— А на заводе, где начинка к этой ракете, там отключили отопление и люди растащили золотые детали — все равно ж пропадут без отопления…

— Вот подумай, что ты сейчас сказал. Вот тебе прекрасный образец журналистского зомбирования: золотые детали все равно пропадут, поскольку в цехах нет отопления. Поэтому рабочие не виноваты, что они эти золотые детали растащили, а виноват тот, кто отключил этот завод от отопления. Тот, кто отключил завод от отопления, должен был бесплатно подарить заводу энергию и тепло, тогда бы он был хороший — из теплого цеха рабочие золотые детали, как правило, не воруют. У них клептомания начинается от низкой температуры. И владелец этого завода был бы хорош, если бы бесплатно для военных произвел необходимые детали. И рабочим, тем самым, что воруют золотые детали, ничего не заплатил за работу. И во всей этой истории, по-твоему (и по-журналистски), хороших двое — военные, которые не платят за сделанную для них работу, и рабочие, которые воруют золотые детали. А плохих тоже двое — энергетики, которые отказываются работать бесплатно, да хозяин завода, чьи золотые детали воруют. Ох, беда мне с тобой… И тем не менее «Тополь-М» делали и делают. Причем сколько нужно, столько и делают, согласно плану.

— Ну, в Россию и татары приходили, и французы, и немцы — с огнем и мечом. Полстраны, бывало, разрушат, спалят, перережут, и ничего. А ты говоришь — Хижа. Да что ей Хижа! Страна уж про него забыла.

— Да ну, не надо банальные черты выдавать за уникальные. Что, какая-то другая страна ведет себя иначе? Вот прошли огнем и мечом через Польшу, Германию, Японию — они что, не восстановились? Прошли огнем и мечом Китай — три раза: туда-сюда, две армии — что, он не восстановился? Восстановился. Всякая страна так себя ведет. И нету ничего уникального в этом — в том, что страна восстанавливается. А куда ей деваться? Конечно, восстановится.

— Экий у тебя оптимизм.

— А обратные примеры есть? Вот прошли страну огнем и мечом, а она — х…як! — и не восстановилась. Какую— Нибудь страну можешь назвать?

— Византия.

— Почему же? Византия, теперь называясь Турцией, процветает! Там живут те же самые люди, просто их «перекрестили» в мусульманство — и дело с концом. Это же греки! Чего-то я не видел у них раскосых глаз, морд круглых — куда делись турецкие черты? Вот берешь грека, ставишь рядом с ним турка. Если они молчат, как отличить, где грек, где турок?

— Если молчат и голые. И срам должен быть прикрыт. Греки же не обрезаются. И болгарина я не могу от турка отличить, когда они одеты.

— Не можешь. Потому что антропологически это один и тот же народ. Один народ! Это все греки, которые тысячелетиями населяли эти места.

— А ты знаешь, какая еще есть тема любопытная?

— Ну?

— Вот буквально тогда, в 92-м, создали МЧС — вместо Гражданской обороны. Это как бы незначительная вещь, но! Мелькали, если ты помнишь, публикации про то, что давно уже кому надо доложили о неизбежном изменении климата, о грядущем затоплении множества территорий, прочих катастрофах. И об этом, типа, давно идут переговоры один на один между русским президентом и американским. Якобы были какие-то записки, кто-то из космонавтов пробалтывался из американских, что были совместные какие-то наблюдения из космоса и оттуда что-то видно — смещения, чего-то еще. Из чего следует, что все начнет валиться и рушиться. А почему ж об этом не объявляется открыто? Законный вопрос. Но есть на него ответ: ну, как объявишь, и так проблем полно в стране? А тут еще мы рассекретим карты земель, которые будут затоплены через десять лет. Если это объявим, то такая паника начнется на Дальнем Востоке! Хватит с них и отключения электричества…

— Ты к чему это рассказываешь? Так длинно и непонятно. Какое отношение это имеет к 92-му году?

— Так в 92-м году образовалось МЧС!

— Ну и что!

— Так я тебе объясняю, в чем смысл. Мы и видим сейчас катастрофы тут и там. Участившиеся, между прочим.

— Да ладно.

— И изменения климата…

— Да у меня есть информация по катастрофам на Кубани прошедшим летом.

— Ну?

— Ну чистое раздолбайство местных властей. Чистое.

