Прежде всего это античные авторы — они стали не только родоначальниками главных наук, но и родоначальниками многих географических и зоологических фантазий и химер, а их сведения обычно воспринимались как истина в последней инстанции. Греки Ктесий Книдский и Мегасфен, жившие в IV в. до н. э., оба написали внушительные труды под названием «Индика» об Индии, и эти книги, переполненные ошеломительными сведениями об индийских диковинах, утвердили образ Индии — «станы чудес», державшийся в сознании европейцев и в европейской культуре вплоть до XVII в. Наряду с правдивыми сведениями, они сообщают о людях в три пяди высотой, которые воюют с журавлями и куропатками; о дикарях с вывернутыми ступнями — пятки спереди, а пальцы сзади; о безротых, о кинокефалах, людях с псовыми головами, об окиподах (букв.: быстроногих), умеющих бегать быстрее лошадей; о людях с собачьими ушами и одним глазом посередине лба; о всеядных амикторах (букв.: безносых) с верхней губой, нависающей над подбородком, и о прочих удивительных созданиях.
      Греков цитировали римляне, которые, как известно, относились к эллинской науке с величайшим почтением. На Ктесия Книдского и Мегасфена ссылался и знаменитый римский писатель и ученый Плиний Старший, чей колоссальный энциклопедический труд под названием «Естественная история» пользовался у средневековых авторов непререкаемым авторитетом. И не меньший успех имело сочинение другого латинского писателя, Юлия Солина, жившего в III в., — книга «Собрание вещей достопамятных». Название говорит само за себя. Солин заимствовал у античных авторов (больше всего у Плиния) разного рода достопримечательности, курьезы и небылицы из области географии и объединил их в занимательный сборник в жанре «всякая всячина». И надо сказать, книга эта впоследствии вызывала к себе самое серьезное отношение. Главное же, она стала прародительницей чрезвычайно популярного жанра средневековой литературы — так называемых mirabilia, описаний всевозможных чудес света.
      На античной мудрости основывались средневековые энциклопедии и «космографии», книги энциклопедического характера о Земле и ее обитателях. Как и прочие сочинения подобного рода, они преимущественно представляли собой компиляции — то есть собрание сведений, позаимствованных из других книг. В наше время, когда говорят: «Это компилятивная книга», — подразумевают несамостоятельность автора, эпигонство, а то и попросту интеллектуальное воровство. В средние века к компиляции относились совершенно иначе. Наоборот — это был самый почтенный, самый основательный род научной деятельности. Сведения заимствовались прежде всего из античных авторов, которые сами по себе выступали как бы гарантами правдивости, поэтому компилятивные книги вызывали куда больше доверия, чем оригинальные сочинения. Так, автор книги «Об образе мира» в посвящении замечает: «Я не поместил в этот труд ничего такого, чего не одобряет мнение древних». Средневековые космографы с простодушием и отвагой скорее поэтов, нежели ученых, рассказывали о том, что доподлинно знали, и о том, что знали по слухам, и о том, чего вовсе не знали, нисколько не смущаясь тем, что последнего в их сочинениях было больше всего. Как бы то ни было, не будем забывать, что речь идет все-таки не о сборниках сказок, а о научных сочинениях, создававшихся самыми просвещенными людьми своего времени. А к вескому научному слову во все времена существовало особое доверие.
      Одним из первых энциклопедистов средневековья стал Исидор Севильский (560/570—636), епископ Севильи. Главный труд его жизни — «Этимологии» или «Начала» в двадцати книгах — представляет собой самую основательную попытку систематизации знаний того времени. В нем содержатся сведения из области литературы, права, медицины, зоологии, агрономии, географии. Описание ойкумены Исидор начинает с Индии, которую характеризует следующим образом: «Там горы золота под охраной драконов и грифов и бесчисленное множество людей-монстров». Ясно названы три основные приметы Индии: золото, чудовища-звери и чудовища-люди. Эта емкая формула на протяжении многих веков определяла облик Индии, затем была отнесена к новооткрытой Америке, глубоко вошла в сознание конкистадоров и в немалой степени определяла их поиски. Поэтому байки индейцев о монстрах, будь то в образе зверином или человеческом, приводили испанцев в возбуждение, внушая надежду на близлежащие «горы золота».
