Тетрадь II

В четыре часа сорок три минуты утра меня поднял телефонный звонок жеребца.

В противоположность моему скверному — из-за недосыпа — настроению, жеребец в это утро был в прекрасном расположении духа, не хуже, чем вчера. Побежку определенно не узнать, научился, сколь это ни прискорбно, не топать копытами. Ширина и ритм шага правой и левой пары ног совпадают в точности, и хотя ноги каждой пары ударяют в землю не всегда одновременно, все равно получается ощущение слитности. Лучше же всего то, что он больше не раскачивается и не гнется в корпусе. Если бы не некоторая скованность, выглядел бы настоящей цирковой лошадкой. Правда, есть у него еще привычка размахивать руками, чтобы держать в равновесии верхнюю часть туловища, и хорошо бы ему от этой привычки избавиться. А то, ну точно фантастическое существо о шести конечностях.

Вид жеребца, который, прекратив тренировку и обмахиваясь подолом майки, бодрым шагом приближался ко мне, был торжественно-вопрошающим. Ясно: он хочет услышать от меня похвалу его успехам, но я упорно молчал. Передав ему бутерброды и термос, официальным тоном доложил, что записки еще не закончены.

Но жеребец проявил живейший интерес даже к этой первой, неоконченной, тетради и отобрал ее у меня, сказав, что хочет внимательно прочесть записки, как только выдастся свободная минута. Взамен я получил деньги на вторую тетрадь.

Я прямо заявил:

— С меня достаточно. Гоняться за самим собой можно до бесконечности. Мне кажется, я не обязан участвовать в сделке, когда условия оплаты не оговорены.

Жеребец немного растерялся, внимательно просмотрел последние страницы и, почесывая пальцем лоб, ответил:

— Догадались, значит? Ну что ж, усомнились вы правильно, записки эти можно считать своего рода тестом на интеллект. Только вот насчет цели этого теста вы, видимо, ошибаетесь. Когда ставится вопрос о преданности, имеется в виду ваше отношение к жене, и ничто иное. Надлежит прежде всего установить, на что вы готовы ради того, чтоб отыскать жену, а иначе…

— То-то и мерзко! — Я не собирался отступать. — Моя жена не такой человек, чтобы ни с того ни с сего пропадать без вести, и, уж коль скоро она исчезла, для меня вполне естественно было броситься на поиски. А вам доверять я больше не могу из-за всех ваших махинаций.

— Ну-ну, не преувеличивайте. — Переместив центр тяжести на задние ноги, он скрестил передние и, приняв вовсе не лошадиную позу, налил себе вторую чашку кофе. — Единственное, к чему я стремился, — это, по мере моих сил, помочь вам.

— Но как?

— Как, говорите? Ну хотя бы дать вам ключ к загадке: каким образом могла ваша жена исчезнуть из приемного отделения, когда все входы и выходы были заперты.

— И в чем этот ключ?

— Вам не кажется, что вы многое пропускаете мимо ушей?

— Оставьте этот тон.

— Я имею в виду самое начало первой кассеты.

— Ах, вот вы о чем, я и сам ломал над этим голову. Сделал даже соответствующую запись в тетради, но, во-первых, тогда никому еще не было известно, кто я такой и зачем пожаловал, однако…

— Вы имеете в виду разговор на улице с хозяйкой посреднической конторы Мано?

— Да, именно с того момента за мной началась слежка, что — как ни крути — очень странно. Тем более с этим совершенно расходятся объяснения охранника насчет подслушивающих устройств, как-то связанных со мной…

— Ошибаетесь. Подслушивание не велось за вами как таковым. В принципе все разговоры посетителей посреднической конторы перехватываются в кабинете общей предварительной диагностики. Чтобы собрать о вас необходимый материал, я обратился к архивариусу кабинета предварительной диагностики, и он любезно предоставил мне все данные. Сравните их с записью, сделанной охранником, — даже качество звука совершенно иное. Сейчас, я думаю, самое время вам узнать, что представляет собой клиника. Совместить полную перестройку методов лечения с усовершенствованием управления клиникой чрезвычайно сложно. Взять хотя бы знакомых вам посредников — это крайне нежелательное, но в наших условиях неизбежное зло.

