«БЕЗУМНАЯ БЕТ» И ДРУГИЕ ДАМЫ

Шпионы активно действовали в Америке во время войны Севера и Юга.

Самым ценным из всех шпионов, боровшихся против южан, была уроженка Юга, мисс Элизабет Ван-Лью, из Ричмонда. С этой бесстрашной женщиной могут соперничать лишь немногие герои всемирной истории секретной службы. Она единственная американка, действовавшая во время войны в тылу противника.

Элизабет Ван-Лью, горячо ненавидевшая рабовладельчество, не гнушалась никакими средстваи, если они были необходимы для успеха ее дела: она выдавала друзей, следила за соседками и интриговала против вооруженных сил родного штата. Она не только ежечасно рисковала своей жизнью, . но и подвергала опасности жизнь своей матери и брата; она растрачивала средства своей семьи и вела свою линию с неукротимым рвением, не раз рискуя стать жертвой самосуда разъяренной толпы.

Элизабет Ван-Лью жила в окружении знати, и все жители Ричмонда в той или иной мере подозревали ее. Некоторые считали ее ненормальной. И она не протестовала против этого, всячески маскируя свою тайную работу, которую легче было осуществить под маской «безумной Бет». Ее спасало то, что уму заядлого виргинца недоступна была сама мысль, чтобы виргинская аристократка могла выступить против дела южан иначе, как будучи совершенно безумной.

Виргинцы говорили, что она нелояльна, что она желает победы Северу, что она выступает против отпадения южных штатов.

Они были уверены и в том, что она яростная аболиционистка, ибо она дала вольную своим рабам-неграм и никогда не скрывала своего отвращения к рабовладельчеству. Ее подозревали еще и в том, что она помогает беглым неграм и содействует побегам «янки» из лагерей военнопленных.

Словом, в период между I860 и 1865 годами Элизабет Ван-Лью подозревали в чем угодно, только не в том, что она является самым отчаянным и опасным преступником среди «изменников». Ни один офицер или контрразведчик Юга не заподозрил в Элизабет Ван-Лью умелой и изобретательной руководительницы целой шпионской сети.

Никто не подозревал истины; а истина заключалась в словах генерала Гранта, с которыми он обратился к ней от имени правительства и армии Севера: «Вы слали мне самые ценные сведения, какие только получались из Ричмонда за время войны».

Так как Ричмонд был во время войны столицей южных штатов, то эта похвала главнокомандующего войсками Севера сразу выдвигает Элизабет Ван-Лью в ряды виднейших шпионов-практиков главного штаба.

Она тратила свои личные средства на дело, которое считала защитой чести своей отчизны. Каждый ее шаг был импровизацией и осуществлялся на только в полном одиночестве, но и наперекор многочисленным препятствиям в столице, кишевшей врагами.

Убедительнейшим доказательством ее бесспорного права числиться в ряду лучших солдат передового отряда мировой секретной службы является то, что она, несмотря на выдающуюся роль, сыгранную ею на войне, все детали которой тщательнейшим образом изучены, не только достигла своих целей, но и сумела остаться малоизвестной, скромной женщиной, остаться в тени.

Для проведения самой опасной части своей работы — пересылки сведений — она создала пять секретных точек связи, конечным пунктом которой был штаб генерала Шарпа. Начальным пунктом этой цепи был старинный особняк семьи Ван-Лью в Ричмонде, где она составляла свои шифрованные донесения и укрывала агентов Севера, пробравшихся в город по поручению верховного командования федералистов.

Были дни больших тревог и напряжения, когда ожидаемый федералист не являлся, а доносились лишь слухи об арестованных и расстрелянных «проклятых шпионах-янки». Тогда она ухитрялась отправлять через фронт курьерами своих собственных слуг, но не прекращала доставки секретных сведений об обстановке в Ричмонде. О том, чтобы она лично пыталась пройти через фронт, данных не имеется.

Элизабет Ван-Лью родилась в Виргинии в 1818 году, но получила образование в Филадельфии, где жила раньше ее мать.