— Видишь, к глобальному фактору добавляется еще и раздолбайство.

— Да этих разливов Кубани было хренова темень! Почему там все эти водохранилища делали? Это же оттуда: «Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики». Это же специально, там же огромная ирригационная система. Ты знаешь, какой Краснодарский край был?

— Болото.

— Плавни, плавни и плавни. Утки, дичь, все это зверье там водилось. Этими кубанскими плавнями Турция была отгорожена, защищена от России. А потом плавни постепенно начали дренировать, ставить систему водохранилищ. И окончательно всю эту ирригационную систему поставили при товарище Сталине или даже позже. Система работала, накапливалась вода — и потом спускалась. А эти деятели из местной власти систему сломали. Кто-то сказал: я накоплю воды, потому что боюсь, вдруг будет засуха. И поэтому держал полные водохранилища — вместо того чтобы слить. Там, внизу, воды не хватало, а тут он полные держал. Ему говорят: будут дожди, спусти воду. Нет, не спускает. Ну, не спустил, так она, когда дожди таки начались, через верх вся полилась. Вот и все. Ни при чем тут никакие катаклизмы из космоса.

— А цунами? А торнадо в Штатах?

— Да не больше, чем в другие времена этих цунами. А эти торнадо Штаты все время посещают. Вспомни сказку… эту… про Элли… Как она называлась-то?

— «Волшебник Изумрудного города».

— «Волшебник из страны Оз». Помнишь, как ее унесло из Канзаса-то?

— Унесло — и правильно; не хера там делать в этом Канзасе, я там бывал, — такая скучища. А глобальное потепление? Тоже его нету, скажешь?

— Ага, особенно по прошлой зиме — такое потепление, чуть не околели от холода.

— А летом жара какая?

— Вот в это лето — сплошной дождь.

— Послушай! Тебе дают статистические данные: растет температура…

— Ты посмотри: вот она растет, растет. Три года растет. А потом раз — такая зима, что всю статистику обратно возвращает. Все это ерунда. Если статистику взять за сто лет, то никакая температура не растет.

— То есть тебя не волнуют эти катастрофы, затопления — вообще ничего.

— Абсолютно. Эту истерию, может, как раз МЧС и нагнетает. Чтоб им денег больше выделяли.

— Ну, а я, наоборот, подводил к тому, что, поскольку выяснилось, что будут катастрофы, создали МЧС и начали усиливать финансирование. Технику им дали…

— Во-во, они сами придумали теорию катастроф, а потом открыли финансирование. Ха-ха! Ну пускай они мне покажут статистику. Статистику цунами, землетрясений, торнадо, наводнений, которые только не мы с вами создали, а которые природа создала.

— Ну, может быть. Все ж вокруг денег крутится в белой цивилизации. …Я еще помню, что в 92-м была мода на газовые пистолеты.

— Да. У меня был. Мне выдали на работе. В Госкомимуществе, когда я уже в Москву приехал, в 93-м году. Нам всем, замам Чубайса, выдали пистолеты, и некоторые их носили. В такой специальной кобуре… Не снимая. Им так нравилось. А я не носил. Он у меня дома валялся.

— А какой тебе дали? Парабеллум, наверно? Иномарку немецкую?

— Да, «я дам вам парабеллум»… Не, маленький какой-то. Я его потом обратно сдал, когда увольнялся.

— А я сам купил. За сто долларов. Многие тогда их носили. Как оказалось, для того только, чтоб где— Нибудь там по пьянке пострелять в воздух. Был такой смешной случай. Один мой знакомый выпивал с товарищем в кустах. И вдруг мимо идут какие-то хулиганы, орут… А у одного из этих пьющих в терновнике был пистолет газовый. И вот этот, с пистолетом, говорит: «Тихо, пусть мимо пройдут». Второй удивляется: «А чего ты испугался? Если что — ты ж их из газового пистолета!» Тот отвечает: «Без пистолета я б не боялся, а так — страшно, отнимут оружие, а это ж вещь дорогая…»

— Ха-ха!