В качестве недавнего примера жеребец рассказал случай, приключившийся с одним больным. Мужчина средних лет стоял на остановке и ждал автобуса, мимо проезжала на велосипеде девушка: одна рука на руле, в другой — прозрачный полиэтиленовый пакет, а в нем штук пятьдесят яиц. Она, наверно, была новичком и ехала неуверенно.

Навстречу ей несся тяжелый грузовик, сзади ее обгонял другой. Поравнявшись, они бы заняли всю проезжую часть. Мужчина рассчитал на глазок, что встретятся они именно в той точке, где находится велосипедистка. Он живо представил себе, как девушка выворачивает велосипед прямо на телеграфный столб и пакет ее ударяется о стену дома. Пятьдесят яиц разом разбиваются, превращаясь в комок желтой слизи. Ему стало дурно, и, опустившись на корточки, он потерял сознание. (Для справки — грузовики благополучно разминулись, не задев девушку, а в полиэтиленовом пакете лежали не яйца, а шарики для пинг-понга.)

Через тринадцать минут прибыла машина «скорой помощи». Это случилось днем, и потому приемом больных вместо врача клиники занимался посредник X. Результаты его осмотра, передававшиеся по радио в кабинет общей предварительной диагностики, с интересом слушали врачи шести отделений, ожидающие доставки больного. Это были представители специализированных отделений: периферийного кровообращения, внутренней секреции, клеточного метаболизма, нейрохирургии, медикаментозной интоксикации, нервных окончаний органов чувств.

Согласно установленным правилам, посредник должен убедить больного следовать всем указаниям, поступающим из кабинета предварительной диагностики. Но в случае если у больного или его семьи есть какие-то пожелания, посредник обязан считаться с ними, и больной нередко доставляется в так называемые общие отделения: терапевтическое, хирургическое или неврологическое. Нельзя, разумеется, порицать больного за то, что он не может точно назвать свою болезнь, но это очень затрудняет работу специализированных отделений. Не исключена, правда, и такая крайность, когда все больные — это врачи и медсестры, которые ложатся в клинику из чувства долга. Быть может, превращение общих отделений в отделения предварительной диагностики — недостижимый идеал, но в интересах дела гораздо разумнее было бы перестроить, а возможно, и упразднить специализированные отделения, задыхающиеся от наплыва больных. Пользуясь социальными завоеваниями, больные требуют все больше благ и услуг, и эта их борьба с каждым годом все глубже загоняет клинику в трясину.

Однако случай с мужчиной средних лет предоставил сотрудникам специализированных отделений редкую возможность — больной находился в коматозном состоянии и с ним не было никого из членов семьи. Кроме того, по свидетельству очевидцев (никто из них даже не предполагал, что виновницей всего была велосипедистка с пакетом яиц), мужчина потерял сознание по непонятной причине, не такой уж пожилой, крепкий на вид, не было у него ни судорог, ни конвульсий, но он никак не выходил из коматозного состояния, и каждое отделение считало его своим больным. Обычно после непродолжительных консультаций достигалось соглашение, но в тот день все запуталось и ни одно отделение не шло на уступки; в конце концов вспыхнула отвратительная ссора: люди обзывали друг друга бабниками, корили неумелой игрой в шахматы.

Ну, а посредник без ответа отделения предварительной диагностики не имел права заполнять историю болезни; он нервничал, не зная, как быть, время шло, а состояние больного вдруг резко ухудшилось, вскоре последовала клиническая смерть. И он стал желанной добычей отделения реанимации.

Там его вернули к жизни. Но поскольку врачей-реаниматоров совершенно не интересует живой больной, после того как он выразил им свою признательность, его оставили без всякого присмотра, и вновь началась агония. Тут реаниматоры снова взялись за дело; и так, который уж день больной, то умирая, то оживая, только и успевает выразить признательность врачам.

— Но как все это, по-вашему, связано с исчезновением моей жены?

— Ничего подобного я не говорил.

— Нет, говорили. Вы сказали, будто запись в начале пленки может оказаться ключом к загадке приемного отделения.

— Нет, речь идет не о первом большом эпизоде. Раньше… Короткая сцена — секунд на десять. Она там есть.

— Нету ее.

— Значит, прослушали. Пропустили, сочтя обычным шумом. Вернетесь домой, послушайте пленку как следует еще разок.

— И что же я услышу?

— Сперва послушайте, потом попробуем разобраться вместе.

