— Санитары с Филипычем в карты режутся. В своей комнате, — ответил тот. — Да все путем, почему ты спрашиваешь? — Но его глаза как-то неуверенно вильнули куда-то в сторону.

— Ты знаешь, а ведь и мне тоже что-то подозрительно, — не укрылось это от Воловикова. — Что с тобой? Может, с нашей девицей что-нибудь произошло? Она как, жива-здорова?

— Да что с ней сделается, через нее еще роту пропустить можно, — отмахнулся Желябов и уцепился за соломинку:

— Кстати, пойдем, посмотрите на нее. Ведь соскучились, поди. — Он явно старался заговорить им зубы.

— Вообще-то мне не так все представлялось. — Воловиков поскучнел. — Где спецэффекты, загробная музыка, воскресение убитого Филипыча? Таинственное появление всех нас троих одновременно? Мрачный каминный зал, и все в таком духе.

— Да, — согласился Мышастый. — Ты прав, именно так я и хотел все организовать. Ну да ладно, пойдем пока просто на нее поглядим, а там уже, может, по ходу что сымпровизируем.

Понимаешь, как-то все сумбурно, скомканно сегодня — уж так обстоятельства сложились. — Он имел в виду похищение дочери.

— Ну ничего, одно только воскрешение Филипыча чего стоит.

Ведь это для нее будет словно явление Христа народу, верно?

— И опять с недоумением поймал странный взгляд Желябова. — Ладно, пошли… — задумчиво проговорил он.

Открыв комнату Ольги, Желябов пропустил их вперед. Мышастый с Воловиковым зашли, с интересом вертя головами по сторонам — они еще не видели, как она тут обустроилась. Женщина сидела в своем атласном халате на краю кровати, опустив ноги на пол. На ее ногах были те самые туфли без задников, которые Мышастый помнил еще по физкультурному залу. Она посмотрела на троих вошедших к ней в комнату мужчин как-то безразлично, словно не никого узнавая.

— Разве ты меня не узнала, Оленька? — Мышастый вышел вперед, остановился прямо перед девушкой, приподнял ее лицо за подбородок.

— Почему? Узнала, — безразлично ответила та, не делая попыток освободиться от его руки и спокойно глядя ему прямо в глаза. — Вы тот самый режиссер, который хотел снимать меня в спортивной рекламе.

— Правильно, Оленька, молодец. И один раз я тебя все-таки снял, вспомни. А хочешь еще разок сняться в такой рекламе? — ласково спросил он, поглаживая ее второй рукой по волосам.

— Не хочу! Нет! — ответила девушка, вздрогнув. В ее глазах появился испуг.

Наконец-то хоть какая-то реакция, — обрадовался Мышастый, и продолжил:

— Но почему? Ведь ты сама очень этого хотела, и спортивный зал тебе понравился. Там такие хорошие тренажеры — красивые, удобные. Помнишь, как тебе хорошо было крутить педали, грести? Или вот «козел»… Пойдем в зал, посмотрим на него еще разок? Идем! — Он взял ее за руку.

— Нет! Не хочу! Не надо меня туда вести! Пожалуйста!..

— Ольга вырвала руку и заплакала.

— Вот видите, все она прекрасно помнит, мерзавка, — с удовлетворением подвел итог Мышастый, и повернулся к друзьям, с интересом слушающим их диалог и внимательно следящим за реакцией девушки. — А то я было подумал, что она совсем уже до ручки дошла.

— Но ведь мы так и хотели? — возразил Воловиков.

— В общем-то да, но что-то не нравится мне ее апатия. — Мышастый поморщился. — В девчонке совсем не осталось огня.

Какие-то чересчур замедленные реакции. Все-таки мы не психиатры, — был вынужден признать он, глядя на тихо всхлипывающую женщину. — Неплохо было бы для начала необходимую литературу поштудировать, то, се. Ну да ничего, со следующей мы что-нибудь получше придумаем. А эту не мешало бы как-то взбодрить… — Он задумался. — Знаете что, давайте-ка ее в каминный зал. Там и решим на месте. — И опять повернувшись к Ольге, ласково проворковал:

— Пойдем, девочка, с нами. — Видя, что она опять отрицательно замотала головой, он схватил ее за руку, потянул на себя:

— А будешь артачиться, я найду способ тебя взбодрить!