— Это был журналист и пиарщик Юра. А я помню, у меня с пистолетом была связана история следующего порядка. На годовой банкет «Коммерсанта» в январе 92-го я с этим пистолетом пришел, он у меня в куртке, в кармане. Куртку повесил на спинку стула. А потом надеваю ее — а она такая легкая! Нету пистолета! Досадно, неприятно, ну да ладно, новый купил. И вот по прошествии десяти лет на какой-то большой пьянке вдруг я оказываюсь рядом с девушкой, которая тогда в «Коммерсанте» работала. И она, значит, с веселым смехом рассказывает мне историю про то, как в 92-м пистолет у меня украла! Ха-ха-ха-ха! Смешно ей. Я говорю: «Ну, ты сейчас-то бумажник не стащишь у меня?» Она опять смеется — типа, удалась шутка. Украла — правда, смешно? Ну хоть сейчас бы сказала: старик, я тебя обокрала, тварь, хочу тебе выставить за это ящик виски. Да. Так вот была такая как бы мода на оружие — не настоящее, а сглаженное, приглушенное. А настоящее оружие, как объясняют нам начальники из МВД и большинство депутатов, русским давать нельзя. Потому что они друг друга перестреляют. Ты бы дал оружие русским?

— Ой, ну сложный вопрос.

— И очень интересный.

— Понимаешь, в чем дело… Тут еще нужно посмотреть. Каким русским?

— Которые не состоят на учете у психиатра.

— Не, секундочку. Помнишь мое рассуждение об омонимах? Что слово «русский» относится к двум разным народам? Русские, которые до большевиков, — это одна нация. А те, что при советской власти, — другая. Они разные, а название одно. Если говорить о русских в первом понимании, то, строго говоря, у них такое право было. Люди легко покупали пистолеты…

— И после из этих пистолетов убивали жандармов и армейских офицеров. Октябрьский переворот так устроили. Вот и в Чечне сейчас что-то похожее — доступность оружия и легкость его применения против российской власти.

— …русские — это была вооруженная нация. У казаков оружие легально хранилось, у них кавалерийские карабины под кроватью лежали.

— Так я тебе говорю: и устроили революцию этим оружием.

— Но ведь до этого они тыщу лет с оружием ходили, никаких ограничений не было! И, обладая такой свободой, построили великую империю.

— Так ты бы дал оружие или нет? Не пойму.

— Тому народу, который был, — про него меня никто не спрашивал, ему никогда не запрещалось иметь оружие. А потом товарищ Сталин оружие запретил.

— У Пришвина в рассказах про охоту упоминаются шомпольные ружья, которые со ствола заряжались — очень медленно. Они не антикварные были, их делали на советских заводах. С умыслом: с таким ружьем не пойдешь против продотрядов сражаться. Не побунтуешь против власти.

— …вот этому новому русскому народу давать оружие или нет? Я бы сто раз подумал. Это же народ безответственный абсолютно. Если он относит свои бабки в «Русский дом Селенга» или в «МММ», а потом идет к депутатам и требует, чтобы ему эти бабки вернули, — то, конечно, у него разрыв сознания. Ну, как же я такому пистолет дам? Если он за своими бабками уследить не может? Более того: он их отдал в одно место, а требует в другом. Различие между двумя этими народами чувствуешь? Старый русский народ не переубивал друг друга, он рос как на дрожжах — население каждые десять лет удваивалось фактически. И единственное, для чего они использовали это оружие, для революции.

— Этого единственного случая оказалось достаточно. Таки народ этим доступным оружием себя переполовинил. В конечном счете.

— А вот этот народ, новый, он лезет стрелять без всякой революции.

— Тот народ точно стрелял, смотри революцию и гражданскую. А этот пока не стреляет особенно. Это просто твое личное мнение, что будет стрелять. А на самом деле любой может купить автоматическое охотничье ружье и из него устроить замечательную стрельбу волчьей картечью по прохожим. Ну и где же репортажи с таких стрельб? Что-то не видно. И вот еще что очень смешно. У нас же пока всеобщая воинская повинность. Всех забирают в армию, там дают кому автомат, кому танк, ракету, напалма на складах полно. В закромах родины припасены особые военные мыши с сибирской язвой…

— К чему ты клонишь-то?