— Если, как вы утверждаете, есть конкретная улика, нужно действовать без промедления, к чему тратить попусту время на эти мои записки…

— Медлите-то вы сами. Уж нет ли причины, заставляющей вас топтаться на месте? Не сами ли вы нажали на тормоза?

— Вы чересчур подозрительны.

— Допустим. У вас-то одно на уме — послать спасательное судно кораблю, исчезнувшему после сигнала SOS. Но ведь можно еще и зажечь прожектор на маяке. Действие само по себе превосходно, но медведь, идя на добычу, не станет, подобно собаке, метаться и лаять. Освещая заблудившемуся путь к дому, и впрямь можно ему помочь. Я хочу одного: пусть эти записки станут для вашей жены путеводной нитью, и она к вам вернется. Понимаете? Напрасен ваш труд или нет — об этом можно будет судить лишь по его результатам.

Не то чтобы он убедил меня, но здорово припер к стене. Я разозлился, но возразить было нечего; пожалуй, теперь я понял психологию человека, осознавшего свою вину и жаждущего признаться в содеянном. Расставшись с жеребцом, я вернулся к себе и поставил первую кассету. И убедился: если слушать ее, как советовал жеребец, можно и впрямь различить весьма подозрительные вещи.

Я отправился за второй тетрадью в подземный Торговый центр главного корпуса клиники, потом поднялся в лифте на самый верхний этаж и заглянул в кабинет заместителя директора. Секретарша только что пришла. Взяв у нее две таблетки успокоительного и ключ, я пересек коридор и вошел в кабинет главного охранника. Мне хотелось увидеть схему расстановки микрофонов для подслушивания в приемном отделении. Оказалось, микрофоны есть только в аптеке. Наверно, если поточнее определить местоположение микрофонов, удастся понять и природу загадочных шумов. Я был слегка возбужден. Избавясь наконец от назойливой болтовни секретарши, выспрашивавшей, как выглядит жеребец, я поспешил вернуться в свою комнату.

Для начала начертил план приемного отделения, включая помещение аптеки. Нанес на план микрофоны. Мысленно перенесясь туда, прослушал несколько раз первые метры пленки. Потом, исходя из двух факторов — времени и направления, — начал подбирать наиболее благоприятное звучание и громкость. Сначала был только шум, но постепенно звуки начали оформляться, обретать смысл.

Стук ветра в окно аптеки… впрочем, ветер начался лишь под утро… быть может, шумит холодильник… шорох приближающихся шагов… шарканье туфель на резиновом ходу… шаги приближаются нерешительно и вдруг становятся резче… нет, это прекратился посторонний шум… шаги, как и прежде, приближаются нерешительно… может ли звук сам собой оборваться столь внезапно?.. послушаю еще раз… неужели почудилось? Нет, похоже, кто-то забавляется дверцей аптечного шкафа, открывая и закрывая ее… шум шагов умолк… через секунду раздался скрежет металла… вслед за ним совсем рядом — резкий звук падения тяжелого предмета…

Итак, я снова начал писать. Да у меня и не было иного выбора: надо выполнять соглашение. Жеребец действительно что-то знает. Даже из того, что все эти звуки специально записаны в самом начале кассеты, ясно: он располагает сведениями куда более обширными, чем я. Нет, пожалуй, это нечто большее, чем обычная информация.

Беспокоит одно — как будут использованы мои донесения. Каков истинный смысл, таящийся за метафорой — путеводная нить, помогающая жене выбраться из лабиринта и вернуться домой. Ужасно, если все будет зависеть от моих расследований. Когда пойду отдавать вторую тетрадь, нужно выдвинуть свои условия. Пусть больше не дурачит меня, а лучше честно объяснит, для чего понадобились ему мои записки, и гарантирует мне право уничтожить страницы, которые могут свидетельствовать против меня или выставить меня в неблаговидном свете.

