Глава 42

Разговаривать отец не захотел. Войдя в дом, он сразу заперся в спальне — в той, что делил с моей матерью почти сорок лет. На меня же столько свалилось в последние дни, что разобраться было немыслимо. Мозг просто отказывался все это переваривать. Но я хотел знать больше.

Шейла...

Только один человек мог пролить свет на загадку моей погибшей любви. Поэтому я извинился перед отцом, попрощался и отправился обратно в город. Спустившись в метро, я доехал до Бронкса. Уже начало темнеть, места были опасные, но я был в таком состоянии, что даже не подумал об этом.

Я еще не успел позвонить, как дверь приоткрылась на цепочку.

— Он спит, — сказала Таня.

— Я хочу поговорить с вами.

— Мне нечего сказать.

— Я видел вас на вечере.

— Уходите.

— Пожалуйста! — попросил я. — Это очень важно.

Таня вздохнула и сняла цепочку. Я проскользнул внутрь.

Тусклая лампочка в дальнем углу почти ничего не освещала. Жутковатое местечко. Мне пришло в голову, что Таня здесь такая же пленница, как и Луис Кастман. Я посмотрел на нее. Она сжалась, как будто мой взгляд мог ее обжечь.

— Сколько вы собираетесь его здесь держать? — спросил я.

— Я не строю никаких планов.

Таня не предложила мне сесть. Мы стояли лицом к лицу. Она молча ждала, скрестив руки на груди.

— Почему вы пришли на вечер?

— Чтобы выразить соболезнования.

— Вы знали Шейлу?

— Да.

— Вы дружили?

Таня улыбнулась. Впрочем, лицо ее было так изуродовано шрамами, что я мог и ошибиться.

— Ни в коей мере.

— Почему же вы пришли?

Она наклонила голову набок.

— Хотите, я вас удивлю?

Я кивнул, не зная, что ответить.

— Я тогда вышла из этой комнаты впервые за шестнадцать месяцев.

— Спасибо, что пришли, — смутился я.

Таня недоверчиво посмотрела на меня. В комнате было тихо, слышалось лишь ее дыхание. Не знаю, в чем было дело и было ли это связано со шрамами, но каждый ее вдох звучал так, будто через узкую соломинку втягивали жидкость.

— Пожалуйста, скажите, зачем вы приходили.

— Я уже сказала — чтобы выразить соболезнования. — Она помолчала. — И еще я думала, что могу помочь.

— Помочь?

Таня перевела взгляд на дверь в комнату Кастмана. Я тоже посмотрел туда.

— Он сказал мне, зачем вы приходили. Я подумала, что могу оказаться полезной.

— Что он вам сказал?

— Что вы любили Шейлу. — Таня подошла ближе к лампе. Я с трудом удерживался, чтобы не отвернуться. Она наконец села и жестом предложила мне последовать ее примеру. — Это правда?

— Да.

— Это вы убили ее?

Вопрос изумил меня.

— Нет.

Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Не понимаю, — сказал я. — Вы пришли, чтобы помочь?

— Да.

— Тогда почему вы убежали?

— А вы не поняли?

Я покачал головой.

Она уронила руки на колени и принялась раскачиваться взад-вперед.

— Таня...

— Я услышала ваше имя...

— Простите?

— Вы спросили, почему я убежала. — Она перестала качаться. — Потому что услышала ваше имя.

— Ничего не понимаю.

Таня снова посмотрела на дверь.

— Луис не знал, кто вы. И я не знала — пока не услышала ваше имя на вечере, когда выступал Крест. Вы Уилл Клайн.

— Совершенно верно.

— А еще вы... — добавила она совсем тихо, так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать, — вы — брат Кена.

Наступила тишина.

— Вы знали моего брата?

— Мы встречались. Очень давно.

— Как вы познакомились?

— Через Шейлу. — Таня выпрямилась и подняла на меня глаза. Странно... Говорят, глаза — зеркало души. Ерунда. Танины глаза были совершенно нормальными: в них не отражались ни шрамы, ни история ее мучений. — Луис ведь рассказывал вам о крупном гангстере, с которым связалась Шейла?

— Да.

— Это был ваш брат.

Я недоверчиво покачал головой и уже собрался возразить, но она продолжала:

— Шейла не могла больше жить на улице: она для этого была слишком честолюбива. Они с Кеном подходили друг другу. Он устроил ее в престижный колледж в Коннектикуте. Больше для торговли наркотиками, чем для чего-то другого. Это здесь, на улице, толкачи выпускают кишки соседу ради местечка на углу. А где-нибудь в школе для богатых детишек, если умело устроиться, деньги можно грести лопатой.

