арабском квартале, путь к их отступлению был отрезан. Арабы взывали о помощи. Тогда из Назарета поспешила в Тверию английская бронеколонна и эвакуировала все арабское население Тверии, включая и вооруженные отряды, в Цемах и Назарет. Это была предварительная операция перед операцией "Ифтах". Ее целью было обеспечить нашим бойцам доступ в Галилею.
      Однако шоссе от Гинносара в долину Хулы все еще контролировали арабы. По нему можно было проехать лишь в сопровождении охраны, но и это было небезопасно. Мы ехали в открытом "форде" Игала, его секретарь спрятала в одежде разобранные на части пистолет и автомат: мы опасались, что англичане устроят обыск в дороге. До Аелет ха-Шахар доехали благополучно, в тот же день Игал приступил к организации штаба операции. Ури Яффе из киббуца Маоз-Хаим был назначен заместителем Игала. Муля Кохен из киббуца Алоним, занимавший до того дня пост командира 3-го батальона, был назначен офицером операции. Шалом Рентович из киббуца Шамир был назначен офицером по административной части и Моше Кельману, заместителю командира 3-го батальона, было вверено командование батальоном.
      Вся Галилея была в тревоге и глубоком трауре. Двадцать восемь отважных бойцов погибли во время попытки захватить полицейский пост в Неби-Юша. Еврейский квартал Цфата был отрезан от остальных еврейских поселений и окружен арабами, которые превосходили евреев по численности и по оснащенности сил. Галилея была полностью отрезана от остальных районов страны и расщеплена изнутри пунктами концентрации сил арабов. Признаки угрозы ливано-сирийского нападения были налицо. Наши наблюдения за происходящим по ту сторону границы, равно как и донесения, которые мне удавалось получить из разных источников по обе стороны границы, свидетельствовали о состоянии боевой готовности в этих странах.
      Прежде всего Игал организовал встречу представителей всех поселений, чтобы познакомить их с основными стратегическими принципами предстоящей операции. Таким образом он привлек их к участию в предпринимаемых шагах и вселил в них веру в победу. Это была одна из самых впечатляющих встреч, на какой мне приходилось присутствовать.
      Английская армия все еще удерживала полицейский пост в Рош-Пинне и военный лагерь к югу от нее. Игал Аллон опасался, что англичане обратят внимание на концентрацию наших сил и отложат эвакуацию поста и лагеря, чтобы евреи не смогли начать наступление до того, как истечет срок действия мандата Великобритании и прежде чем в Палестину вторгнутся войска Ливана и Сирии. Поэтому Игал Аллон решил воздержаться от открытых и немедленных акций и ограничился сбором информации и подготовительными мерами. Небольшие силы из Рош-Пинны и 3-го батальона должны были захватить оба объекта в этом районе, как только англичане покинут их, чтобы опередить арабов.
      Утром 28-го апреля 1948 года я получил информацию из достоверных источников о том, что англичане намеревались в тот же день покинуть полицейский пост в Рош-Пинне и военный лагерь. Охранникам в Рош-Пинне был дан приказ занять позиции вблизи от полицейского поста, чтобы туда не могли проникнуть арабы. Английский офицер, увидев еврейских охранников, понял, что силы арабов не успеют прибыть к моменту ухода англичан, и решил покориться обстоятельствам. Полицейский пост перешел в наши руки без каких-либо трудностей. При аналогичных обстоятельствах в наши руки перешел и военный лагерь. Все подходы к лагерю от близлежащего участка сирийской границы были перекрыты подразделениями 3-го батальона и одна из рот батальона находилась в состоянии боевой готовности, чтобы занять лагерь. Увидав, что лагерь окружен нашими силами и что нет никакой возможности передать его в целости и сохранности арабам, англичане стали поджигать бараки и другие лагерные постройки. Бойцы роты Палмаха открыли огонь, но чтобы не вовлечь англичан в бой и не задержать таким образом вывод их сил из лагеря, бойцы ограничились предупредительными выстрелами. Англичане прекратили разрушение лагеря. Так лагерь стал нашим.
