ЭКСТРАНСЕНС УРИ ГЕЛЛЕР И ЦРУ

Ури Геллер — человек, обладающий уникальными способностями. Он способен усилием воли сгибать металлические предметы, телепатически угадывать и передавать мысли на расстоянии, воздействовать на часовые механизмы и компьютерные системы.

Геллер в детстве мечтал о работе в разведке. Отец Ури в свое время (40-е годы) вступил в Хаганах — секретные внутренние войска в Палестине. Хаганах принимал участие в терроризме и постоянно контролировал ход сражений между британцами, арабами и экстремистскими шпионскими группировками.

В подросковом возрасте Ури Геллер познакомился на Кипре, где в ту пору жил с мамой, с офицером израильской разведки Джоафом. Они подружились. Ури выполнял мелкие поручения своего старшего друга. Джоаф погиб, когда Ури служил в израильской армии.

В 70-е годы Ури Геллер жил в Мексике и был очень близок семье президента. Именно в Мексике произошел первый контакт знаменитого экстрасенса и ЦРУ. Об этом контакте Геллер рассказал в книге «Эффект Геллера».

… Я лениво прогуливался вдоль витрин магазинов в Зона Роза, в нескольких кварталах от моей квартиры. Вдруг совершенно неожиданно, в тот момент, когда я внимательно рассматривал какие-то «бешеные» драгоценности в витрине ювелирного магазина, которых было в Мехико великое множество, ко мне подошел незнакомый мужчина и остановился.

«Эй, — сказал он, — любезный. Вы Ури Геллер?».

Я предположил, что он узнал меня, запомнив мою внешность либо на сеансе, либо в телевизионной программе.

На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Выглядел он вполне безобидно. Я ответил ему, что да, я Ури Геллер.

«Знаете, мне хотелось бы поговорить в вами об одном деле, которое могло бы вас заинтересовать. Я знаком с вашей работой в Станфордском исследовательском институте. Вы не хотите со мной выпить?».

Его поведение показалось мне дружелюбным и простым, он ни в малейшей степени не давил на меня. Он поразил меня своими знаниями, неподдельным интересом к парапсихологии. Я сказал, что спиртного не пью, но буду рад выпить с ним чашечку кофе.

Мы направились в ближайшую кофейню, где сели за стол.

Когда он сделал заказ, то снял свои блестящие солнцезащитные очки и заботливо положил в футляр. На мгновение наступила тишина, и я почувствовал, что в этот момент мой новый знакомый думал о чем-то очень для себя важном.

Я поинтересовался, откуда он знает о моей работе в институте.

«Ну, мы многое о вас знаем», — сказал он. Мне, естественно, захотелось узнать, кто такие «мы» и чем вызван такой интерес к моей персоне. Я ждал, что он ответит на эти вопросы, и вскоре мое любопытство было удовлетворено. Он, как мне следовало бы самому догадаться, имел отношение к разведывательным службам. Я не помню сейчас точно, как он выразился, но слово «разведка» определенно было произнесено. Он предложил мне показать свое удостоверение, но я сказал, что в этом нет необходимости. (Документ ничего бы не доказал. На 42-й стрит в Нью-Йорке есть магазин, где можно купить любое удостоверение, вам понравившееся).

Он снова заговорил о моем обычном репертуаре — от сгибания ложек, чтения мыслей на расстоянии, видения предметов в закрытых коробках и ящиках, до уничтожения компьютерной памяти. Уже в этом отвлеченном разговоре он сделал пару таких замечаний, которые удостоверили его гораздо лучше, чем любой документ. Он вспомнил о видеокассете, записанной во время моей работы в Станфордском институте и зафиксировавшей момент, когда часы внезапно появились перед нами, словно из воздуха. Результаты некоторых экспериментов, проведенных в то время, не были включены в книгу, и о них могли знать очень немногие люди. Затем он, как бы невзначай, заметил, что «им» известны некоторые подробности моей предшествующей деятельности, о которой никогда не было и не будет публичных упоминаний. (В 1985 году я случайно узнал, что ученые Стан-фордского института получили на меня досье о работе в израильской разведке.

Информация такого рода могла быть предоставлена только при определенном нажиме со стороны весьма влиятельных сил. Возможно, она была получена в обмен на соответствующую любезность с другой стороны. Хотя могло быть и так, что израильская разведка просто захотела быть в курсе моих последних исследований).

