Долго я стоял неподвижно. Не только плоть, но и душа моя словно замерла, затаилась. Это не было простым чувством вроде страха. Это было странное состояние, в котором смешались спокойствие и смятение, как будто мне с самого начала сказали обо всем, и я давно все знаю, и все же в любой момент готов сойти с ума. Это спокойствие можно сравнить с ощущением идиотского, веселья, которое испытываешь, когда видишь смутно знакомого тебе человека и вдруг обнаруживаешь, что это твое отражение в зеркале. А смятение сродни невыразимо грустному отчаянию, какое бывает во сне, когда превращаешься в духа, паришь под потолком и смотришь сверху на собственный труп…
      С трудом подбирая слова, я выговорил:
      — Как же это?.. Значит, ты — это я… синтезированный машиной, что ли?
      — Это не так просто. Ты же знаешь, что синтезированная личность не может вести такой разговор.
      Я непроизвольно киваю.
      — Но ведь у тебя не может быть сознания.
      — Еще чего!.. У меня же нет тела… Я — это всего-навсего запись на магнитофонной ленте, как ты и предполагал. И, естественно, я не могу обладать таким сокровищем, как сознание. Зато я более детерминирован и определенен, нежели сознание. Мне в мельчайших деталях известна наперед вся работа твоей мысли. И что бы ты ни делал, как бы ни поступал, ты всегда останешься в пределах предусмотренной во мне программы.
      — Кто же составил тебе конспект для этого разговора?
      — Никто. Он определен самим тобой.
      — Значит?..
      — Правильно. Я — это второе предсказание твоего будущего, учитывающее знание первого предсказания. Короче, я — это ты. Ты, познавший себя до конца.
      Я вдруг ощутил себя далеким крошечным существом. А на том месте, где я находился, тяжело и медленно, как вывеска парикмахерской , ворочалась огромная склизкая боль.
      — Кто же приказал тебе позвонить? Ёрики?
      — Ты все еще не понимаешь. Ты никак не можешь освоиться с истинным положением вещей. Моя воля — это твоя воля. Ты только не осознал ее, вот и все. Я поступаю так, как поступил бы ты, зная свое будущее.
      — Как же ты управляешь магнитофоном?
      — Перестань молоть чепуху. Конечно, мне помогает человек. Это Ёрики-сан, ты угадал… Но не думай, пожалуйста, что это его интриги или что-нибудь подобное. Все, что он до сих пор сделал, делалось по моей просьбе. И если ты подозреваешь Ёрики, подозревай лучше самого себя…
      — Ладно, пусть так. А зачем тебе нужно было вести себя, как шантажист, пугать меня этими звонками?
      — Я не пугал. Я предупреждал.
      — Все равно, зачем был нужен этот окольный путь? Если тебе известно мое будущее — значит, вероятно, известны и мои враги? Почему нельзя было действовать более прямыми путями?
      — Враги… Ты неисправим. Поистине враг в тебе самом. Твой способ мышления — вот кто наш настоящий враг. Я просто хотел спасти тебя от катастрофы… А-а, вот и хорошо, идет Садако. Впрочем, хотя я — это ты, тебе, конечно, неприятно, что я ее так называю. Ладно, буду называть ее женой. Она переоделась и ждет тебя за дверью. И, вероятно, с недоумением слушает наш разговор. Позови ее и дай ей трубку, я хочу спросить ее кое о чем.
      — И не подумаю!
      — Правильно, я знал, что ты это скажешь. Если рассказать ей хоть о чем-нибудь, придется рассказать обо всем. На это у тебя не хватит смелости. Ты ведь так и не сказал ей, куда собираешься ее вести. Впрочем, в этом теперь нет необходимости.
      — Это почему? Это оскорбление не пройдет даром…
      — Ладно, ладно. Если не хочешь позвать ее к телефону, спроси сам. Спроси ее про фиктивную медсестру с родинкой… Твоя жена сказала, кажется, что родинка была на подбородке… А не ошиблась ли она? Может быть, родинка была не на подбородке, а на верхней губе?

      Я задохнулся. Я просто забыл, что нужно дышать. Издалека пробивается луч света, и все вокруг меняет свой облик. Родинка не на подбородке, а на верхней губе… Подвела память, жена просто забыла. Значит, этой медсестрой была моя помощница Кацуко Вада? У нее родинка на верхней губе. Она стесняется и привыкла держать голову опущенной, чтобы родинка не бросалась в глаза. И тогда эта родинка видна у нижнего края подбородка, и затуманенная память переносит ее на подбородок.