Проведя почти не упирающуюся женщину через коридор и лестницу, он затащил ее в каминный зал и подвел к широкой деревянной скамье, специально сколоченной по его заказу для подобного рода развлечений. Затем подтолкнул Ольгу на предназначенное для нее место. Неловко упав на скамью, она медленно передвинулась на край и присела, глядя на столпившихся перед нею мужчин широко раскрытыми глазами. И опять, как с раздражением отметил Мышастый, в них почти не было страха — скорее, почти полное безразличие. Воловиков только сейчас обратил внимание, что скамья имеет скобы для веревок и поднял брови.

— Ты что надумал? Никак выпороть, словно провинившуюся школьницу?

— Н-не знаю… — Мышастый пребывал в явном сомнении. — Может и зададим нашей девице небольшую трепку. Так, для начала… — Чувствовалось, что он не уверен в успехе своей затеи. — Хотя, взбодрит ли это ее? Что-то сомнительно… Но все равно, давайте, ребята, привяжем ее, что ли?

Через некоторое время полностью раздетая женщина, привязанная к специальным скобам, лежала под внимательными взглядами мужчин. Мышастый тщательно осмотрел ее фигуру и Желябов удостоился первой похвалы:

— Слушай, а ведь она даже не похудела, ты молодец, держал ее в кондиции. Что, неужто насильно кормил?

— Питательным раствором, — довольный тем, что его усилия оценены по достоинству, скромно подтвердил тот.

Мышастый, не испытывая ни малейшего азарта, словно нехотя, взял хлыст… Несколько красных рубцов, отчетливо отпечатавшихся на плечах Ольги, грозный свист гибкого орудия, поначалу несколько возбудили его, но реакция жертвы его полностью разочаровала и он опять сник. Женщина лишь слабо вздрагивала при соприкосновении инструмента экзекутора со своей кожей и даже не стонала… Мышастый поморщился, передал хлыст Воловикову, и опять надев пиджак, присел на стул.

Закурив, он равнодушно наблюдал, как Воловиков, словно впервые видя подобный предмет, вертит хлыст в руках, тоже словно нехотя замахивается… Через несколько секунд, совершив пару резких движений и тот, изрядно раздосадованный, присел рядом с ним:

— Нет, — прокомментировал он результат, — совсем не на то я рассчитывал. Я-то думал, будет весело, девчонка будет извиваться как змея, кричать от боли, слезно молить о пощаде, а тут… — Он безнадежно махнул рукой и они молча стали наблюдать за действиями Желябова.

Тот тоже без видимого азарта, словно только для пробы — каково полосовать беспомощного человека, хлестнул несколько раз Ольгу по спине.

— Только шкуру ей не попорть, — недовольно заметил Воловиков, гася сигарету. Он заметил, что один из ударов рассек женщине кожу до крови. — Ведь все идет к тому, что придется ее на потом оставить, сегодня что-то не заладилось. А может, нам надо было хорошенечко напиться?

Ладно, — Мышастый вздохнул, вставая, — пойдем наверх.

Не оглядываясь на Ольгу, потеряв к ней интерес, трое уныло поплелись к выходу…

— Н-да-а, тяжелый случай, — повторил Мышастый, опрокинув добрых сто грамм разом и только сильно выдохнув. — Признаться, даже не знаю, что и думать… Афанасьевич, — обратился он к заглянувшему Бугаю, — скажи этим, как их… санитарам, пусть сбегают вниз, отвяжут Ольгу. Ну, лежит там одна девица, они в курсе. Да, и пусть дверь потом за собой закроют! — крикнул он вслед удаляющемуся шоферу. — Хотя, куда ей убегать? — Это он добавил уже своим.

— Слушайте, а может вколоть ей что-нибудь возбуждающее?

