Недалеко от деревни дозорные остановились на развилке. Лейтенант и Смирнов - он все еще ходил в стажерах - поспешили к ним. На новой дороге четко вырисовывались "теплые" следы саней и сапог с тридцатью двумя гранеными шпильками. Прошли еще с километр, и дозорные дали знать, что видят противника.
      За опушкой простиралось поле, и по нему, в пробитой в глубоком снегу дороге, левой стороной обтекал Лютые Болота длинный обоз. Увидел его Полуэкт, и зашлось, азартно забилось в предчувствии выгодного боя уставшее от переходов сердце. Метнул взгляд на деревню: одни трубы торчат.
      Послал Латыпова предупредить первый батальон, добавил по одному человеку в боковые дозоры, а Шиканов уже нетерпеливо протягивал снайперскую винтовку.
      Шарапов обзавелся ею вскоре после возвращения из госпиталя, и сколько раз она выручала, сказать трудно. Особенно дозорных. По ним первым открывают огонь. Они далеко впереди, противник еще дальше. Десять, даже двадцать автоматов создадут шум и ничего более. Из винтовки же если и не убьешь пулеметчика, то прижмешь так, что прицельно бить не сможет. Снайперская винтовка заменяла взводу ручной пулемет, и разведчики называли ее выручалочкой. О том, что когда-то обозвали дурой, постарались забыть!
      Полуэкт установил прицел, бинокль отдал Смирнову - следи! И дерево подходящее нашлось, с которого можно бить стоя и с упора, но первый выстрел сделал через силу, превозмогая себя. Более пятидесяти уничтоженных фашистов было засвидетельствовано в его снайперской книжке, но стрелять по лошадям не приходилось. И хотя передовым шел могучий, с лоснящейся от пота черной короткой шерстью немецкий битюг, нажал на спусковой крючок с непривычной робостью и сомнением, целя точно в голову.
      - Есть! - как-то тускло сказал Смирнов.
      Он и сам видел, что "есть": битюг с силой рванул постромки и завалился. Выбил вторую и третью лошадей, чтобы пробка была понадежнее, и перенес огонь на середину обоза. За считанные секунды сделал десять выстрелов, и каждый раз Смирнов подтверждал:
      - Есть!
      - Есть!
      - Есть!
      - Веди на сближение,- крикнул ему, вставил новый магазин и, пока ребята бежали к обозу, продолжал выбивать новые повозки и суетившихся возле них фашистов.
      Впереди затрещали автоматные очереди, под прикрытием их побежал к ребятам и не заметил, не услышал, как сзади, из леса, вышли и остановились на опушке два танка. Оглянулся на них, когда за спиной зашлись длинными очередями пулеметы и забили по ушам орудийные выстрелы. Танки были не наши, не походили и на немецкие. Стреляли по обозу.
      - Американцы второй фронт открыли! - смеялся щелочками глаз Тинибаев.
      Танки и на самом деле оказались американскими, на резиновых траках и со слабенькой броней, но пушки у них работали, пулеметы - тоже, и полетели к небу остатки саней, узлы и тюки, человеческие тела и обрывки одежды. Треск пулеметных и автоматных очередей, выстрелы пушек и разрывы снарядов, дикие, нечеловеческие вопли, ржание и визг искалеченных лошадей - все слилось воедино.
      Повозочные в ужасе разбегались от дороги и зарывались в снег, но уже появился пулемет, за ним второй, пушка открыла огонь по танкам, и те попятились в лес. Бой пошел на замирание. Подоспевшие начальник штаба полка капитан Цыцеров и командир первого батальона капитан Демьянюк приказали и совсем прекратить огонь, чтобы не ввязываться в затяжной бой. Сегодня растрепали, и ладно, а завтра добьем - на ночлег все равно где-нибудь остановятся,- разумно решили они.
      Еще сыпал снег, но и рваные тучи стали появляться на небе, луна все настойчивее пробивалась к земле, и, когда находила окна, было видно, как быстро несутся облака, как истончаются на глазах. Разгонит их ветер, прояснится небо, и снова стынь наступит на земле, и опять придется ночевать в снегу.
