Глава 9

В большинстве кварталов города вы бы побоялись кого-нибудь разбудить в час ночи. Но только не здесь. Все окна забиты досками. Вместо двери — кусок фанеры. Сказать, что краска облезала, было бы не совсем верно — она осыпалась кусками.

Крест постучал в фанерную дверь. Откликнулся женский голос:

— Что надо?

— Мы ищем Луиса Кастмана.

— Убирайтесь.

— Нам необходимо с ним поговорить.

— Ордер есть?

— Мы не из полиции.

— А кто вы?

— Мы сотрудники «Дома Завета».

— Здесь нет беспризорников! — закричала она почти в истерике. — Убирайтесь!

— Выбирайте, — сказал Крест. — Или мы разговариваем с Кастманом прямо сейчас, или возвращаемся с кучей копов.

— Я ничего не сделала.

— Зато я могу что-нибудь придумать. Открывайте!

Женщина сделала выбор быстро. Мы услышали стук одного открываемого засова, затем другого. Наконец упала цепочка, и дверь приоткрылась. Я шагнул вперед, но Крест загородил мне дорогу рукой. Надо было подождать, пока дверь не откроется полностью.

— Быстрее, — сказала женщина, ядовито усмехнувшись. — Заходите, я не хочу, чтобы кто-нибудь увидел.

Крест толкнул дверь, и она распахнулась. Мы прошли внутрь. Женщина тут же задвинула засовы. Меня одновременно поразили две вещи. Первая — темнота. Единственным источником света была слабенькая лампочка в дальнем углу, едва освещавшая ободранное кресло да журнальный столик, составлявшие всю меблировку. Вторая — страшная духота и вонь. Густая смесь больничного запаха с чем-то трудноопределимым. Я с трудом заставил себя сделать вдох. Интересно, когда здесь в последний раз открывали окно? Комната, казалось, шептала: «Никогда».

Крест повернулся к женщине, стоявшей в углу. В темноте мы различали только ее силуэт.

— Меня зовут Крест.

— Я знаю, кто вы.

— Мы встречались?

— Это не важно.

— Где Кастман?

— Здесь еще только одна комната, — ответила она, вяло поднимая руку и указывая в темноту. — Он, наверное, спит.

Глаза начали привыкать к темноте. Я шагнул к женщине. Она стояла неподвижно, но когда я подошел поближе, подняла голову. Я с трудом сдержал изумленный возглас и попятился, бормоча извинения.

— Нет, — сказала она. — Я хочу, чтобы вы видели.

Она пересекла комнату, встала рядом с лампой и посмотрела на нас. Мы с Крестом не изменились в лице, хоть это было и нелегко. Тот, кто изуродовал эту женщину, постарался на совесть. Когда-то она, пожалуй, была очень хороша собой, но затем будто перенесла пластическую операцию наоборот. Нос, который раньше, видимо, имел правильную форму, теперь был раздавлен, напоминая жука, на которого наступили тяжелым сапогом. Когда-то гладкая кожа рассечена и порвана во многих местах. Углы рта надрезаны так, что невозможно было понять, где они заканчиваются. Щеки и лоб во всех направлениях пересекали уродливые фиолетовые шрамы — так рисует трехлетний ребенок, заполучивший цветные мелки. Мертвый левый глаз смотрел в сторону, другой не мигая уставился на нас.

— Вы работали на улице, — сказал Крест.

Женщина кивнула.

— Как вас зовут? — продолжал он.

— Таня. — Рот она открывала с большим трудом.

— Кто вас так?

— А вы как думаете?

Мы не ответили — все было ясно.

— Он за этой дверью, — показала она. — Я ухаживаю за ним. Никогда не делаю ему больно. Вы понимаете? Я никогда не поднимаю на него руку.

Мы оба кивнули, хотя я ничего не понял, и Крест, думаю, тоже. Из-за двери не было слышно ни звука. Кастман спал. Какая разница? Разбудим... Крест взялся за дверную ручку и оглянулся на меня. Я деловито кивнул. Он открыл дверь.