Столица Пенсильвании никогда не вела яростной антирабовладельческой агитации. Сторонники южан насчитывались в ней сотнями, и все же Элизабет вернулась в Ричмонд убежденной и ярой аболиционисткой(аболиционизм — движение за отмену рабства). Одним из проявлений ее новых убеждений явилось освобождение девяти невольников Ван-Лью. Она разыскала также нескольких негров и выкупила их из неволи, чтобы воссоединить с родными, находившимися во владении семьи Ван-Лью.

Среди мелкопоместной знати Юга у нее были, конечно, единомышленники, и потому на не совсем безобидную эксцентричность Бетти Ван-Лью ее друзья и соседи смотрели сквозь пальцы или ограничивались мягким порицанием.

Надо иметь в виду, что в работе Ван-Лью дружеские связи ее семьи играли выдающуюся роль. Главный судья южных штатов Джон Маршалл, пользовавшийся там непререкаемым авторитетом, был интимным другом семьи Ван-Лью. Дженни Линд пела в гостиной виргинского особняка Ван-Лью, где угощали и шведскую писательницу Фредерику Бремер, как и многих американских аристократов.

Ван-Лью, мать и дочь, были щедры, гостеприимны и обаятельны; им не ставилось в укор, что они держались «передовых» взглядов.

Элизабет минул 41 год, когда солдаты морской пехоты под командованием полковника Роберта Ли штурмовали паровозное депо в Харперс-Ф.ерри и взяли в плен Джона Брауна. Казнь этого старика толкнула ее в лагерь «чудаков» и «фанатиков», поклявшихся уничтожить рабовладение. «С этого момента, — записала она в своем дневнике, — наш народ находится в явном состоянии войны».

И она немедленно взялась за дело, посылая федеральным властям письмо за письмом и информируя их об обстановке, складывавшейся «там, на Юге». Она посылала эти письма почтой; и если кто в Вашингтоне и обратил внимание на ее письма, это был незаметный чиновник, с которым не считалось правительство Бьюкенена.

Природное влечение Элизабет к секретной службе избавило ее от разочарования, когда на первых порах ее старания не встретили достойной оценки. Она продолжала по-прежнему свои наблюдения, посылала донесения, в которых описывала деятельность, развиваемую на Юге врагами единства Соединенных Штатов.

Энтузиаст своего дела, она была достаточно бесстрашна, чтобы на улицах Ричмонда выступать с речами, как ярая аболиционистка.

Современники описывали Элизабет Ван-Лью, как женщину слабого телосложения, невысокого роста, но представительную, как человека очень живого и решительного. Даже вожди Конфедерации были покорены ее обаянием.

С презрением отвергнув возможность прикрыть свою секретную работу маской «лояльной патриотки Юга», она отказалась шить рубашки для солдат Виргинии. Другие женщины Ричмонда шили или вязали, а когда «варвары-янки» приближались к городу, эти мягкосердечные женщины откладывали в сторону иголки и вооружались пистолетами.

Но миссис Ван-Лью не шила и не вязала, а Элизабет, не покладая рук, собирала материал для своих сведений, импровизируя собственную тактику и сообщая Северу почти все, что она узнавала о мобилизации мятежников.

Элизабет и ее мать вскоре после начала войны Севера с Югом занялись помощью раненым военнопленным, посаженным в военную тюрьму. В военном министерстве в Вашингтоне очень быстро заметили: ценность и точность сведений, посылаемых мисс Ван-Лью, не только ничего не потеряли от этой заботы, которую она взвалила на свои плечи, но, наборот, возросли от ежедневного общения с пленными офицерами и солдатами Севера.

В числе этих пленных офицеров оказался полковник Поль Ривер из 20-го Массачусетского полка, который и после войны был ее преданным другом.