      Разведчики все были невредимы, не оказалось только Литвиненко. Этот пожилой солдат напросился во взвод сам, когда Шарапов был в госпитале. Ребята рассказывали, что вначале посмеялись над ним: "Куда тебе, папаша, мы ведь разведчики. Не выдержишь". "Нашему теляти да волка бы зъесть,- ответил Литвиненко.- Я ще в ту германскую пластуном був. Подкоп под вражеский окоп зумеите вывисти? Ни. Под снегом ползать? Ни. А я до самой Германии, мать ее в душу, допилзу. Вот побачите". И правда, боднул снег головой, и нет его. Метров через тридцать вынырнул: "Что, зъели?" Говорил Литвиненко уверенно, Германию к слову помянул, с вида был крепок и совсем покорил своим трюком - такой пригодится. Особенно ратовали за него Скуба и Капитоненко - свой все-таки чоловик и украинские песни знает. Уговорили Смирнова. Однако бойкий на слова Литвиненко оказался совсем не тем, за кого его приняли. Оказалось, что на задания его брать опасно, потому что он прикуривает одну цигарку от другой, а на ночь табак еще и за щеку закладывает. Табачный дух от него такой, что фрицы за версту учуют. Это бы куда ни шло, другое в новоявленном разведчике обнаружилось: как идти на дело, так у него что-нибудь заболит и он запричитает: "Я вам, парубки ридные, такой борщ сварю, пальчики оближете. Оставьте меня на этот раз дома". Наступит "другой раз", выразит желание маскхалаты починить, валенки подшить. И все сделает аккуратно, не придерешься. Терпели: услужлив, тих, никому не перечит и зла не делает. Так и прижился во взводе как портной, сапожник, чистильщик оружия, истопник и прочих дел мастер. Под огонь попал впервые и исчез. Может, в лес со страха драпанул, а может, и не выходил из него, отсиживается где-нибудь до лучших времен?
      - Кто видел Литвиненко? - спросил Полуэкт.
      - Я,- подал голос Андрейчук,- неподалеку от меня лежал.
      - Пошли искать, ребята.
      - Вот здесь лежал я,- показал Андрейчук,- а вот его ямка. И нора в ней. Литвиненко, вылезай! - Нора молчала. Андрейчук озлился:- Ну подожди, гад ползучий, я до тебя доберусь, я тебя выпотрошу!
      Он полез за Литвиненко, ухватил его за валенок и получил удар другим. Вконец разозлившись, стукнул прикладом по ногам. Раздался глухой вопль, и Литвиненко в мгновение ока вынырнул наружу. Лицо испуганное, все в снегу, дрожит осиновым листом, разутую ногу пытается пристроить на оставшийся валенок - цапля на болоте.
      Настороженное поле взорвалось от хохота разведчиков, и в ту же секунду плеснула от обоза пулеметная очередь, потом вторая, третья - и упал, не ойкнув, Вашлаев.
      В лес возвращались с замкнутыми лицами, прищуривали глаза в спину семенящего впереди Литвиненко, несли Вашлаева, вспоминали его неизбывное: "А вы подумали о том, что?.." Негромкогласный был, но разведчик! И так нелепо погиб из-за этого услужливого и пронырливого. Бугрились желваки на скулах Капитоненко, все поигрывал он автоматом, и лейтенант держался поближе к нему, чтобы не натворил что в горячке. Скуба шел, задрав почему-то голову кверху. Бахтин не сводил глаз со своих валенок.
      В лесу, само собой получилось, встали в круг, и в центре оказался Литвиненко.
      - Почему дезертировали с поля боя? - сдерживая голос, спросил Полуэкт у провинившегося.
      - Хотел наикраше изделать, к обозу близенько под-пилзти,- прикинулся овечкой, развел руками Литвиненко.
      - А нора почему в лес вела? - задохнулся от возмущения Шарапов.
      - Трошки ошибся в маневре, товарищ лейтенант. С каждым случается.
      Что с такого возьмешь? Ползает, как уж, и живет так же. Разведчики, будто впервые увидели, угрюмо разглядывали Литвиненко, перебирая в памяти другие его "ошибки".