      Разумеется, немногие из завоевателей Америки читали античных авторов и средневековые энциклопедии, хотя, надо заметить, в ту эпоху к этой литературе обращались далеко не только «высоколобые». В Новом Свете, в том числе среди конкистадоров, оказалось немало лиценциатов и людей с неоконченным университетским образованием, и они-то, безусловно, читали эти энциклопедии. Но и независимо от них, «чудеса» из этих книг живо присутствовали в сознании всех конкистадоров либо в устных пересказах, либо в более доступном литературном изложении. Еще раз напомним, что конкистадоры в большинстве своем были идальго, людьми грамотными, которые на чем-то грамоте учились и что-то читали. И читали они, помимо религиозной, ту литературу, какая четыре века спустя получит название «массовой». Да, массовая литература, то есть предназначенная, как ныне говорится, для самых широких слоев читателей, включая грамотных горожан и даже крестьян, возникла с развитием книгопечатания как раз накануне эпохи великих географических открытий — в конце XV — начале XVI вв. В 1473 г. в Испании появилась первая типография, а к концу века они имелись в каждом крупном городе. В короткий срок книга перестала быть привилегией избранных — то была подлинная революция в культурном развитии человечества.
      В массовую литературу того времени вошли некоторые произведения и жанры, созданные в эпоху средневековья. Прежде всего — упомянутые «мирабилиа», сборники чудес, а также бестиарии. Название этих книг происходит от латинского «бестиа», что значит «зверь» — то есть речь идет о предшественниках нашего любимого Брема — книгах, описывающих различных зверей и их повадки. Среди зверей и птиц, описанных в бестиариях, немало и фантастических: неумирающая птица феникс, сирены, речная гидра, морские чудища. А к диковинам мира животного примкнули диковины мира человеческого — то есть всякого рода человекоподобные создания.
      Бестиарии были не только развлекательным и нравоучительным чтением. Они претендовали на достоверность и даже научность — в том числе, когда рассказывали о людях-монстрах. В их подлинном существовании читателя убеждало, помимо прочего, естественное соседство этих фантастических существ на страницах книг с животными вполне обыкновенными и привычными. Тем самым в сознании читателя реальное и фантастическое, обыденное и запредельное как бы уравнивались в правах, и тогда миф обретал черты подлинности и непреложности. К тому же бестиарии сопровождались иллюстрациями, а изобразительный ряд зритель в ту эпоху воспринимал совсем не так, как сегодня. Эти отличия — того же плана, что и в восприятии книги. Для нас, особенно при наличии фотографии, рисунок давно утратил дух подлинности. Мало ли что можно нарисовать! А тогда все изображенное в книге или на карте носило характер документа. Художник воистину чувствовал себя творцом — любые прихоти его фантазии обретали реальность.
      Несомненно, многие конкистадоры были знакомы еще с одним «бестселлером» средневековой литературы. Еще в античности сложился обширный цикл преданий вокруг легендарного Александра Македонского, который покорил Малую Азию и предпринял беспримерный поход в Индию. Неизвестный автор, живший в Александрии во II или III в., объединил эти предания, — и получилось что-то вроде исторического романа, описывающего подвиги великого завоевателя. Эта книга впоследствии получила название «Роман об Александре». В середине IV в. «Роман об Александре» был переведен на латынь; в X в. появился новый перевод на разговорную латынь с многочисленными дополнениями, а к началу эпохи крестовых походов возникли десятки новых версий текста на европейских языках — во Франции, Англии, Германии, Италии, Испании, Чехии, Сербии. И каждая версия добавляла к приключениям легендарного полководца все новые и новые красочные подробности, а то и целые главы. Можно без преувеличения сказать, что «Роман об Александре» в его многочисленных вариантах (в том числе и в поэтических переложениях) был самым читаемым художественным произведением средневековой литературы.
      Роман переполнен увлекательными описаниями «индийских чудес». В нем рассказано об амазонках и грифонах, о русалках и безротых, о псоглавцах и великанах, о земном рае и об источнике вечной молодости — и все это в сочетании с подвигами и приключениями македонского царя. Сейчас в это трудно поверить, но средневековый читатель воспринимал роман, несмотря на его явно сказочную, фольклорную основу, как исторический документ, отражающий подлинные факты и события, и на него ссылались ученые мужи и путешественники того времени.
      Чрезвычайной популярностью как в средние века, так и в XVI в. пользовались записки путешественников. Этот род литературы, конечно же, обладал наибольшей убедительностью. Одно дело пересказывать античных классиков — при всем к ним уважении — и совсем другое дело увидеть чудеса собственными глазами. Или хотя бы услышать того, кто видел их собственными глазами.