— неожиданно пришло в голову Воловикову. Как и все, он сидел с кислой гримасой на лице и с ненужной внимательностью разглядывал налитый в рюмку коньяк. — Какой-нибудь препарат, а?

Ведь должно что-то иметься для таких случаев, антидепрессант, какой, что ли? Или как его там?

— Черт! А идея, кстати, правильная, — заметил Мышастый.

— Вот только, увы, никто об этом вовремя не позаботился.

Никто ж не знал… Надо будет это обмозговать попозже, сегодня-то у нас уже вряд ли что получится. Это ведь надо проконсультироваться со знающим человеком, что конкретно ей дать, в каких дозах, как это будет действовать… Ну да черт с ним, не последний день живем. Отложим на потом.

— Антон, а как с твоей дочкой прошло? Чем закончилось?

— вспомнил Воловиков. — Ты обещал рассказать.

Мышастый довольно подробно описал сегодняшние события, не забыв упомянуть о мерзких рожах похитителей. Приятели слушали, стараясь не пропустить ни слова — у каждого имелись дети, — и когда рассказ был закончен, все принялись горячо обсуждать услышанное. Под разговор Мышастый незаметно для себя почти прикончил бутылку и с удивлением обнаружил, что слегка опьянел.

— Да, — подводя итог дискуссии, произнес Воловиков, — времена, понимаешь. Скоро уже на улицу нельзя выйти будет.

Совсем оборзели, девок средь бела дня похищают… — Все вдруг вспомнили, что они сами если и не похитили, то, по-крайней мере, завлекли обманом женщину, которая, только что высеченная ими же, лежит сейчас в подвале. — Ну, мы-то другое дело, — с усмешкой поторопился добавить Воловиков. — Нам можно.

Мышастый, услышав про «девок», внезапно почувствовал бодрость и желание вполне определенного рода. «Если девчонка не реагирует на хлыст, может, на другой предмет она откликнется активнее?» — подумал он, вспоминая постельные достоинства Ольги, а вслух, вставая, предложил:

— Пойдем, посмотрим, что она там делает? Кто-нибудь желает?

— Пошли, — согласились оба, — все равно скукотища.

Уже подходя к каминному залу, Мышастый почуял что-то неладное. Дверь, несмотря на отданное им распоряжение, была слегка приоткрыта, а спиной к ним, просунув голову в щель, стоял один из «санитаров». «Что еще за ерунда такая?» Сделав предупреждающий знак идущим вслед за ним товарищам, стараясь ступать бесшумно, он подкрался к торчащему в дверях парню.

— И что там интересного показывают? — тихо спросил он, положив тому руку на плечо.

Парень испуганно вздрогнул, медленно повернулся, и при виде хозяина у него отвисла челюсть:

— Т-там… там ничего… — побледнев, промямлил он.

— А ну-ка, сдерни отсюда! — Оттолкнув его, Мышастый осторожно вошел в зал, даже не представляя себе пока, что там могло происходить и почему так испугался этот шестерик.

Открывшаяся взору картина заставила его остолбенеть.

Не веря своим глазам, застыв неподвижно и наливаясь яростью, он смотрел, как раздевшийся до пояса Филипыч, со спущенными штанами лежит на Ольге и, самозабвенно отдаваясь приятному занятию, яростно елозит иссохшими тощими ягодицами. А та, к его негодованию, судя по хорошо знакомым ему негромким стонам, испытывает явное наслаждение! Но что поразило его больше всего, даже уколом какой-то нелепой ревности отдавшись в сердце — эта дрянь обняла шею старика и задрала ноги, подтянув колени к плечам, как обычно бывало с ней при подступлении оргазма — то есть, вела себя точь-в-точь, как в свое время с ним, Мышастым! С ним — да, но с каким-то Филипычем!.. А второй «санитар» стоит рядом, копошится в ширинке, и, завороженно наблюдая за действиями старика, не иначе как дожидается своей очереди — это же очевидно!

