– Слушайте, ваши солнечные очки не дают мне покоя, – сказал он. – Это что, ФБР такими снабжает?
– С ними легче похищенных детей искать, – усмехнулся Тикнер.
– Ясно. И исчезнувшее оружие тоже. – Риган поерзал на сиденье. – Слушайте, Ллойд...
– Да?
– Как-то не складывается картинка, а?
– Так у нас еще не все кубики в наличии.
– Но ведь уже тепло?
– Еще как.
– Так может, подобьем бабки?
Тикнер кивнул:
– Прежде всего, если лабораторный анализ ДНК, заказанный Эдгаром Портсманом, соответствует действительности, значит, ребенок жив.
– Во что трудно поверить.
– Согласен. Но зато многое объясняет. Кто больше всех заинтересован в том, чтобы похищенный ребенок был жив?
– Отец, – сказал Риган.
– А чье оружие таинственно исчезло с места убийства?
– Отца.
– Точно. – Тикнер сложил пистолетом средний и указательный пальцы и прицелился в Ригана. – Так где же все это время находился ребенок?
– Его прятали.
– Ценное соображение, ничего не скажешь.
– Да нет, вы подумайте. Мы все это время глаз не спускали с Сайдмана, и он это знает. Так кому прежде всего с руки спрятать малышку?
– Приятельнице, о которой нам ничего не было известно. – Риган понял, к чему клонит Тикнер.
– Больше того, эта приятельница из бывших федералов. Эта приятельница знает методы нашей работы: как организовать получение выкупа, как спрятать ребенка. Надо найти знакомых Стейси, сестры Сайдмана, и заручиться их поддержкой.
Риган задумался.
– Ладно, – заговорил он, – положим, все так оно и есть. Эти двое совершают преступление. Получают два миллиона и ребенка. Но дальше-то что? Преступники полтора года прохлаждаются и вдруг решают, что неплохо бы еще денег получить?
– Им требовалось время, чтобы отвести от себя подозрения. Может, надо было расплатиться по закладной на поместье жены. Может, понадобилось два миллиона, чтобы сбежать отсюда. Откуда мне знать?
– Мы все время упускаем одну и ту же вещь. – Риган нахмурился.
– А именно?
– Если за всем этим стоит Сайдман, то как получилось, что он сам едва на тот свет не отправился? Это ведь не подстава – мол, подстрели меня так, чтобы все выглядело правдоподобно. Он вырубился полностью. Санитары, оказавшиеся на месте первыми, вообще сочли его трупом. Да мы и сами ничтоже сумняшеся почти десять дней называли это происшествие двойным убийством.
– Да, это вопрос, – кивнул Тикнер.
– А куда он сейчас направляется? Я имею в виду, что ему понадобилось на мосту Джорджа Вашингтона? Думаете, он решил, что пора удрать с двумя миллионами в кармане?
– Не исключено.
– По-вашему, когда люди пытаются скрыться, они расплачиваются на мосту талонами?
– Нет, но он может не знать, как легко его в таком случае выследить.
– Да бросьте вы, все это знают. Вы покупаете талон на почте. Там говорится, когда и где именно вы можете по нему проехать. Но даже если Сайдман такой тупица, чтобы не подумать об этом, то ваша Рейчел – или как ее там? – должна понимать, что к чему. Бывший агент все-таки.
– Рейчел Миллз. – Тикнер неторопливо кивнул. – Да, вы правы.
– Спасибо.
– Ну и что из всего этого следует?
– А то, что нам до сих пор не за что зацепиться. А потому и не понятно, что происходит.
Зазвонил мобильник.
– Вы где? – послышался голос О'Мэлли.
– В миле от моста Джорджа Вашингтона, – ответил Тикнер.
– Нажмите на газ.
– Зачем? Что за спешка?
– Нью-йоркская полиция только что засекла машину Сайдмана, – пояснил О'Мэлли. – Он запарковался у парка "Трай-он-форт". Это в миле-полутора от моста.