Эта комната была освещена, и очень ярко. Я невольно прикрыл глаза рукой. Какой-то медицинский прибор, стоявший возле кровати, издавал прерывистый писк. Но в первую очередь бросались в глаза стены. Они были обиты пробкой — кое-где проглядывал коричневый цвет — и густо увешаны фотографиями. Сотнями фотографий, приколотых кнопками, — от стандартных, девять на двенадцать, до больших, размером с плакат. И со всех на нас смотрела Таня.

Во всяком случае, я так предположил. На этих снимках она была еще не изуродована. Я оказался прав — она оказалась удивительно хороша и, судя по всему, готовилась к карьере фотомодели. Я посмотрел вверх. Опять фотографии — как зловещая роспись на потолке. От них трудно было оторвать взгляд.

— Помогите! Пожалуйста! — донесся с кровати тихий голос.

Мы с Крестом подошли поближе. Таня, стоявшая позади нас, кашлянула. Мы обернулись. При ярком свете ее шрамы казались живыми, извиваясь на лице, как клубок червей. Нос был не просто расплющен, но полностью исковеркан, напоминая ком глины. А старые снимки словно излучали сияние, создавая вокруг нее какую-то болезненную ауру.

До и после...

Человек на кровати застонал.

Мы молча ждали. Таня посмотрела здоровым глазом сначала на меня, потом повернулась к Кресту. Казалось, она хотела заставить нас навсегда запомнить — какой она была прежде и что с ней сделал этот человек.

— Бритва, — сказала Таня. — Ржавая. У него это заняло часа два. И он изрезал не только лицо.

Не сказав больше ни слова, она вышла из комнаты и закрыла дверь.

Несколько секунд мы молчали. Затем Крест спросил:

— Ваше имя Луис Кастман?

— Вы из полиции?

— Вы Кастман?

— Да. И я сделал это. Господи, да я признаюсь в чем хотите — только вытащите меня отсюда! Ради Бога!

— Мы не из полиции, — сказал Крест.

Кастман лежал лицом вверх, от его груди тянулась трубка. В такт писку машины там что-то периодически вздымалось и опадало. Это был белый мужчина, свежевыбритый, с чисто вымытыми волосами. Он лежал на специальной больничной кровати с перилами и рычагами управления. В углу я заметил судно и раковину. Больше в комнате не было ничего: ни мебели, ни телевизора, ни книг, ни журналов. Шторы на окнах задернуты. Мне стало не по себе.

— Что с вами? — спросил я.

Кастман повернул ко мне глаза. Только глаза.

— Я парализован. Полностью... — Он на мгновение остановился, опустив веки. — Ниже шеи — ничего.

Я не знал, как начать. Крест, по-видимому, тоже.

— Пожалуйста... — снова заговорил Кастман. — Вы должны забрать меня отсюда. Прежде чем...

— Прежде чем что?

Он открыл глаза, закрыл, затем снова раскрыл.

— Я получил пулю... когда? Года три или, может, четыре назад. Я ничего не знаю — какое сейчас число, месяц и даже год. Свет всегда горит... непонятно, день или ночь. Я не знаю, кто у нас президент. — Он с усилием сглотнул слюну. — Она сумасшедшая, честное слово. Звал на помощь — все без толку: она обила стены пробкой. Лежу вот так день за днем и смотрю на стены...

Я молчал, и поэтому заговорил Крест:

— Мы здесь не для того, чтобы слушать историю вашей жизни. Нам надо узнать об одной из девочек.

— Вы пришли не по адресу, — ответил Кастман. — Я уже давно этим не занимаюсь.

— Ничего. Она тоже давно не работает.

— Как ее зовут?

— Шейла Роджерс.

— О! — Кастман улыбнулся. — Что вы хотите узнать?

— Все.

— А если я не скажу?