— Вы говорите, ее туда устроил мой брат?

Таня снова принялась раскачиваться взад-вперед.

— Вы что, и в самом деле не знали?

— Нет.

— Я думала... — Она запнулась.

— Что?

Таня покачала головой:

— Не знаю.

— Пожалуйста...

— Просто странно... Сначала Шейла с вашим братом, потом снова она — и уже с вами. А вы ведете себя так, будто ничего не знаете.

Я опять не знал, что ответить.

— Что случилось с Шейлой?

— Вам лучше знать.

— Нет, я имею в виду — тогда. Когда она была в колледже.

— Я больше ее не видела. Пара звонков — и все. Но Кен... Это было страшно. Вы с Крестом показались мне хорошими, я думала, что ей наконец повезло. Но потом, когда услышала ваше имя... — Таня зябко повела плечами.

— Вам что-нибудь говорит имя Карли?

— Нет, а что?

— Вы знали, что у Шейлы была дочь?

Она снова начала раскачиваться.

— О Боже! — В ее голосе звучала боль.

— Вы знали?

Таня решительно покачала головой:

— Нет.

— Вы знаете Филиппа Макгуэйна? — продолжал я.

— Нет.

— Джона Асселту? Джули Миллер?

— Нет, — быстро проговорила она. — Я не знаю ни одного из этих людей. — Таня встала и отвернулась. — Я надеялась, что она спаслась.

— Спаслась, но только на время.

Ее плечи поникли, дыхание, казалось, стало еще более шумным.

— Она заслуживала лучшего конца.

Таня направилась к входной двери. Я взглянул в сторону комнаты Кастмана и снова подумал, что в этой квартире два пленника. Таня остановилась. Я почувствовал ее взгляд и повернулся к ней.

— Существуют пластические операции, — тихо сказал я. — У Креста большие связи. Мы можем помочь.

— Нет, спасибо.

— Нельзя жить одной местью.

Таня попыталась улыбнуться.

— Вы думаете, все из-за этого? — Она показала на свое искалеченное лицо. — Вы думаете, я поэтому держу его здесь?

Я опять смутился, не зная, что сказать.

Таня покачала головой.

— Он ведь рассказал вам, как завербовал Шейлу?

Я кивнул.

— Он приписывает все себе, хвастается своими шикарными шмотками и гладкими речами. Но большинство девчонок, даже те, что только что с автобуса, боятся идти куда-то с мужчиной в одиночку. Луис всегда работал с партнером, с женщиной. Вот что главное. Только так можно было заманить девочку, заставить ее почувствовать себя в безопасности...

Она замолчала. Глаза ее были сухими. Меня бросило в дрожь. Таня повернулась к двери и отперла ее. Я вышел, не оглядываясь.

Глава 43

На автоответчике я обнаружил два сообщения. Первое было от Эдны Роджерс, матери Шейлы. Говорила она сухо и официально. Похороны состоятся через два дня в Мейсоне, штат Айдахо. Служба пройдет в такой-то часовне. Далее следовали адрес, точное время и информация о том, как доехать из Бойсе. Сообщение я сохранил.

Затем я услышал возбужденный голос Ивонн Стерно. Она просила меня срочно перезвонить. Я забеспокоился. А что, если она также выяснила, кто такой на самом деле Оуэн Энфилд? И если так, то хорошо это или плохо?

Ивонн сняла трубку после первого же гудка.

— Что случилось? — спросил я.

— У нас большие новости, Уилл.

— Я слушаю.

— Нам следовало догадаться об этом раньше.

— В чем дело?

— А вы подумайте сами. Попробуйте сложить все вместе: человек под чужим именем, внимание ФБР, странная таинственность, тихий поселок в отдаленном районе. Ничего не напоминает?

— М-м-м... Нет, ничего.

— Все дело в «Крипко», — продолжала Ивонн. — Как я уже говорила, это фиктивная компания. Я попробовала привлечь свои источники и копнуть как следует. Хотя, по правде говоря, концы спрятаны не так уж глубоко. Ну конечно, для них ведь главное, чтобы их человека не засекли, а там уж все равно никто не станет разбираться.

— Ивонн...

— Да?

— Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.

— Компания «Крипко», которая предоставила в аренду дом и машину, имеет отношение к правительству США.

От неожиданности у меня закружилась голова. Уже не помню, в который раз за последние дни. В глубине души искоркой засветилась сумасшедшая надежда.

— Погодите, — начал я. — Вы хотите сказать, что Оуэн Энфилд — тайный агент?