— Вот смотри. Военкоматы при помощи ментов отлавливают молодых бестолковых парней, загоняют их в армию и насильно им всучивают разное оружие. А как только человек подрос, набрался ума, вернулся на гражданку — сдав свой танк и получив отметку в бегунке, — ему говорят: «Найдем у тебя дамский браунинг — опять загремишь на два года, только уже на зону». Он спрашивает у законодателей: «Что у вас с головой, пацаны? Я два года состоял при пушке и ни разу из нее не пальнул по Кремлю»…

— «Самовольно — не пальнул. Когда вы мне приказывали, только тогда я стрелял. И то сильно не хотел. Вы нас долго уговаривали и нашли только троих из тысячи — тех, кто согласился из танковых пушек стрелять по Белому дому. Видите, какие мы мирные?»

— Так вот разъясни же мне это противоречие.

— Ну почему я тебе должен чего-то разъяснять? Ну отвали ты от меня, Христа ради. Ну почему я тебе должен объяснять?

— Потому что ты говоришь, что народ не тот. Ну, может, все-таки дадим ему пистолет?

— Ну вот у меня нет пистолета, а у охраны есть. Она меня защитит. Тут у меня везде стоит периметр. Лучи всякие. Если кто— Нибудь перелезет меня убивать…

— На зоне, там тоже периметр и сигнализация. Кукушка называется. Если кто полезет, так она кукует. А у тебя тоже кукует?

— Не, у меня все на мониторы выведено. Там изображение.

— А у тебя сигнал не подается по тревоге по территории?

— Может, и подается. Просто еще никто не нарушал.

— Ну, хорошо, у тебя хоть охрана. А вот у меня есть знакомый, который спит с ружьем под кроватью.

И патрон уже в патроннике. Иногда стреляет по ночам поверх голов, если лезут. А как сам в отъезде, так жена с ружьем сидит у окна.

— Тут еще и дачная охрана есть — которая весь поселок охраняет. Поэтому я и могу здесь детей оставить спокойно. Да что мы все обо мне да обо мне! Расскажи уж про себя наконец.

— Ну давай, если интересно. Это был самый ровный у меня год. Я весь год работал на одном месте в одной должности.

— Вот у меня примерно то же самое в 92-м было. Я работал на одном месте, занимался любимой работой — продавал госсобственность. Все у меня было просто, хорошо, рядом были друзья, я был в любимом Питере, все было замечательно. У меня родилась дочь… Это то, что называется счастьем.

Комментарий

Я сначала хотел написать большой комментарий про приватизацию. Но потом подумал: да, 1992 год, один из ключевых. Но не самый главный. Смотрите — закон о приватизации приняли в 1991 году. Тогда же — закон об именных приватизационных вкладах. Ваучерная приватизация началась лишь в конце 1992, продолжалась весь 1993 и закончилась в середине 1994 года. Да, в 1992 году была принята, Верховным Советом кстати, государственная программа приватизации, но ее реализация началась позже…

Вообще приватизация делится на две части: первый этап — ваучерный и второй — денежный (включающий в себя залоговые аукционы). Первый этап закончился летом 1994 года. Вот когда мы дойдем до этого года, тогда я и напишу большо-о-ой комментарий. Чтобы сразу все про ваучеры. Чтобы не разрывать на куски, а в одном месте.

Да и не была приватизация главным событием 1992 года в моей жизни. Главным было рождение второй дочки.

Дело было так. Когда жена была беременная, она пошла на УЗИ. Мы, естественно, хотели мальчика (девочка-то уже есть). Врач посмотрел, видимо, все понял, и сказал — мальчика там пока (!) не видно но, может быть маленький срок, может быть, плод лежит не так… Короче, обнадежил. Это я сейчас понимаю, что нисколько не обнадежил, а тогда казалось, что мне сообщили: «У вас будет мальчик». Так-то. Странно человеческая психика устроена, не правда ли? Тебе говорят —«нет». Та выходишь из кабинета с идиотской улыбочкой на лице, в полной уверенности, что тебе сказали — «да».

Это как в любви. Ты долго готовишься, нервничаешь, ночами не спишь. Рисуешь себе сладостные картины… Объясняешься… Тебе говорят: ты очень хороший, давай останемся друзьями… Ну вот что подумает сторонний наблюдатель? Правильно: послали подальше. А что адресат? Адресат думает: все идет прекрасно! Я любим!

