- Еще бы! - сказал стармех. - У нас все так. На флоте - особенно. Вначале обещаем, руку под козырек: "Есть!". После видим, что не потянуть, кричим: "Простите, у нас ОКАЗАЛОСЬ!" А там и третье слово: "ПОЛУНДРА!" Вот такие порядочки. А вернее, бардак-с, извините, девушка.
      - Так можно все перечеркнуть, товарищ стармех, - воскликнула она. Странный взгляд на вещи. Даже комплекс. КОМПЛЕКС КВАЗИМОДЫ!
      Стармех обиженно исчез за высокой спинкой сиденья. Виктория наклонилась и сказала мягче:
      - Извините, на Квазимоду вы вообще-то не похожи.
      - Без горба?
      - И без Эсмеральды с козочкой, - засмеялся Максим, пытаясь повернуть разговор на шутку. Стармех не принял его тона. Нажав рычаг, он откинул сиденье, развернулся всем телом.
      - Есть одно подлое слово, которое у всех при нашей системе, что называется, на устах - это слово "оказалось". Хотите пример? Построили в тайге мощный комбинат, миллионы вбухали, ОКАЗАЛОСЬ - нет сырья. Да что миллионы! Во сколько оценить комплексы на берегу Байкала? А Ладога, Арал? Оказалось: не только не надо, а нестерпимо вредно для всех. Кто-нибудь заплатил за ущерб из своего кармана хотя бы рубль? Дудки-с! Если и наказаны, то самая мелочь, вроде нас, грешных, а не те, на чьей совести миллионные потери.
      - Хорошо хоть говорить об этом разрешили, - с мягкой улыбкой сказала Виктория.
      - Пар спускать? Эти при батюшке царе умели. Сегодня - либеральная газетка возмутится, а в результате - кто воровал, тот и ворует. А тем, кому надо отвечать, - никакого убытка.
      - Кто ж по-вашему должен платить? - заинтересовался Максим, незаметно подмигнув Виктории.
      - За что? - спросил стармех.
      - Ну, скажем, за осушение Аральского моря? - Смешно, правда?
      - Ничего смешного.
      - А вы не знаете, кто отвечает? - взглянул на него стармех. - Тот, кто распоряжается, не так ли? Это же вполне естественно! Если хозяйка, командующая домашним бюджетом, раскрыла рот и у нее в трамвае потянули кошелек, она что пойдет в банк потребует возместить ей потери? Смешно! Если фермер обкормил своих коров и они отдали богу душу, ему кто - президент возместит убытки? Кто командует - тот и в прибыли, и в убытке. А теперь скажите, кто командует по самому большому счету у нас в Системе?
      - Кто - ясно кто, Советы, - сказала Виктория.
      - Предположим, но есть еще родная партия, не забывайте. И Политбюро. Если лопнула труба отопления - взыщем с домоуправа?
      - Ничего вы с него не взыщете, - засмеялся Максим.
      - Ясно, при беспорядке - не найдешь виновных, но предположим, что нашли, установили - и взыщем. За трубу, не больше! А если вложили не тысячи рублей, а миллиарды в дурной проект - кто должен ответить? Тот, кто на самом верху. Да, Политбюро. Будьте добры, ребята, вы - утверждали, заплатите часть убытков наличными. Не только морально, а живым, так сказать, рублем-с. В следующий раз эти ребята еще подумают, прежде чем крикнуть "вперед!" А пока - все кричим: был застой, коррупция, присвоены миллионы, а внуки - правнуки мздоимцев горделиво раскатываются в собственных "Мерседесах" и кичатся миллионным наследством. По-че-му? Почему с меня, рядового коммуниста, спрашивают каждый рубль: где взял? Заплатил ли взнос? А с них - как с гуся вода!
      - Ну, мы не знаем, как там было, я считаю, самое лучшее, наводить порядки у себя на рабочем месте.