— Нет, не думаю. Что бы он стал расследовать в Стоунпойнте? Жульничество за карточным столом?

— А в чем же тогда дело?

— Это похоже на государственную программу защиты свидетелей.

Опять путаница.

— То есть, значит, Оуэн Энфилд...

— Совершенно верно, правительство спрятало его там, снабдив новыми документами. Все дело в том, что они не особо стараются насчет легенды. Об этом мало кто знает. Черт побери, иногда до смешного доходит! Я слышала, что однажды они засунули черного наркоторговца из Балтимора в пригород Чикаго, где все белым-бело. Полный облом. В нашем случае все было сделано не так уж плохо. Но опять же если бы семья Готти искала Сэмми Быка, то им достаточно было бы узнать его в лицо. Копать глубже они бы уже не стали. Ясно?

— Кажется, да.

— Насколько я понимаю, Оуэн Энфилд — та еще штучка. Впрочем, как и большинство тех, кто попадает под программу. Не знаю, что уж там случилось, но он убил тех двоих и сбежал. Ясное дело, ФБР не хочет скандала. Представляете, как бы это выглядело: правительство заключает сделку с преступником, а он начинает убивать направо и налево? Шумиха в прессе и все такое...

Я молчал.

— Уилл?

— Да.

Она сделала паузу.

— Вы еще что-то знаете, верно?

Я замялся.

— Ну же, — подбодрила меня Ивонн. — У нас ведь обмен, помните? Вы — мне, я — вам.

Не знаю, что бы я ей сказал и что было бы лучше: признаться, что мой брат и Оуэн Энфилд — одно лицо, или пока скрыть это. Но решение приняли за меня. Я услышал щелчок, и в трубке наступила мертвая тишина.

Тут же раздался резкий стук в дверь.

— ФБР. Откройте немедленно!

Это был голос Клаудии Фишер. Я подошел к двери и отпер замок. Дверь тут же распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Фишер ворвалась первая, с пистолетом наготове, скомандовав «руки вверх». Дэррил Уилкокс, как всегда, следовал за ней. Оба выглядели бледными, уставшими и, пожалуй, даже слегка напуганными.

— Какого черта! — возмутился я.

— Руки вверх, живо!

Я послушно поднял руки. Она уже было достала наручники, но остановилась в нерешительности.

— Обойдемся без этого? — Голос Фишер прозвучал неожиданно мягко.

Я кивнул.

— Тогда пошли.

Глава 44

Я не спорил. Не кричал о своих правах и не требовал дать мне позвонить. Я даже не спросил, куда меня везут. Излишняя суета в подобный деликатный момент чаще всего бесполезна, а то и вредна.

Пистилло предупредил, чтобы я не лез в это дело. Он дошел до того, что арестовал меня за преступление, которого я не совершал. И даже обещал, что сфабрикует улики, если понадобится. И все-таки я не отступал, сам удивляясь неизвестно откуда взявшейся смелости. Наверное, мне просто больше нечего было терять. Может быть, это и есть уровень храбрости, при котором на все наплевать. Шейла и мама мертвы. Брат потерян. Загоните человека в угол, даже самого слабого, и вы увидите перед собой дикого зверя.

Мы остановились на узкой улице, вдоль которой тянулся ряд одинаковых домиков. Куда ни глянь, одно и то же: аккуратные лужайки, ухоженные цветочные клумбы, белая садовая мебель, тронутая ржавчиной, шланги, змеящиеся в траве, и колышущийся туман вокруг дождевальных установок. Мы направились к одному из домов. Фишер нажала на дверную ручку — дверь была не заперта. Мы прошли через комнату, в которой стоял розовый диван. В углу был телевизор, на котором я заметил фотографии двух мальчиков, расставленные по порядку начиная с младенческого возраста. На последнем снимке мальчики, уже совсем большие, были в парадных костюмах и целовали в щеки какую-то женщину. Очевидно, их мать.

Дверь в кухню была открыта. За пластиковым столом сидел Пистилло и пил чай со льдом. Возле раковины стояла женщина. Та самая, что была с мальчиками на фотографии. Фишер и Уилкокс потихоньку испарились. Я остался.

— Вы подключились к моему телефону...

Пистилло кивнул:

— И записывали все разговоры. Кстати, все было сделано законно, у нас есть ордер.

— Что вам от меня нужно?

— То же самое, что и все последние одиннадцать лет. Ваш брат.