      До 15 мая оставалось всего две недели, а работы был непочатый край, и это беспокоило нас. Необходимо было срочно, до начала ожидаемого наступления сирийской и ливанской армий, изменить соотношение сил в Галилее. Перед нами стояли следующие цели: а) отбить ключевые посты у врага, б) создать в Галилее барьер для наступления арабов. Здесь уместно указать, что деньги это тоже оружие на войне. В кассе штаба "Ифтах" не осталось ни гроша, а нужды были еще велики. Неоднократные обращения Игала к генеральному штабу оставались без ответа, так как и там касса была пуста. Игал поступил по своему обыкновению. Он позвонил в Тверию своему другу Мино Гольдцвейгу и попросил у него "воздаяние". Кончив разговор, Игал сказал мне: "Поезжай к Мино в Тверию и привези деньги". Стояла ночь. Я выехал из Рош-Пинны и к полуночи добрался до Тверии. Как только я появился у Мино, он позвонил управляющему банка Апак, разбудил его и попросил вместе с нами ночью же пойти в банк. Управляющий открыл сейф и вытащил пачки денег, списав их со счета Мино. Тот передал деньги мне и пожелал благополучно доехать, отказавшись принять какую-либо расписку. Ночью я приехал с деньгами в Рош-Пинну.
      Столица Верхней Галилеи Цфат был единственным крупным экономическим центром арабов Галилеи, его политическая и стратегическая роль была велика как с точки зрения евреев, так и арабов. Именно поэтому взятие Цфата представляло собой цель первостепенной важности.
      В Цфате насчитывалось около полутора тысяч евреев, причем преобладало пожилое население. Моральный дух евреев Цфата был не на высоте из-за того, что у них не была организована самооборона и они не верили в местные силы Хаганы, состоявшие всего из двух взводов хайфских полевых частей. Арабское население, напротив, славилось своим бесстрашием и фанатичностью и насчитывало двенадцать тысяч человек. Кроме того к ним еще присоединились семьсот "добровольцев" из Сирии и Ирака, которыми командовал сирийский полковник Адиб Шишакли*.
      * Адиб Шишакли - президент Сирии в 1949-1954 годах.
      Арабы стремились как можно скорее захватить Цфат, использовав его как трамплин для захвата всей Галилеи. Цфатским арабам оказывали также поддержку десятки близлежащих деревень, обеспечивавших им доступ к городу со стороны ливанской границы. В случае необходимости жители деревень готовы были помочь и живой силой. Итак, превосходство в Цфате было бесспорно на стороне арабов. В то же время до нас дошла достоверная информация о том, что арабы готовят нападение на еврейскую часть Цфата в целях ее уничтожения. Штаб "Ифтах" решил ускорить проведение операции и предпринять лобовую атаку на Цфат. На первом этапе взвод Палмаха под командованием Элада Пеледа через оливковые плантации Бирии и Эйн-Зейтим проник в еврейский квартал Цфата. Еврейское население воспрянуло духом, когда бойцы Палмаха появились в квартале. Затем была предпринята характерная ночная операция: в ночь на 1 мая 1948 года 3-й батальон Палмаха вышел со своей базы на горе Кнаан и занял деревни Эйн-Зейтим и Бирию. Так образовался свободный доступ от горы Кнаан к еврейской части Цфата. 2 мая большая часть 3-го батальона под командованием Моше Кельмана была переброшена в еврейский квартал Цфата и началась подготовка к освобождению всего города. Однако, после того как пали Бирия и Эйн-Зентам враг стал особенно чуток к нашим передвижениям. Он мобилизовал и перебросил в город дополнительные силы. Нам стало известно, что силы противника намерены открыть артиллерийский огонь по еврейскому кварталу.