      — Садако! — в ужасе кричу я на весь дом. — Родинка у медсестры!
      Дверь приоткрылась, и показалось испуганное лицо жены.
      — Что с тобой? Ты так меня напугал…
      — Эта родинка, где она была?.. Может быть, не на подбородке? Может быть, здесь?
      — Пожалуй… Кажется, да…
      — А точно? Вспомни хорошенько!
      — Если я ее увижу, то вспомню, но… Пожалуй, что да.
      — Именно на губе… — сказал голос, в трубке.
      Я торопливо махнул рукой, отсылая жену. Но она не ушла. Она стояла, глядя мне в глаза холодными глазами. Не понимаю, почему у нее такое лицо. Я крепче прижимаю трубку к уху и поворачиваюсь спиной.
      — Другими словами… — продолжает мое второе “я”, — этой медсестрой была, как ты догадался, Кацуко Вада. Твоя жена не знает ее, потому что Вада была больна, когда остальные твои сотрудники приходили к тебе на Новый год с поздравлениями. Но теперь ты понял, что твои представления о друзьях и врагах ни на что не пригодны?
      — Если так, то все прекрасно. Ведь она сделала это по моему поручению, иначе говоря — по твоей просьбе.
      — Чем же ты недоволен?
      Я украдкой оглянулся. Жены уже не было.
      — Тем, что теперь все мне кажутся врагами.
      — Да, пожалуй… — произнес он спокойно и, как мне показалось, печально. — Что же, ты сам был беспощадным врагом самому себе. И мы ничем не, могли помочь тебе, как ни старались.
      — Понял, хватит! — Меня вдруг охватила ярость. — Довольно ходить вокруг да около! Какой вывод? Что я, по-твоему, должен делать?
      — Чудак… Я думал, что ты уже сделал вывод. Прежде всего теперь уже нет необходимости поднимать шум и тем более впутывать в эту историю жену.
      — Я не поднимаю шума!
      — Ну как же? Ты что, вообразил, будто жена так просто, без всяких объяснений, согласится на исследование машиной? Если ты так полагаешь, то ты просто дурак. Ты с гордостью думаешь о себе: я — де человек хладнокровный, я все вижу и могу делать вид, что ничего не замечаю. А на самом деле ты скучен и консервативен до мозга костей, и жена теперь ни за что не разрешит тебе заглядывать в ее душу. Почему? Да потому, что в ее душе есть нечто такое, что не предназначено для твоих глаз. Нет, не беспокойся, это не ревность и не измена. Это гораздо хуже. Презрение и безнадежность.
      — Чушь!
      — Нет. Засады устраиваются в самых неожиданных местах. Ты ничего и не подозреваешь — и вдруг наталкиваешься на препятствие, и это становится поворотным моментом в твоей судьбе. Чтобы заставить жену согласиться на исследование, тебе пришлось бы кое-что ей рассказать… И так волей-неволей ты бы раскрыл тайну лаборатории Ямамото.
      — Это всего лишь твое предположение.
      — Это не предположение, это предопределение. Ты бы все равно пришел к такому выводу. И если бы я не позвонил тебе, ты так бы и поступил. Впрочем, были еще другие пути избежать этого. Например, испросить у господина Ямамото для твоей жены разрешение на осмотр лаборатории. Хотя это, кажется, не входило в твои намерения. Твои мысли направлены в диаметрально противоположную сторону. Ты побывал в лаборатории, ты начал понимать, что повседневное является всего лишь изнанкой реальности, и тем не менее ты думаешь только о том, как бы убить своего ребенка, порвать все связи с будущим и навсегда зарыться в этот мир изнанки. Помнишь, вчера вечером Вада-кун сказала тебе, что идет суд? Да, то был настоящий суд. А то, что я говорю тебе сейчас, это, возможно, решение суда. Не верится, что такой человек, как ты, закоренелый консерватор, консерватор до мозга костей, мог создать машину-предсказатель.
      — Ты что же, позвонил мне специально, чтобы читать проповеди?