      - Честь и хвала твоим воспитателям, дорогой! - хмыкнул стармех. - Они семь десятков лет приучают нас смотреть в первую очередь - на себя. Перестройку - с себя. Воровство? Не показывай на воров, начинай с себя, т. е. не воруй. А я и так честный, что толку? У нас тоже в родном министерстве - дела идут, контора пишет, а чуть что спросишь - учат: начинай с себя. Мне боцман рассказал с "Писателя". В Канаде посмотрел у него сюрвейер из первого трюма в корму просматривается до машинного отделения, потому как все переборки насквозь проржавели. "Смертники вы, русские!" А боцман еще и в пузырь полез, мол мы, русские, не то видали! Во мы какие! Зарплата - самая низкая в мире. Придешь за границу - стыдно, за наши гроши на автобус не сядешь, а какие-нибудь филиппинцы - на такси разъезжают. Да что в конце-концов, неужели мы, Россия, только того и заработали, что быть козочками на веревочке? Так что если я и Квазимодо, то каблуками щелкать больше не хочу, как это было при любимом "отце народов". - И, прокаркав это, стармех скрылся за откидной спинкой кресла.
      Он сидел в первом ряду салона "Икаруса", Виктория и Максим - за ним, во втором. Икарус бежал из Приморска в Южный, до Нового года оставалось двое суток, до выхода Максима в рейс - десять часов. Разговор был обычный, дорожный. И знакомство - дорожное, необязывающее, оттого, наверное, и разошелся старик. А Максим с ним не спорил. Максим наслаждался жизнью. Он уже осознал, что не жил на свете до той минуты, пока не сел на этот автобус и не увидел из окна Викторию...
      Максим очнулся от боли в ягодице. Стальной угольник продавил невеликие запасы его плоти до самой кости и нога занемела. С усилием разогнувшись, Максим поднялся и принялся кое-как разминаться. Растер ногу ладонями, покрутил головой. Хрустнули позвонки, в левом, ушибленном виске больно запульсировала кровь.
      Максим снова присел, куда же деться в темноте! Погладил осторожно вспухшую, горячую кожу на виске. Ничего, Максимка, до свадьбы заживет, успокаивал, бывало, дед.
      - Глянь, что мне фриц учудил - заросло, как на собаке.
      Максим как наяву представил комковатый, сизо-багровый шрам, перехвативший дедушкину шею, навсегда склоненную седую голову, добрую, хоть и перекошенную улыбку. Не шибко хорошо заросли дедушкины раны, умер он не так уж и старым, жить бы да жить, плакала мама. Эх, дед, дед, досталось вам в жизни!
      В сорок четвертом драпали фрицы из Белоруссии. Фронт приблизился к деревушке Луница у Березины, где жила дедушкина семья. Откатываясь к проклятой своей берлоге, жгли фашисты с великого зла белорусские села, угоняли оставшийся скот. Запылали хаты и в Лунице, попрятались жители в погреба, фашисты истребляли все, что на виду.
      Дед с бабкой, тремя дочерьми (старшая нянькалась с новорожденным младенцем Тимкой) укрывались в погребе у хаты. Услышала бабка, что трещит наверху огонь; принялась зудить:
      - Пятрок, слышь, хата пластает, ходи туды, хоть бы добро якое спас!
      Послушался дед, приоткрыл крышку погреба - и обомлел, упершись взглядом в немецкие сапоги. Стоял фриц, расставив ноги, наблюдал за улицей, время от времени строча из автомата по тем, кто выбегал из горящих хаток. Услышав скрип под ногами, наклонился, увидел напуганное лицо старика - и дернул с пояса гранату на длинной ручке. Кинул ее в погреб. Ястребом кинулся дед на гранату, схватил, хотел выбросить в люк - да не успел. Взрывом контузило бабку, вырвало щеку у одной дочери, ранило в ногу другую - стала она потом мамой Максима сыпануло осколками по рукам старшей - она придерживала корытце-ночевочку (Ночевка-колыбель (белорус.)), прикрывая месячного Тимку, тем и спасла. А деду стесало часть шеи, разбило ключицу, пробило осколками грудь.
      Сделал фашист свое дело - и в погреб более не глянул, знал силу своей гранаты, да и торопился - через час в Луницу ворвались наши танки.
      Первой очнулась бабка, выбралась из погреба, замахала руками красноармейцам. Те крикнули санитаров, понесли деда с дочками в медсанбат. Выписывался дед из госпиталя, врач руками развел:
      - Ну, старик, сам не верю, что тебя подняли; живи теперь во второй раз!
      - Живы будем, не помрем! - пообещал дед.
      - Точно. Живы будем - не помрем, - сказал Максим, обнимая и растирая себя руками. Включил фонарик, повел лучом - и охнул: борта, днище, детали набора обросли толстой, в три пальца "шубой" сверкающего инея.