      Один из тех немногих европейцев, кому в средние века довелось побывать в Индиях — знаменитый путешественник Марко Поло, автор прославленной книги «Путешествие» (1298). Вскоре переведенная с венецианского диалекта на другие европейские языки, она на долгое время стала одной из самых читаемых и почитаемых в литературе о странах Востока. Космографы и картографы обращались к ней как к самому авторитетному и надежному источнику. И если Марко Поло рассказывал об острове псоглавцев или об острове амазонок, то сомнений в истинности его сведений ни у кого не возникало. В том числе и у Колумба, который досконально изучил «Путешествие» Марко Поло.
      Между тем книга Марко Поло была далеко не единственной в своем роде и далеко не единственная пользовалась читательским успехом. Ныне полузабытые, записки путешественников в то время, говоря современным языком, шли нарасхват. Что касается предшественников Марко Поло, то следует упомянуть Вениамина Тудельского, испанского еврея из города Тудела в Наваррском королевстве. Этот неутомимый странник за тринадцать лет, с 1160 по 1173 г., посетил Палестину, Вавилон, Багдад, Самарканд, Тибет, Цейлон, Египет и многие другие страны и города. Подробное, изобилующее деталями описание его путешествия пользовалось большой популярностью до XVI в.
      А из последователей Марко Поло немалый успех выпал на долю доминиканца француза Журдена де Северака. С 1319 по 1328 г. он побывал с христианской миссией в Иране и Индии, а вернувшись в Авиньон, сочинил о своем путешествии отчет под названием «Чудеса, описанные братом Журденом из ордена проповедников, уроженцем Северака и епископом города Колумба, что в Индии Наибольшей». Из этого пышного заглавия в сознании читателей сохранилось лишь два слова — «описание чудес», которые, надо признать, очень точно отражают содержание этой прелюбопытнейшей книги. В ней рассказано о драконах, о птице рок, способной поднять слона, о единорогах, карликах, амазонках…
      Но главным «соперником» Марко Поло стал францисканец Одорико Порденоне, который конкурировал с удачливым венецианцем как в протяженности своего путешествия на Восток, совершенного в 1316–1330 гг., так и в чрезвычайном успехе своих путевых записок. Лейтмотив книги Одорико — приблизительно тот же, что и сочинения Журдена. Только францисканец особо старается подчеркнуть достоверность сообщаемых сведений. И вот, без тени сомнения почтенный францисканец сообщает, например, такое: «Слышал я, растут там деревья, которые родят мужчин и женщин, и человечки эти бывают с локоть величиной и к дереву прикреплены пуповиной; когда дует ветер, они живые, а если ветра нет, то засыхают». А вот что он наблюдал собственными глазами: «В этой стране встретил я черепаху, которая была больше купола церкви Святого Антония в Падуе».
      Но все названные сочинения затмила другая книга в том же жанре, однако весьма необычного свойства. Своеобразие этих путевых записок заключается в том, что написал их человек вполне оседлого образа жизни, кажется, даже не выезжавший за пределы родного края. Бельгийский врач Жеан де Бургонь (ум. в 1372 г.), видимо, утомился от своей размеренной жизни и, будучи в душе, как говорится, романтиком, решил отправиться в дальние края на летучем паруснике своего воображения. И тогда он разложил перед собою книги путешественников и энциклопедистов, понабрал оттуда самых интересных и впечатляющих рассказов, да еще и приукрасил их, выдумал героя-путешественника — английского рыцаря по имени Джон Мандевил — и от его лица свежим сочным языком поведал обо всех его приключениях. Читатели книги сразу и безоговорочно, простодушно и единодушно поверили и в Мандевила, и в его необычайные приключения. Что же касается чудес, то в их достоверности убеждать не было никакой необходимости, поскольку все они уже были многократно описаны предшественниками.
      Созданная около 1355 г., книга имела бешеный успех. Тут же были выполнены сотни рукописных копий; через несколько лет книгу перевели со старофранцузского на латынь, а затем на основные европейские языки. Ею зачитывались, ее использовали священники в проповедях, ее даже переложили в обширную поэму. А когда наладился процесс книгопечатания, последовало бессчетное количество переизданий. Вплоть до XVIII в. никто не смел усомниться в подлинности Мандевила, а на его записки ссылались как на достойный доверия источник.
      В эпоху великих географических открытий появились и новые очень эффективные формы массового просвещения.