Кабинет главного охранника — размером и обстановкой — был точной копией кабинета заместителя директора. Рядом с входом еще одна дверь, в соседнюю комнату — кабинет секретаря; на противоположной стене большое окно с двойной рамой, обеспечивающее свет и тишину. Такие же, как в кабинете заместителя директора, кресла для посетителей на металлических ножках, обтянутые черной искусственной кожей. Но на этом сходство кончалось. Кабинет заместителя директора отличался предельной лаконичностью. Кроме висевшей в рамке акварели с изображением случки лошадей, все — от ковра на полу и до пластмассового календаря — было выдержано под цвет стен в серовато-голубой гамме. Здесь же царил невообразимый беспорядок. Все стены были покрыты панелями разной величины с приборами и переключателями, между панелями тянулись во все стороны или свисали пучки разноцветных проводов, на полу валялись инструменты и детали. Будь в кабинете хоть какой-то порядок, он походил бы на радиостудию или электронно-вычислительный центр, но сейчас, весь загроможденный, он напоминал склад электрооборудования.

Мужчина в белом халате, сидевший спиной к двери низко склонясь над рабочим столом у окна, повернулся на вертящемся стуле и снял наушники.

— Мы уже с вами встречались. Простите, что не представился, — я исполняю обязанности главного охранника.

Это и был тот коренастый толстяк, водитель белого фургона, приезжавший за врачом вместе с заместителем директора. Но мужчина, вместо того чтобы успокоиться, встретив знакомого человека, стал еще более подозрительным. Слишком уж много совпадений.

Как бы угадав его мысли, главный охранник заговорил снова, скороговоркой — так что невольно чувствовалось, как напряжены его голосовые связки:

— Нет, нет, можете не представляться. И никаких объяснений не нужно. Я все о вас знаю.

— Тогда почему…

Главный охранник, подняв пухлую ладонь, остановил мужчину. Он взял черный аппарат, стоявший сантиметрах в пяти от стола, и включил его. Послышался звук, похожий на комариный писк. Торжествующе ухмыляясь, главный охранник привстал и через стол направил аппарат на мужчину. Комар превратился в овода, а над левым карманом пиджака мужчины затрещал, резанув слух, электрический разряд.

— Что там у вас? Выньте, пожалуйста.

— Это…

— Знаю-знаю, взятое напрокат женское платье.

Пронюхал, никуда не денешься. Мужчина неохотно достал оттопыривавший карман бежевый сверток. Главный охранник привычным движением снял пояс с платья, ногтями открыл тайничок на пряжке и вынул ртутную батарейку. Аппарат сразу умолк.

— Потрясающе.

— Ультракоротковолновый передатчик. Вы носили его с собой и потому — что бы ни делали — были у меня как на ладони. Знай вы об этом, не стали бы так удивляться. Теперь понимаете, почему мы прибыли на «скорой помощи» чуть ли не в момент происшествия.

— Хитро придумано. Но тогда и старик из посреднической конторы, похожий на бывшего фокусника…

— Он здесь ни при чем. В посреднической конторе этим не занимаются. В платья и украшения, выдаваемые напрокат, заранее вмонтированы миниатюрные передатчики.

Главный охранник, слегка оттолкнувшись от пола каблуками, повернулся на стуле и, словно управляя автомашиной, начал орудовать кнопками и рукоятками на большой панели, установленной у левой кромки стола. Тотчас появились скрытые в стене катушки пятидесяти четырех магнитофонов — девять в высоту, шесть в длину — и чуть не все разом пришли в движение; одни вдруг замирали, другие начинали крутиться, но закономерности их вращения он не уловил.

В углу комнаты вдруг послышался шепот. Это явно была запись. Но откуда исходят звуки, было не ясно, и это очень усиливало эффект присутствия. Суть разговора не имела значения; неведомые мужчина и женщина сводили свои денежные счеты так откровенно, что даже слушать их казалось постыдным. Здесь, наверно, играло роль высокое качество динамика и усилителя, но и не только это. Наверно, имело значение и то, что диалог ведут два человека, а недоговоренности, эллипсисы[4], не позволяют проникнуть в разговор постороннему.

— Пустяки… Увод по схеме ве-три…

Выключив звук, главный охранник объяснил, в чем дело. Когда в посреднической конторе берут напрокат платье, цель, за редким исключением, одна — увод. Кстати, и мужчину заподозрили было в намерении совершить увод, то есть увести больного из клиники за ее территорию или увлечь за рамки дозволенного поведения.

Стационарные больные, как правило, не имеют одежды для выхода из клиники. Свидания разрешены либо в палате, либо в специальном помещении, и желающим свободно покидать клинику лучше всего оставаться амбулаторными больными. Когда больной одинок — это полбеды, но если одежду тайком проносят семейному человеку и тот покидает клинику, у супруги его или, соответственно, супруга невольно рождаются подозрения, приводящие к конфликтам в семье.