      - Могила! - Он зашелся в кашле. Фонарик трясся, прижатый к груди, желтое пятно, меняя форму, скакало, выхватывая из темноты лоснящиеся льдом поверхности механизмов, кабельной трассы, переплетенье трубопроводов. "Ну почему мне, мне это досталось! - билась потрясенная мысль. Уж лучше бы сразу. В бою, в дорожной катастрофе, но не так, не так! Мама, мама, что мне делать? Что будет с тобой, когда узнаешь?"
      Фонарь погас, а он заходился кашлем, рычал, скрипел зубами, бил голыми кулаками о железо, пока не изнемог.
      Встал, попытался успокоиться. Прислушался... Отчетливо различил постукивание в днище и борт! Есть! Кто-то там, наверху еще жив, как и я! Что же я о них-то забыл, ругнул он себя. Подают же мне знак, ждут ответа, проверяют, жив ли. Им тоже надо, чтобы я жил. А не выл здесь, как запертый в камеру позорный наркоман. Стучат! Наверное, тоже греются. Они-то не замерзнут, они же в полушубках на мостике, русский полушубок - не пижонская "аляска", не подведет!
      Но голосов почему-то не слышно. Неужели такой толстый металл? Сколько здесь? Миллиметров пятнадцать, не больше. Хотя там ветер, не услышишь. И меня они не услышат, только стук. Ощупью Максим отыскал ключ. Испуганно ухватился за него - ключ сдвинулся на край плиты. Еще бы толчок - и булькнул в темь. Чем тогда буду подавать сигнал? Больше такого не допущу, - пообещал он себе. Включив фонарь, приблизился к заиндевевшему, мохнатому борту, постукал ключом по шпангоуту. Ледяная пыль прыснула холодом, осыпала инеем лицо и плечи.
      Сверху ответили: тук-тук-тук! Не звонко бьют, не железом, но настойчиво, неутомимо. Молодцы, ребята, стучите не переставая, стучите изо всех сил, грейтесь, чтобы не застыть в шлюпке. Теперь вы точно знаете, что я здесь, когда придут спасатели, не оставите меня...
      Когда они придут? - снова задал он себе вопрос и сам ответил: скоро. Направил свет на циферблат ручных часов, было около половины третьего. Уже прошло и время обеда, а я не хочу ни есть, ни пить. Это хорошо. Но если и появится жажда, потерплю, не страшно. День, сутки выдержу, а ждать придется куда как меньше. И время, надо сказать, бежит быстро: чуть прикорнул - и уже обед. Не успею намерзнуться - подойдет какой-нибудь пароход или, еще лучше, спасатель. Еще час - другой работы - и выволокут меня из этого саркофага. Вот будет радость! Эх, ребята, ничего вы не поймете, пока не попадете вот так, на край Бездны, где только расслабься - и гуд бай. Но я продержусь, будьте уверены. Будь уверена, Виктория, хоть твой (бывший твой) мужичок назвал меня "смирным", характера у меня хватит!
      Итак, через час - максимум два они подойдут и освободят меня. Каким образом? Да очень просто. Что-то, однако, заставило его мысль запнуться. В самом деле, как? Если подойдет обычный пароход, они легко подберут парней в шлюпке, а меня? Но нет, будет спасатель, он же рядом, мы недалеко ушли? Получили радиограмму, врубили машину на всю железку - и вперед! Нет, не сразу. Им надо пробуксировать несколько понтонов. Предположим, немного опоздают, но зато приведут понтоны. Заведут концы под корпус, чтобы удержать на плаву в случае нарушения сцепки. А после сюда спустится дядя-водолаз в медном скафандре. И с собой захватит еще один костюм, для меня... Или нырнет парень в легководолазном костюме с баллонами и доставит кислород для меня, я знаю, как обращаться со снаряжением, зря что ли ныряли в мореходке...