Комендантом омерзительной тюрьмы «Либби» был лейтенант Тодт. Она сумела создать впечатление, что ее благотворительность одинаково простирается как на северян, так и на южан, и когда получила доступ в тюрьму, то нашла в ней неиссякаемый источник военной информации, которую ей передавали шепотом военнопленные-северяне.

Сведения поступали к ней самыми разнообразными путями.

Бумажки с вопросами и ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали склянки с лекарствами, пока передачи не были воспрещены из-за роста цен на продукты, вызванного блокадой Севера. В книгах, которые она передавала для прочтения и последующего возврата, некоторые слова незаметно подчеркивались.

Иногда, пока другие арестанты следили за сторожами и часовыми, ей удавалось побеседовать со вновь прибывшими и за несколько минут получить ценные сведения.

Лишь немногие офицеры и солдаты Юга серьезно беспокоили ее своими подозрениями. Ее заботы о благополучии негров были настолько известны, что рядовому южанину она казалась просто «чудачкой». Своими «чудачествами» она поддерживала в окружающих убеждение, что фанатизм ее взглядов — безобидное помешательство.

Нужно отметить, что ее мать, которую никто не считал безумной, вероятно, подвергалась большей опасности, чем Бетги.

Жизнь обеих женщин не раз висела на волоске. Только непрерывные поражения, наносившиеся в течение первых двух лет войны совершавшим грубые промахи генералам северян, спасли Ван-Лью от насилия толпы, в которой неудачи везде пробуждают яростный гнев.

В газетных статьях открыто клеймилось «позорное» поведение мисс Ван-Лью и ее матери. И несмотря на это громогласно и публично преъявленное общественным мнением тяжкое обвинение, офицеры и влиятельные чиновники Юга продолжали посещать гостиную Ван-Лью. Их послеобеденные беседы давали обильную пищу Элизабет; она, как видно, научилась умению штабистов соединять в одно целое разрозненные сведения или присоединять их к информации, полученной из других источников.

Единственным официальным взысканием, которому подвергалась когда-либо «безумная Бет», было лишение права посещать военную тюрьму. Когда это случалось, она наряжалась в свое лучшее платье, брала зонтик и отправлялась прямо к генералу Уиндеру — начальнику контрразведки южан — или в приемную Джуда Бенджамина, военного министра южан.

Несколько минут хмурых взглядов и мягкого распекания, несколько женских трогательных возгласов — и «безумная Бет» возвращалась домой с разрешением посещать военную тюрьму, подписанным Уиндером, полномочия которого давали ему право подписать ей смертный приговор.

В других случаях кринолин и зонтик являлись помехой, и тогда «безумная Бет» переодевалась сельской ба!рачкой. Юбка, сшитая из цельного куска материи, ситцевая кофточка, поношенные гамаши из оленьей кожи и огромный коленкоровый чепец — гардероб работницы фермы — были найдены среди ее вещей спустя целое поколение после битвы при Аппоматоксе (эта битва произошла 9 апреля 186 5 года. В ней войска южан, были разбиты и капитулировали. Битва решила исход войны в пользу Севера) как единственное вещественное напоминание о многочисленных ночных экспедициях.

Вильям Гилмор Беймер, которому мы обязаны исследованиями, приведшими ко вторичному открытию жизни и деятельности Ван-Лью, прямо указывает, что ее способ подхода к президенту Джефферсону Дэвису в момент, когда он «меньше всего был начеку», свидетельствует, что она была «гениальная шпионка» и руководительница шпионажа.

У нее была молодая негритянка-рабыня необычайного ума, которую она отпустила на свободу за несколько лет до войны.

Она отправила эту девушку на Север и платила там за ее обучение; но когда выявилась угроза войны, мисс Ван-Лью письмом просила Мэри Баусер вернуться в Виргинию. Девушка немедленно приехала, после чего бывшая владелица стала готовить ее к трудной миссии. Обучив Мэри Баусер, Элизабет Ван-Лью при помощи подложных рекомендаций, о которых мы можем только догадываться, устроила ее на должность официантки в «Белый Дом» Юга, в дом главы конфедератов.