Но кто же они, эти посетители, которые, запасясь всем необходимым, вплоть до взятой напрокат одежды, приходят повидаться с больными? Конечно, прелюбодеи. А сами больные, скорее всего благодаря своему алиби — отсутствию одежды, позволяющей выйти из клиники, — наглеют, и, по имеющимся сведениям, прелюбодеи среди стационарных больных составляют, независимо от пола, три с половиной — четыре процента. Для тайных свиданий со стационарными больными как раз и предусмотрена выдача одежды напрокат.

Когда проблема с одеждой решена, возникает новая — место свидания. Если необходимо простое удовлетворение физиологической потребности — любое место годится. Главное здание клиники и площадь перед ним с двух сторон окружает кленовая роща, где находится больничное кладбище. Там много тени, могильные плиты ровные, и за десять минут туда можно добраться от самого дальнего корпуса. Правда, на кладбище масса сороконожек, а в почве обнаружены столбнячные палочки, и приходится остерегаться резких движений, чтобы невзначай не оцарапаться. Всем, кто опасается этого — иные вдобавок еще стесняются посторонних взглядов, — желательна крыша над головой. Благо в городском массиве, который вклинивается в больничную территорию между административным и амбулаторным корпусами, жадно распахнули свои пасти с десяток гостиниц.

Вся эта картина, изображенная главным охранником, отлично видна из окна его кабинета. Низину, зажатую между двумя возвышенностями, прорезает идущая к морю с северо-востока четырехрядная автострада, которая, нырнув в туннель под седловиной, исчезает. По обочинам ее теснятся магазины, конторы, многоквартирные жилые дома, и граница между городским районом и территорией клиники никак не обозначена. Административное здание — весьма заурядной архитектуры — прочно покоится на четырех квадратных опорах, тонких и высоких, амбулаторный же корпус вздымается на холме этакой странной глыбой, напоминающей старинный военный корабль. Из окна можно было проследить весь путь, пройденный мужчиной вслед за дежурным врачом. Сначала, огибая внутренний контур седловины, он дошел до автострады, отделяющей городской район от территории клиники, потом по подземному переходу вышел к морю и, поднявшись по глубоко прорезавшей склон дороге, в конце которой стоял Дзидзо, бог — покровитель детей и путников, добрался наконец до вершины холма. Увы, даже из кабинета главного охранника не видно, что же находится за холмом. Гостиницы скорее всего в той стороне, где горбится под тяжестью ветвей гималайский кедр, осеняющий слева наружную стену комнаты, в которой я пишу сейчас свои записки. Ну а эти пустующие дома на земле, предназначенной для расширения кладбища, — о них, по словам главного охранника, все, кто ими пользовался, отзываются с похвалой. Это и впрямь прекрасное место для тайных свиданий, правда, пока доберешься туда, семь потов сойдет, да и такой роскоши, как уборная, там не сыщешь.

Главный охранник и заместитель директора весьма заинтересовались поведением прелюбодеев и решили установить в «перспективных» местах подслушивающие устройства. Совершенно случайно они сразу добились такого успеха, на который никак не рассчитывали, и пристрастились к подслушиванию. Но далеко не всегда в тех местах, где была установлена подслушивающая аппаратура, попадалась дичь, на которую они охотились. Однако установить аппаратуру повсюду, где были возможны тайные свидания, оказалось нелегким делом. Слишком много возникало препятствий — сложность контрольной аппаратуры, большой расход источников питания, обременительность их замены (при непрерывном использовании их хватало на восемьдесят часов). Методом проб и ошибок они в конце концов пришли к соглашению с посредниками и стали заранее вделывать в выдаваемую напрокат одежду миниатюрные ультракоротковолновые передатчики. С тех пор удается с высокой точностью вести наблюдение за самыми деликатными любовными ситуациями.

— Не знаю, какая у вас цель, но затея ваша весьма дурно пахнет.

— И это говорите вы, человек, спрятавший в заднем кармане брюк вещь, украденную из комнаты врача.