Крест тронул меня за плечо:

— Пойдем.

— Что? — В голосе Кастмана зазвучала паника.

Крест перевел взгляд на него:

— Вы не хотите нам помочь, мистер Кастман. Хорошо, мы не будем больше вас беспокоить.

— Погодите! — крикнул он. — Ладно! Знаете, сколько раз меня навещали с тех пор, как я здесь?

— Нам все равно, — бросил Крест.

— Шесть! Ровно шесть раз. И ни разу за последний год. Все шесть — мои бывшие девчонки... Приходили посмеяться, посмотреть, как я хожу под себя. И если хотите знать, я был даже рад — что угодно, лишь бы разогнать скуку... Понимаете?

— Шейла Роджерс, — напомнил Крест.

Трубка издала мокрый чавкающий звук. В открытом рту Кастмана вздулся и лопнул пузырь. Он вздохнул и начал говорить:

— Я встретил ее — дайте подумать — то ли десять, то ли пятнадцать лет назад. Тогда я работал на автовокзале. Она приехала на автобусе из Айовы или Айдахо — в общем, из какой-то дыры...

Автовокзал... Я хорошо знал, как это делается. Сутенеры стоят на вокзале и ждут свеженьких девчонок — тех, что удрали в Нью-Йорк, чтобы стать актрисами, а то и просто избавиться от скуки или строгих родителей. Расхватывают их прямо на месте и начинают обрабатывать так, что в конце концов остаются только косточки.

— У меня все шло отлично, — продолжал Кастман. — Главное, я белый. Девчонки со Среднего Запада обычно побаиваются черных братков. А я — другое дело. В деловом костюмчике, с портфелем. И действую тонко, не тороплюсь. Короче, стоял я у ворот номер 127, как всегда. Там проходит народ, приезжающий с шести разных направлений. Гляжу — она идет. Товар — высший класс! Лет шестнадцать, не больше, в самом соку. Да вдобавок еще и целочка. Правда, тогда я этого еще не знал, потом выяснил.

Я сжал кулаки. Крест незаметно встал между мной и кроватью.

— Ну, я и начал ей пудрить мозги. По полной программе, вы знаете...

Мы знали.

— Обещал, что сделаю ее супермоделью. Конечно, тонко так, не в лоб — не то что эти кретины. Но Шейла — она была поумнее других. Осторожная. Я видел, что она не все принимает за чистую монету. Это ничего, это нормально. Я ведь никогда не давлю, я говорю как порядочный. В конце концов, им самим хочется верить, разве не так? Слушают байки о том, как новых суперзвезд находят в закусочных, и прочую чушь. Потому они сюда и летят как мухи на мед...

Машина перестала пищать и издала булькающий звук. Затем сигналы возобновились.

— В общем, Шейла сразу зажалась, ясное дело. Сказала, что никогда не ходит на вечеринки и все такое прочее. Я говорю — ладно, нет проблем, я тоже не такой, я деловой человек. Профессиональный фотохудожник и охотник за талантами. Мы просто сделаем несколько снимков. Надо же как-то начинать карьеру. Никаких вечеринок, никаких наркотиков, сниматься только в одежде — все, как она сама захочет. А я и в самом деле неплохой фотограф, у меня получается. Гляньте-ка на стены — это все Таня, я снимал.

Я взглянул на фотографии бывшей красавицы Тани, и мое сердце сковал холод. Кастман пристально посмотрел на меня.

— Ты, — проговорил он.

— Что — я?

— Шейла... — Он ухмыльнулся. — Она тебе небезразлична, так?

Я не ответил.

— Ты любишь ее.

Слово «любишь» он издевательски растянул. Я продолжал молчать.

— Понимаю тебя, хорошо понимаю. Товарец был высший класс. А как она умела...

Я двинулся на него. Кастман захихикал. Крест загородил мне дорогу и отрицательно покачал головой, глядя в глаза. Я отступил — он был прав.