– Знаю, – бросил Тикнер. – Через пять минут, даже меньше, будем там.
* * *
Хеши казалось, что все идет слишком уж гладко.
Он видел, как доктор Сайдман вышел из машины. Присмотрелся, никого не обнаружил и начал спускаться со старой крепостной башни.
Он заметил женщину в самый последний момент.
Хеши задержался, глядя, как она направляется к эскалатору. С женщиной двое мужчин. Ничто не вызывает подозрений. Но когда она осталась одна, ситуация изменилась.
Женщина почему-то задержалась у парка. Хеши двинулся к ней.
Он знал, что его внешность производит устрашающее впечатление. Знал он и то, что многие провода в его мозгу соединены неправильно. Но не обращал на это никакого внимания, что, впрочем, по его мнению, тоже являлось следствием неправильного соединения. Найдется немало людей, которые будут утверждать, что Хеши – воплощение чистого зла. За свою жизнь он убил шестнадцать человек, четырнадцать – после пыток. Шестеро из тех, на кого он покушался, остались в живых, но лишь для того, чтобы мечтать о смерти.
Быть может, подобные Хеши не ведают, что творят, ибо чужая боль им просто непонятна? Нет. Хеши знал, что такое боль. И знал, что такое любовь. Он любил Лидию. Он любил ее так сильно, что многим и невдомек. Ради Лидии он готов был и убить, и умереть. Разумеется, многие так говорят о своих любимых – но многие ли доказывают свои слова делом?
У женщины были окуляры. Очки ночного видения. Хеши видел такие в новостных телепередачах. Их надевают солдаты для ночного боя. Однако из того, что женщина в спецочках, вовсе не следует, будто она обязательно из полиции. Оружие и всякие иные военные приспособления сейчас может достать каждый, были бы деньги. Хеши продолжал наблюдение. Так или иначе, коп она или не коп, если очки не фикция, женщина окажется свидетельницей того, как Лидия совершает убийство.
Этого допустить нельзя.
Хеши медленно стал приближался к ней. Надо выяснить, не переговаривается ли она с кем-нибудь: может, у нее с собой радио. Но нет, женщина молчит. Это хорошо. Возможно, она действительно сама по себе.
Он находился от нее всего в двух ярдах, когда она вдруг отшатнулась и коротко вскрикнула. Хеши понял, что пора действовать.
Он бросился вперед с легкостью, которую трудно было предположить в таком гиганте, закрыл женщине лицо одной рукой, а другой сдавил затылок.
Глава 27
Какой-то звук заставил меня остановиться. Я повернул направо – вроде бы оттуда, со стороны улицы, послышалось. Я попытался всмотреться, но после ослепительного света глаза еще не привыкли к темноте. К тому же деревья мешали обзору. Я подождал в надежде, что звук повторится. Но нет. Полная тишина. А впрочем, какая разница? В конце тропинки меня должна поджидать Тара. И это единственное, что имеет значение. Все остальное – потом.
Я вновь двинулся вперед, не оборачиваясь и даже не задумываясь о сумке с двумя миллионами долларов. Деньги тоже не имели значения. Я попробовал восстановить в сознании туманный образ, силуэт, возникший при вспышке фонаря. Моя дочь. Она тут, совсем рядом, в нескольких шагах от меня. Мне дали еще один шанс спасти ее. "Думай об этом. Только об этом. Мухи отдельно – котлеты отдельно. Все остальное не важно".
Я продолжал медленно идти по тропинке.
* * *
Работая в Федеральном бюро расследования, Рейчел немало преуспела в стрельбе и силовых единоборствах. Четыре месяца тренировок в Квонтико даром не пропали. Она знала, что истинные схватки не имеют ничего общего с тем, что показывают по телевизору. Тебе и в голову не приходит пинать противника пяткой в лицо. Или поворачиваться к нему спиной. Или подрыгивать, крутиться на месте. Да ничего подобного!