«Да они попросту устроили с ней хоровуху! — в ярости сообразил Мышастый, которому звуки двух мокрых от пота, ритмично соприкасающихся животов, казалось, били прямо в мозг.

— А этот, третий, стоял на стреме! Ну, подождите, уроды, сейчас вы у меня попляшете!»

— Постой Антон, — тихо прошептал Воловиков ему в ухо, с трудом подавляя рвущийся наружу смешок, — дай старому козлу хотя бы кончить. — И вообще, интересно же…

Дрожа от ярости, Мышастый, тем не менее, повиновался.

Интересно, но почему эта мерзавка сейчас реагирует на мужчину в точности так же, как делала это обычно? Если чертова девица только что почти не испытывала боли, если чувствительность ее тела заторможена, разве может она ощущать наслаждение от ласк Филипыча? Не конкретно старика — вообще подобного рода мужских действий?.. А черт его знает, ведь они и впрямь не являются знатоками физиологии человека… Раздражение Мышастого усилилось. Доведется ли ему хоть когда-нибудь, хоть разок попользоваться столь роскошным материалом, телом такой породистой девчонки? Попадется ли когда-нибудь в их сети такая красивая и страстная штучка?

Видимо, почувствовав чье-то присутствие, парень, ожидающий своей очереди, нервно оглянулся и обомлел, глупо заметавшись на месте, затем отбежал в дальний угол и забился в него, со страхом глядя на разгневанного пахана, уже сжимающего в руке рукоять пистолета и, на его счастье, пока не сводящего пропитанного ненавистью взгляда со старого прелюбодея. А тот, произведя последние, судорожно-частые толчки, замер, и, издав протяжный вздох, рухнул на Ольгу, истекая потом, который, собираясь на морщинистой спине в крупные капли, стекал вниз, на замершую под ним любовницу. «Откуда в этой старой щепке, пропитанной чифирем, столько влаги?» — Как-то отрешенно подумал Мышастый, машинально отметив, что женское тело также блестит от пота — очевидно своего и чужого, обильно стекающего сверху. Наконец, Филипыч собрался с силами, скинул со своей шеи руки Ольги, слез с ее тела, и, больше не обращая на нее никакого внимания, позвал, одновременно подтягивая штаны:

— Ну, Борюся, вперед, теперь твоя оче… — Он поперхнулся, заметив обмочившегося со страха компаньона, который, так и забыв подтянуть штаны, сидел в углу, уставившись на Мышастого застывшим взглядом. Его сотрясала нервная дрожь.

Видимо, догадавшись, в чем дело, не оборачиваясь пока назад, старый рецидивист как-то слишком уж тщательно управлялся с брюками, оттягивая момент, когда все равно придется повернуться, но вот его рука тихонько скользнула в карман…

— Что, старый козел, доигрался? — тихим, зловеще прозвучавшим голосом поинтересовался Мышастый и вскинул руку.

Как ни настраивался он внутренне на любые неожиданности, его выстрел все-таки прозвучал мгновением позже, а тем же мгновением раньше — стремительно, подобно стальной пружине повернувшийся Филипыч метнул нож, который, сверкнув своим лезвием возле самой шеи Мышастого, ударился о стену и со звоном упал на пол. Сам старик, с аккуратной дырочкой во лбу, уже растянулся перпендикулярно деревянному «брачному ложу», на котором только что испытал последний в своей жизни оргазм.

Воловиков с Желябовым, выпучив глаза смотрели на труп Филипыча, с трудом воспринимая такой простейший факт, что этот человек только что был жив, здоров, и даже весьма неплохо проводил последние в своей жизни минуты.

— Т-ты… Т-ты… — все силился и никак не мог что-то произнести Воловиков. Он с трудом оторвал взгляд от того, что только что было стариком-рецидивистом и уставился на Мышастого, с которым провел во всевозможных развлечениях столько времени и даже не подозревал, что тот может вот так запросто убить человека.