      *** отсутствует по крайней мере 2 страницы в книге ***
      - - - селенцы были не в состоянии противостоять превосходящему их по численности и вооружению противнику и эвакуировали свои командные позиции на высотах, а по рации требовали немедленно оказать им помощь. Я был убежден, что штаб операции спешит перебросить силы в Рамот-Нафтали. Однако командир "Ифтах" решил любой ценой воздержаться от этого, чтобы "не плясать под дудку" противника и не свести на нет инициативу, находившуюся в наших руках. Даже если бы и были брошены имевшиеся в нашем распоряжении силы на помощь Рамот-Нафтали, едва ли они сумели бы прорваться при свете дня в осажденное поселение. Бойцам в Рамот-Нафтали было приказано держаться до наступления темноты, их заверили в том, что затем будут предприняты все усилия, чтобы нанести удар по противнику с воздуха. Я снова поехал на аэродром, чтобы подготовить авиаоперацию. Мы сняли дверку самолета, расположенную у моего сидения, и после того, как я привязал себя к нему ремнями, мне передали три бомбы-самоделки, каждая весом в 20 килограммов. Одну бомбу положили у моих ног, вторую - мне на колени, а третью я держал в руках. Длина шнура зажигания составляла 20 сантиметров. Наши летчики Моше Фельдман (Пелед), Иешаяху Бодиловски ("Буди") из Явнеэля, Пуси из Кфар-Гилади и Перец Гросер из Ашдод-Яакова вычислили скорость падения бомбы, и мы пришли к выводу, что если ее сбросить с высоты 600 метров, она немедленно взорвется при ударе о землю.
      Мы летели на высоте 600 метров к месту боя. При команде летчика "приготовиться", я должен был поджечь шнур зажигания, чиркнув его концом, покрытым серой, по спичечной коробке. На мой ответ "готов", летчик пошел на снижение, чтобы у меня в поле зрения оказался весь участок боя. В нужную минуту я выпустил из рук бомбу. Снова мы стали кружить над целью, рассматривая участок поражения. Секунды казались нам часами. Выяснилось, что попадание в цель было достигнуто. Сбросив третью бомбу, мы возвратились на базу и снова загрузили самолет бомбами.
      Вид Рамот-Нафтали сверху свидетельствовал о крайне тяжелом состоянии поселения. Я вернулся на командный пункт, чтобы проконсультироваться. В этот момент пришло срочное донесение из Рамот-Нафтали, содержание которого потрясло нас. Защитники Рамот-Нафтали сообщали, что они утратили какую-либо надежду и что они начинают отступать в долину Хулы. Донесение выглядело как отчаянный призыв ожидающих своего конца о помощи. Игал дал краткий и категорический ответ: "держаться любой ценой". Он угрожал расстрелом каждому, кто отступит и придет к нам. Никто не верил, что Игал сможет выполнить угрозу, но телеграмма такого содержания была отправлена, и этого было достаточно, чтобы удивить нас. Каждый всем своим существом чувствовал роковое значение этой минуты.
      Днем пришло последнее донесение: "Пулемет и ружья полностью вышли из строя; боеприпасы почти иссякли; ливанские танки пересекли внешнюю ограду поселения". Было ясно, что битва проиграна.
      Я опять отправился на аэродром, чтобы снова совершить наш рейд, хотя и понял, что наступление таким образом приостановить нельзя. Но вдруг - и это остается загадкой по сей день - танки, находившиеся уже за внутренней оградой поселения, повернули обратно, к ливанской границе. Рамот-Нафтали был спасен.
      С наступлением темноты в Рамот-Нафтали было направлено подкрепление, мобилизованное в поселениях долины Хулы, однако атака больше не повторилась, ливанцы ограничились артиллерийским обстрелом.