      - Убирай от нас эту вонючку, командир, а то я сам это сделаю,- взорвался Капитоненко.
      - Как, ребята?
      - А что тут митинговать? В тракторе вот маленькая деталь испортится - и он стоит, пока ее не сменишь,- ответил за всех Бахтин, ткнул автоматом в спину Литвиненко, приказал:-Идем, покажу, где Вашлаеву могилу копать,- замахнулся прикладом и едва сдержался, чтобы не поторопить замешкавшегося Литвиненко.
      Похоронили Вашлаева не спеша и от могилы не расходились долго.
      Шарапов стоял над свежим холмиком, одиноко чернеющим близ усыпанной свежим снегом дороги, и не выходил у него из головы разговор о Вашлаеве со Спасских при первом знакомстве со взводом: "Этот вологодский. Исполнительный, аккуратный, уравновешенный. Все делает без срывов, но на среднем уровне. Резонер".- "Как это понимать?" - "Да загадки любит загадывать,- рассмеялся Спасских.- Договариваемся о чем-нибудь, обсуждаем, он помалкивает, а под конец брякнет: "А вот об этом вы подумали?" И такое завернет, что все перекраивать приходится. Стратег, одним словом!"
      Точную характеристику дал тогда Олег. От многих бед предостерег Вашлаев, а погиб - не успели глазом моргнуть.
      Утром дорога чернела воронками, разбитыми повозками, ящиками и сундуками, валялись на ней какие-то тюки, увязанные в одеяла узлы, катушки с телефонным кабелем, противогазы, чугунные печки. Ни одного убитого немцы не оставили крайне редко, когда нет никакой возможности, оставляют они мертвых на поле боя.
      За деревней, почти у самого леса, разведчики наткнулись на трупы девяти парней и двух девушек. Лежали они раздетые, со связанными проволокой руками и смотрели в утреннее серое небо мертвыми глазами. Ступни ног неестественно, под прямым углом, поднимались вверх, лица изуродованы ударами прикладов.
      Постояли, сняв шапки, дали короткий залп и пошли дальше, а через сутки на лесной дороге увидели остатки обоза и занесенные снегом трупы фашистских солдат. Видно, узнали партизаны о мученической смерти своих товарищей и разбили обоз так, что некому стало подбирать и увозить убитых.
      Полдня разведчики шли густым корабельным сосняком, потом он стал редеть, обрастать пышными кронами и кудрявиться, что указывало на близкий конец леса. Так и оказалось. Впереди простиралось неоглядное поле. Прямая снежная канава начиналась на опушке у поленницы дров и исчезала на половине высокого взгорка.
      Пошли по ней. Канава перешла в нору, нора закончилась сенями с деревянной дверью, за ней, как в сказке, жили старик со старухой. Разведчикам обрадовались несказанно, особенно старик, у которого кончилась махорка. Не знал куда посадить и чем попотчевать, а угощение было одно - холодная картошка.
      - Вот говорил, что дождемся, и дождались! - выговаривал старухе.Освобожденные мы теперь? - спрашивал, пытливо заглядывая в глаза.
      - Полностью и навсегда.
      - А когда "Пантеру" будете брать?
      - Какую еще "Пантеру"? Где она?
      - За моим бугром поле, за ним и она. Новая оборона германцев. Почище линии Маннергейма будет. Не слыхали разве?
      - Да нет... Посмотрим.
      - Посмотрите, а дом наш за этой "Пантерой" был. Сожгли его, проклятые.
      В новом "жилище" старики поселились осенью. Место высокое, сухое, и бурт картошки рядом. Разведчики посоветовали уйти в освобожденную деревню. Дед отказался:
      - Где там жить будем и кто нас кормить станет? Да и привыкли здесь.
      - Бои начнутся, вас и побить могут.
      - Э, сынки, я тоже воевал и соображаю, что к чему. За бугром мою земляну ни один снаряд не достанет. Переживем как-нибудь.
      На этом и расстались.
      "Пантеру" войска пробовали брать с ходу. Не получилось. Она строилась основательно: густо заминированное широкое предполье, глубокий ров, вал за ним с укрытиями от бомб и снарядов, многочисленными дзотами, бронированными полусферическими колпаками, привезенными из Германии, открытыми и закрытыми площадками для пушек и минометов, и за всем этим еще несколько запасных линий в глубине.