      А вдруг не будет костюмов? - спросил он себя тревожно. Ну, шутите господа, какой же СПАСАТЕЛЬ, если нет костюмов? А если ОКАЖЕТСЯ? Ему представилась усмешка стамеха Гусева: "У нас так заведено: вначале "сделаем!", а потом "простите, ОКАЗАЛОСЬ!", а потом - "ПОЛУНДРА!". Хорошо, пусть ОКАЖЕТСЯ невозможное, что нет костюма. Не верю в такую чушь, но пусть! Тогда, товарищи, вы пригласите своего сварщика - и спокойненько прорежете мне дверь в борту - и я выйду наружу. Замерзший, но невредимый, зовите корреспондентов, дам интервью: "12 часов наедине с Бездной!" Хе-хе, учить что ли вас? - засмеялся он. На, товарищ стармех. Неверующие с комплексами - не требуются. Нет вакантных мест, так что простите. Мы - оптимисты! Вместе с Викторией. Нас не напугаете... И учить вас не будем, делайте свое дело - и все будет в порядке. Я так, между прочим, подумал - и то, сколько вариантов спасения, а вы же специалисты. Думайте, спешите! О катастрофе вам давно известно, не мешкайте, я жив и хочу наверх. Чаю хочу, индийского, ребята!
      Максим направил луч фонарика себе под ноги - и отшатнулся. Блики отразились от мелких, пляшущих волн: ему показалось, в лицо масляно ухмыльнулась БЕЗДНА. Хихикает, стерва, приближаясь к ногам!
      Мрак, ужас, безысходность разом отмели поддерживавшие его мысли. Бездна надвигается со всех сторон. стискивая дыхание, пронизывает смертным холодом. И всего лишь полтора сантиметра металла отделяют меня от неба! Господи, только бы вырваться! Неужели правда, что рукой протяни - свежий воздух, солнце, земля, автобусы, люди! Там Виктория, осветившая мне мир двенадцать дней назад. Ведь было же, было все наяву!
      Тогда он только что уселся на своем месте во втором ряду у окна и с благодушием человека, которому некуда спешить, рассматривал через стекло народ на площадке. И вдруг взгляд его споткнулся. Чуть в стороне от остальных стояло Чудо. Максиму перехватило дыхание, словно он неведомым образом обнаружил себя на высоченной вершине, с которой мир раскрывается до самых дальних горизонтов и кажется необыкновенно таинственным и привлекательным. Дальнейшему взлету его души в гордые выси помешало лишь то, что рядом с Мисс Вселенной высился Мистер Икс, молодой человек, одетый как удачливый кооператор или партийный функционер, в добротную дубленку и пыжиковую шапку. Сытые щеки и плотные усы скобочкой. Любезно наклоняясь и, раздвигая скобку, он что-то такое травил, а Мисс Вселенная сдержанно улыбалась, раня Максиму вмиг разросшееся до размеров грудной клетки сердце.
      Девушка вошла в салон. За ней - парень с чемоданчиком в руке. Она скользнула синими глазами по номерам на полках, и Максим замер от радостного предчувствия: ко мне!
      - Мое четвертое, это здесь? - подтвердила она его догадку глубоким и звучным, как у дикторши центрального телевидения, голосом.
      - Да, конечно, ваше с краю, - отодвинулся Максим.
      - Я хочу у окна, можно? - спросила она, одарив наконец взглядом и Максима, и едва заметно улыбнулась, приведя его в совершеннейший восторг.
      - Нет вопроса, - сказал Максим, слегка смущенный своей недогадливостью.
      Сопровождающий поторопил его.
      - Скоро, скоро, паренек, мухой, потом поговоришь.
      За такие слова Д'Артаньяны пронзали обидчиков шпагой; Максим только примерился взглядом - округлый подбородок был как раз на расстоянии крюка. Припечатать бы ему справа - куда и денется самоуверенная усмешка. Ничего, что большой, враз успокоится. Но здесь же Она! Максим молча выбрался в проход. Девушка села у окна. Здоровяк поставил чемоданчик у ноги Максима и усмехнулся.
      - Тебе, паренек, ответственное поручение: хранить этот кейс пять часов.
      Максим пристально взглянул на него, однако снова промолчал.
      - Привет папе, Викуля, - сказал Большой. - Соседа не обижай, он у нас смиренный, правда же, сосед?
      Смиренный! Не отводя от здоровяка взгляда, Максим произнес осевшим голосом:
      - Хамить не приучен, особенно в присутствии дам.
      - О, даже так! - поднял брови Большой. - В таком случае, Викуля, поздравляю тебя с соседом!
      - Дмитрий, перестань! - сказала девушка, сдвинув тонкие брови.
      Дмитрий отступил к выходу, помахал кожаной перчаткой.