Обычно целишься в наиболее уязвимое место. Например, нос: попадаешь – и, как правило, у противника выступают слезы на глазах, он хуже видит. Глаза – само собой. И горло, разумеется: каждый, кто получал удар по шее, знает, насколько это подавляет волю к сопротивлению. А уж про пах и говорить нечего. Однако туда трудно попасть, мужчина всегда защищает свои причиндалы. Удар по ним годиться скорее как отвлекающий маневр. Сделать вид, что целишь в пах, а на самом ударить в какое-то другое, менее защищенное место.
Таких мест немало – солнечное сплетение, подъем стопы, колено. Правда, всегда возникает проблема мастерства. В кино часто маленькие бьют больших. В действительности так тоже бывает. Но если сходятся женщина, да еще такая невысокая, как Рейчел, и мужчина, да еще такой гигант, как Хеши, шансы на победу у нее ничтожны. А если мужчина вдобавок умеет драться, то и вовсе сводятся к нулю.
Другая проблема для женщины состоит в том, что драка никогда не протекает так, как в кино. Взять хотя бы всяческие столкновения в барах или на стадионах. Потасовка обычно кончается на полу. Бои без правил, конечно, дело иное. Там люди колотят друг друга стоя. Один из соперников, как правило, ныряет другому под руки, обхватывает его за талию, и оба катятся по рингу. Тут уж подготовка не имеет никакого значения. Если дойдет до этой стадии, положение Рейчел безнадежно.
Рейчел совершенно не могла дышать. Она инстинктивно попыталась обеими руками отодрать ладонь, зажавшую ей рот и нос, и это было неправильно. Следовало действовать ногами – например, ударить противника по колену или по стопе. Восстановить дыхание у нее не получилось. А тут еще давление на затылок.
Рейчел чувствовала, как мужские пальцы вдавливаются ей в десны, крошат зубы. Руки нападавшего были такими могучими, что, казалось, череп вот-вот расколется, как лесной орех. Но видно, у противника были иные намерения. Он принялся выкручивать ей шею. Голова уже еле держалась на привычной опоре. Рука, зажимающая губы и ноздри, по-прежнему перекрывала доступ воздуха. Мужчина приподнял Рейчел. Она всячески извивалась, пытаясь вырваться, ослабить железную хватку по меньшей мере.
В ушах страшно шумело. Легкие горели нестерпимым огнем. Рейчел изо всех сил лягалась; иные удары достигали цели, но были столь слабы, что не приносили никакой пользы. Очки сбились на сторону, но с головы не слетели, лишь затрудняли обзор.
Кровь в голове стучала тяжелым молотом. Припомнив уроки рукопашного боя, Рейчел вонзила ногти в пальцы противника. Никакого эффекта. Она надавила сильнее. Тот же результат. Ей не хватало кислорода. Она чувствовала себя как рыба на крючке. Ее охватила паника.
Пистолет!
Нужно достать его. Если на какое-то время сохранить сознание, если высвободить руку, можно добраться до кармана, вытащить оружие, спустить курок. Это ее единственный шанс. В глазах темнело. В голове помутилось.
Чувствуя, что еще секунда – и череп расколется пополам, Рейчел опустила левую руку. Кожа на шее натянулась, угрожая лопнуть, как резиновая лента. Рука коснулась кобуры, пальцы ощутили холод пистолета.
Но мужчина следил за ее движениями. Не отпуская Рейчел, он изо всех сил ударил ее коленом по почкам. Хотя в мозгу красным пламенем взорвалась боль, глаза закатились, Рейчел не сдалась. Она упорно тащила пистолет из кобуры. И у мужчины не осталось выбора. Он швырнул ее оземь.
"Воздух!"
Наконец-то. Из благоразумия Рейчел пыталась ограничить дыхание, но у легких был на сей счет свой умысел, они заработали, как меха.
Передышка оказалась недолгой. Мужчина одной рукой пресек попытку Рейчел вытащить пистолет, а другой рубанул ее по горлу. Рейчел судорожно всхлипнула. Запасы воздуха, которые удалось накопить, иссякли. Мужчина отобрал у нее пистолет и отшвырнул. Затем сел ей на грудь и потянулся к горлу.