      — Ты говоришь так, будто речь идет о постороннем человеке. Но ведь я это ты… Впрочем, ладно… Как бы то ни было, число жертв нужно свести к минимуму. Ты уже знаешь, что медсестрой была Вада-кун, и теперь нет необходимости исследовать жену машиной. Если ты хоть это уяснил, об остальном можно не беспокоиться.
      — Значит, мой ребенок положен на искусственную плаценту и будет подводным человеком?
      — Совершенно верно.
      — Зачем? Кому это понадобилось?
      — Понимаю. Тебе хочется знать причину. Это понятно. Давеча господин Ямамото все время ждал, что ты начнешь расспрашивать о внеутробном выращивании людей, но ты оказался, как он выражается, чересчур застенчивым человеком. Поэтому я запросил для тебя разрешение на осмотр питомника подводных людей. Для этого нужно отдельное разрешение. Вероятно, мой запрос уже рассмотрен, но за ответом тебе придется сходить в комиссию самому. Примерно часов в пять за тобой зайдут.
      — Еще одно… Кто в конце концов убил этого заведующего финансовым отделом?
      — Конечно, Ёрики-кун… Но не торопись с выводами. Приказ убить отдал я, то сеть ты.
      — Знать не хочу об этом!
      — Можешь не знать, это ничего не меняет.
      — А кто это сейчас кашлянул? Там Ёрики возле тебя?
      — Нет, это Вада-кун.
      — Все равно… Передай трубку!
      — Возьмешь трубку? — спросил он в сторону, и ему ответил нежный смеющийся голос Вады:
      — Давайте, сэнсэй, довольно вам с самим собой разговаривать.
      Вот именно, с самим собой. Смешно получается, один я уже там есть, не хватает только, чтобы туда нагрянул второй я. Но что за положение! Пальцы у меня вдруг одеревенели, и трубка едва не выскользнула из потной ладони. Пытаясь удержать ее, я неловко повернулся и нажал на рычажок телефона. Набрал номер, но ответом было только низкое гудение.
      Вероятно, так и должно было случиться. Если он является вторым предсказанием моего будущего и ему известно обо мне все до мельчайших деталей, значит он предвидел и мою оплошность с трубкой. Но у меня были еще вопросы к нему. Если он приказал убить заведующего финансовым отделом, то выходит, что он существовал уже тогда. То есть еще до того, как я додумался до предсказания будущего отдельных людей. Когда же он появился на свет? И кто его создал?
      Я позвонил Ёрики. Его не было. Вады, разумеется, тоже не было.
      Жена сказала через дверь:
      — Я готова.
      — Все. Уже не нужно.
      — Что не нужно?
      — Не нужно идти. Все уже выяснилось.
      — Вот как… Странный у тебя был разговор по телефону.
      Я распахнул дверь и остановился на пороге. Жена, глядя в сторону, отстегнула брошь и швырнула на столик перед трюмо.
      — Я хочу спросить тебя, — проговорил я. — Ты меня презираешь?
      Жена подняла удивленное лицо, затем, словно нехотя, рассмеялась. И сказала сквозь смех:
      — У тебя весь рот в зубной пасте…
      Я хотел что-то сказать, но промолчал. Мне все стало противно. И сам себе я стал противен. Я не подозревал, что мы видим друг друга в последний раз, я — ее застывшую улыбку, от которой мне было тошно, она — мою идиотскую, заляпанную зубной пастой физиономию. Я закрыл дверь и вернулся к умывальнику. Прополоскал рот и начал бриться.

      Через каждые тридцать минут я звонил в лабораторию, разыскивая Ёрики, а в промежутках неторопливо просматривал газеты. Как всегда, международные соглашения, вопросы о территориальных водах, экономический шпионаж… необычайно высокая температура атмосферы, повышение уровня Мирового океана, землетрясения… повествования о красавицах, об убийствах, о пожарах. Странно, что набор этих неприветливых явлений мог когда-то приводить меня в сентиментальное настроение. Я видел краешек будущего, и все обыденное, в том числе и мой сорокашестилетний возраст, казалось мне теперь неимоверно далекой стариной. У меня было такое ощущение, будто я свалился от усталости и остался один на дороге.