О дальнейшем мы ничего не знаем, ибо ни один из живших когда-либо мастеров шпионажа не охранял так рев-пиво тайны своих подчиненных, как это делала Ван-Лью. Что слышала Мэри, когда обслуживала президента Дэвиса и его гостей, и что из услышанного она передавала Элизабет? Как удалось ей, не будучи разоблаченной, передавать в салон Ван-Лью то, что она узнала? И были ли ее донесения настолько ценны, насколько этого можно было ожидать, судя по ее местопребыванию? На все эти вопросы мы не имеем ответов.

Очевидно одно: никто так и не догадался о шпионской роли негритянки.

Мисс Ван-Лью не переходила через линию фронта и не. рисковала своей жизнью, попадая в окружение зорких врагов; она жила среди своих, в своем доме в Ричмонде, ставшем столицей отколовшихся южных штатов, где ее знал каждый и где ее общественное положение было для нее такой же защитой, как и личина «безумной Бет».

Ее секретные донесения, зашифрованные личным кодом, часто были написаны рукой кого-нибудь из ее слуг. Преданные негры никогда и не подумали бы отказать в чем-либо «мисс Лизабет».

Успех налаженной ею системы связи в немалой степени обуславливался кажущейся обыденностью действий ее чернокожих курьеров.

Вероятно, никто из них не сознавал вполне всей важности работы, маскируемой выполнением обыкновенных хозяйственных поручений.

Раздобыв военные пропуска для своих слуг и рабочих, дававшие им право беспрепятственно цикрулировать между ее домом в городе и фермой Ван-Лью, находившейся в окрестностях Ричмонда, Элизабет поддерживала непрерывное движение посыльных с корзинами между обеими шпионскими станциями: в каждую корзину с яйцами вкладывалась, например, пустая яичная скорлупа со сложенной тонкой бумажкой.

Разбитная молодая девушка, служившая швеей в доме Ван-Лью, сновала взад и вперед через линию фронта у Ричардсона, пронося шпионские донесения, зашитые в образчики ткани или в платье. Чтобы продемонстрировать эффективность своей системы, Элизабет Ван-Лью однажды после обеда нарвала в своем саду букет цветов к утреннему завтраку генерала Гранта.

Однажды мать и дочь Ван-Лью были предупреждены, что в «Либби» подготавливается побег. «Мы приспособили одну из наших гостиных, — писала Элизабет в своем дневнике, — темными одеялами занавесили в ней окна, и в этом помещении небольшой газовый рожок горел все время, днем и ночью, в течение почти трех недель», для беглецов там были даже поставлены кровати.

Все это указывает на то, что дружественное отношение президента Дэвиса, генерала Уиндера и других вожаков южан в известной мере препятствовало проведению официального обыска в доме Ван-Лью и принятию эффективных мер контршпионажа. Женщины, которые в Бельгии или в оккупированных немцами департаментах Франции вздумали бы в 1914-1918 годах «занавесить свои окна темными одеялами», должны были бы самое большее в течение 48 часов объяснить немецкому фельдфебелю причины такого поступка!..

Упомянутая нами гостиная Ван-Лью, конечно, не была самым секретным помещением в этом виргинском особняке. И биограф мисс Ван-Лью полагает, что ее ссылка на гостиную с занавешенными окнами и необычайным расходом газа является вероятнее всего дымовой завесой, пущенной ею по причинам, известным ей одной. Даже в бережно хранимом от посторонних глаз дневнике мисс Ван-Лью ни одним словом не намекает на существование подлинно секретной комнаты и не упоминает о двери с пружиной в стене, за старинным комодом.

Секретная комната Ван-Лью представляла собой длинную, узкую камеру, расположенную непосредственно позади того места, где скат крыши начинался от плоской кровли задней веранды. Чердак дома была квадратный, и между его западной стеной и скатом крыши находилась комната, в которой во время войны постоянно скрывался какой-нибудь агент или беглец-федералист.