      - Счастливо, Викуля!
      Автобус тронулся, вырулил на трассу. Справа затряслись пологие сопки с изреженным, вытоптанным горожанами лесом, слева плоско вытянулась замерзшая бухта, а далеко на горизонте темной лентой сияло свободное море. Девушка достала из сумки томик стихов, раскрыла его наугад. Сбоку глянула на Максима.
      - Очень обиделись?
      - Нет, - сказал он и засмеялся. - Вы - рядом, и это праздник, а кто в праздник обижается?
      Она с улыбкой покачала головой.
      - Однако, вы без предисловий!
      - Увидел вас в окне и сразу сказал себе: вот Мисс Вселенная! - Максим глядел на девушку сияющими глазами. - Извините, понимаю, что слишком напористо и прямо, но, поверьте, времени нет на предисловия, должен же я сказать о своем, а то пройдут эти часы, выйдем в Южном на автовокзале - и никогда больше не встретимся. Вас зовут Виктория? Меня - Максим...
      - Ну, хорошо, Максим, если уж сидим вместе и вам не до предисловий, будем знакомы.
      - Что у вас? - показал он глазами на книжку в ее руке.
      - Детектив, - улыбнулась она и перевернула обложку. - Мандельштам. Пытаюсь понять, в чем там дело, отчего только о нем и говорят наши модницы и модники.
      - Ореол жертвы, не более того, - сказал Максим.
      - Нет, кое-что интересно, - возразила она и глянула не без иронии. - Вы то, конечно, читали!
      - Представьте себе - да, - хмыкнул он. - В рейсах времени хватает. - Не Блок, даже не Рубцов, так что извините.
      - А я не согласна! - горячо возразила она.
      В соседнем ряду, громко, легко перекрывая монотонный гул движения, переговаривались старушки.
      - Столько пережили, страх вспомнить! Война!
      - Гнилья-то, гнилья поели, пни березовые грызли...
      - И ниче, сдюжили до сей поры...
      - Че ж не сдюжить, обещали: вот как победим, тут тебе и рай наступит, а оно, как поглядишь, не лучше, а хужей да хужей. В магазинах - ни поесть, ни попить, в больнице бинтов нет, того-этого нет, лекарства от головы не купишь, воздух и воду - и те отравили, в дождь не попадай, облезешь, как кошка драная!
      - Мой-то на все плюнул, на старости лет приладился самогон гнать. Ровно квас глотает! А проживет 113 лет.
      - Почему не сто двадцать?
      - Все сто двадцать, погибели на него нет!
      Максим легонько тронул локоть соседки, обратил внимание на разговор старушек.
      - Молодцы бабули, в точности как моя. Порассказывaлa она, как фрицы хозяйничали в Белоруссии. После войны тоже маялись всей семьей, а деда граната искалечила, со свернутой шеей работал, после умер. А бабушка и сейчас живет вместе с мамой, я как приеду, она: Максим, женись, хочу правнучку покачать!
      - Что ж не женишься-то? - улыбнулась Вика.
      - Увы мне! - он развел руками. Все в рейсе, да в рейсе, а та, которая только и нужна, ходит где-то по земле...
      Виктория бросила на него быстрый взгляд, промолчала. Неловкая пауза затянулась. Спасибо, с переднего сиденья оглянулся мужчина, спросил:
      - Насколько понимаю в медицине, моряк?
      - На бэбээске, завтра уходим.
      - Механик? Получается родня. - Я стармех с "Селены", есть такой спасатель, зовут меня Вячеслав Николаевич Гусев.
      Вот так они познакомились. И жили рядом несколько часов. И стармех существовал близко. О чем только не переговорили за дорогу. И о чем бы ни шел разговор - для всего у стармеха черный штамп. Это надо же так извериться во всем, что есть на свете, вернее, - в стране! Правда, что Комплекс Квазимоды. Здорово она придумала. Ненавидел горбун весь мир оттого, что сам был уродом, ну а вы, товарищ стармех, зачем злитесь? Спасибо еще, что не обиделся, не конченый человек!
      Как ни добротно сработан корабль, но есть неплотности в заклепках, сварных швах обшивки и воздух, сдавливаемый снизу Бездной, находит их, вырывается на волю. Медленно, но неотвратимо, как смерть, поднимается вода в машинном отсеке. Сначала она затопит подволок, потом трубы, кабеля, механизмы, поднимется мне до колен... Воздух! - вспомнил он. У меня много воздуха в запасе!