Так и в моем случае. Поздним вечером я отвез жену в роддом. Как сейчас помню — угол Чернышевского (экстремист и бунтовщик) и Чайковского (гламурный композитор и гомосексуалист). Утром приезжаю. Мальчик? Нет. Девочка! Нет, не было этих хрестоматийных «а кто» или «посмотрите получше». Как-то сразу стало понятно, что это правда. Девочка… Ну и пусть. Назвать мы ее решили в честь моей тетки, отцовой сестры. Она была старше отца, и поэтому в 1941 году, когда немцев депортировали, ее отправили в трудармию. Это во время войны такое название было у лагерей, куда людей отправляли вообще без даже высосанного из пальца приговора. Просто так. В данном случае — за то, что немка. Она всю войну пробыла на лесоповале, где-то в среднем течении Оби. После войны вернулась в казахский колхоз, где работали за палочки (трудодни) сосланные старики и дети. Там она вместе с моим десятилетним отцом и их матерью (моей бабкой Августиной Рудольфовной, дед-то, Давыд Карлович, аккурат в 1945 году помер) проработала до тех пор, пока Хрущев не выдал паспорта. Где-то в середине шестидесятых было разрешено возвращаться в те места, откуда их выслали. Тетка засобиралась и уехала обратно в Краснодарский край. Там я потом всю школу, каждое лето у нее гостил.

Она была необыкновенно добрая женщина. Всю жизнь угнетенная, унижаемая, второсортная. Но не озлобилась. Все пела какие-то немецкие песенки, стишки. Стряпала, варила, за скотиной ухаживала, в огороде копалась. Еще ведь и в совхозе работала. Кухня, скотина, огород — это в свободное, оторванное от сна время.

Жена со старшей дочкой часто у нее гостили. Каждый раз, помню, встречал их в аэропорту: ведро смальца с ливерной колбасой, огромные, сколоченные из реек ящики с ручками, полные южных фруктов, компоты, варенья, мешки грецких орехов. Перли на себе под сто килограмм. Все заботливо собрано, уложено. Любимому племянничку — Альфредке. Эгоизм молодости? Или мы, ее родственники, вообще все привыкли, что вот есть такая тетя Оля, которая рада нам сделать приятное, и в этом ее функция. Свинство с нашей стороны, конечно.

Померла она, и решили мы с женой назвать дочку ее именем — Ольга. Так что снова живет на белом свете Ольга Кох. Хорошо мне на душе.

Дети… Только когда появляется второй ребенок, начинаешь понимать, что такое — дети. Внимательно следишь, как они растут. Как начинают соображать… Изнутри поднимается какое-то животное чувство. Тяжелое, страшное, дикое. Защита потомства, детенышей. Инстинкт. Вот не партия с комсомолом, не милый вождь, не умные книжки, не конъюнктура проклятая, а инстинкт заставляет нас любить своих детей. Инстинкт, приобретенный нами не в каменных пещерах при отблесках первых костров, не тогда, когда вместе научились на мамонтов охотиться, а раньше, намного раньше. Когда мы были рыбами, моллюсками, когда только разделились на мужчин и женщин, когда познали сладость соития.

Честность и чистота любви к своим детям настолько не испорчена цивилизацией, что человек невольно хочет спрятаться за это чувство тогда, когда совершает какую— Нибудь гадость, когда очень плохо, когда сильно болеет. Кажется, Довлатов назвал своего ребенка «маленьким аккумулятором счастья».

Дочка родилась 1 сентября, в 8 часов утра (довольно забавно: родилась — и в школу). С этой датой связана одна история, которую я уже где-то описывал. Летом этого года вышел знаменитый указ Ельцина про ваучеры. Так вот в нем было написано, что приватизационные чеки (в простонародье — ваучеры) выдаются всем гражданам России, которые родились по 31 августа 1992 года включительно. Соответственно, Ольге ваучер был не положен. Ну я и думать про него забыл. Ну, родилась, то-се, сидим с Маневичем, Сержем Беляевым, с другими ребятами — выпиваем. Телефон звонит, поздравления идут, все нормально. Позвонил и Чубайс из Москвы, тоже поздравил. А назавтра, в рассылке, приходит указ Президента — внести изменения… пункт такой-то, раздел такой-то, вместо слов «31 августа» — читать слова «1 сентября»! Так я до сих пор не знаю — специально это было или совпадение. Чубайс молчит, как скала, хихикает. На прямой вопрос говорит: «Да ты что? Точно, что ли? А я — не помню!» Вот такая история.