      В конце марта начался новый штурм "Пантеры" более мощными силами. После небывалой артиллерийско-авиационной подготовки померк солнечный день, черная пелена заволокла землю и поднялась в небо. По нему невиданно и страшно, накатываясь друг на друга, заходили черные волны. Казалось, такой густоты и силы огонь сметет все, от фашистских укреплений останутся рожки да ножки, но вражеская оборона выстояла, ответила жесточайшим контрударом. Изнурительные бои закончились с наступлением весенней распутицы; раньше времени разверзлись хляби земные. Наступило затишье.
      В отпуск бы теперь! Сутки туда, сутки обратно, денек дома побыть! Больше и не надо. Не успел так подумать Шарапов, как вызвал его командир полка, пряча в усах улыбку, спросил:
      - Ты о моем обещании не забыл? Собирайся. Как отведут полк во второй эшелон, так и отпущу.
      - Спасибо, товарищ подполковник! - гаркнул что есть мочи Полуэкт.- Большое спасибо,- повторил потише, и весь мир показался ему радостным и прекрасным, как будто война кончилась.
      Прямо от Ермишева побежал к портным - шинель новую, после возвращения из госпиталя полученную, на комсоставскую перешить, к сапожникам - хромовые сапоги заказать, и нигде не получил отказа. Знали его в полку и ценили, а тут такой случай! Поколебавшись, письмо домой настрочил, излил в нем восторг свой и радость, а побывать дома не удалось.
      Разведчики еще были на передовой, спорили, чтр лучше приготовить из конской ноги, и, как на грех, показался наш "ястребок". Он летел низко и, миновав передовую, упал на поле. Побежали к нему посмотреть, что случилось, если надо, летчику помочь. Он без сознания, голова в крови, видно, при приземлении ударился, а фонарь не открывается. Гриха Латыпов на крыло запрыгнул:
      - Уйдите-ка отсюда, не мешайтесь.
      Поколдовал над хитроумным запором, и фонарь отодвинулся.- Командир, у него и ноги перебиты!
      Летчика вытащили, в санроту отправили, а самолет надо же посмотреть, не приходилось так близко видеть. Гриха Латыпов, озорно поблескивая карими глазами, в кабину забрался, все ручки и рукоятки перепробовал, стараясь понять, что к чему. А немцы засекли место посадки, стали бить из минометов. Пришлось удирать. И надо же такому случиться: "отпускник" наступил на мину. Была она своя, противопехотная, с неполным зарядом тола. Это и спасло. Подметку сорвало, три шпильки в ступню взрывом вогнало, но нога цела осталась. Бежавшему следом повару Забарову по глазам ударило, Забарова повели, а Шарапов до землянки сам допрыгал, опираясь на плечо Грихи Латыпова. Ногу разнесло, ступить на нее нельзя, пришлось в санроту ложиться, и вместо Полуэкта в отпуск уехал адъютант Ермишева старший лейтенант Акимов. Поправился Шарапов, Ермишев его временно к себе в адъютанты определил. Вернулся Акимов - комполка велел Шарапову принимать роту автоматчиков.
      - Сделай так, чтобы они не хуже твоих орлов были.
      Польстил вроде бы, но сказал так, что напомнить об отпуске у Шарапова язык не повернулся. Приказал построить роту, прошелся перед строем и чуть перед ним же за голову не схватился - почти все ровенские новобранцы, многие с крестиками на шее. Сравнил со своими ребятами - того горше стало. Начал учить. Скомандует: "Ложись!" А они: "Матка боска! В такую-то грязюку!" - "Ложись, Матка боска! Ложись, кому говорю!" Уж и погонял их Шарапов, по всем лужам, что были в округе, поползали они у него по самой что ни есть "грязюке". "Лютым" прозвали, не раз жаловаться ходили, но Полуэкт знал, чему и как учить не нюхавших пороха ребятишек, чтобы стали они солдатами и не погибли в первом бою от незнания и непонимания простейшей военной азбуки. Пошло дело, довести же его до конца, к досаде Шарапова, не пришлось. Был ранен младший лейтенант Смирнов, и командир полка вернул Полуэкта в разведку.