Кастман перестал смеяться, но продолжал наблюдать за мной.

— Хочешь знать, как я раскрутил твою девчонку, сосунок? Я молчал.

— Так же, как и Таню. Я ведь забирал самые лучшие кусочки — те, что браткам были не по зубам. Ювелирная работа. Короче, я скормил Шейле свою легенду и в конце концов привел к себе, чтобы сделать фотографии. Вот и все. Больше мне ничего и не надо было. Дальше дело техники.

— Как? — спросил я.

— Ты в самом деле хочешь это знать?

— Как?

Кастман закрыл глаза. Он улыбался, наслаждаясь воспоминаниями.

— Я сделал несколько фотографий — все очень мило и цивильно. А когда закончил, приставил ей нож к горлу. Потом привязал к кровати в комнате со стенами... — он открыл глаза и обвел ими комнату, — обитыми пробкой. И вкатил ей дозу. Заснял все на камеру... Тогда Шейла и потеряла девственность — перед камерой и с вашим покорным слугой. Прелестно, не правда ли?

Меня переполняло бешенство, кровавая пелена застилала глаза. Я с трудом удерживался, чтобы не свернуть подонку шею. Но именно этого он и хотел, и я это понимал.

— Та-ак... на чем я остановился? Ах да! Ну, значит, привязал я ее и колол примерно с неделю. Причем самым первым сортом. Потратился, конечно, но любой бизнес требует вложений, правильно? Короче, она привыкла, и можете мне поверить, этого джинна обратно в бутылку не загонишь. К тому времени, как я ее отвязал, девчонка готова была вылизывать грязь у меня на ногах, лишь бы получить очередную дозу. Вы меня понимаете...

Он сделал паузу, словно ожидая аплодисментов. А мне словно кто-то рвал на части внутренности.

Крест оставался невозмутимым.

— И вы послали ее на улицу?

— Ага. Опять же научил кое-чему. Как заставить мужика побыстрее кончить. Как обслуживать двоих сразу. В общем, проинструктировал.

Я почувствовал, что меня сейчас вырвет.

— Продолжайте, — сказал Крест.

— Нет. Сначала...

— Тогда до свидания.

— Таня... — начал он.

— Что?

Кастман нервно облизнул губы.

— Вы можете дать мне воды?

— Нет. Так что Таня?

— Эта сука заперла меня здесь. Так нельзя. Я порезал ее, верно, но у меня были свои причины. Она хотела свалить, выйти замуж за типа из Гарден-Сити. Решила, что у них любовь. Это что, по-вашему, правильно? Да еще подговаривала нескольких моих лучших девчонок уехать с ней — жить в Гарден-Сити с ее дружком, начать новую жизнь и все такое. Разве я мог это стерпеть?

— И вы преподали ей урок?

— Вот-вот, точно.

— Порезали ей лицо бритвой?

— Не только лицо — а то ведь лицо можно и платочком прикрыть, так ведь? Ну, вы меня понимаете. И другим девкам урок... Слушайте дальше — сейчас будет весело. Ее дружок не знал, что я сделал. И вот он приезжает из своего поместья в Гарден-Сити, чтобы, значит, спасти Таню. А в кармане у него пушка... Слово за слово — и он всаживает мне пулю в бок. Какой-то паршивый банкиришка из Гарден-Сити... Пуля попадает в позвоночник — и я имею то, что имею. Как вам это нравится? А вот самое интересное: когда господин из Гарден-Сити увидел Таню, то знаете, что он сделал, наш нежный возлюбленный?

Он сделал паузу. Мы поняли, что вопрос был чисто риторическим, и ждали продолжения.

— Струхнул и кинул ее! Понятно? Увидел мою работу и свалил. Знать ее больше не захотел. И после они не встречались...

Кастман снова начал смеяться. Я глубоко дышал, пытаясь успокоиться.