Мы беседовали около часа. Майк, так он просил называть его, записал мой домашний телефон и сказал, что хотел бы встретиться со мной еще как-нибудь. Ничего особенного сказано не было, но я почувствовал, что он пытается внушить мне мысль о том, что в дальнейшем мы могли бы быть друг другy полезны. Меня это определенно заинтересовало.

Я попросил его привести хотя бы один пример, как я могу быть использован. Но вместо этого он прочитал мне целую лекцию о коммунизме, капитализме, стратегической важности Мексики, влиянии Кубы в Центральной Америке и особой роли советского посольства в Мехико. Оно, по его словам, одно из самых больших в мире — крупнейший разведывательный центр, направленный против США и Канады. По имеющимся данным, по крайней мере, половина из трехсот сотрудников посольства (это в шесть раз больше, чем количество мексиканцев, работающих в московском посольстве) получили специальную подготовку в КГБ, для того, чтобы заниматься военным и промышленным шпионажем под боком у Соединенных Штатов. Резидент КГБ Михаил Музанков, насколько известно, непосредственно отвечал за подготовку террористической деятельности по всей Латинской Америке.

— Обо всем этом и еще о многих вещах мы хотели бы иметь точную информацию, — сказал он в заключение, опять не уточняя детали. Я спросил его, каким образом тут может пригодиться мое влияние на семью президента?

Он снова остановил меня жестом руки: — Нет, нет, в данном случае речь идет о твоих уникальных способностях.

Я попытался выяснить, о чем все-таки говорим: — Майк, я что-то не пойму, что для вас важнее — мое влияние на президента или телепатические способности?

— И то, и другое, — ответил он. — Ури, хочу предупредить тебя — не обсуждай по телефону ни с кем то, о чем я тебе говорю здесь. Даже никому из друзей не говори об этом. А теперь мне нужно рассказать тебе немного о Центральном разведывательном управлении, или «компании», как мы называем между собой.

Так впервые в нашем разговоре было упомянуто ЦРУ. Я заметил, кстати, что Майк никогда не называл его сокращенно по начальным буквам, а всегда — только полное название.

— В Израиле, — начал он, лучшая в мире резведслужба, она находит иголки в стоге сена. Каким образом? До потому что она не оставляет без внимания ни одной мелочи. Ее сотрудники могуть быть на 99,99 процента уверены, что в телепатическом эффекте никакой пользы нет, но оставляют все-таки возможность и для него: а что, если он действительно существует?

Вот почему «Моссад» все может, — он сделал паузу, словно хотел проверить, не захочу ли я что-нибудь сказать по поводу «Моссада». После этого он как бы невзначай заметил, что один его старый друг в свое время был членом Еврейской организации самообороны Хаганах, и что он, кстати сказать, настроен произраильски. И тут резко сменил тему разговора.

Если бы кто-нибудь из нас сумел записать «список заказов», который Майк мне предоставил, то он выглядел бы примерно так.

Если меня провезут в удобное место к зданию советского посольства, то смогу ли я описать некоторые вещи, находящиеся внутри этого здания? Смогу ли определить, где расположен компьютерный центр в посольстве, и при необходимости стереть определенные компьютерные программы в этом центре? Смог бы «прочитать» секретный шифр кода? Смог бы назвать должность людей, входящих и выходящих из здания посольства? Смог бы вычислить шпионскую сеть и их явки?

Мне показалось, что его особенно интересовал именно последний вопрос. Одним словом, это действительно было похоже на список и в нем еще было немало пунктов. Один из них показался мне совершенно утопичным.

— В определенные известные нам дни, — продолжал Майк, — и в некоторые другие дни, о которых мы не знаем, два советских дипломата садятся в самолет «Аэромексико» с мешками дипломатической почты. Мешки прикованы к запястьям этих специально обученных людей. Смог бы ты, — спросил он, — сказать, что в этих мешках — документы, компьютерные дискеты или еще что-то. В состоянии ли ты, используя свои возможности, как-то узнать содержимое этих бумаг?

Я сказал ему, что это просто бред, бессмысленный и опасный. Мне показалось, что Майк не обидится. Он только рассмеялся и перешел к следующему пункту. В состоянии ли я сбить с курса небольшой беспилотный самолет, управляемый дистанционно с земли? Я сказал, что это более подходящее для меня и это можно попробовать.