      Почти сразу начались учения, и отпуск пропал окончательно. Большие учения по штурму копии "Пантеры" прошли в июне. Взвод отличился на вгрызании во "вражескую оборону". Не осрамился и на смотре. Строевую подготовку разведчики дружно не любили, но потренировались, и в чистеньком обмундировании, молодые и сильные, с выпущенными из-под пилоток чубами, первые два ряда с новенькими судаевскими автоматами, под бахтинскую гармонь так "Копал, копал криниченьку" рванули, такую "ножку показали", что проверяющие в ладоши ударили. Однако не успели прийти в себя от несомненного успеха, Шарапова потребовали к прибывшему из армии полковнику. Явился, доложил о прибытии и получил вопрос в лоб:
      - Откуда у вас судаевские автоматы? Мы вооружаем ими пока только офицеров!
      Легкие, весом три с половиной килограмма, с откидным прикладом и более редкой стрельбой, что позволяло экономить патроны, судаевские автоматы - ППС появились недавно, и официально на взвод был выдан один, для его командира. Разведчики "поиграли" им, опробовали, оценили преимущества ППС перед ППШ, и скоро судаевские автоматы появились у многих. Шарапов не спрашивал, где и как их добывают ребята. Что же полковник такой наивный вопрос задает? И такое было настроение у Полуэкта, так он радовался, что на смотре у взвода все отлично получилось, что не оробел он перед высоким начальством, как часто случалось ранее, растянул рот в доверительной улыбке и ясно выговорил:
      - Достали, товарищ полковник.
      Понятное каждому военному благозвучное словечко "достали" заменяет великое множество других слов - нашли, стащили, слямзили, сбондили, прибрали к рукам и обычно не требует объяснений. Нашло оно отклик и в душе полковника. А может быть, открытое, доверчивое, понимающее и ситуацию, и субординацию лицо смышленого командира взвода разведчиков понравилось полковнику, рассмеялся он:
      - Ну раз достали, то, выходит, кому-то они были не очень нужны.
      Отпустил с миром.
      Около двух месяцев простояла дивизия во втором эшелоне. Солдаты за это время отдохнули и от свиста пуль успели отвыкнуть. Разведчики же то и дело получали задание - выяснить то, проверить другое, а чтобы "выяснить" и "проверить", надо идти к противнику. Потерь понесли много. Не вернулись из госпиталей Смирнов, Рыжов и Забаров. Побывали в медсанбате Спасских, Бахтин, Скуба, Романов и Бербиц. Ему пуля угодила в большой палец ноги, и попотешались над Бербицем вволю, особенно Бахтин с Каряновым: "Ты, Миша, ногу-то бы не поднимал, не голосовал ею". Бербиц сокрушенно потряхивал кудлатой головой и удивлялся: "Надо же, куда влетела? И правда, в медсанбат с.такой раной стыдно показываться".
      Из-за страсти ко всякого рода поделкам чуть было не "погорел" Латыпов. Отпиливал головку взрывателя от противотанковой гранаты, и тот взорвался. Трухнули все, особенно Гриха. Повернулся к Полуэкту и как маленький:
      - Товарищ командир, я нечаянно! - Сам белее полотна, и руки, которые обезвредили столько мин, втихую перерезали столько колючки и взрывателей этих несчастных столько перепилили, чуткие к металлу и послушные Гришины руки, как у старика, трясутся.
      Какая-то корявая тишина повисла в землянке - плохо мог закончиться для Грихи этот взрыв. Ближе всех к нему сидел Спасских. Осмотрел раны и повеселел:
      - Кости целы. Заживет!
      Вскоре и с Каряновым пришлось расстаться. Взяли лучшего сапера взвода на другой участок. Не хотелось ему от разведчиков уходить, отказывался вначале. На малограмотность ссылался, другие доводы приводил. На него напирали. "Ладно, пойду, если Петька согласится, а без него и не уговаривайте".- "Какой Петька?"- "Калинин, друзья мы".- "Вот и хорошо. Твой Петька не такой упрямый оказался. Вместе и пойдете". Лобатова тоже перевели в другую часть. Нового ПНШ-2 не нашлось, и Полуэкт, к своему удовольствию, имел дело с начальником штаба капитаном Цыцеровым.