В этот момент рядом проехала полицейская машина.
Мужчина ослабил хватку. Рейчел попыталась воспользоваться его оплошностью и вырваться на свободу, но бугай был совершенно неподъемный. Он рывком вытащил из кармана мобильник, прижал ко рту и хрипло бросил:
– Отставить! Копы!
Рейчел широко раскрыла глаза, чтобы...
Чтобы увидеть... как мужчина заносит кулак и обрушивает на нее.
* * *
Дождавшись, пока Марк пройдет мимо, Лидия с поднятым пистолетом вышла из-за кустов. Она целилась ему в затылок. Отчаянный крик Хеши: "Отставить! Копы!" – напугал ее настолько, что она едва не дернула за спусковой крючок. Сайдман удалялся вниз по тропинке. Лидия отбросила пистолет. Нет пистолета – нет повода для обвинения в преступлении. Как доказать, что оружие принадлежит именно ей? Родословную этого пистолета, как, впрочем, и большинства других, не проследишь. Естественно, Лидия была в перчатках, так что отпечатков не оставила.
Но – голова работала четко – что мешает взять деньги?
Лидия ведь не более чем обыкновенная посетительница парка. Можно заметить валяющуюся на земле сумку и подобрать ее? Конечно. А если поймают, она заявит, что как добрая самаритянка собиралась отнести находку в полицию. В чем тут преступление? И риска никакого.
Особенно если учесть, что в сумке два миллиона долларов.
Марк Сайдман рванулся вперед. Ну и чудненько, какие проблемы? Лидия повернула в противоположную сторону. Из-за угла появился Хеши. Она направилась к подельнику и по дороге без колебаний подцепила сумку.
Оба вскоре растворились в темноте.
* * *
Я на ощупь брел вперед. Глаза постепенно привыкали к темноте. Тропинка, покрытая острой галькой, уходила вниз. Я старался не споткнуться. Спуск становился круче. Воспользовавшись этим, я пошел быстрее, но так, чтобы шаг не выглядел бегом.
Склон справа от меня выходил на Бронкс. Внизу мелькали огоньки.
Послышался детский плач.
Я замер. Звук был негромкий, но отчетливый. Внезапно он оборвался и возобновился через секунду-другую уже дальше от меня. Сквозь плач пробивался резкий хруст шагов. Кто-то бежал по тропинке. Бежал с ребенком на руках. Бежал от меня.
Нет, ни за что!
Я рванулся вперед. От далеких огней было достаточно света, чтобы не сбиться с пути. Впереди показался железный забор. Перепрыгнуть через него я бы не смог, но кто-то – спасибо ему – выломал несколько прутьев. Воспользовавшись проходом, я вновь оказался на тропинке.
Никого.
"Проклятие! Что случилось? Думай. Сосредоточься. Допустим, это я от кого-то убегаю. Какой я путь выберу? Ответ прост – сверну направо. Тут темно, ветрено, дорожки пересекаются. Спрятаться в кустах совсем нетрудно. Для похитителя – наилучший путь отступления".
Я отвлекся от своих построений в надежде услышать голос ребенка. Ничего подобного. Зато раздался чей-то явно удивленный возглас:
– Эй!
Я вскинул голову. Голос донесся справа. Хорошо. Я вновь ринулся вперед, высматривая фланелевую рубаху. В какой-то момент, поскользнувшись, я едва не скатился по крутому склону. В годы моего детства бродяги нередко находили пристанище в укромных уголках парка. Они забирались в дупла и закрывали вход ветками. Порой, проходя мимо, можно было услышать шорох, слишком громкий для белки. А то вдруг из чащи вываливался некто – длинные волосы, спутанная борода, вонь. Неподалеку отсюда располагалось место, где гомики за деньги предлагали свои услуги бизнесменам. Обслуживание происходило вечером или ночью. А днем там носился я с приятелями. На земле повсюду валялись использованные презервативы.