      Ввиду военной активизации в Верхней Галилее и концентрации ливанских и сирийских сил на границе, наши подразделения заняли командные высоты вдоль дороги от долины Гинносара по направлению к Рош-Пинне, чтобы обеспечить безопасность передвижения 1-го батальона. С борта самолета я сообщил Дану Ланеру, командиру 1-го батальона, дислоцированного у озера Киннерет: "Дорогу контролируют наши силы, можно двигаться ночью при зажженных фарах". Мы хотели, чтобы враг думал, что мы направляем в Галилею крупные силы. Цель была достигнута, хотя мы-то знали, что солдаты 1-го батальона утомлены до предела из-за непрерывных боев, которые они вели в Балад аш-Шейхе в Западной Галилее, в Тират-Цви, Мишмар ха-Эмек, на Гилбоа и в других местах. Транспорт, находившийся в распоряжении батальона, не мог справиться с задачей перевозки в Галилею всего батальона и его военного оборудования и оружия. Машины, из которых состояла колонна - всего сто машин - были мобилизованы на шоссе Тель-Авив - Хайфа против воли их владельцев. С наступлением темноты мы вышли полюбоваться внушительным зрелищем: еврейская транспортная колонна слепящим огнем осветила Галилею, что несомненно вызывало опасения наблюдавшего за нами врага и, конечно, укрепляло веру в нас самих. Не исключено, что именно эта колонна 1-го батальона Палмаха и другие, подобные ей, двигавшиеся ночью при зажженных и возвращавшиеся при потушенных фарах, а также воинственный дух, царивший в ходе операции "Ифтах", заставили врага воздержаться от наступления на Тверию и навели его на мысль обойти "укрепленный" район и пойти в атаку в долине Иордана.
      В ходе операции "Матате" ("Метла"), целью которой было обеспечить контроль над транспортными артериями, ведшими из Галилеи в Тверию, были очищены все восточные склоны Верхней Галилеи вплоть до Иордана. Снова стал возможным проезд в Галилею и беспрепятственные поставки снабжения в этот район.
      Операция "Матате" достигла и другие цели: была прервана связь между арабской частью Цфата и Сирией и в значительной степени был подорван боевой дух цфатских арабов. В ходе этой операции, начавшейся на рассвете 3 мая, столкнулись с сопротивлением племени Араб ал-зангария и других племен, рассеянных к востоку от шоссе Тверия - Рош-Пинна и занимавшихся главным образом грабежом и контрабандой. После перестрелки племена отступили, пересекли Иордан и ушли в Сирию. Теперь стало проще следить за проникновением вооруженных арабов и предотвращать переброску подкрепления из Сирии в Цфат. Операция "Матате" была своевременно и успешно проведена 1-м батальоном, только что прибывшим в Галилею.
      3-й батальон, занявший ранее еврейский квартал Цфата, приступил к освобождению города. В ночь на 6 мая батальон предпринял лобовую атаку на цитадель, возвышавшуюся в центре города. Атака велась под прикрытием огня минометов "давидка", однако она была подавлена в самом узком секторе боя превосходящими силами противника. Наши силы потерпели неудачу, но тем не менее арабы Цфата были напуганы: они не ожидали, что горстка евреев отважится пойти против них. Правда, арабам Цфата тотчас было переброшено подкрепление.
      Наша неудача тяжело отразилась на настроении евреев этого города. Штаб операции дал приказ командиру 3-го батальона немедленно снова пойти в наступление на арабский квартал. Между тем на рассмотрение командования операции "Ифтах" было представлено предложение эвакуировать из Цфата и его предместий детей и взрослое небоеспособное население. Игал отклонил это предложение. Он опасался не столько морального аспекта подобной операции сколько того, что в ходе эвакуации из осажденного города женщины и дети будут подвержены опасности нападения противника.
      Положение обязывало командира операции "Ифтах" отправиться в Цфат и на месте познакомиться с создавшейся ситуацией. На следующий день Игал в сопровождении взвода молодых палмаховцев прошел пешком из Рош-Пинны на гору Кнаан, а оттуда ночью проник в еврейский квартал Цфата. После обхода линии боев, разделявшей город, он встретился с командирами. После анализа неудавшейся атаки был разработан новый план.