— Что — я? Я защищался, — со злостью ответил тот, пряча пистолет обратно в кобуру. — Кстати, этот его подарочек мог ведь и ты запросто поймать. — Он кивнул на валяющийся на полу нож и с любопытством посмотрел, как от этих его слов глаза Воловикова совсем обезумели — тот, очевидно, воспринял просвистевшую рядом полоску отточенной стали как нечто виртуальное, происходящее где-то в параллельном мире, и только сейчас начинал понимать, что и сам что был на волосок от гибели. — А этот «добрый старик», сам, лично, знаешь сколько отправил на тот свет таких вот, вроде тебя? И до сих пор, кстати, числится в розыске. Наше счастье, что он маленько сноровку потерял, глазомер на старости лет подводить стал…

— И заслышав громкий топот по коридору, повысил голос:

— Ладно, все! Концерт считайте оконченным. Выметайтесь, выметайтесь отсюда… — Он принялся грубо выталкивать обоих за дверь, освобождая дорогу подбегающему Бугаю.

— Стреляли здесь, шеф? — Сжимая в лапе пистолет, тот с настороженностью хищника шарил глазами по сторонам, сразу профессионально сбросив со счетов Филипыча как возможного противника. Не найдя никого и ничего, что могло бы угрожать безопасности патрона, он с облегчением убрал пистолет в кобуру, точно такую же, как и у Мышастого, только скрытую не под пиджаком, а под легкой курткой, и, подняв валяющийся рядом нож, с любопытством повертел его в руках:

— Его работа?

— Он кивнул на старика, моментально сообразив, как все могло произойти.

— Да, — ответил Мышастый, радуясь появлению хоть одного здравомыслящего человека, не ахающего и не заикающегося при виде всего лишь какого-то дохлого уркагана. — Совсем оборзел, старый козел. На меня руку поднял.

— Да я ведь давно к нему присматривался, хозяин, все хотел вам сказать, что больно уж ненадежная он бестия.

Взгляд у него был такой, знаете… В общем, весь себе на уме. Еще раньше надо было бы от него избавиться, да только я не лез к вам с советами, не мое вроде это дело… Ну а с этой падалью что делать? — Он имел в виду застывшего неподвижно, мокнущего в собственной луже «санитара».

— Ты вообще у меня молодец, Афанасьевич, — похвалил Мышастый боцмана. — Всегда все ловишь на лету, хотя с виду похож на тугодума. А этого… Убери-ка ты это дерьмо, возьми людей Скелета, да выловите второго, куда он там слинял. Запри обоих в милицейскую камеру, там есть такая, с глазком, найдешь. И пусть сидят, пока я не придумаю, как с ними поступить. Да, если станут сопротивляться, врежьте им от души, чтоб впредь неповадно было. — И подумав, добавил:

— А не будут сопротивляться — все равно врежьте. Да покрепче.

— Это можно! — одобрительно отозвался Бугай, и подскочив к «санитару», рявкнул:

— А ну, ты! Быстро встал, натянул штаны и пошел! — И схватив его за шиворот, потащил к выходу, подобно неодушевленному кулю. Тот не оказывал никаких попыток сопротивления, только отказавшие ноги мешали перемещению, они безжизненно волочились за своим хозяином по полу, оставляя мокрый след. Бугай тащил его с такой легкостью, словно тот был не легче мешка, набитого соломой.

Оставшись, наконец, в одиночестве, Мышастый подошел к Ольге, которая так и лежала на спине неподвижно, словно происходящее вокруг никоим образом ее не касалось. По ней никак нельзя было понять, понимает ли она, что происходит, чувствует ли что-либо вообще. «Мерзавка даже не сочла нужным свести до сих пор согнутые в коленях ноги!» — закипел он, испытывая одновременно ярость, и, с другой стороны, непреодолимое желание овладеть ею тут же, немедленно, дав выход дурной, скопившейся в нем энергии. Та требовала немедленного выхода. Но делать это теперь, после какого-то старого пня, этого гнилозубого Филипыча? Он с отвращением представил, что где-то в глубине женского живота сейчас растекается влага предшественника и его передернуло от отвращения — что он, какой-нибудь Борюся, дождавшийся своей очереди?