Женщина у раковины включила воду и стала мыть стаканы. На дверце холодильника висели еще фотографии: там был Пистилло, какие-то незнакомые люди, но чаще всего те же самые мальчики. Это были более поздние и в основном случайные снимки, сделанные на пляже и во дворе.

— Мария... — обратился к ней Пистилло.

Женщина выключила воду и повернулась к нему.

— Мария, это Уилл Клайн. Уилл, Мария...

Женщина, которая, как я понял, была женой Пистилло, вытерла руки полотенцем. Ее рукопожатие оказалось неожиданно сильным.

— Очень приятно, — произнесла она довольно формальным тоном.

Я кивнул и что-то промычал в ответ. Затем, повинуясь жесту Пистилло, опустился на жесткий металлический стул.

— Выпьете что-нибудь, мистер Клайн? — предложила Мария.

— Нет, спасибо.

Пистилло поднял свой стакан с холодным чаем:

— Классная штука, попробуйте.

Мария вопросительно посмотрела на меня. На чай пришлось согласиться. Хотя бы для того, чтобы перейти к более важным темам. Провозившись довольно долго, хозяйка поставила передо мной стакан. Я изобразил улыбку и поблагодарил. Мария улыбнулась в ответ, еще более холодно, чем я.

— Я подожду в другой комнате, Джо, — обратилась она к Пистилло.

— Спасибо, Мария.

Она вышла, закрыв за собой дверь.

— Это моя сестра, — сказал Пистилло, глядя на дверь. — А это ее сыновья. Виктору сейчас восемнадцать, Джеку — шестнадцать.

— Итак, — я положил ладони на стол, — вы подслушивали мои телефонные разговоры...

— Да.

— Тогда вы должны знать, что я не имею понятия, где находится мой брат.

Пистилло отхлебнул из стакана.

— Это я знаю. — Он посмотрел на холодильник и жестом указал на него. — Вам не кажется, что на этих фотографиях чего-то не хватает?

— Я сейчас не в настроении играть в игры.

— Я тоже. Но все-таки взгляните: чего не хватает?

Я не стал смотреть, потому что уже знал ответ.

— Отца.

Пистилло щелкнул пальцами:

— С первой попытки! Молодец.

— А в чем дело?

— Моя сестра потеряла мужа двенадцать лет назад. Мальчикам было... Ну, вы можете подсчитать сами. Шесть и четыре, стало быть. Мария вырастила их одна. Я помогал чем мог, но дядя все-таки не отец, правда ведь?

Я молчал.

— Отца мальчиков звали Виктор Добер. Вам приходилось слышать это имя?

— Нет.

— Его убили. Двумя выстрелами в голову, в упор. — Пистилло допил чай и добавил: — Ваш брат при этом присутствовал.

У меня сжалось сердце. Пистилло встал, не обращая внимания на мою реакцию.

— Я знаю, что гублю свои почки, Уилл, но все-таки выпью еще стакан. Дать вам чего-нибудь заодно, раз уж я встал?

Я постарался взять себя в руки.

— Мой брат? Что вы имеете в виду?

Пистилло не торопился отвечать. Он открыл морозильник, достал лоток со льдом, поставил его в раковину и взломал лед. Достав пригоршню прозрачных кубиков, высыпал их в стакан.

— Прежде чем мы начнем, я хочу взять с вас одно обещание.

— Какое?

— Это касается Кэти Миллер.

— Что именно?

— Она еще ребенок...

— Я знаю.

— Ситуация очень опасная. Чтобы понять это, не нужно быть гением. Я не хочу, чтобы Кэти снова пострадала.

Я посмотрел на него и понял, что это не обсуждается.

— Хорошо, она вне игры.

Пистилло недоверчиво посмотрел мне в глаза, но я не лукавил. Кэти уже заплатила достаточно высокую цену. Не знаю, как бы я смог жить дальше, если бы цена оказалась еще выше.

— Расскажите о моем брате, — попросил я.

Он налил чаю в стакан со льдом и снова сел. Некоторое время разглядывал стол, потом поднял глаза:

— Вы читали в газетах о крупных рейдах, о том, как очистили Фултонский рынок, видели по телевизору парад осужденных, всех этих крестных отцов. И подумали, наверное, что с мафией покончено, что правительство победило?

У меня внезапно пересохло в горле, как будто туда насыпали песку. Я сделал большой глоток из стакана. Чай был слишком сладкий.

— Слыхали о Дарвине?

Вопрос был явно риторический, но Пистилло ждал ответа.

— Ну да: выживание сильнейшего и все такое, — пробормотал я.