— Давай-ка, Ури, как-нибудь съездим на полигон и попробуем, — предложил он. Я на мгновение засомневался, серьезно ли это предложение; как выяснилось позже, он и в самом деле говорил правду.

Затем он перешел ко второму списку, касавшуемуся тех вещей, которые я мог бы сделать для него, используя скорее нормальные, чем паранормальные средства, и прежде всего свои контакты с президентом.

Но прежде, чем огласить это список, он прочел мне еще одну краткую лекцию. Она посвящалась Мексике. Начал он с того, что Мексика, хотя и демократическое госудаертво, но не антикоммунистическое, как это, по его мнению, должно быть. Ее нейтральная позиция стала какой-то непонятной и раздражающей Американское правительство все более обеспокоено советским присутствием в Мексике, в стране, находящейся совершенно в другом конце света от Советского Союза и не имеющей с ним практически никаких контактов, в стране, которая, кстати, имеет со Штатами общую границу протяженностью свыше чем тысяча миль. Ну и вдобавок, Мексика находится прямо под боком у первого коммунистического государства Латинской Америки — Кубы.

Майка не устраивало подобное положение дел, и он хотел, чтобы я что-нибудь сделал, чтобы это поправить.

— Ты должен стать настоящим другом президента, — сказал он, — говори с ним столько, сколько можешь. Пофилософствуй на эти темы, постарайся заставить его понять, что он ведет страну к тому, что она будет использоваться как база для разведывательных действий по отношению к Соединенным Штатам. Постепенно Майк стал высказываться более определенно. Жена президента поддерживает тесные дружеские контакты с одним человеком, и Майк был бы заинтересованы в том, чтобы эта дружба поскорее закончилась. Он назвал имя человека, которого я знал как одного из многих, желавших поддерживать более тесные отношения с Манси. Он не был мексиканцем, у него была русская или, по крайней мере, славянская фамилия. Занимался он бизнесом, связанным с импортом и экспортом товаров, и приехал в Мексику откуда-то из Европы.

За все это время Майк ни разу не упомянул о какой-то возможной оплате за мои услуги. Майк знал, что я хорошо зарабатываю, и, возможно, догадывался (правильно догадывался), что я вряд ли откажусь сделать то, что в в моих силах, чтобы помочь стране, столько сделавшей в прошлом, для помощи моей работе.

— Какая у тебя американская виза? — спросил он в тот момент, когда я уже подумал, что наша беседа закончена. Надо сказать, что он очень удачное выбрал время для этого вопроса.

Может быть, он тоже телепат? Я заметил, что он уже не в первый раз угадывал то, что у меня было в мыслях. Как всякий гражданин Израиля, которому часто приходится бывать в Соединенных Штатах, я провел не одну ночь в американских консульствах по всему миру для того, чтобы получить очередную визу на въезд в США. Бессрочный штамп, разре-шающий многократный въезд— выезд, означал для меня конец этим мучениям, — Если тебе что-нибудь понадобится, не стесняйся, звони по этому номеру, — сказал Майк, не дожидаясь моего ответа.

Это был не его номер — я никогда не знал ни этого телефона, ни даже его настоящего имени Майка. Телефон принадлежал представителю американкого посольства, которого я буду называть Томом Моррисом. Вскоре после нашей встречи я оказался в американском посольстве. Подойдя к охраннику — гвардейскому моряку, я сказал, что у меня назначена встреча с мистером Моррисом.

Из-за спины охранника я увидел знакомую картину — огромную очередь желающих получить въездную визу США, широкой лентой опоясывающую просторный зал консульского отдела. Я подумал: неужели действительно возможно, чтобы я больше никогда не стоял в этой толпе? К моему изумлению, я узнал в одном из тех, кто стоял в очереди, сына бывшего президента, который так же, как и все простые смертные, был вынужден ждать своего часа. Я подумал: «Если ты больше не живешь в президентском дворце Мексики, значит, ты уже действительно никто». Теперь я понял, по-. чему Майк так стремится поскорее воспользоваться моей дружбой с семьей нынешнего президента. Ведь и его срок когда-нибудь кончится.