      Незаметно я снова заснул. Газета, на которую я лег лицом, намокла от пота. Вернулся из школы Ёсио, бросил сумку и сразу помчался куда-то. Жена сердито закричала ему вслед. Я поднялся. Захотелось позвать Ёсио, поговорить с ним о чем-нибудь. Но в следующий момент его легкие шаги уже затихли где-то в далеком переулке.
      Я спустился на нижний этаж. Жена окликнула из кухни:
      — Может быть, поешь?
      — Нет. Потом.
      Я обул гэта и вышел. Мне хотелось немного побродить.
      Едва я вышел на улицу, как в глаза мне бросился мой шпион. Волоча ноги и пиная камешки на дороге, он шел в мою сторону, и лицо у него было такое, будто ему все на свете надоело. Увидев меня, он остановился как вкопанный. Я двинулся прямо на него, но на этот раз он и не думал убегать и поклонился мне со смущенной улыбкой.
      — Ты что здесь делаешь?
      — Виноват…
      Я не стал больше разговаривать с ним и прошел мимо. Но он повернулся на пятках и пошел рядом со мною. Вряд ли он такой дурак, чтобы пытаться напасть на меня сейчас. Слышны голоса играющих детей, повсюду прохожие. Желая уязвить его, я заметил, что он здорово отличился прошлым вечером, но он только оскалил зубы в наивной улыбке и пробормотал:
      — Да нет, я сделал только, как приказано…
      — Это правда, что ты большой мастер убивать?
      — Ну уж и большой. Так, выполняю поручения…
      — А что тебе сейчас поручено?
      — Виноват, сэнсэй… — Он как бы в затруднении опустил глаза. Поручили пока только следить за вами, больше ничего…
      — Кто поручил?
      — Вы сами, сэнсэй, кто же еще?
      Вот оно что! Итак, мое второе “я” имеет дело с заказами на убийства из-за угла. Никогда в жизни не подозревал, что способен на это. Если бы я не был напуган до оцепенения, меня бы, наверное, затрясло от отчаяния и ужаса.
      — Так… И сколько человек ты уже убил?
      — Да пустяки в общем-то… С тех пор как я у вас, не убил еще ни одного…
      Я перевел дыхание.
      — А до этого?
      — Одиннадцать человек. Я ведь чем силен? Не оставляю никаких следов. Сперва оглушаю, а потом зажимаю нос и рот. Он и задыхается. Возни, конечно, много, зато уж комар носа не подточит. А ежели требуется сделать утопленника, тогда вставляю в нос резиновую трубку и вливаю воду. При этом нужно делать искусственное дыхание, тогда вода накачивается в легкие. От настоящего утопленника нипочем не отличить. И душить можно тоже по-разному. Наложить вот так на все горло раскрытые ладони, взять поплотнее, тогда вообще никаких следов не будет. Правда, на это много времени уходит. И еще он сопротивляется. Тут уж первое дело — сломить у него дух. Наносишь какое-нибудь повреждение, легкое, не смертельное. Палец, к примеру, сломаешь или глаз выдавишь… Инструментом я никогда не пользуюсь. Инструмент непременно оставляет след. Всегда работаю голыми руками… Есть у меня такая способность: как увижу человека, кто бы он там ни был, сразу знаю, как у него дух сломить. С одного взгляда. Это вроде гипноза, что ли… Нажать на больное место, и человек готов, все равно что мертвый, делай с ним что хочешь. Взять, к примеру, вас, сэнсэй… Вообще-то это говорить не положено, ведь если человек такую вещь знает заранее, справиться с ним трудно. Ну, вам, сэнсэй, можно… Так вот у вас это место лицо или сбоку живота.
      Для чего мое второе “я” наняло этого человека? Может быть, для охраны, но не исключено, что ему дали поручение по специальности. В любом случае все это очень странно. И незачем мне разгуливать с таким субъектом.
      — Ты можешь идти домой.
      Он ухмыльнулся и искоса посмотрел на меня.