Я бежал, не останавливаясь и прислушиваясь. Показалась развилка. "Черт. Ну и куда теперь? А бог его знает". Я готов был опять повернуть направо, но различил какой-то шелест.
* * *
Не раздумывая, я нырнул в кусты. Двое мужчин. Один в цивильном костюме. Другой коленопреклоненный, в джинсах. Цивильный громко выругался. Меня это не смутило. Похожий голос я слышал буквально несколько секунд назад.
Это он издал "эй!".
– Вы видели здесь мужчину с маленькой девочкой?
– А пошел ты... – огрызнулся цивильный.
Я подскочил к нему и с размаху дал пощечину.
– Видел или нет?
Он подался назад, наверное, не столько от боли, сколько от удивления.
– Ну, проходил тут один. С ребенком на руках. – Он ткнул пальцем куда-то влево.
Я выскочил на тропинку. Так, ясно. Они возвращаются к лужайке. Если не собьются с пути, выйдут из парка примерно там, где я оставил машину. Я побежал, энергично размахивая руками. Промчался мимо гомиков, усевшихся на стене. Один – с голубой косынкой на голове – поймал мой взгляд и кивком указал на место рядом с собой. Я ответил благодарным взглядом. Вдали показались огни парка. И сразу же в круге света, отбрасываемого уличным фонарем, я увидел мужчину во фланелевой рубахе. На руках у него была Тара.
– Держи его! – заорал я. – Остановите его кто-нибудь!
Мужчина исчез из вида.
Я перевел дыхание и вновь побежал, взывая о помощи. Никто не откликался. Там, где парочки нередко любуются пейзажем, открывающимся с востока, я засек фланелевую рубаху. Ее обладатель перелезал через ограду, за которой начиналась роща. Я было рванул к нему, но тут раздался истошный вопль:
– Стоять!
Я застыл как вкопанный. Полицейский. В руке пистолет.
– Стоять!
– У него мой ребенок! Помогите!
– Доктор Сайдман?
Знакомый голос. Риган.
Откуда он взялся? Ладно, после разберемся.
– За мной!
– Где деньги, доктор Сайдман?
– Вы не понимаете, – сказал я. – Они только что перелезли через ограду.
– Кто "они"?
Я догадался, к чему все идет. За спиной Ригана стояли два стража порядка с пистолетами на изготовку. Риган, скрестив руки на груди, не сводил с меня глаз. Вот и Тикнер появился:
– Давайте-ка потолкуем. Вы не против?
Против. Стрелять они не будут. А если все-таки будут – наплевать. И я побежал. Они – за мной. Полицейские были моложе меня и наверняка здоровее. Но и у меня имелся свой козырь: ярость. Я преодолел ограду. Копы – следом.
– Стоять!
Одышка не располагает к объяснениям. Я не отреагировал на приказ. Я хотел одного – чтобы полицейские были неподалеку.
Я кубарем покатился вниз по склону. Осколки стекла резали кожу, застревали в волосах. Пыль забивала горло, я с трудом удерживался от того, чтобы не раскашляться. На пути встретилось дерево. Глухой звук. Боль. Внутри возникла полная пустота. Я глотнул воздуха и покатился дальше. Свернув направо, я оказался на тропинке. Сзади мелькали фонари фараонов. Ну и хорошо.
Я глянул по сторонам. Никого – ни фланелевой рубахи, ни Тары. Куда он мог деться? Поди угадай! Я остановился. Полицейские приближались ко мне.
– Стоять!
Пятьдесят на пятьдесят.
Я собрался чесануть налево, как вдруг заметил парня в голубой косынке. На сей раз он кивком указал мне за спину.
– Спасибо, – сказал я.
Кажется, он что-то ответил, но я уже был далеко. Я продирался сквозь заросли, направляясь к проломленному забору. Я слышал шаги преследователей, но они были далеко. Я поднял голову и в очередной раз увидел человека во фланелевой рубахе. Он стоял под уличным фонарем, у входа в метро. Кажется, он пытался отдышаться.