      Глава одиннадцатая
      1
      Дивизию ввели в бой в начале июля. Развернули ее фронтом на юг, и пошла она брать Красногородское, а от него, обойдя "Пантеру", стала продвигаться к Латвийской ССР.
      В представлении разведчиков Латвия была настоящей Европой, "заграницей", а перешли после трехдневного гула артиллерии и штурмовиков речку Лжа и ничего особенного не обнаружили. И речка обыкновенная, каких форсировали немало, с поросшими высокой травой обрывистыми берегами, и кусты, и поля, и леса за нею тоже самые обычные. Но скоро и в другом убедились. После разбитых, сожженных и опустошенных деревень Новгородчины и Псковщины нетронутый хутор увидели с большим садом, ульями, добротными постройками для скота и ухоженным домом. Хозяйская семья смылась, прислуга разбежалась, остался лишь один работник, гомельский паренек, застрявший здесь с довоенных времен. Повел на радостях в подвал, а там чего только нет. Под потолком висят домашние колбасы и окорока, полки забиты шматками сала, сырами в виде прямоугольного пирога с рельефными рисунками поверху, в бутылях и банках хранятся фруктовые напитки, сиропы и компоты под сургучом, в бочках мед. И все это на одну семью!
      Устроили небывалое застолье, пробовали и то, и другое, и третье, запивали холодными напитками и снова налегали. В разгар пиршества вернулись дозорные, доложили, что в следующей деревне немцы организовали оборону.
      Первый батальон маленького капитана Демьянюка подошел, сунулся было вперед, но попятился. Атаку решили повторить ночью, а разведчикам поручили пробраться в тыл и побить побольше немцев, когда те отходить начнут, а заодно и панику навести. До захода солнца прощупывали в разных местах позиции врага, искали уязвимые места. Слева деревню обтекал лес. Немцев в нем не было, но подходы к нему и сам лес были густо заминированы.
      - На каждом шагу "злодейки",- доложили Тинибаев и Андрейчук.
      - Вы там лазили, вам и проход делать,- приказал Шарапов.
      - Добро, лейтенант. Мины наспех натыканы, у некоторых даже уголки видать. Не подорвемся, пройдем,- заверил Андрейчук.
      Июльский день умирал медленно и неохотно. Часов до десяти гуляло на небе солнце, потом начались затяжные вечерние сумерки. Еле дождались, пока мгла надежно укрыла землю. Немцы беспокоились, все время пускали ракеты. Слухачи поползли вперед с катушкой немецкого кабеля, по нему след в след двинулись остальные. Прошли. За деревней разделились на две группы. Одна, во главе со Спасских, осталась для удара во фланг, свою Шарапов увел дальше, чтобы перекрыть дорогу.
      В назначенное время зачастили "сорокапятки", открыли огонь "дегтяри" и "максимы", ночь засветилась строчками трассирующих пуль, всполохами разрывов.
      - Побегут! Не любят они ночью драться,- прокричал в ухо Шарапову Гриха Латыпов.
      Полуэкт тоже на это надеялся, но фашисты не отходили, сарай только подожгли, чтобы светлее стало. План боя рушился. Лежать и ждать, пока пехота выкурит немцев,- нечестно, и Шарапов поднял своих. Связи со Спасских не было, но он тоже пришел к такому решению.
      Ударили почти одновременно, и у фашистов началась паника. Одно дело биться с противником, наступающим по фронту, и совсем другое, если он вдруг в тылу появляется и неизвестно, какими силами. Снялись немцы и спешно отступили через оставшийся открытым левый фланг.
      Обычный ночной бой, каких провели немало.
      Все целы, никого даже не царапнуло. Так считали, пока Бербицу Бахтин не понадобился.
      - Лейтенант, куда ты дел Васю? Опять "особое задание"? - спросил у Шарапова.
      - Да нет. Ребята, кто видел Бахтина?