      Подсвечивая начинающим тускнеть ручным фонариком, Максим кое-как добрался до баллонов со сжатым воздухом. Словно лаская, провел ладонью по обмерзшим, круглым бокам. Спасибо инженеру, придумавшему запуск двигателя сжатым воздухом. Открывается вот этот клапан и воздух, стиснутый до давления в тридцать атмосфер, вырывается из стального сосуда, как веселый джин из бутылки. Он прорывается в цилиндры дизеля, давят на поршни, крутит коленчатый вал - а форсунка вспрыскивает топливо - и разбуженный джином дизель рявкает во всю мощь цилиндров, подкармливаемых распыленными порциями соляра.
      При желании воздух из баллонов можно употребить и на хозяйственные нужды вот он, другой трубопровод и насадка на нем, куда удобно подключить любой пневматический инструмент. Спасибо тебе, инженер, но сейчас мы употребим джина для незапланированного дела!
      Максим раскрутил маховик баллона. С клекотаньем вырвалась из баллона тугая струя. Мгновенно расширяясь, воздух сильно охлаждался, и по известным Максиму законам термодинамики снеговая шуба на бортах вырастала на глазах. Зато восстановился запас, вытесненный Бездной, и Максим злорадно потыкал лучом себе под ноги: "Что, не вышло, стерва?"
      В левом ухе у него закололо - Бездна прессовала пространство. Ничего, потерпим, матушка!
      - Кха-кха, не нравится? - злобно закашлялся Максим. Он вернулся к своему месту, достал из ящика журнал.
      ДОРОГИЕ, ХОЧУ К ВАМ НАВЕРХ НЕ ВЕРЬТЕ ТЕМ, КТО ГОВОРИТ, ЧТО ББС НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ! ДУМАЮ: ПОЧЕМУ НАРУШИЛАСЬ ОСТОЙЧИВОСТЬ?
      Он отложил журнал, обхватил руками гудящую голову. Представил Систему: увидел ее сверху - огромный штабель леса, поддерживаемый стальными стойками, уложен на палубу стального корыта, длиной в полтораста метров. Чтобы это страшилище не перевернулось, корыто перегораживают продольные перегородки с отверстиями. Отсеки заполняются водой, для создания устойчивого ваньки-встаньки. Но, в отличие от игрушки. баржа не должна качаться резко, иначе лес сломает стойки и уйдет за борт. Для того и перегородка. Качнет баржу в одну сторону - ее удержит вода на противоположном борту. Пока вода перетечет сквозь отверстия, баржа качнется уже в другую сторону. И снова перетекающая вода смягчает размахи. Все это нехитрое по идее приспособление носит название антироллинговой защиты. В порядке она - не страшен никакой шторм. По идее... Но мы-то перевернулись, значит, что-то не сработало, что-то ОКАЗАЛОСЬ, думает Максим. Что может случиться в устройстве, где всего две детали переборка да вода... Надо... надо это понять, чтобы рассказать людям наверху!
      - А они и так знают, - услышал он знакомый, язвительный голос. Задрожав, Максим вскочил, включил фонарик, осветив внутренность судна.
      - Кто? - крикнул, сотрясаясь всем телом. Из-за воздушного компрессора выдвинулась тень, зажелтело лицо. Максим ткнул туда спицей света - лицо исчезло. Он выключил фонарик - и снова раздался голос стармеха.
      - Ты же знаешь, там что-то ОКАЗАЛОСЬ, парень.
      - Нет! - Максим потряс тяжелой головой, - это я замерз и мне чудится, вы не здесь, Гусев! - Он принялся поспешно поправлять и перевязывать намотанное под рубашкой тряпье. Потом дышал в распахнутый в рот, в сложенные ковшиком ладони. С трудом присел пятьдесят раз. Помахал руками что было сил. Воздух пустой, давящий, пропахший маслом и аммиаком отнимал последние силы. В ухе застучали молоточки. Обессилев, он опустился на корточки, прислонился плечом к железу. Это смерть меня пугает, - сказал он себе. Буду думать о жизни. О маме. О деде. О Виктории.