Я прибавил хода.
Он пустился бежать.
Теперь между нами было не более пятидесяти ярдов. Но у него на руках ребенок. Не уйдет. Один из копов гаркнул: "Ни с места!" – для разнообразия, надо полагать. Я от души надеялся, что они с напарником не откроют стрельбы.
– Он на улице! – крикнул я. – У него моя дочь!
Не уверен, что меня услышали. В конце концов я очутился на авеню Форт-Вашингтон. Я посмотрел вдаль и заметил, что кто-то пробегает мимо школы матери Кабрини, рядом с часовней.
Странная штука – сознание, оно живет само по себе. Часовня Кабрини – одно из самых удивительных мест на Манхэттене. Просто сюр какой-то. Однажды Зия затащила меня сюда на мессу, чтобы я понял, отчего часовня так притягивает туристов. И действительно все сразу стало ясно. Мать Кабрини умерла в 1901 году, ее забальзамированное тело покоится в стеклянном саркофаге, который играет роль алтаря. Священники совершают возле него мессу. Нет-нет, я ничего не придумываю. Тот же самый деятель, что сделал мумию Ленина в России, занимался и матерью Кабрини. Часовня открыта для посещений. Тут даже есть сувенирный магазин.
Я еле держался на ногах, но продолжал бег. Полиция отстала. Я обернулся:
– Сюда! У школы!
И снова наддал. Вскоре я очутился у входа в часовню. Она была заперта. Человек во фланелевой рубахе исчез. Я огляделся, чувствуя, как дико колотится сердце.
– Сюда! – вновь крикнул я в надежде, что полицейские, а может, и Рейчел услышат.
Но духом я пал. Я понял, что упустил шанс. Моя дочь снова пропала. И тут раздался характерный рокот. Кто-то заводил машину.
Я круто повернулся, обшарил глазами улицу и бросился в ту сторону, откуда пришел звук. Машина уже тронулась с места. Она была ярдах в десяти от меня. "Хонда". На всякий случай я запомнил номер, хотя и соображал, что большого толка в том нет. Водитель все никак не мог выехать со стоянки. Его лица я не видел. Но рисковать не собирался.
"Хонда", задев бампер стоявшей впереди машины, выруливала на улицу. Я рванулся к "хонде" и дернул на себя водительскую дверцу. Наконец-то повезло, не заперта.
За рулем сидел мужчина во фланелевой рубахе. Он сразу ухватился за ручку и попытался захлопнуть дверцу. Я не уступал. Он нажал на газ.
А потом качалось как в кино. "Хонда" ехала, я, вцепившись пальцами в стояк, отделяющий переднюю дверцу от задней, бежал за ней. Я и не думал сдаваться. Приходится слышать всякие истории о том, как в чрезвычайных обстоятельствах в человеке, обычном человеке, вдруг просыпаются чудесные силы и он, спасая близких, отрывает машину от земли. Мне все это кажется бредом. Вам, полагаю, тоже.
Я не поднял машину. Я просто пытался задержать похитителя.
Если не разожму пальцы, Тара будет жить. Разожму – умрет.
Хватит всяких фокусов. Забыть о разделении мух и котлет. Вопрос стоит именно так: жизнь или смерть.
Мужчина во фланелевой рубахе надавил на акселератор. "Хонда" набирала скорость. Я попробовал запрыгнуть в салон, ноги скользнули по дверце, и меня потащило по мостовой. Я почувствовал, как со щиколоток слезает кожа. Подняться не удалось. Боль была ужасная, но я не обращал на нее внимания. Не разжимать пальцы.
Однако время работало против меня. Необходимо было что-то предпринять. Протиснуться в салон нереально: тело висит параллельно асфальту. "Думай, думай!" Я размахнулся и зацепился за что-то правой ногой. Это оказалась антенна. Новое положение позволило мне заглянуть в салон небольшого автомобиля. Заднее сиденье было пусто. А вот рядом с водителем...