      Видели все: лежал у дороги, поднялся, побежал вперед, а дальше...
      Пошли искать и нашли самого неуязвимого разведчика взвода Васю Бахтина мертвым. Поверили в это не сразу. Пульс стали щупать, к дыханию прислушиваться, искусственное делать. Убит! Скинули пилотки, подняли над головами автоматы, до боли в пальцах нажали спусковые крючки и не отпускали, пока не разрядили диски. Прибежал всполошенный командир роты:
      - Что тут у вас случилось?
      - Бахтина потеряли!
      Подняли, понесли Васю в деревню. Полуэкт шел, спотыкаясь, ничего не видя перед собой и жалея, что бой уже закончился. Копившаяся месяцами и годами ненависть к фашистам переполнила сердце и искала выхода. За автомат бы снова взяться и бить, бить, бить. С того поиска, где лежал Вася у проволоки, притворяясь раненым, даже раньше, когда ходили на дзот у Зарелья, не чаял он души в Бахтине, надеялся на него, как на себя. На самые опасные дела Вася всегда сам напрашивался: "Поручи мне, командир, сделаю". Он прикинет - и другие справятся, Бахтина поберечь бы надо, впереди еще посложнее дела будут, но как-то надежнее, если Бахтин сам пойдет. В умелость его верил и в везучесть необыкновенную...
      - Разведчики, где ваш лейтенант? К начальнику штаба его,- дошел до сознания Полуэкта голос связного.
      Пошел за ним, думая о том, что же и как он напишет Марии Ивановне - матери Васи в деревню Косаряна, как оправдается перед ней за смерть сына, где взять на это сил и мужества?
      Цыцеров дал приказ вести полк на север, на приграничную станцию Пундуры.
      - У нас Бахтина убили,- выдавил из себя Полуэкт.
      - Бахтина?! Да как же так?
      - Пока не похороним, не пойдем.
      - Без вас управимся,- рассердился начальник штаба.
      - Нет, товарищ капитан, своих мы хороним сами. И так твердо выговорил эти слова Полуэкт, что готовый взорваться Цыцеров уступил:
      - Пусть так. Меня позовите, когда все будет готово.
      - Есть!
      Землю копали ожесточенно и молча. Тело завернули в плащ-палатку, бережно опустили, бросили по горсти земли. Могилу засыпали медленно и тоже бережно, словно боялись причинить Васе боль, сокрушаясь, что нет времени сделать гроб и похоронить Бахтина по-настоящему. Столбик с дощечкой и надписью на ней установили, дали салют и потянулись вслед за Бербицем. Не выдержал Миша, пошел, потом побежал, чтобы никто не видел его лица и содрогающихся плеч.
      2
      Перед Пундуры снова копали могилу. Проходили мимо мельницы, грянул выстрел, и упал, сраженный пулей, недавно прибывший во взвод разведчик Скворцов.
      Злые были ребята, остервенелые. Двое убитых за несколько часов! С ненавистью разглядывали станцию - кого она еще унесет?
      Шарапов достал карту. Речка перед станцией обозначена, Утроей называется. Не видно ее, в кустах, наверное, прячется. С правой стороны, от Острова, повозка приближается. Машина ее обогнала. Еще дальше автобус показался. Его решили перехватить, вдруг штабной, да еще с документами? Бегом к речке, переплыли, подпустили поближе и - короткими очередями по скатам, а автобус идет себе, только газу поддал. Еще больше озлились, мазилами друг друга пообзывали и скорее на станцию. Две очереди навстречу. Все стволы на звук там перестали стрелять.
      Мокрый, задыхающийся, ворвался Шарапов на вокзал. В кабинете за столом пожилой человек, рядом девица в черном. Не обрадовались, но и не испугались. Не давая опомниться, вопрос в лоб:
      - Немцы на стации есть?
      - Нет,- отвечает девица.
      - Кто стрелял по нам?
      - Охранники, должно быть.
      - Сколько их?
      - Всего четверо,- скользит улыбка по лицу девицы.
      Начальник станции молчит. Не понимает? Шарапов скосил глаза на раскрытый журнал. Записи в нем на русском.
      - Вы ведете журнал?