Мужчине нечего было возразить, и ему осталось одно — защищаться. Интересно, насколько серьезны намерения главного охранника помочь ему в поисках жены? Желая показать, что он торопится, мужчина взглянул на ручные часы, но тот и глазом не моргнул. Большим пальцем он указал через плечо на пятьдесят четыре магнитофона, выстроившиеся у него за спиной, и с важным видом продолжал свой рассказ:

— Сейчас уже организовано общество любителей звукозаписей тайных свиданий, насчитывающее более четырех тысяч человек, ежемесячный взнос в две тысячи иен дает право на прослушивание одной магнитофонной записи в месяц. Годовая выручка составляет примерно сто миллионов иен. Для нас это весьма существенный источник дохода. Он позволил нам приобрести высокопроизводительную копировальную машину, а в конце прошлого года мы закупили небольшой компьютер и теперь имеем возможность автоматически записывать на пленку какие угодно любовные ситуации. Едва в конторе посредника объярится посетитель, задумавший осуществить увод, оттуда в кабинет главного охранника сообщается по телефону шифр передатчика, вмонтированного во взятую напрокат одежду. Когда шифр введен в компьютер, от шороха снимаемой одежды приходит в действие транслятор звукоосцилляционного типа и начинается автоматическая запись на один из магнитофонов в этом кабинете. Имеющаяся сейчас аппаратура в состоянии обслужить даже общество в восемь тысяч членов… Но у вас уникальный случай. — Главный охранник вдруг понизил голос и взглянул на стол с толстой пластиковой доской. Потом поднял оценивающий взгляд на мужчину. — Уводы начинаются обычно не раньше двух часов дня, а вы пришли так рано, что оказались первым. Я почему-то не захотел полагаться на автоматическую запись и все прослушал самолично, а вышло вон как удачно, да и вообще…

Решив, что наконец-то поток начал входить в нужное русло, мужчина осторожно попытался направить его:

— Не знаю. По-моему, я, наоборот, опоздал.

— Не хнычьте. — Засмеявшись, главный охранник сложил губы колечком и стал похож на умиротворенного зверя, спрятавшего клыки. — Если вы имеете в виду состояние того врача, то оно все еще неважное. Но я пока не собираюсь обвинять вас в непреднамеренном нанесении ему телесных повреждений или в незаконном вторжении в его квартиру.

Как бы ненароком, но, разумеется, с умыслом он сыпал соль на раны мужчины. Своим смехом он его не обманет.

— Что же мне оставалось делать? Я пришел в клинику, сам не зная, как быть, и если охранник, единственный свидетель происшедшего, сказал нечто похожее на правду…

Мужчина вынул из пачки шестую за сегодняшний день сигарету.

— Курить воспрещается, — бесстрастно предупредил хозяин кабинета. — С охранником мы разберемся. По отношению к нему приняты соответствующие меры. Должно быть, на имя заместителя директора клиники уже поступили его письменные показания — давайте узнаем?

Главный охранник нажал кнопку селектора и вызвал управление.

Оно находилось в подвальном этаже того же здания, сотрудники его занимались охраной — восемнадцать человек круглосуточно, в три смены, несли службу. Доставка членам общества магнитофонных записей, сбор членских взносов, привлечение и оформление новых членов, регулярное патрулирование мест свиданий, срочные вызовы в случае драк или ограблений — в общем, работы у них немало. Одна лишь замена источников питания подслушивающей и трансляционной аппаратуры в количестве почти двухсот пятидесяти единиц чего стоит! Быстроногие парни по двое (нередко им приходится залезать на плечи друг другу) вынуждены рысью обегать свой участок. Наверно, из этого управления была и пара стриженых молодцов в спортивных трусах, пробежавших мимо, когда он в ожидании врача мочился возле закусочной, один еще ткнул его в бок. Причинять зло они не собирались — видно, получили по радио приказ главного охранника и прибежали взглянуть, как выглядит мужчина.

Эти двое, как и все связанные со службой вне клиники, являются больными трех отделений — отоларингологического, дерматологического и неврологического, многие из них увлекаются каратэ и дзюдо.

Загудел зуммер селектора — главному охраннику отвечали на его вопрос, речь отрывистая, как у студента. Когда охранника направили туда, он взял свои показания с собой. Мужчина не понял, куда направили, и главный охранник пояснил: в лабораторию лингвопсихологии, где должны были проверить на детекторе лжи правильность его показаний.

Главный охранник решил позвонить в лабораторию лингвопсихологии и выяснить результаты проверки. Ему ответили: детальный анализ еще не закончен. Но можно вполне предположить, что тот в основном рассказал правду.