— Ну вот, лежу я в больнице, — продолжал он, — не могу и пальцем пошевелить. Таня, само собой, осталась ни с чем. И вдруг она приезжает и забирает меня. Привозит сюда и начинает за мной ухаживать. Понимаете? Продлевает мою жизнь... Если отказываюсь есть, засовывает трубку в горло. Вот что — я вам расскажу то, что хотите. Но и вы должны кое-что для меня сделать!

— Что? — спросил Крест.

— Убейте меня!

— Нет.

— Тогда позовите полицию. Пусть меня арестуют. Я во всем признаюсь!

— Что случилось с Шейлой Роджерс? — спросил Крест.

— Обещайте мне...

Крест повернулся ко мне:

— Все, хватит, пойдем отсюда.

— Ладно, ладно, я расскажу! Только... хотя бы подумайте о том, что я сказал, ладно?

Он по очереди переводил глаза то на Креста, то на меня. Крест выглядел совершенно бесстрастно. Что отражалось на моем лице, не имею понятия.

— Я не знаю, где сейчас Шейла. Черт, я даже толком не понимаю, что случилось!

— Сколько времени она на вас работала?

— Два года. Может быть, три.

— И как она вырвалась?

— Что?

— Вы не производите впечатления человека, который отпускает своих людей на вольные хлеба, — объяснил Крест. — Потому я и спрашиваю: что случилось?

— Ну... она работала на улице. Появились постоянные клиенты — Шейла была хороша в своем деле. Ну и вышло, что она закорешилась с серьезными игроками. Такое бывает. Редко, но бывает.

— С какими игроками?

— С поставщиками. И похоже — крупными. Начала сама торговать. Хуже того, стала слезать с иглы. Я попытался было надавить, но у нее оказались крутые дружки...

— Кто?

— Знаете Ленни Мизлера?

Крест выпрямился.

— Юриста?

— Адвоката мафии, — уточнил Кастман. — Шейлу замели с товаром, а он вытянул ее.

Крест нахмурился:

— Ленни Мизлер занялся делом проститутки, которую взяли с наркотиками?

— А, теперь наконец понимаете? Я тоже удивился. Когда ее выпустили, начал вынюхивать, что к чему. И тогда ко мне пришли двое крутых и все популярно разъяснили. Я не дурак — свое место знаю.

— И что было дальше?

— Больше я ее не видел. В последний раз слышал, что учится в колледже. Вы можете в это поверить?

— В каком колледже?

— Без понятия. Не уверен, что это правда. Может, только треп.

— Что еще?

— Ничего.

— Никаких больше слухов?

Глаза Кастмана забегали, в них сквозило отчаяние. Он искал способ нас удержать. Но рассказывать было больше нечего. Я повернулся к Кресту. Он кивнул и пошел к двери. Я за ним.

— Погодите!

Мы не отреагировали.

— Пожалуйста, прошу вас, я же все рассказал! Я помог вам! Вы не можете меня просто так бросить!

Я представил себе бесконечные дни и ночи, которые Кастман проведет в этой комнате. Жалости в душе не было.

— Ах вы, козлы поганые! — взвыл он в бешенстве. — Эй, ты, сопляк любовничек! Ты подбираешь мои объедки, понял? Не забывай: всему, что она умеет, я ее научил! Каждый раз, когда кончаешь, вспоминай об этом, придурок! Слышишь, что я говорю? Слышишь?

Кровь бросилась мне в лицо, но я не обернулся. Крест открыл дверь.

— И имей в виду, черт побери, это навсегда!

Я замедлил шаг.

— Она может выглядеть как угодно чистенько и прилично, — продолжал он уже тише. — Но оттуда, где она побывала, не возвращаются. Понял?

Я попытался не слушать, однако слова силой пробивали себе дорогу и гулко резонировали в мозгу, повторяясь снова и снова.

Мы опять вышли во мрак. Таня встретила нас у двери.

— Вы донесете? — Она говорила очень тихо.

«Я не делаю ему больно» — так она сказала. Ни разу не подняла на него руку. Именно так.