      - Я.
      - Так какого черта не отвечаете? Есть поезда на подходе?
      - Есть,- подтвердил после небольшой паузы.- От Резекне идет на Остров.
      - Какой? - продолжал напирать Полуэкт.
      - Воинский эшелон. Без остановки.
      - Когда?
      Начальник станции посмотрел на часы:
      - Минут через двадцать - двадцать пять. Следом идет бронепоезд.
      - Вот как?! Предупреждаю: если врете, разговор с вами будет короток. Гражданских много на станции?
      - Ушли.
      - Немцы поблизости есть?
      - Ремонтная рота стоит в трех километрах по дороге на Балтинаву. Больше никого.
      - Теперь слушайте меня: никуда не звонить. Если позвонят вам, отвечайте, но о нас ни слова. С вами останется наш товарищ,- кивнул на Бербица.- Он знает и немецкий, и латышский.- Соврал, не моргнув глазом, Полуэкт, а Бербиц согласно покивал головой.- Вам тоже придется побыть здесь,- сказал девице в черном.
      На улице вопросительно посмотрел на разведчиков:
      - Слышали? Как нравится?
      - Если остановится, съедят заживо.
      - До этого, думаю, не дойдет, а заваруха крепкая может быть. Олег, давай со своими на дорогу к Острову и окопайтесь как следует, а мы дома осмотрим, не прячется ли там кто-нибудь.
      Спасских ушел, а дома осмотреть не удалось. Появился, как из-под земли вынырнул, комбат-1, капитан Демьянюк, сказал, что поезда надо пропустить - их дальше встретят.
      - А ты иди со своей группой вперед. Если что сорвется, подорвете полотно. Противотанковые есть?
      - Всегда с собой.
      - Ну и добро. Всем замаскироваться, ни одного чтобы не видел,- отдал приказ прибывающим ротам.
      - Бербиц на вокзале начальника станции сторожит. Смените его, а то у меня всего восемь человек осталось,- попросил Шарапов.
      - Ладно, догонит вас Бербиц. У него ноги длинные.
      Тропкой по левой стороне полотна пробежали с полкилометра, укрылись за сложенными на лето деревянными щитами. Вылили воду из сапог, портянки перемотали. Пока поезда нет, перекусить решили - со вчерашнего пиршества на хуторе маковой росинки во рту не было,- достали сухари да тут же обратно в мешки побросали. Впереди станции пушкари прямо на рельсы устанавливали "сорокапятку"! Другой приказ пришел? Биться решили? Узнавать об этом некогда с другой стороны дымок показался. Закрутили головами: на поезд - на пушкарей, и снова на поезд. А пушкари снаряды подтаскивают, пушчонку свою на дорогу нацеливают, и никто их не прогоняет.
      Машинист из окна выглядывал и артиллеристов, конечно, видел, но ход не сбавил, раздавить, видно, решил, а они чего-то тянули. Три вагона мимо разведчиков проскочили, тогда только выстрел раздался. Сноп искр из паровоза, будто клюкой по большой головешке ударили. Скрежет металла, лязг буферов, грохот небывалый. Головы в землю - думали, состав на них повалится, но он поспотыкался, поспотыкался и встал. Полураздетые немцы из передних вагонов высыпали, ничего спросонья понять не могут, по лесу строчат. Из автоматов по ним, гранатами по ним - загнали на другую сторону полотна. Там немцы опомнились, огонь открыли. Автоматов у фрицев в десять раз больше, всех бы перерезали, если не щиты. Пушка тоже стреляет, осыпает укрытие разведчиков осколками. Не знаешь, откуда и смерть ждать.
      Батальоны на станции в цепи развернулись, в наступление пошли. Мало снарядов, так еще и пули от своих полетели. Надо отходить, неизвестно только, как и в какую сторону. Позаглядывали в придорожную канаву: прямая, узкая, мазута в ней до черта и перекладины поверху. Ни идти, ни ползти, а выхода иного нет. Попрыгали, к своим на полусогнутых начали пробираться. Выскочили из канавы перед "сорокапяткой" и увидели около пушки Демьянюка. Светлые голубые глаза комбата налиты кровью.