Меня охватила паника. Буквально расплющив нос о стекло, ощущая боль каждой клеточкой тела, я смотрел на ребенка, свернувшегося клубком, и до меня постепенно доходила ужасная правда, от которой слабели руки.
Удивительно все-таки устроены у человека мозги. Моей первой мыслью была классически медицинская: ребенка надо пересадить назад. Детям до двенадцати лет сидеть впереди ни в коем случае нельзя.
Странная мысль. А может, естественная. Как бы то ни было, боевого настроя она меня не лишила.
Водитель рванул руль направо. Тормоза взвизгнули. Машина подпрыгнула. Я выпустил косяк и грузно рухнул на мостовую. Позади послышалась полицейская сирена. "Надеюсь, они догонят "хонду", – подумал я. – Правда, это уже не имеет значения".
В машине был другой ребенок.
Глава 28
И вновь я на больничной койке, на сей раз в Пресвитерианском госпитале Нью-Йорка – знакомые места. Рентгена еще не делали, но я почти не сомневаюсь, что сломано ребро. Остается только накачивать себя обезболивающим. Это неприятно. Но ничего страшного. Правда, отделала меня фланелевая рубаха прилично: на правой ноге зияла большая рваная рана, словно акула кусок мяса отхватила, на обоих локтях кожа слезла до костей. Но, повторяю, ничего страшного.
Ленни явился в рекордно короткий срок. И это хорошо, он был мне нужен, потому что сам я, честно говоря, не знал, как быть. Сначала я почти убедил себя, что ошибся. Дети ведь меняются, верно? Я не видел Тару полтора года, за это время она должна была сильно вырасти – уже не младенец, а карапуз, умеющий ходить.
И все же я знал, что прав.
Ребенок на переднем сиденье походил на мальчика, к тому же, скорее трех лет, нежели двух. Кожа и волосы у него были светлыми.
Словом, не Тара.
Я знал, что у Тикнера с Риганом есть ко мне вопросы. Я готов был на них ответить. И сам хотел кое-что спросить. Например, что удалось раскопать в связи с выкупом? Какова судьба денег? Где "хонда"? Где человек во фланелевой рубахе? Удалось его поймать? Это он полтора года назад выкрал моего ребенка или и тогда переговоры о выкупе были чистым блефом? Каким образом в эту историю оказалась втянута Стейси?
А еще меня интересовала Рейчел. Почему не приходит? Что с ней?
Короче, я пребывал в полной растерянности.
На Ленни были мешковатые, защитного цвета, брюки и розовая тенниска от Лакоста. В глазах – то диковатое, перепуганное выражение, что вновь привело мне на память годы нашего детства. Ленни стремительно пролетел мимо сиделки и плюхнулся ко мне на кровать.
– Ну что там, выкладывай.
Но не успел я открыть рот, как Ленни поднял палец и, повернувшись к сиделке, попросил ее выйти из палаты. Дождавшись, пока мы останемся вдвоем, он кивнул мне: теперь, мол, можно. Начав со встречи с Эдгаром в парке, я последовательно перечислил свой звонок Рейчел, ее появление, подготовку электронного оборудования, переговоры о выкупе, события в Бронксе, погоню за автомобилем. Затем я описал лазерный диск. По ходу рассказа Ленни прерывал меня (он всегда это делает), но не так часто, как обычно. Я заметил тень, скользнувшую по его лицу. Возможно (хотя додумывать не хочу), он был недоволен тем, что я не поделился с ним раньше. Впрочем, тень как появилась, так и растаяла.
– Не думаешь, что это Эдгар водит тебя за нос? – предположил Ленни.
– А какой ему смысл? Он потерял четыре миллиона.
– Как знать.
– Нет, нет, не вижу никакого смысла, – поморщился я.
Ленни это не понравилось, но развивать тему он не стал.
– А где сейчас Рейчел?
– Так, выходит, здесь ее нет?
– Да нет, кажется.
– Тогда не знаю.
Наступило краткое молчание.