      - ЖИТЬ ХОЧУ! - сказал он громко, но звук дошел до ушей, как сквозь ватное одеяло. "Не поддамся, - внушал он себе. - Они же придут, никуда не денутся. Подведут понтоны. Нырнут водолазы. Доставят мне костюм с кислородными баллонами. Или вырежут дверь в борту - выходи, Максим! Сейчас главное - не бояться. А то с ума сойду... Дождаться! Буду думать о настоящих людях. О Зое Космодемьянской. Бросили ее зимой, в декабрьский мороз в хлевушек. Раздетой. Еще и керосин лили в рот. А после, разутую, вели на казнь. И что - завыла, как я? Не тут-то было! Под виселицей стояла, а как смотрела на этих подонков! Не в сказке рассказано - сам я видел снимок. И Маресьев не придуман. И дед мой - не дрогнул. Так чего же я-то не смогу перетерпеть? Разве я не русский?
      Потерпим, товарищ стармех! Еще дождусь и вас, с вашей "Соленой"! Спешите, я жду! И докажите, что умеете работать. Чтоб без всяких "оказалось", товарищ стармех! - погрозил он пальцем во тьму.
      Примостившись на своем жестком сиденьи, Максим сгорбился, сунул ладони под мышки. В голове застучало: "тук-тук-тук..." Непонятно было, то ли кровь стучит, отравленная холодным, душным воздухом, то ли ребята снова торкаются там, наверху. Кончайте стучать, парни, не до вас... Вам хорошо там, в шлюпке, одетым в полушубки. И спасатели первыми поднимут на борт вас. А мне надо сохранить остаток сил. Поесть бы теперь чего теплого. Или чаю крепкого, такого как у Виктории дома. Только не чашечку, а бокал, полный, чтобы шел пар! Ничего, - если обожгусь... Он стиснул зубы от полыхнувшей в нем жажды. Вот так, значит, теперь еще это будет меня мучить... Поднявшись, он стал соскребать с металла иней в ладошку, бросил в рот, выплюнул с отвращением вязкую, пахнущую мочой воду.
      Где вы, морями, я не могу, не могу!
      - Клара, ты? Здравствуй, лапочка, это Люся. У меня потрясающие новости, только не для телефона, ты понимаешь?
      - Я уже знаю, - строго сказала Клара, косясь на работавших за своими столами инженеров. - У нас все-все знают и тоже "не для телефона". Встретимся после работы, сразу, хорошо? Можно в кооперативном. Я как раз собиралась взять колбаски, завтра же Вадька приходит, надо чем-то кормить.
      Люся в меховой шапочке, в просторном, по моде, пальто вошла в кооперативный магазин, когда Клара уже оплачивала за взвешенный продавцом круг одесской колбасы.
      - Салют! - кивнула подруге Клара, - Ты брать будешь?
      - Простите, у меня нет мужа-капитана, - засмеялась Люся.
      - Тут и с капитанской зарплатой не разгонишься, - ворчала Клара, принимая от продавца пахучий сверток. Они вышли на улицу. Солнце садилось за остроконечные сопки, отраженным сиянием било из окна недавно выстроенного на берегу залива высоченного и нелепого здания Дома Советов, который местные острословы уже успели окрестить "Зубом мудрости" и "Членом партии".
      - Ну, выкладывай, что узнала, - потребовала Люся, пряча от ветра носик в пушистый мех ламы.
      - Наверное, то же, что и ты: сведений нет, хотя бомбят из пароходства все суда, находящиеся в том районе. По расписанию, еще утром должны были прийти в порт, но увы... Так что заплачут скоро мамы и жены...
      - Кларочка, дело в том, что... - Люся подвинулась к подруге, округляя свои светлые, с ободком; как у курочки, глаза. - Дело в том, что как ОКАЗАЛОСЬ, капитан на выходе давал радиограмму в пароходство. Хочешь почитать? - И, торопясь, вынула из сумочки затрепетавший на ветру желтоватый листик бумаги. Подруги подошли ближе к стенке здания, загородясь спиной от ветра, Клара прочитала текст, еще недавно запоздало потрясший начальника пароходства.
      "ББС загружен неудовлетворительно... большими пустотами... сильно снизило устойчивость баржи..."
      - Люська, что же их не вернули сразу в порт, ведь было штормовое! - Клара утратила свою важную строгость.
      - Что, что, не знаешь что ли? Есть план! Начало года - будут рапортовать, что "вопреки погодным условиям..." и так далее. - Люся сунула радиограмму в сумочку. - Понятно теперь, где их искать?