      — На такой крючок вы меня не подцепите, сэнсэй. Вы же сами сказали: ни при каких обстоятельствах не подчиняться приказам, даже вашим собственным, если не в письменном виде. Нет, меня вы не проведете. Лучше давайте зайдем куда-нибудь и закусим, если вы свободны. А то я утром забыл захватить завтрак. Я уж решил было потерпеть, но если мы будем вместе, приказа я не нарушу. Прошу вас, сэнсэй, сделайте одолжение… Было бы здорово поесть сейчас гречневой лапши…
      В конце концов отказываться было лень, к тому же можно было рассчитывать как-то приручить этого подонка, и я согласился. Он потащил меня в ближайшую харчевню. У меня тоже с утра ничего не было во рту, и, хотя есть не хотелось, я заказал себе лапшу в корзинке. А мой смертоносный приятель, несмотря на жару, взял суп с лапшой и засыпал в него огромное количество красного перца. Ел он страшно медленно, смакуя каждую лапшинку, и так увлекся, что не замечал мух, ползавших по его лицу. Это было еще более мерзко, чем его откровения о способах убийства.
      По телевизору объявили пять часов. Шпион сейчас же вскочил и, оглянувшись по сторонам, сказал: “В пять часов я должен позвонить и узнать, куда вас сегодня везти…”
      С обеспокоенным лицом он помчался к телефону в углу и схватил трубку. Кажется, ему ответили немедленно. Он произнес несколько слов, покивал, затем повесил трубку и вернулся. На лице его было написано облегчение.
      — Господа уже собрались и просят пожаловать незамедлительно, — сказал он.
      — Куда?
      — Как куда? С вами же договорились… что я зайду за вами после пяти…
      Так вот кого мое второе “я” посылает за мной! Этот субъект должен доставить меня в пресловутую комиссию питомника подводных людей. Значит, он тоже из них. Как все это, оказывается, просто и в то же время сложно. И каким все это кажется сложным и в то же время необыкновенно простым.
      — А кому ты сейчас звонил?
      — Господину Ёрики.
      — Ёрики! При чем здесь Ёрики? Какое он-то имеет отношение к этой комиссии?
      — Не знаю…
      — А куда ехать, ты знаешь?
      — Так точно.
      Я первым выскочил из харчевни и тут же поймал такси. Сейчас, наконец, замкнется кольцо загадок, я увижу охотника, который ставит ловушки, доберусь до ствола, который скрыт за ветвями. Заплачу, что я должен, но и вы, господа, вернете, что должны мне, затем мы подведем итог и посмотрим. Я не думал о том, что моя рубашка измята, а на ногах у меня гэта, что в кармане моем осталось всего тридцать иен. Там Ёрики, за такси пусть платит он.
      Мой провожатый, как и подобает специалисту по убийствам, хорошо знал город. Он командует шоферу сворачивать то налево, то направо, словно нарочно выбирая самые глухие и узкие переулки. Но едем мы, кажется, не в ту сторону, куда я предполагал, не к строительному участку, и мало-помалу меня охватывает беспокойство. Вскоре мы выезжаем на знакомую улицу. Вот трамвайная линия, вдоль которой я прохожу по утрам и по вечерам. Мой провожатый хлопает шофера по плечу: “У табачной лавочки сверни и направо, к белой ограде…”
      — Что за дурацкие шутки? — растерянно сказал я. — Это же филиал ЦНИИСТа, моя лаборатория.
      — Так точно, — отозвался шпион, отодвигаясь, чтобы дать мне выйти. Так приказал Ёрики-сан…
      Возражать и спорить не имело смысла. Я вышел и спросил вахтера. Все правильно, ответил вахтер, никакой ошибки нет, все уже собрались и ждут сэнсэя. Мой провожатый удовлетворенно закивал и стал поглаживать подбородок.
      — В какой комнате?
      — На втором этаже, в машинном зале.
      В окнах второго этажа отражались закатные облака, стекла слепо отсвечивали белым блеском. Я попросил вахтера расплатиться за такси и пошел через двор. На полпути я обернулся. Вахтер испуганно глядел на мои гэта. А господин убийца неподвижно стоял рядом с ним, опустив длинные руки и улыбаясь.
      У входа я переобулся в дзори, предназначенные для посетителей.
      На первом этаже я заглянул в отдел обработки материалов. Неутомимый Кимура и его четверо молодых помощников методично и упорно рассортировывали и кодировали горы всевозможных данных, которые когда-нибудь для чего-нибудь могут пригодиться. Этот отдел можно назвать кухней для машины-предсказателя. Работа здесь монотонная, но требует большой точности, признает только факты, и никого здесь не волнует, идет эта пища машине на пользу или во вред. Говоря по правде, такая работа нравится мне больше всего. В отделе информации было пусто.