      Арабский город лихорадочно готовился к наступлению на еврейский квартал. Разведка донесла, что командующий Армией спасения полковник Фаузи ал-Каукджи обещал сирийскому командиру в Цфате полковнику Адибу Шишакли, что во время атаки его артиллерия также откроет огонь. Для Рамота-Нафтали наступила небольшая передышка, когда артиллерийские орудия были переброшены оттуда на гору Мерон, но небоеспособное население Цфата было в панике. Необходимо было опередить врага.
      10 мая в 21 час 30 минут наши силы пошли в атаку. Стояла дождливая ночь, тяжелые облака нависли над городом. Эхо выстрелов "давидки" и других минометов, доносившееся из-за цитадели, усиливалось благодаря низким облакам. Арабы Цфата были ошеломлены. Их буйному воображению рисовались "маленькие атомные бомбы". После массированного обстрела бойцы Палмаха пошли в атаку на три главных объекта - на цитадель, дом "Шалва" и полицейский пост, находившийся на границе еврейского квартала. На этот раз цитадель пала после короткого, но отчаянного боя. Дом "Шалва" был взят в ходе атаки. В нем забаррикадировались шестьдесят иракских добровольцев. В рукопашном бою за дом погиб командир роты Авраам Лихт, возглавивший группу, прорвавшуюся в дом. Самым трудным и кровопролитным боем был бой за здание полиции. Это здание удерживали около ста ливанских добровольцев, оно было тщательно укреплено. Все попытки саперов взорвать здание не удавались, так как взрывчатка намокала под дождем. Все саперы были ранены. Чтобы выполнить поставленную задачу, пришлось мобилизовать бойцов, не обученных приемам диверсий. Наши ударные силы насчитывали к тому времени не больше пятнадцати человек. В кровопролитном ожесточенном бою в самом здании погиб командир роты Ицхак Гохман. Очистка здания от врага продолжалась целый день. Когда начались бон за Цфат, наши силы предприняли обманный маневр в деревне Акбара. Лишь под утро мы получили желанную телеграмму от командира батальона из Цфата. Главные объекты были взяты, и наши силы готовились завершить освобождение города. Меня разбудил один из летчиков, и мы отправились в темноте на аэродром в Маханаим. Как только стало светать, мы поднялись в воздух и взяли курс на Цфат. В арабской части города не было никаких признаков жизни. Я приказал летчику лететь над деревней Акбара. Вдруг наш самолет тряхнуло взрывной волной. Мы предположили, что это наши силы занимают деревню. И тут я заметил, что по дороге, ведущей на север, ползло что-то похожее на змею из человеческих тел. Мы летели над этим пока не достигли развилки, потом двинулись вдоль дороги, ведшей к Цфату. Я встрепенулся. Мне показалось, что из Акбары в сражающийся Цфат двигалось подкрепление. Но когда мы приблизились к перекрестку шоссе Мерон - Гуш-Халав - Цфат, я понял, что тысячи людей, словно огромный растревоженный муравейник, удирали в панике. Арабское население Цфата, известное своим фанатизмом, устроившее резню евреев во время погромов в 1929, 1936 и 1939 годах, струсило перед горсткой еврейских бойцов и защитников города. Огромная крепость на горе Кнаан, служившая штабом полковнику Шишакли, наводившему страх на весь район, была взята нашими силами, а находившиеся там арабы пустились наутек, попав под обстрел девушек Палмаха*. Шишакли и его офицеры первыми удрали из города.
      * В этом бою участвовало и женское подразделение.
      Арабские бойцы - местные и добровольцы - бросили свои позиции в начале боя, как только узнали, что наши силы захватили ключевые позиции арабской части города, и как только услышали взрывы, доносившиеся из тыла, из деревни Акбара. Когда арабы увидали, что их герои покинули население на произвол судьбы, они тоже пустились в бегство.