      Советский теплоход "Байкаллес" был на выходе из японского порта, когда представитель полицейской службы, взбежав по парадному трапу, прошел к капитану и протянул ему свежий номер газеты "Джапан Таймз", сложенный так, что в глаза бросался снимок: темная поверхность моря и на ней две белесые сигары или перевернувшиеся вверх брюхом рыбы - два предмета - один за другим.
      - Неважные новости, мастер, но я счел долгом доставить их вам, - сказал полицейский, показав испорченные зубы. - Снимок сделан самолетом нашей береговой обороны и тотчас доставлен в газету.
      Капитан разом охватил взглядом бесстрастное сообщение репортера: - SOVIET TUGBOAT SPOTTED CAPSISED. JAE MARITIME SAFETY AGENCY HEADGUARTERS HERE SAID, A SOVIET TUGBOAT WAS SPOTTED CAPSISED IN THE SEA ABOUT 360 KM. OFF AOMORI PREFECTURE. THE BOAT WAS BELIVED TO BE THE "BOLSHEKAMENSK" TOWING LUMBER BARGE FROM PORT JUZHNIJ. THE FATE OF THE 19 CREWMEMBERS WAS NOT IMMIDIATELY KNOWN. THE LUMBER BARGE WAS ALSO BELIWED OVERTURNED OFFICIALS SAID. (Обнаружен советский перевернутый буксир. Как сообщает Приморская служба безопасности, в Японском море обнаружен перевернутый советский буксир примерно в 360 километрах от префектуры Аомори. Предполагается, что этот буксир "Большекаменск", толкавший большую баржу с лесом из порта Южного. О судьбе 19 членов команды пока ничего не известно. Баржа с лесом также перевернута, сообщают из службы.)
      - Вы умерены, что здесь нет ошибки? - спросил он.
      - Японские газетчики не могут допустить себе такую роскошь, как неточность, - сказал полицейский. - Боюсь, что ваши спасатели еще не обнаружили место катастрофы... Он глянул на помрачневшее лицо советского капитана и вздохнул. - Извините, мне пора, там пришла швартовая команда.
      - До свиданья, спасибо, - рассеянно ответил капитан, после чего быстро прошел в радиорубку. Начальник рации сидел за своим столом, подшивал для отчета бумаги.
      - Начальник, сейчас, как только выйдем из порта, передай срочно аварийную в Приморск. - Кажется, погибли наши на ББС...
      Непослушными пальцами Максим сдвинул выключатель на ребристом теле японского фонарика. В неярком свете разглядел циферблат на запястье. Так, уже двадцать с лишним часов я здесь, - пробормотал он непослушными губами. - Долго я терплю, братцы, долго. Уже и батарейки садятся, а сердце мое все стучит. И надеюсь... - Он раскрыл журнал, охватив карандаш кулаком, написал крупно, коряво:
      ВОЗДУХ ИЗ БАЛЛОНОВ ВЫТРАВИЛ. ДУХОТА, БОЛИТ ГОЛОВА. БАТАРЕЙКА КОНЧАЕТСЯ. ПЫТАЛСЯ ПОПАСТЬ В ЦПУ, НО ТАМ ВОДА. ГДЕ ВЫ, ЛЮДИ, ПОЧЕМУ ТАК ДОЛГО?
      НО Я ВЕРЮ, НАДЕЮСЬ!
      Захлопнул журнал, подбородком двинул кнопку выключателя. Двадцать часов. Сколько же времени вам надо, братцы? Радист выходит на связь регулярно. В ноль часов он не вышел, потом... Потом - все. Значит, в двенадцать вы не поймали наших позывных, подняли тревогу. 3апросили - ответа нет, дали команду на суда поблизости по последним координатам. Послали спасателя. Ну, пусть еще шесть часов. Всего - четырнадцать, пусть шестнадцать. Но я здесь уже двадцать!... Или я не так считаю, идя в этом мире все идет не так? Максим постучал кулаками по заснеженной крышке насоса, бил до боли. Ну ладно, мне еще больно, я жив. Я терплю, братцы!
      ...В правильных подсчетах Максима Ковалева отсутствовала одна существенная поправка, которую обязательно внес бы стармех Гусев, со своим "комплексом Квазимоды".