      Речь идет о лубочной литературе в ее основной разновидности — о так называемых «летучих листках», которые в Западной Европе получили широкое распространение в XVI в. и выглядели обычно так: одинарный или сложенный вдвое лист бумаги с оттиском гравюры и пояснительной подписью внизу или на обратной стороне листка. Они сообщали самые последние новости и как прародители современной газеты отдавали предпочтение, что называется, «жареным фактам». К таковым относились и сообщения обо всякого рода чудесах и диковинах, и особую убедительность таким сообщениям придавали указания точного времени, места, имени наблюдателя. Между прочим, о результатах первой экспедиции Колумба многие испанцы узнали из летучего листка под заголовком «Открытие Колумбом Нового Света», который несколько раз переиздавался в течение 1493 г. Быстрые в изготовлении, дешевые и доступные, «летучие листки» выпускались массовыми тиражами и продавались в местах скопления людей — чаще всего на площадях и базарах. Стоили гроши, расхватывались моментально, передавались из рук в руки, зачитывались до дыр.

      Однако самым распространенным жанром массовой литературы, причем самым читаемым и почитаемым именно в Испании и как раз в эпоху завоевания Америки, были рыцарские романы. Они, можно сказать, составляли стержень культуры конкистадоров и во многом определили их духовный облик. Речь идет не только о вере в чудесное, но также о самосознании завоевателей Америки и об их восприятии реальности Нового Света. Потому-то разговор о рыцарском романе следует выделить в отдельную подглавку.
      Испанский рыцарский роман переживает эпоху расцвета в XVI в., когда в Англии и Франции этот жанр давно уже отошел в прошлое. На испанском языке рыцарские романы появились в конце XV в.: сначала «Тирант Белый», переведенный с каталанского, затем «Рыцарь Сифар» безвестного испанского сочинителя. Однако повальное увлечение рыцарским романом в Испании началось после выхода в свет знаменитого «Амадиса Галльского». Гарси Родригес де Монтальво, королевский наместник города Медина-дель-Кампо, взял рукопись неизвестного автора об Амадисе Галльском, расцветил ее своей неуемной фантазией, усложнил сюжет, расширил повествование до тысячи страниц и опубликовал в 1508 г. в Сарагосе. Книга имела потрясающий успех, и новые «Амадисы» начали плодиться, как кролики. Пример подал тот же Монтальво: вдохновленный успехом, он выпустил в 1510 г. продолжение романа — «Подвиги Эспландиана», сына Амадиса. И пошло и поехало: одна за другой стали выходить книги о подвигах брата Амадиса, и сыновей Амадиса, и внуков Амадиса, и племянников Амадиса, и двоюродных племянников Амадиса… А также других рыцарей, под стать славному роду. В целом, с 1508 по 1550 г. было издано более пятидесяти новых рыцарских романов.
       Обложка пятого тома «Амадиса Галльского» — романа «Подвиги Эспландиана»
 
      Эти романы описывали подвиги какого-нибудь знаменитого рыцаря, который побеждал полчища врагов, одолевал чудовищ, наказывал злодеев, освобождал из плена благородных девиц, прорывался к славе и счастью через запутаннейшие хитросплетения судьбы. А еще эти рыцари беспрестанно путешествовали — поэтому их по праву называли странствующими рыцарями. Дон Кихот, как вы помните, приняв решение стать рыцарем, тут же отправился в путь. Только он странствовал по родной Испании, а вот его излюбленные герои предпочитали путешествия в далекие страны, населенные великанами, карликами, чудовищами, амазонками, волшебницами, драконами, единорогами.
      Литература эта большей частью не отличалась высокими художественными достоинствами. Как бы там ни было, все эти романы читали взахлеб, читали в одиночку и вслух, собираясь семьями и компаниями, читали и в королевском дворце, и в крестьянской хижине, читали в домах горожан и в тиши монастырей, читали дамы и кавалеры, старики и подростки. Доподлинно известно, что страстным любителем рыцарских романов был Карл V, и именно по его высочайшему заказу писалось продолжение романа «Белианис Греческий». Этой литературой увлекались даже такие отрешенные от мирского люди, как Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов, и монахиня святая Тереза де Хесус.
      Но вот что любопытно. В эпоху расцвета жанра в Испании многие испанские интеллектуалы выступили с резкой критикой рыцарского романа, обвиняя его в лживости и в дурном влиянии на подрастающее поколение. Так, известный писатель Антонио де Гевара в книге об основах воспитания, опубликованной в 1539 г., категорически заявлял: «Надо бы принять закон, чтобы не печатали и тем паче не продавали рыцарские романы, ибо они возбуждают чувственность, склоняют к греху и расслабляют дух…». Однако испанцы совсем не прислушивались к такого рода суждениям — видимо, потому, что эта литература затрагивала некие глубокие струны национальной души. Действительно, герой рыцарского романа сочетал в себе, как истинный испанец, воинственность и религиозность, неколебимое чувство чести и жажду славы, отсутствие трезвого расчета и склонность к авантюрам; а главное, он всегда стремился «стоить больше», перешагнуть за границы пространства и человеческих возможностей. И перешагивал.