      Падение Цфата, о смелости арабских жителей которого в Галилее на протяжении поколений слагались легенды, потрясло арабов. Со временем стало известно, что по плану, разработанному иерусалимским муфтием Хадж Амином ал-Хусейни, находившимся тогда в Ливане, был предусмотрен захват арабами Цфата и объявление о создании арабского правительства с временной резиденцией в этом городе. Затем предполагалось вести войну за захват Эрец-Исраэль. Как выяснилось, мы опередили противника всего на один день.
      Можно было понять радость евреев Цфата, гордо ходивших по улицам арабской части города. Все страдания мира выпали на их долю. В этот радостный день радиостанция "Голос Галилеи", находившаяся в Аелет ха-Шахар, сообщила об освобождении Цфата, а также передала указы, касающиеся нового уклада жизни города.
      Срок действия английского мандата истекал через пять дней. Арабские армии готовились к интервенции. Мы добились определенного успеха, но нам еще многое предстояло сделать. Наиболее слабыми участками обороны на границе был мост Бнот-Яаков, район Дан - Дафна и район Неби-Юша - Кадеш-Нафтали Малкия, последняя находилась на стратегически важном перекрестке дорог, которые связывали Ливан с центром Галилеи. Здесь необходимо создать сплошную полосу еврейских поселений. Наличие десятков тысяч в районе Хулы и у подножья Галилейских гор, враждебно настроенных арабов, способных действовать против нас с тыла, обязывало предпринять крупную военную операцию, но наши силы поредели в бесконечных боях и мы должны были строжайшим образом экономить их на будущее.
      После того, как был занят Цфат, настроение поселенцев Галилеи стало более оптимистичным. Арабы, покинувшие город, распространяли весть о падении Цфата и о героизме евреев. Игал Аллон разрешил некоторым руководителям еврейских поселений заверить в безопасности и покровительстве арабов из соседних деревень, которые были дружески настроены и сотрудничали с евреями. Были выделены машины, пересекавшие ночью различные районы долины Хулы. Колонны машин двигались при зажженных фарах, обратный путь был проделан при погашенных фарах. Арабы Хулы поверили в великую силу и пустились в массовое бегство в Сирию и Ливан. До сих пор арабские представители в ООН утверждают, что предложение покровительства арабам Хулы было не чем иным, как тактическим приемом в целях запугивания. Некоторые видели в этом шаге способ узнать, кто друг, а кто враг. Игал полагал, что забота о друзьях послужит предостережением врагам.
      Территория между Рош-Пинной и Метуллой была расчищена. С занятием Халсы* (ныне Кирьят-Шмона) Игал сказал окружившим его бойцам: "Сегодня мы отомстили за Трумпельдора и его товарищей".
      * Халса - арабская деревня вблизи Тель-Хая, где проживали убийцы Трумпельдора.
      Активность врага возросла главным образом в районе к востоку от моста Бнот-Яаков и в районе Малкия - Кадеш-Нафтали. Не было никаких сомнений, что в самом деле близится наступление арабских армий. Мы знали, что район Дан Дафна является наиболее обнаженным участком на линии нашей обороны, но мы рассчитывали на мужество поселенцев, а также на полевые части, которые были переброшены в укрепленный пункт Тель ал-Кади.
      Разведка действовала в трех направлениях: первое - осведомители, арабские друзья Авраама Ханухи, Биньямина Кохена, Хиллела Ландесмана и Мано Фридмана, непрерывно доставляли информацию о происходящем в районе по ту сторону границы; второе - псевдоарабы, проникавшие на территорию противника, производили крайне важную разведку; третье - воздушный патруль исследовал пространство вплоть до границы и даже далее. Преимущество псевдоарабов заключалось в том, что они были обучены способам добычи военной информации и ее должной оценке.