Не получается у меня прочувствованного комментария. Человек научился точно передавать довольно сложные переживания. Будь то жадность, желание лидерства, ревность, предательство. Люди хорошо изучили изнанку своей души и легко разбираются со всякими эксгибиционизмами с вуайеризмом. Описывают клецки из женских грудей, погружение в алкоголь и морфин. Также получается описание переживаний полководца, только что отправившего на смерть эскадрон гродненских гусар.

А вот про любовь к детям как-то скупо. Любовь, да и все. Действительно, а что описывать простое, сильное, звериное чувство? Может быть, в этом и есть приближение к Богу? В этой простоте? Кстати, вот поскольку Господь, в милости своей, не дал нам здесь выбора (любить или не любить), то, может быть, хоть любовь к детям есть основа для общечеловеческого консенсуса? Или опять социализмом, жадностью, завистью и копрофилией заболтаем то, что только есть главное на свете?

Кох: Ну, так расскажи же про себя, наконец.

— Я был начальником отдела преступности все это время. Меня как-то смущало, что я ничего не писал. Только командовал. Администрировал, ходил на редколлегии, принимал на работу, увольнял, договаривался с ментами. Тянул лямку. Но, как в 91-м я вырывался на события — в Латвию там или в Армению, — так и в 92-м я все бросил и полетел в Грузию. Случайно. Выпивал как-то с Володей Крючковым, который когда-то у меня в отделе корреспондентом работал, а потом ушел в депутаты. И выяснилось, что он летит в Тбилиси — везет полный самолет гуманитарной помощи. Помнишь, была такая тема в те времена? Раздавали в ЖЭКах какие-то бэушные вещи там детские и тушенку… Помнишь?

— Да помню, помню!

Комментарий Свинаренко

Свинаренко: И я, короче, полетел в Тбилиси. А это был самолет «ИЛ-76», грузовой, из Витебской дивизии — помнишь, нам рассказывал режиссер Балабанов, что он как раз из Витебска летал в Африку, оружие возил? А в Грузии тогда как раз свергли Гамсахурдиа.

Какие-то бои были уличные, типа революции. Стало быть, разруха, пустота, холод. Ни тебе шашлыков, ни вина — приехали, называется, на Кавказ. Неизвестно, как бы все повернулось, если б нас не приютил Патриарх всея Грузии Илия II. Там, при дворе, мы ночевали и столовались. И я вот понял многое, когда обедал у Илии II — ну, это не торжественный обед был, а просто свои сели в рабочий полдень перекусить, человек двадцать, за большой стол такой, как в монастыре.

— И что же Бог послал на обед?

— Ты не поверишь: кормили нас голландским колбасным фаршем, который мы же и привезли на самолете… Представляешь? И это — в Грузии! Революция, будь она неладна… Это как мой дед говорил: «Дохазяйнувалысь». По-русски это как-то коряво звучит — дохозяйствовались. Но там было и кое-что местное, слава тебе Господи: моченые закуски, чача, вино. Хорошо, что нас не поили еще голландским джином или французским вином, прости господи. Вот это хоть спасло немножко ситуацию, разрядило.

— А может, это была гуманитарная граппа? А вам ее выдали за чачу?

— О, красивая версия! Но — вряд ли… А вот что у меня осталось на память от той поездки: Илия II мне тогда подарил иконку с Георгием Победоносцем. А еще я в 92-м очень хотел съездить в Америку. Не знаю, насколько ты это поймешь, но я очень переживал оттого, что на тот момент не бывал в США. Индейцы, холодная война, американская литература, политика, второй фронт…

— Который не имел решающего значения, как нас убеждали.

— …атомная бомба, Вьетнам, полеты на Луну… Это все складывалось в такую яркую картину, что мне казалось: не бывши в Штатах, невозможно понять чего-то главного, нельзя получить полную, цельную картину мира. И образование свое нельзя считать законченным. Мне досаждал этот пробел, он меня просто мучил, изводил. Я изо всех сил пытался съездить туда. Вариантов много вроде выпадало — экскурсия в Вашингтон, поездка по стране, курсы журналистов там… Я какие-то анкеты заполнял все время. Но меня так никуда и не взяли. А народ со всех сторон едет, едет, едет туда, по два раза, по три… Я проанализировал ситуацию — и понял, что едут-то одни евреи! А хохлов они почему-то не брали.