Не ответив, мы поспешили прочь, жадно вдыхая ночной воздух, — словно ныряльщики, вырвавшиеся на поверхность из глубины. Сели в фургон и уехали.

Глава 10

Гранд-Айленд, штат Небраска

Шейла хотела умереть в одиночестве.

Боль стала ослабевать. Странно, ведь никакого просветления, никакого ощущения ясности так и не наступило. Смерть не несла утешения. Ангелы не окружали ее. Давно умершие родственники — Шейле вспомнилась бабушка, которая называла ее «сокровищем» — не сидели рядом с ней, держа за руку.

Совсем одна. В темноте.

Она открыла глаза. Что это было — сон? Трудно сказать. Шейла знала, что такое галлюцинации. Сознание то уходило, то возвращалось. Она помнила, что видела Карли и умоляла ее уйти. Было ли это на самом деле? Кто знает... Может быть, и нет.

Когда болело сильно, очень сильно, граница между сном и явью размывалась, почти исчезала. Шейла прекратила бороться: это был единственный способ переносить боль. Отгородиться от нее было невозможно, так же как разбить на части и справляться с каждой по отдельности. Оставалось лишь отдать последнее — здравый рассудок. Пожертвовать разумом. Но если ты все еще понимаешь, что происходит? Философия... Вопросы для живых. Так или иначе, она, Шейла Роджерс, со всеми ее надеждами и мечтами, умрет молодой, в мучениях, от рук другого человека. Высшая справедливость... И теперь, когда внутри что-то разорвалось и жизнь стала уходить, ясность наконец наступила. Ужасная и неотвратимая. Черная пелена спала, обнажив истину.

Шейла Роджерс хотела умереть одна.

Но он был рядом, в этой комнате. Она чувствовала на лбу руку, от которой исходил холод. И когда жизни уже почти не осталось, Шейла с трудом выдохнула последнюю просьбу:

— Пожалуйста... уйди.

Глава 11

Мы не обсуждали то, что видели, и в полицию сообщать не стали. Но я содрогался, представляя парализованного человека, заключенного пожизненно в пустой комнате, без книг, телевидения или радио, и вынужденного непрерывно смотреть на одни и те же старые фотографии. Если бы это был не Луис Кастман, то его стоило бы пожалеть. И еще я думал о том человеке из Гарден-Сити, который выстрелил в Кастмана, а потом сбежал. Это предательство, наверное, оставило худшие шрамы в душе Тани, чем те, что были на лице. Интересно, думает он о ней до сих пор или просто взял и вычеркнул из памяти — так, будто она никогда не существовала? Или, может быть, Таня является ему во сне? Вряд ли...

Я гадал об этом не только потому, что меня потрясла Танина трагедия, и не из простого любопытства. Это помогало мне не думать о Шейле, о том, через что она прошла. О том, что с ней сделал Кастман. Я напоминал себе, что Шейла была не более чем жертвой: ее похитили и изнасиловали. Даже хуже, чем изнасиловали. Она ни в чем не виновата, и никак иначе оценивать ее прошлое нельзя. Но эти очевидные истины казались мне какими-то неубедительными. И я ненавидел себя за это.

Когда Крест остановил фургон возле моего дома, было уже четыре утра.

— Ну, что ты думаешь? — спросил я.

Крест задумчиво почесал щетину на подбородке.

— Как там Кастман сказал в конце? Типа «это навсегда». А знаешь, ведь он прав.

— Ты из опыта знаешь?

— В общем, да.

— Ну и?...

— Похоже, Шейлу настигло ее прошлое.

— Значит, мы на верном пути?

— Возможно.

Открыв дверцу кабины, я обернулся.

— Что бы она ни сделала — она или кто-нибудь другой, — остается навсегда. Но это еще не значит, что Шейла виновата.

Крест молча смотрел в окно. Не дождавшись ответа, я вышел, и он уехал.