— Не сильнейшего, — поправил он. — Это современная интерпретация, и она в корне неверна. Суть не в этом — выживает не сильнейший, а тот, кто лучше приспосабливается. Чувствуете разницу?

Я кивнул.

— Так вот, те из гангстеров, кто был поумнее, приспособились. Они убрали свой бизнес из Манхэттена. Стали, к примеру, продавать наркотики в пригородах, таких как Кэмден. Там из пяти последних мэров трое уже попали за решетку. В Атлантик-Сити без взятки уже улицу не перейдешь. А Ньюарк со всей этой болтовней об экономическом оживлении пригородов! Оживление означает вложение денег, а деньги — это взятки и рэкет.

Я заерзал на стуле.

— Зачем вы мне все это рассказываете, Пистилло?

— А вот зачем, черт побери! — Лицо его побагровело, он с трудом сохранял самообладание. — Мой зять, отец мальчиков, пытался очистить улицы от этих подонков. Он работал под прикрытием, и кто-то что-то разнюхал. В результате их с партнером убили.

— И вы думаете, что мой брат к этому причастен?

— Да, думаю.

— У вас есть доказательства?

— Более того, — улыбнулся Пистилло. — Ваш брат признался.

Я отшатнулся, словно получил удар в лицо. Затем ошарашенно потряс головой. Спокойно! Этот человек способен выдумать что угодно. Обещал же он прошлой ночью подставить меня...

— Но мы забегаем вперед, Уилл, — продолжал Пистилло. — И я не хочу вводить вас в заблуждение: мы не считаем, что ваш брат кого-то убил.

Час от часу не легче!

— Но вы же сами только что сказали...

Пистилло поднял руку:

— Выслушайте меня!

Он снова встал. Я понял, что разговор будет долгий. На его лице появилось деловое, сосредоточенное выражение, почти совсем скрывшее ярость, которая кипела внутри. Интересно, долго ли он выдержит? Пистилло, должно быть, частенько выпускал пары, сидя здесь, на кухне у сестры.

— Ваш брат работал на Филиппа Макгуэйна. Полагаю, вы знаете, кто это?

Я сидел с непроницаемым лицом.

— Продолжайте.

— Макгуэйн еще опаснее, чем ваш приятель Асселта. Прежде всего потому, что он умнее. ОБОП считает его одной из главных своих целей на восточном побережье.

— ОБОП?

— Отдел по борьбе с организованной преступностью. Макгуэйн выбрал свой путь еще в юности. По приспособляемости он просто чемпион. Ситуация с организованной преступностью сейчас очень сложная: «новые русские», триады, старая итальянская мафия... Но Макгуэйн всегда оказывался на два шага впереди всех. В двадцать три года он уже был боссом. Макгуэйн, в общем, держится в рамках традиций — наркотики, проституция, ростовщичество, — но не брезгует и взятками, и незаконными подрядами. А кроме того, активно ищет новые возможности для наркоторговли.

Я подумал о том, что рассказала Таня. Шейла торговала наркотиками в Хавертоне...

— Макгуэйн убил моего зятя и его партнера, Кертиса Энглера. Ваш брат был причастен к этому убийству. Мы арестовали его. Правда, по менее серьезному обвинению.

— Когда?

— За шесть месяцев до убийства Джули Миллер.

— Почему же я ничего не знал?

— Потому что Кен вам ничего не сказал. А еще потому, что нам был нужен Макгуэйн, а не ваш брат. И мы купили Кена.

— Купили?

— Мы обещали ему неприкосновенность в обмен на сотрудничество.

— Вы хотели, чтобы он свидетельствовал против Макгуэйна?

— Не только. Макгуэйн очень осторожен, и у нас было недостаточно фактов, чтобы обвинить его в убийстве. Нам был необходим информатор. Поэтому мы нашпиговали вашего брата электроникой и выпустили.

— Значит, Кен тайно работал на вас?

В глазах Пистилло вспыхнул гнев.

— Только не надо делать из него героя! Ваш беспутный братец не офицер полиции, а всего лишь негодяй, спасавший свою шкуру!

Я кивнул, напоминая себе, что каждое его слово могло быть ложью.

— Продолжайте.

Протянув руку, он достал из холодильника пирожное и стал жевать его, запивая ледяным чаем.

— Что случилось потом, точно не известно. У нас есть лишь рабочая гипотеза.

— Ладно.

— По-видимому, Макгуэйн его раскусил. А Макгуэйн — еще тот сукин сын. Он убивает запросто. Для него это лишь один из вариантов, не более, — все равно что поехать через туннель Линкольна, а не через какой-нибудь другой. Вопрос удобства.