      12 мая, за три дня до начала ливано-сирийской агрессии группа из двух псевдоарабов возвратилась в оперативный штаб после того, как провела шесть дней за границей. Группа вышла на операцию 7 мая в полночь из киббуца Эял, расположенного к востоку от Хулы, и к рассвету прибыла в Кунейтру. Псевдоарабы остановились у своего друга коммерсанта, который принимал их и прежде. Во время предыдущих появлений в Кунейтре они выдавали себя за коммерсантов; на этот раз они явились как беженцы из Эрец-Исраэль. Узнав от знакомых и их соседей о подготовке интервенции, они наутро отправились в Дамаск. Там они тоже выдали себя за беженцев и им был оказан прекрасный прием. На следующий день, 9 мая, они вернулись в Кунейтру и оттуда на такси поехали в Мардж-Аюн якобы разыскивая родных, затерявшихся в потоке беженцев. Здесь они прошли контроль иммиграционных властей и продолжили путь вдоль границы с Израилем на такси. Они несколько раз возвращались в Бейрут, где встречались с другими четырьмя псевдоарабами. Проведя два дня в Бейруте, они снова поехали в Дамаск. С ними ехали арабы, которые за два-три дня до этого воевали в Цфате. Они с горечью рассказывали о своих командирах, покинувших их, как только начался бой. Эти люди направлялись в военный лагерь Катана на территории Сирии, чтобы снова мобилизоваться в армию. Как в Ливане, так и в Сирии тогда царили растерянность и уныние из-за поражения в Цфате. Из Дамаска арабы снова отправились в Кунейтру и затем, после короткого пребывания у знакомых, пешком вернулись в киббуц Эял.
      Игал решил не ждать, пока враг станет диктовать нам условия боя. Напротив, он предпочитал нарушить планы противника. Через два дня после занятия Акбары 1-му батальону был дан приказ атаковать опорные пункты противника в Малкии и остановить его продвижение.
      13 мая к вечеру батальон отправился к подножью Рамот-Нафтали. Известно было, что его ожидает бой с превосходящими по численности и военному оснащению силами арабов. С наступлением темноты бойцы вышли из машин и стали пробираться по гористой местности к пункту, где должен был начаться бой. Это был тяжелый и утомительный путь. Не было никакой возможности к назначенному времени дойти до пункта, который был исходной точкой боя. Наши солдаты укрылись в вади, где провели весь день 14 мая, и лишь на другой день на рассвете пошли в бой.
      Утром 14 мая как обычно мы произвели разведку с воздуха вдоль границы, направились к югу, к устью Иордана, отважившись, как мы это иногда делали, пересечь границу, и проследили за концентрацией сил противника в лесу к северу от долины Хулы. На обратном пути над Мардж-Аюном, мы четко различили длинную движущуюся колонну, край которой уходил в горы, на север. Мы стали подсчитывать единицы транспорта, но вскоре поняли, что это бессмысленно. Оценив, насколько это возможно, мощь колонны, мы вернулись на базу, и я поспешил доложить штабу о результатах разведки. Изучив ситуацию, штаб решил, что враг, по-видимому, намерен прорваться в долину Хулы, используя дополнительные силы, помимо тех, которые были дислоцированы в районе Малкии. Штаб пришел к такому выводу, хотя казалось странным, что противник решил вести наступление именно долине Хулы, где сосредоточена цепь поселений. Командиру 3-го батальона был дан приказ вывести силы из района Цфата и немедленно разместить батальон в районе Рош-Пинны. На позициях в Цфате были дислоцированы полевые роты и местные охранные части.
      Мне было поручено вести наблюдение за движением вражеской колонны. Я снова полетел по направлению к Мардж-Аюну. Мы прибыли, когда противник после короткой передышки возобновил марш. Выяснилось, что головная часть колонны повернула от Кунейтры в Ал-Хама. Я сообщил об этом Игалу и он немедленно связался по телефону с командованием в Иорданской долине. Он предупредил Моше Монтага, командира бригады Голани, об угрозе нападения со стороны Ал-Хама на Иорданскую долину и Тверию.