… Я никогда раньше не пытался добыть информацию, источник которой находился бы внутри какого-то здания, но я не видел причин, по которым это было бы сделать сложнее, чем любое иное проявление телепатии или ясновидения. Я делал такие упражнения не раз и поэтому нарисовал в своей голове чистый экран и стал ждать появления на нем какого-то текста или изображения. Иногда эти картинки бывали четкими и яркими в течение нескольких секунд, и тогда я знаю, что получил правильную информацию. Л иногда они слишком быстро приходят и уходят — как правило, это бледные, неясные изображения. В таких случаях я могу угадать, а могу и ошибиться.

Я совершил несколько продолжительных прогулок вокруг здания посольства в течение ряда недель, собирая все свои впечатления и записывая их в той последовательности, в которой они появлялись. На отдельных листочках бумаги я быстро, стараясь ничего не упустить из виду, наносил все это в виде каких-то каракулей и понятных лишь мне набросков, даже не пытаясь порой вникать в их сущность. Потом я передал их Майку с небольшим пояснением, которое мог дать.

Майк особенно заинтересовался в тот момент, когда я сказал ему о системе шпионских явок Он, разумеется, не стал мне говорить, что я вывел их на сцену одной из крупнейших шпионских драм века, одним из главных действующих лиц которой был калифорнийский делец по имени Дэлгон Ли. Сейчас он отбывает пожизненное заключение за продажу советским разведслужбам некоторых конструкций суперсекретных спутников связи «Райолит» и «Аргус». Он несколько раз бывал в советском посольстве в 1975 и 1976 годах, а 6 января 1977 года посетил его в последний раз. Как бы невзначай он подбросил клочок бумаги через ограду и был в ту же секунду арестован мексиканской полицией.

По официальной версии, он был арестован по подозрению в убийстве мексиканского полицейского, совершенном некоторое время назад. Представитель американского посольства, который якобы случайно оказался в этот момент в советском посольстве, сумел сразу предупредить о случившемся американские власти.

Вскоре были установлены и личность подозреваемого, и истинные цели его деятельности.

Имели ли мои наблюдения непосредственную связь с этим эпизодом? Я не могу утверждать это со всей определенностью.

И все же поразителен тот факт, что мексиканская полиция оказалась на месте в нужное время, словно только и ждала этого шпиона, который, естественно, не мог быть арестован американцами в чужой стране. Официально мне об этом ничего не сообщили но вполне понятным соображениям. Как сказал один из моих друзей из разведслужбы, если ты хоть чем-то полезен, то нет нужды говорить тебе, чем конкретно. Если от тебя нет проку, но ты нам просто больше не нужен.

Хотя бывали случаи, когда я мог наблюдать мгновенный результат своей работы.

Во время одной из наших встреч Майк нарушил неписаные правила секретности и как бы между прочим заметил, что мои рекомендации по одному важному вопросу, похоже, были хорошо восприняты.

Тогда же Майк принес большую книгу в голубой обложке и открыл ее передо мной.

— Скажи мне, пожалуйста, какое впечатление производит на тебя этот человек?» — спросил он. Это была черно-белая фотография Андропова, о котором я тогда еще ничего не слышал.

Первая мысль, которая пришла мне в голову, что он как-то связан с родиной моего отца — Венгрией. И Майк объяснил, что он был там послом во время советского военного вторжения в 1956 году. Впоследствии он стал главой КГБ.

— С виду — славный малый, — начал я, — спокойный, сдержанный, достаточно приятный в общении, но по натуре жестокий человек и безжалостный. Доктринер, в некоторых вопросах не гибок.

Все это сегодня, наверное, известно. Уверен, что и Майк тогда знал об этом.

Он рассказал мне немного о новом интересном методе, который разработали психологи ЦРУ, позволяющем узнать характер человека и даже в какой-то мере судьбу, изучая лишь фотографию.

Затем Майк вдруг начал задавать мне довольно странные вопросы: — Можешь ли ты читать мысли людей, если они думают на другом языке? Нужно ли тебе для этого находиться рядом с ними? Не болен ли серьезно этот человек? Когда, ты думаешь, он умрет?

Я слушал его, не перебивая, а едва только захотел сказать что-то, как Майк снова продолжал серию вопросов, один из которых заставил меня содрогнуться.