— Супруга заместителя директора. — Главный охранник произнес эти слова осторожно, точно боясь проговориться, и положил трубку. — Сейчас она живет отдельно. Обслуживает детектор лжи — весьма влиятельный человек.

— Выявились ли благодаря его показаниям какие-то новые факты?

— Вряд ли. — Главный охранник глянул на оборотную сторону пряжки взятого напрокат платья. — Ваш кодовый номер М-73Ф, неплохо бы его запомнить. Пользуясь этим шифром, вы в любое время сможете отыскать на магнитофонной ленте касающиеся вас записи. Есть ко мне вопросы? Кажется, вы получили вполне достоверные сведения.

— Шутка ваша неуместна. Мне рассказали лишь фантастическую историю, будто человек исчез из такого места, откуда исчезнуть немыслимо. Возможно, сведения о том, что никаких сведений нет, и есть достоверные сведения, но тогда…

Зазвонил телефон. Поступило сообщение: предстоит второй (или, не считая мужчины, первый) увод за день. Смуглая крупная женщина лет тридцати двух — тридцати трех взяла напрокат следующую одежду: дорогую спортивную рубашку и брюки для худого и рослого молодого человека. Включая компьютер, главный охранник со вздохом прошептал:

— Сколь велика пропасть между тем, что слышишь, и тем, что видишь. Какое разочарование, едва услышанное и увиденное сольются воедино.

Мужчина, не вставая с кресла, подался вперед. Казалось, все волоски на его теле встали дыбом, словно шерсть разъяренной кошки.

— Выходит, весь вопрос в том, поможете вы мне или нет?

— А куда денешься — протекция самого заместителя директора. — Главный охранник выставил вперед подбородок и тыльной стороной ладони провел снизу вверх по толстой, налитой шее. — Как видите, в этом кабинете обычно нахожусь я один. Лишь изредка заходит кто-нибудь, имеющий отношение к нашей работе. Дело в том, что поступающие сюда сведения слишком сильно воздействуют на психику. Вы, пожалуй, первый человек, не связанный с клиникой, которому было дозволено войти сюда.

— И тем не менее, если я не нападу на след жены, мне не выбраться из тупика.

— Все будет зависеть от вашего усердия.

— Господин заместитель директора считает, что хорошо бы поговорить и с уборщицами…

— Бесполезно. Прочитав показания охранника, вы сразу поймете, каков порядок смены ночного и дневного дежурных. Вход для служащих отпирается, лишь когда дневной охранник несколько раз тщательно проверит помещение и убедится, что никого нет. Естественно, при этом не бывает свидетелей — факт, не подлежащий сомнению.

— Что же мне делать? — Мужчина едва не кричал в голос. Опершись о подлокотники, он стиснул пальцы. Главный охранник снова, сложив губы колечком, смеялся. На его жирном лице под глазами выросли сдобные пышки.

— Хорошо, я предоставлю вам на время соседний кабинет воспроизведения. Думаю, возражать не будете? Став как бы сразу десятками человек-невидимок, вы сможете рыскать по всей клинике. — Главный охранник взял с полки под рабочим столом накрахмаленный до хруста белый халат и ловко спорол ножом две из трех нашитых на груди черных полосок, оставив одну. — Возьмите, пока ваш статут не будет установлен официально. Он вам пригодится, чтобы пользоваться столовой. — Звук расправляемой крахмальной ткани ласкал слух. В плечах халат ему широк, но по длине в самый раз. Главный охранник подвел мужчину к двери в стене между аппаратурой, открыл ее и впустил в соседнюю комнату.

Вначале мужчина почувствовал, как неведомые тиски сдавили его чуть не до боли. Точь-в-точь будто он спускался на парашюте. Правда, сам он никогда с парашютом не прыгал. Видел, как прыгают, лишь в кино и по телевизору. Так называемые затяжные прыжки, когда человек, не раскрывая парашюта, с лицом, искаженным давлением воздуха, распластавшись, точно насекомое на несуществующей ветке, стремительно несется к далекой земле, напоминающей кадр аэрофотосъемки. Нет, это уже не падение, а отрешение от всего сущего. Сам не испытав ничего подобного, он тем не менее считал, что способен понять такое состояние: ведь оно сродни ощущению, охватывающему человека, внезапно пробудившегося от сна.