      В коридоре второго этажа с его единственным окном было уже темно. Я прислушался, но ничего не услышал, кроме заглушенного уличного шума. Я осторожно подкрался к двери машинного зала и заглянул в замочную скважину, но ее заслоняла чья-то спина.
      Я взялся за дверную ручку, быстро повторяя в уме то, что собирался сказать.
      (“Кто вы такие?!. Кто вам разрешил? Возможно, вы какая-то комиссия, но я не могу предоставлять этот зал сборищу, о котором впервые слышу. Во-первых, машина-предсказатель находится под строжайшим контролем правительства. Даже я сам обязан докладывать о своей работе с нею. Итак, прошу дать мне объяснение. Я не могу допускать своеволия. Не знаю, господа, какие у вас права, но здесь, во всяком случае, за все отвечаю я…”)
      И я, предвкушая эффект этой речи, распахнул дверь. Ледяной ветер пахнул мне в лицо, ожег глаза. И я замер, не в силах произнести ни слова. Все было совсем не так, как я ожидал.
      Это я был таким, каким меня здесь ожидали увидеть. Четверо мужчин и одна женщина, улыбаясь, смотрели на меня. И я знал их всех, слишком хорошо знал. И все они были совершенно спокойны.
      Слева за столом сидели господин Ямамото и Кацуко Вада… Напротив, между двумя блоками машины, стоял Ёрики… Можно было примириться и с тем, что тут же в углу оказался Соба, эта верная тень Ёрики… Но справа у телеэкрана я увидел еще Томоясу из комиссии по программированию! Это меня доконало. Я-то, разиня, считал Томоясу простым винтиком казенного механизма!..
      Куда ни шло, если фигура злодея возникает перед тобой из мрака неизвестности. Гораздо страшнее обнаружить, что ты жил с ним бок о бок и ни о чем не подозревал. Я был ошеломлен, я понятия не имел, как нужно держаться. Мелькнула мысль, что самый ужасный из призраков — это чуть измененный лик хорошо знакомого человека…
      — Мы вас ждали, — произносит Ёрики.
      Он делает шаг вперед и жестом предлагает мне занять место в пустом пространстве посередине зала. Остальные просто и сдержанно здороваются со мной. Мне сразу становится легче. Ну, конечно, я ожидал чего-то совершенно необычного, и потому, видимо, самые заурядные вещи показались мне необыкновенными. На самом же деле все очень обыкновенно.
      Я решил держаться как ни в чем не бывало. Усевшись на предложенный стул и вежливо склонив голову в сторону господина Ямамото, я с достоинством осведомился:
      — Чем же мы будем заниматься на этом собрании?
      — Рассмотрим вашу просьбу о разрешении на осмотр питомника подводных людей… — обычным своим серьезным тоном быстро проговорила Вада.
      — В соответствии с вашим пожеланием, сэнсэй… — тут же добавил господин Ямамото и закивал с добродушной улыбкой на своей огромной, несколько растерянной физиономии.
      Внезапно мне снова сделалось скверно. Нет, все-таки это очень необычно. Я уже не поспевал за стремительной сменой своих ощущений. Лицо мое оставалось неподвижным, но душа, сжавшись в комок, забилась в самые недра моего существа.
      — Официально настоящее собрание, — сказал Ёрики, — называется “Комиссия лаборатории ЦНИИСТа при административном бюро компании по разработке и эксплуатации морского дна”. Но это слишком длинно и к тому же не выражает с достаточной полнотой существа дела. Поэтому обыкновенно мы называем себя просто “комиссией бюро”.
      — Хотя мы всего лишь комиссия, с нами очень считаются, — заметил Соба.
      — Совершенно верно, — сказал господин Ямамото, покачиваясь на стуле. Я ведь, кроме того, еще и член правления. Меня назначили сюда наблюдателем именно в силу важности комиссии при машине-предсказателе…
      Я опустил глаза и пробормотал бессильным голосом:
      — Кто вам разрешил пользоваться этим помещением?
      — Я, — прозвучал вдруг голос в динамике машины.
      — Второе предсказание вашего будущего, сэнсэй, — подтвердил, словно оправдываясь, Томоясу и оглянулся на динамик.
      Воцарилось неловкое молчание. Они меня жалеют, подумал я. Мне не было стыдно за свой жалкий вид.