— Нам известно, что ты можешь влиять на компьютеры, Ури, знаем мы и то, что ты владеешь телепатией, — он наклонился поближе ко мне, и, понизив голос, как это всегда делатся в шпионских фильмах, спросил: — Как ты думаешь, ты не смог бы вызвать смертельную болезнь в человеческом теле? Ну, к примеру, остановить работу сердца?

Я промолчал, почувствовав, что начинаю покрываться гусиной кожей. Майк тем временем как ни в чем не бывало стал говорить о колдовстве, черной магии, но потом, видимо, все-таки догадавшись, что я окончательно теряю нить разговора, переменил тему.

Задумавшись на мгновение, он спросил меня, как обычно, слегка развязно:

— Слушай, а слабо тебе, наоборот, нарисовать что-нибудь, а потом спроектировать этот рисунок в чьем-то сознании? Сумеешь? — Конечно. Я делаю это регулярно, — Давай попробуем.

Тут я вдруг засомневался, потому что все еще не отошел ото всех разговоров о черной магии и тому подобной чертовщине, которые напугали меня. Но решил забыть их. В конце концов.

Майк сейчас просил меня не о том, чтобы убрать Андропова.

Майк отвернулся, а я нарисовал то, о чем он вряд ли мог бы догадаться. Турецкий флаг с луной и звездой. Я передал ему блокнот, предварительно перевернув его. Майк тотчас взял ручку и нарисовал прямоугольник с луной и чем-то напоминающим по форме звезду внутри него. Потом он перевернул блокнот обратно и, сверив два рисунка, назвал их практически идентичными.

— Это вероятно», — сказал он.

Люди всегда поражаются, обнаружив, что могут делать практически то же самое, что и я. Будь то сгибание ложек или чтение и передача мыслей на расстоянии. Обычно это бывает тогда, когда они сами начинают верить в то, что все это в принципе возможно.

Майк снова стал серьезным. — Послушай, Ури, ты сейчас сумел передать свой замысел в мое сознание, не так ли? А не мог бы ты таким образом внушить в сознание человека какую-то определенную мысль? Так, чтобы она заставила его действовать, даже если он не хочет этого? Даже, если он, возможно, и не догадывается, что это его кто-то просит сделать? Я говорю о президенте Соединенных Штатов Америки.

Инаугурация Джимми Картера была назначена на 20 января 1977 года. И Майк, сказал, что так или иначе мне обязательно нужно присутствовать на ней. Это единственный шанс, как ему казалось, чтобы я смог стоять близко к президенту и телепатически передать послание, которое задумал Майк.

— за приглашение не беспокойся, Урн, уверил меня Майк.

— Считай, что его ты практически уже получил.

Торжественный парад перед инаугурацией оказался весьма неуютным мероприятием. Было холодновато, но президент Картер настоял на том, чтобы проделать весь маршрут от церемониальной трибуны до его нового дома пешком, что очень обеспокоило сотрудников службы безопасности. Я здорово продрог и уже не раз пожалел о том, что не поддел под куртку какой-нибудь свитер или другую теплую вещь.

Когда в ноле зрения появилась вся процессия, весь наш замысел показался посто нелепым. Я мысленно приготовился предпринять что-то неожиданное, так как план Майка направить телепатическое послание главе самого могущественного государства в мире казался мне весьма далеким от исполнения.

Новая президентская чета приветливо махала руками и рассыпала свои тяжелые южные улыбки окружающей толпе. Одна такая солнечная улыбка была послана в моем направлении. Хотя госножа Картер вряд ли могла узнать меня с такого большого расстояния, но это был явно знак персонального внимания. Наконец они поравнялись со мной, хотя находились все же еще на приличном расстоянии от меня. Тогда я и сделал свою первую попытку донести до президента как бы зажатую в капсулу и несущую образы телепатического феномена мысль о советском превосходстве в этой области и,отсутствии средств, необходимых для исследований.

«Все дело в деньгах, — сказал мне как-то Майк — Необходимы дотации для исследовательских институтов». Он не называл мне конкретных цифр, но в моей голове почему-то засела сумма в шесть миллионов долларов. И в своем мысленном послании к президенту я добавил эау цифру. Я попытался донести до сознания президента эту идею, насколько это было возможно с того расстояния, которое нас разделяло. Непосредственный контакт с президентом ожидал меня впереди.