– Может, она вернулась ко мне домой, – сказал я.
– Может быть, – откликнулся Ленни. Однако в голосе прозвучало откровенное сомнение.
Распахнулась дверь, вошел Тикнер. Солнцезащитные очки сидели на лбу. Вид спецагента показался мне довольно унылым. За Тикнером какой-то пританцовывающей походкой следовал Риган.
– Про требование выкупа нам известно, – начал фэбээровец. – Известно и то, что тесть передал вам два миллиона долларов. Мы знаем, что сегодня вы были в одном частном детективном агентстве и интересовались лазерным диском, принадлежавшим вашей покойной жене. С вами была Рейчел Миллз, и вопреки тому, что бы ранее говорили детективу Ригану, в Вашингтон она не вернулась. Так что все это можно опустить.
Тикнер подошел ближе. Ленни наблюдал за ним, готовый в любой момент вмешаться в разговор. Риган сложил руки на груди и прислонился к стене.
– Давайте-ка начнем с денег, – предложил Тикнер. – Где они?
– Не знаю.
– Их кто-нибудь взял?
– Не знаю.
– Как это "не знаю"?
– Он велел мне положить сумку с деньгами на землю.
– Кто "он"?
– Похититель. Тот, кто звонил мне по мобильнику.
– И где же вы положили сумку с деньгами?
– В парке. На тропинке.
– Что было дальше?
– Он велел мне идти вперед.
– И вы пошли?
– Да.
– Дальше.
– Я услышал детский крик, затем чьи-то быстрые шаги. А потом началось все это безумие.
– А деньги?
– Я же сказал вам – не знаю.
– А как насчет Рейчел Миллз? Где она?
– Не знаю.
Я посмотрел на Ленни, но он не сводил глаз с Тикнера. Я ожидал продолжения, и оно не замедлило.
– Вы солгали насчет ее возвращения в Вашингтон, не отрицаете? – спросил Тикнер.
Ленни положил мне руку на плечо:
– Не надо извращать заявления моего клиента.
Тикнер сморщился, словно на затылок ему упала грязная капля. На Ленни это не произвело ни малейшего впечатления, он по-прежнему пристально смотрел на спецагента.
– Вы ведь заявили детективу Ригану, что мисс Миллз возвращается в Вашингтон?
– Я сказал, что не знаю, где она, – поправил я Тикнера. – Я сказал, что, возможно, она возвращается в Вашингтон.
– А где она была в это время на самом деле?
– Не отвечай, – вмешался Ленни.
Я взглядом дал ему понять, что все в порядке.
– В гараже.
– Почему же вы не сообщили об этом детективу Ригану?
– Потому что мы уезжали платить выкуп. И не могли задерживаться.
– Боюсь, я не совсем вас понимаю. – Тикнер по примеру Ригана скрестил руки на груди.
– В таком случае задайте другой вопрос, – отрывисто бросил Ленни.
– Какое отношение имеет ко всей этой истории с выкупом Рейчел Миллз?
– Это мой старый друг. И мне известно, что она когда-то работала в ФБР.
– Ясно, – сказал Тикнер. – Вы, стало быть, подумали, что ее опыт может оказаться полезным.
– Именно так.
– А с детективом Риганом или со мной вы не пытались связаться?
– Нет.
– Почему?
– Вы отлично знаете почему, – вновь вмешался Ленни.
– Похитители сказали: "Никакой полиции". Как и тогда.
Но на сей раз я решил не рисковать. И позвонил Рейчел.
– Ясно. – Тикнер перевел взгляд на Ригана. Тот смотрел куда-то в сторону, словно пытаясь догнать ускользнувшую мысль. – Вы выбрали именно ее, потому что она была специальным агентом.
– Да.
– И потому что вы с ней, – Тикнер неопределенно помахал рукой – были близки.
– Давным-давно.
– А сейчас нет.
– Сейчас нет.
– Нет, стало быть, – повторил Тикнер. – Тем не менее вы посвятили ее в дело, касающееся вашей дочери. Любопытно.