      Господин Ямамото чиркнул спичкой.
      — Начнем?.. — тихо сказал Ёрики.
      Соба включил магнитофон.
      — Пожалуй, начнем, — сказал Ёрики. Видимо, он здесь за председателя. В соблюдении каких бы то ни было формальностей нужды, пожалуй, нет. Главный вопрос, который мы должны рассмотреть, — это просьба… гм… Кацуми-сэнсэя о разрешении на осмотр и наше решение по этой просьбе.
      — Решение определено выводом, — произнесла машина моим голосом, следовательно, вопроса для рассмотрения нет.
      — Правильно, — сказала Вада, наматывая на палец прядь волос. — Остается претворить решение в жизнь.
      — Не спорю. Но комиссия обязана дать объяснения. Если вам не нравится выражение “рассмотрение вопроса”, пусть будет “ответ на просьбу”, что ли… Итак, сэнсэй, принимая во внимание вывод, мы, к сожалению, вынуждены были отказать вам в вашей просьбе. Причина отказа заключается в том, что вы задумали убийство, сэнсэй, вы намерены совершить преступление, именуемое детоубийством. Мы отказываем вам, чтобы предотвратить это преступление…
      Я проглотил слюну и поднял глаза. Но я не мог выразить словами то, что думал. Ёрики продолжал, словно успокаивая:
      — Вместо осмотра, чтобы вы имели возможность полностью уяснить положение дел, мы намерены предложить рам посмотреть на телеэкране будущее подводного человека, предсказанное машиной. Это решение принято только нашей комиссией, но нам кажется, что это даст вам больше, нежели осмотр. А затем мы перейдем к выводу, о котором здесь уже говорилось. Разумеется, сначала мы объясним вам, как и почему был сделан этот вывод. Одновременно вы получите представление об истинной сути того, что происходило за последние несколько дней.
      — А ведь убийцей оказался ты! — крикнул я старческим визгливым голосом, испугавшим меня самого.
      — Вы уже давно об этом знали, сэнсэй… Только нельзя отрывать это от всего остального… Нужно понять это в связи с целым… иначе говоря, из каких соображений…
      — Поэтому, — раздраженно прервала его Вада, — не лучше ли начать с вопросов, которые представляются сэнсэю самыми значительными? Например, когда и для чего было сделано второе предсказание его будущего…
      Да, вероятно, мне хотелось знать это больше всего. Но я чувствовал, что меня видят насквозь, и был оскорблен. Подумать только, даже эта Вада уже давно считает меня безнадежным невеждой! Это было нестерпимо. Я брякнул первое, что мне пришло в голову. Именно брякнул:
      — Прежде всего я хочу знать, что это за вывод, о котором здесь толкуют?
      — Видите ли… — проговорил Ёрики как бы в затруднении и огляделся.
      Но остальные молчали, разглядывая свои ногти. Видимо, Ёрики понял это молчание как поддержку и, медленно облизнув губы, сказал:
      — Вывод состоит в том, что нам придется, сэнсэй, просить вас умереть…
      — Умереть?.. Что за чушь!
      Я приподнялся со стула. Но я не ощущал беспокойства и даже, кажется, иронически улыбался, Ёрики продолжал:
      — …и сейчас мы постараемся объяснить вам причину этого…
      — Довольно!
      Что они мне могут сделать, эти субъекты, да ничего, нужно просто встать и, не говоря ни слова, быстро выйти. И ничего не случится, ничего не может случиться. Но я поглядел на их лица, удрученные и расстроенные, и вдруг содрогнулся.
      — Послушайте, сэнсэй, — сказала Вада, подавшись ко мне. — Вы не должны отчаиваться. Вы должны бороться до последнего.
      Все согласно закивали. Ёрики сказал ободряюще:
      — Вот именно. Это вывод, но вывод чисто логический. Мы же знаем, что логика меняется в зависимости от исходной гипотезы. Мы уже сделали все возможное, чтобы спасти вас, сэнсэй, по вы ни в коем случае не должны терять надежды. Вывод теперь вам известен, и мы рассчитываем, что вы сами найдете условия, на которых можно совершенно изменить ответ… А теперь прошу вас слушать внимательно.

      Логика не может убить человека… Во всяком случае, не может быть логики, которая приказала бы мне умереть.