На автоответчике меня ждало сообщение. Удивившись, я посмотрел на индикатор времени: звонили в 23.47. Поздновато. Может, кто-то из родственников?

Нажав кнопку, я услышал молодой женский голос:

— Привет, Уилл!

Голос был незнакомый.

— Это Кэти. Кэти Миллер.

Я застыл от неожиданности.

— Много воды утекло, да? Слушай, я... извини за поздний звонок... ты, наверное, уже спишь. Короче, ты не мог бы перезвонить мне сразу, как только получишь сообщение? В любое время, мне все равно. Я... ну, в общем, мне очень нужно поговорить с тобой кое о чем.

Она оставила свой номер.

Я не мог прийти в себя от изумления. Кэти Миллер, маленькая сестренка Джули. В последний раз, когда я ее видел, ей было лет шесть или около того. Я невольно улыбнулся, вспомнив, как однажды четырехлетняя Кэти спряталась за отцовским чемоданом и выскочила оттуда в самый пикантный момент: мы с Джули едва успели прикрыться одеялом. Мы тогда хохотали как ненормальные.

Малышка Кэти Миллер...

Ей сейчас семнадцать или восемнадцать. Даже не верится. Я знал, как смерть Джули подействовала на нашу семью, и мог понять, что чувствовали мистер и миссис Миллер. Но о том, что это значило для маленькой Кэти, я никогда всерьез не задумывался. Неожиданно мне пришло в голову, что та сцена, после которой мы с Джули хохотали, натягивая на себя одеяло, произошла в подвале. Мы резвились на той кушетке, где Джули нашли убитой.

Зачем, после стольких лет, я понадобился Кэти?

Может, она просто хотела принести соболезнования, хотя это было бы странно. По многим причинам, не последняя из которых — время звонка. Я снова прослушал сообщение, ища какой-нибудь подтекст. Вроде бы ничего нет. Она просила звонить в любое время. Но на часах было четыре утра, и я падал от усталости. Что бы там ни было, это пока подождет.

Я забрался в постель, вспоминая последнюю встречу с Кэти Миллер. Нашу семью попросили не показываться на похоронах Джули. Мы подчинились. Однако два дня спустя я сам пошел на кладбище и сел возле свежей могилы. Я ничего не говорил и не плакал, не испытывал и никакого чувства утешения. Просто сидел. Вдруг подъехал белый «олдсмобиль» Миллеров, и я поспешил спрятаться. Однако, оглянувшись в последний момент, успел встретиться взглядом с маленькой Кэти. В ее лице была странная отрешенность, какое-то глубокое, не по годам, понимание происходящего. На нем отразились одновременно печаль, ужас и, пожалуй, жалость. Я ушел с кладбища и с тех пор ни разу не видел Кэти. И не разговаривал с ней.

Глава 12

Белмонт, штат Небраска

Шериф Берта Фарроу повидала в своей жизни всякое. Любая сцена убийства достаточно неприятна. Но по общему количеству тошнотворных деталей вроде разбитых черепов, сломанных костей и разлитой крови трудно найти что-нибудь более впечатляющее, чем старая добрая автокатастрофа. Например, лобовое столкновение с грузовиком, выехавшим на встречную полосу. Или когда машина разламывается пополам, от бампера до заднего сиденья, врезавшись в дерево. Или кувыркается с бешеной скоростью, наехав на боковое ограждение. Страшно и трагично.

Однако это мертвое тело представляло собой гораздо более жуткое зрелище, хотя крови почти не было. Судя по лицу женщины, искаженному ужасом и отчаянием, она умерла в страшных мучениях. Берта Фарроу смотрела на переломанные пальцы, искалеченную грудную клетку и многочисленные кровоподтеки и понимала, что к этому привело не обледенение дорожного покрытия, безалаберность водителя, переключавшего радиоканалы на восьмидесяти милях в час, или пьянство за рулем. Это совершил человек — своими руками и намеренно.