— А хохлы пускай едут в Канаду. В Торонто есть музей Украины, самый главный, всемирный. Центральный как бы.

— Ну, может быть. Но я даже не знаю… Если мою украинскость сравнить с твоей немецкостью…

— …то они еще посоревнуются. Ха-ха!

— Да, наверно, они посоревнуются! Если ты можешь сосисок намять с пивом и ездить на «БМВ» на немецком, — то и я могу сала с горилкой принять и погонять на «Запорожце».

— Нет, ну я немецкие буквы знаю.

— А анекдот еще был про группу антисемитских языков. Туда, кроме немецкого и украинского, еще арабский входит. Но если серьезно, я так даже одну заметку написал на украинском. Ты вот не сможешь на немецком написать заметку.

— Со словарем.

— Значит, я на украинском — сел и написал. Без словаря причем. В журнал «Столица», Мостовщикову. Для стеба. Так и напечатали на украинском. Я что-то там такое смешное написал: «Ну, Киев — матерь городов русских. А що ж Москва, ця ледаща дочка?» Я там еще акцент пытался передать, как на Украине насмехаются над москальским акцентом. И вот думаю: почему ж американцы только евреев брали? Они, понятно, хотели как можно больше людей прогнать через США, воспитать в них какую-то симпатию к Америке.

— Агенты влияния.

— Если человеку симпатична чужая страна — то он уже хотя бы отчасти агент влияния. А на эту роль лучше подходят космополиты, которыми чаще оказываются евреи. Простая, понятная логика. Людям же трудно понять, что возможен украинский космополитизм! Как у меня. Ну вот. Некоторые поехали туда — и там остались, семьи перевезли. Если б я там остался тогда, то давно б, думаю, спился от скуки. Там же жизнь ровная такая… Живешь как в зоопарке. А мы тут — как дикие звери на воле. Комфорт не тот, конечно, — но есть и свои плюсы. Хотя к тому времени я, кажется, уже остыл от мыслей насчет свалить, и меня в Штаты тянуло, просто как Филипка в школу. А ты не думал тогда свалить?

— Нет, к тому времени уже не думал. В начале перестройки еще как-то… Но мысли покинуть нашу родину меня окончательно покинули тогда, когда я избрался предисполкома в Сестрорецке.

— То есть что у тебя изменилось-то? Началось что? Как этот процесс ты можешь описать?

— Не, ну мне стало интересно, что здесь. У меня вторая волна желания на ПМЖ куда— Нибудь съ…аться возникла после отставки, когда вот уголовка началась.

— В 97-м?

— Да. 97—98-й.

— Именно с целью избавиться от уголовки? Или ты подумал: зачем мне здесь все?

— Ну, может быть, конечно, катализатором уголовка была, но в целом депрессуха такая очень сильная.

— К которой мы вернемся в 97-м, да?

— Естественно.

— В общем, Америка на 92-й стала у меня таким зудящим местом. Думаю: ну, что же я не был там, мудак?

…Что еще было? «Коммерсант» переехал в новое здание. Значит, сначала мы базировались на Хорошевке в жилых квартирах на первом этаже, объединенных в одну. А в 92-м Яковлев школу сперва как-то в аренду взял и после приватизировал. Три этажа, а после он еще один надстроил. Там офис — и спортзал, и сауна, все как у людей. А когда мы туда, на Врубеля, переехали, то, между прочим, батюшка здание освящал. Метро «Сокол», где поселок художников дачный. Значит, батюшка освящал, окроплял святой водой. Стоим мы, смотрим на это дело, а Яковлев говорит: «Не позволю в своей газете употреблять убогий термин „РФ“! Запомните, нету никакой РФ! Наша страна называется Россия!» Неплохо это прозвучало, красиво. Иные даже прослезились. А еще ушла тогда Ксения Пономарева. Она была, кажется, главным редактором тогда? Вроде так… Она поругалась тогда с… ну, это неважно уже теперь. В новом здании мы продолжали еще выходить еженедельником, а осенью перешли на ежедневный режим. Прекратили выпуск еженедельника и делали такие внутренние номера ежедневной газеты — каждый день. В продажу никуда они не поступали, но спрашивали за них по-взрослому, такая учеба боевая.