      Тогда же в штаб была доставлена телеграмма, в которой сообщалось о провозглашении Государства Израиль. Игал сказал: "Смелое политическое и историческое решение. Здесь на поле боя, на фронтах мы превратим провозглашение государства в непреложный факт".
      Назавтра с рассветом силы 1-го батальона атаковали деревню Малкия и находившийся рядом с ней военный лагерь. Он перешел в наши руки после короткого боя. Другая рота батальона заняла арабскую деревню Кадес (Кадеш-Нафтали), находившуюся между Малкией и полицейским постом Неби-Юша. Не успели наши силы укрепиться в деревне Малкия и в военном лагере вблизи от нее, как вражеская пехота под прикрытием артиллерийского и танкового огня перешла в наступление. Преимущество с точки зрения живой силы и военного оснащения было на стороне врага. Кроме того в распоряжении противника находились наикратчайшие пути для снабжения. В довершение всего наше оружие прикрытия - минометы и пулеметы - почти полностью вышло из строя из-за острой нехватки боеприпасов и запасных частей. Это объяснялось не только отсутствием подходящих путей для снабжения, но, главным образом, тем, что у нас вообще не осталось боеприпасов и запасных частей. В то же утро в штаб стали поступать донесения и о крайне тяжелом положении, в котором оказался батальон. Противник вел ожесточенный обстрел, и на нашей стороне были значительные потери. Эвакуировать раненых почти не удавалось. Когда иссякла надежда удержаться в Малкии и военном лагере, командиру роты было разрешено отступить к югу, к командным высотам, возвышавшимся над маршрутом, по которому продвигались силы противника.
      Чтобы подбодрить наших бойцов, Игал Аллон сделал единственное, что было в его силах. Он попросил командира батальона Дана Ланера сообщить им о провозглашении государства.
      Мы ощущали острую нехватку боеприпасов и оружия, необходимых для прикрытия нашего отступления. Игал составил телеграмму генеральному штабу. В телеграмме, состоявшей из 300 слов, он описал всю тяжесть положения и настаивал на немедленной доставке оружия и боеприпасов. Офицер связи, увидев такую длинную телеграмму, сказал, что из-за загруженности службы и необходимости кодирования она попадет в генеральный штаб не раньше, чем к утру 17 мая. Тогда Игал решил послать в Тель-Авив меня и вместо длинной телеграммы набросал короткую записку Игаэлю Ядину и Иосефу Рохелу (Авидару). Он просил принять меня в тот же день.
      В 4 часа дня я выехал из Рош-Пинны в открытой машине Игала и окольными путями добрался до Тель-Авива. Пока я ехал до Тверии, мне казалось, что все кругом тихо и спокойно. В Тверии стояла неподвижная, тягостная тишина. Около фермы Киннерет я увидал вооруженных поселенцев. По выражению их лиц я понял, каково положение. С дороги, ведущей в Явнеэль, около Пории я взглянул на Иорданскую долину и мне стало страшно: в долине, где обычно царило спокойствие и умиротворение, рвались снаряды, повсюду вырывался огонь, стояли столбы дыма. Я остановился как вкопанный. Наконец я пришел в себя и поехал в Афулу через Кфар-Тавор, а оттуда по шоссе Генигар до развилки Джалами и по вади Милек на шоссе Хайфа - Тель-Авив мимо Зихрон-Яакова. Был открыт только этот путь. Я добрался до пересечения дорог Раанана - Кфар-Сава и там меня остановили у контрольного пункта. Стоявшие на посту набросились на меня с криком, но я обрадовался и такому приему, так как от самой Рош-Пинны мне не с кем было словом перемолвиться. Поначалу я даже не понял, из-за чего весь крик. Потом мне объяснили, что введено полное затемнение. Только тогда я узнал, что в то утро египетская авиация бомбила Тель-Авив. Я замазал грязью фары машины, как мне приказали, и продолжил путь в Тель-Авив.