       Волшебный мир рыцарского романа. Из иллюстраций к «Амадису Галльскому»
 
      Вместе с тем, в отношении к заморским колониям критическая тенденция одержала верх при дворе, и в 1531 г. был принят закон о запрете на ввоз рыцарских романов в Новый Свет. Обращаясь к чиновникам Торговой палаты в Севилье, королева писала: «Мне сообщили, что в Индии провозят много пустых развлекательных романов и историй, таких как книги об Амадисе и прочие в том же роде; и полагая, что книги сии не послужат добром индейцам, ежели те станут читать их и занимать оными свои умы, я приказываю отныне и наперед не дозволять никому провозить в Индии иных книг, кроме тех, что поучают в нашей христианской религии». Такое распоряжение впоследствии повторялось многократно — повторялось потому, что ни в первый раз, ни в последующие оно не возымело никакого действия. Английский историк Ирвинг Леонард, основательно изучивший списки корабельных грузов, показал, что рыцарские романы в огромном количестве нелегально переправлялись в Америку. Там-то они были всего нужнее.
      Итак, на один период времени пришлись три, казалось бы, разных события: открытие и завоевание Америки, распространение в Европе книгопечатания и бурное увлечение рыцарскими романами. Неудивительно поэтому, что в снаряжение конкистадора, наряду с арбалетом, мечом, аркебузой, кирасой входили и рыцарские романы. Читались они обычно вслух, в часы отдыха от битв и утомительных переходов.
      Самих себя завоеватели Америки равняли с героями этих романов, — и, надо признать, не без оснований. Ведь конкистадоры тоже путешествовали в далекие неведомые страны и видели всяческие «чудеса»: необычайные растения, животных, людей, города и государства. Они тоже совершали немыслимые подвиги, горсткой воинов покоряя целые страны. Они также сражались с неверными и утверждали христианские идеалы. Рассказывают, некий конкистадор заслушивался рыцарскими романами, доверяя каждому их слову. В бою с индейцами он сражался с необыкновенным пылом, показывая чудеса храбрости. Когда же его, уже израненного, попытались увести с поля боя, он воскликнул в негодовании: «Оставьте меня! Ведь я не свершил еще и половины тех подвигов, что каждодневно совершает любой рыцарь из ваших книжек!». Что же касается подвигов, то, пожалуй, конкистадоры оставили рыцарей позади. Трудно представить себе, чтобы Амадис четыре года кряду продирался через девственную сельву, мучимый голодом, москитами, адской жарой, лихорадкой и постоянным ощущением опасности. Вряд ли Амадис смог бы потратить всю свою жизнь на поиски Эльдорадо, как иные из рыцарей конкисты.
      И Новый Свет конкистадоры воспринимали в духе рыцарских романов. Что не удивительно: ведь его реальность временами превосходила все границы воображения. Не случайно, при виде столицы ацтеков Теночтитлана Берналь воскликнул, что чудес таких не видел и Амадис Галльский. Рыцарские романы горячили и без того донельзя разгоряченное воображение конкистадоров, которые с необычайной легкостью верили в самые фантастические слухи. Достаточно было какому-нибудь индейцу махнуть рукой в неопределенном направлении и наплести пару небылиц о городе, где стены и крыши домов из золота, как несколько сот человек очертя голову кидались в непролазную сельву себе на погибель. А часто у туземцев даже не возникало необходимости плести небылицы — достаточно было утвердительно отвечать на задаваемые вопросы. Этим, кстати, постоянно пользовались индейцы, чтобы побыстрее и подальше спровадить незваных гостей.
      Важно подчеркнуть еще один существенный момент. Читатель уже смог составить представление, насколько глубоко географические и этнографические мифы укоренились в сознании западноевропейца к началу эпохи великих географических открытий. Но и на этом фоне испанцы являли особую приверженность к фантазиям и чудесам, что можно счесть отличительным свойством испанского национального сознания в XVI в. Историки, изучавшие ту эпоху, неоднократно отмечали, что испанцы жили как бы в зачарованном сне и гонялись за миражами, не желая видеть все более обострявшихся реальных проблем.