Существование такого убежицща подозревалось все время, но ищейки конфедератов не сумели его обнаружить. Маленькая девочка, племянница Элизабет Ван-Лью, обнаружила эту комнату весьма любопытным образом. Она пробралась ночью на чердак, чтобы посмотреть, куда «тетя Бетти» отнесла блюдо с обильной едой.

Загородив рукой свечку, мисс Ван-Лью стояла перед «темным отверстием в стене», из которого бледный мужчина в поношенном синем мундире, с нечесаными волосами и бородой, протягивал руку за пищей.

Если бы не это воспоминание племянницы Элизабет Ван-Лью, опубликованное после ее смерти, секретная комната осталась бы необнаруженной.

В доме этих бесстрашных сторонниц Севера имелась еще секретная ниша, служившая «почтовым ящиком» для шпионских донесений. В библиотеке был железный камин; на каждой стороне его решетки находилось по пилястру, накрытому фигурой лежащего льва. Одна из этих фигур не была наглухо приделана к основанию, и ее можно было поднять, как крышку коробки. Во впадину под этом львом Элизабет «опускала, как в почтовый ящик», свои военные донесения.

Прислуга, начиная стирать пыль с мебели, приближалась к камину, украдкой вынимала донесение и через час относила его на ферму Ван-Лью, за город. Мисс Ваи-Лыо не давала своим чернокожим курьерам устных секретных поручений, и хотя она чувствовала себя в безопасности от подслушивания, эта необычайная, несколько театральная манера передачи донесений, предназначенных для командования федеральных армий, практиковалась неизменно.

Разоблачить Ван-Лью пытались много раз. Гостей, посещавших дом, просили следить за нею. На нее и ее мать — женщину действительно слабого здоровья, часто заболевавшую от волнений, — доносили. Говорили, что их нужно повесить, дом их сжечь, что их нужно «избегать, как прокаженных».

Военным комендантом заключенных военнопленных был одно время некий капитан Гибс. Каким-то образом Элизабет ухитрилась заполучить этого офицера и его семью в свой дом в качестве постояльцев, и в течение всего времени их проживания у Ван-Лью Элизабет пользовалась этой «протекцией». Когда военное министерство южан, чтобы укрепить свою кавалерию, стало обшаривать конюшни Юга, Элизабет спрятала свою последнюю лошадь в кабинете, а чтобы заглушить стук копыт, обвязала их соломой.

В доме Ван-Лью встречались шпионы Юга со шпионами Севера, одновременно жили начальник военной тюрьмы и контрабандная породистая лошадь, под стойло которой был отведен кабинет ее хозяйки, служивший и Штабом секретной службы, и центром продовольственной помощи военнопленным, и местом организации побегов тех же военнопленных.

На стороне федералистов действовали еще Эмма Эдмонс и Полина Кашмэн, два прославленных агента, рвение которых может быть сравнимо лишь со рвением мисс Бойд или Элизабет Ван-Лью.

Эмма Эдмонс, уроженка Канады, была сестрой милосердия в Ныо-Брансуике и шпионкой генерала Мак-Клеллана. Мисс Эдмонс никому не уступала в горячей преданности делу борьбы против рабовладения. В битве у Хановер-Кортхауза она села на коня и в качестве ординарца генерала Керни гарцевала под огнем орудий.

Говорят, что одиннадцать раз тайно пробиралась через фронт как секретный агент северян.

Курьезнейшим эпизодом всей этой войны был случай, когда Эмма Эдмонс в Виргинии замаскировалась под негра. Неизбежным результатом этой маскировки было то, что ее отправили на ночь в негритянские кварталы Йорктауна и в числе других негров гнали работать на укреплениях.

В другом эпизоде она фигурировала в качестве часового, в третьем она даже украла винтовку у конфедерата. Бесправие негров на Юге говорило против маскировки «под негра», и Эмма, учтя свой неудачный опыт, в дальнейшем выдавала себя за ирландку, торгующую вразнос яблоками.