— А ну, мерзавка! Вставай! — Он схватил Ольгу за волосы и рывком усадил на скамье. — Ты что же, потаскуха, под любого ложишься? Под любого, у кого на тебя встает? — Он с силой ударил ее по щеке:

— Шлюха!.. — Голова женщины мотнулась от удара второй раз, а она сидела, полная безразличия, даже не делая попыток прикрыть лицо руками. — Сука! — Мышастый не скупясь осыпал ее сильными пощечинами, испытывая самое настоящее чувство ревности и ощущая себя при этом невероятно глупо. Кто она ему, в конце концов? Просто красивое тело для забав, так при чем здесь какая-то дурацкая ревность? — Бесстыдница! Подстилка! Я твой единственный хозяин! Я! Только меня ты должна слушаться, только меня!.. — Ударив ее в последний раз, он ощутил усталость и, встряхнув женщину за плечи, заглянул ей в глаза, убедился, что они так и не приобрели осмысленности. — Да ты вообще хоть что-нибудь соображаешь? Ты, дрянь! — Ища выход своему раздражению, он обернулся и пнул ногой лежащего на полу Филипыча:

— Старый козел!

— Не трогай его, — неожиданно произнесла Ольга отрешенно. — Он мой дедушка. Он хороший.

— Что? — Мышастый не поверил своим ушам. — Что ты только что сказала?

— Он хороший, — убежденно повторила женщина, — он меня когда-то спас от смерти, помог бежать. Я его внучка.

— Ну, дура! — неожиданно развеселился он. — Ну дура!

Совсем ошизела… — И наконец осознав тщетность своих попыток достучаться до ее сознания, опять схватил Ольгу за волосы, грубо потянул на себя. — Вставай! Пошли! — И не давая женщине одеться, хотя та и сама не предпринимала попыток найти свой халат пусть даже взглядом, потащил ее за собой как есть, нагую, босиком…

— Сюда! — Он втащил Ольгу в комнату, использовавшуюся в последней стадии их игры в качестве отдельной палаты психиатрической лечебницы. — Сиди здесь! — Подтащив ее к кровати, он толкнул безвольное тело и разжал пальцы, наконец отпуская растрепавшиеся волосы. — Я еще придумаю, что с тобой делать!

Ты у меня еще попляшешь, мерзавка!.. — Заперев за собой дверь, он отправился в гостиную к Воловикову и Желябову, недоумевая, что же этот партсекретарь здесь натворил. Какое-то быдло уже внаглую пользуется девицей прямо у него под носом.

Устраивает любовь в очередь! Нет, это неслыханно! Каким же кретином нужно быть, чтобы допустить подобное?

Войдя в комнату и подсев к двум друзьям, которые — он ясно это видел — еще пребывали в состоянии шока, Мышастый первым делом налил себе сразу полстакана водки и залпом его осушил, чувствуя, что хмель от выпитого ранее, в связи с этими дурацкими событиями полностью выветрился из головы.

Только после этого он вскинул глаза на растерянно заморгавшего Желябова.

— Ну, что скажешь, партеец?

— Да… да не знаю. — Тот замялся. — Что мне говорить?

— Давай, поделись, что здесь, в конце концов, творится?

Значит, воскрешение Филипыча, как я вижу, ты организовал уже без нас. Воскрешение, да еще какое! Выход с цыганочкой, да и только! — Мышастый ухмыльнулся. — Расскажи, расскажи, ведь тебя-то никто не собирается плетью хлестать. Просто расскажи нам, и все, — подбодрил он.

— Ну, в общем… Понимаешь, они меня просто запугали, — собравшись с духом, все же решился на признание Желябов. — Этот, Филипыч чертов, в первую очередь, да и те двое тоже не подарок. Но старик — тот вообще… Сам говоришь, на нем трупов, что блох. У него и взгляд такой… Как посмотрит, ему и говорить ничего не надо, сам все сделаешь и еще рад будешь, что вообще жив остался.

— Но ты же был старшим, а они в твоем распоряжении? — все никак не мог поверить в произошедшее Мышастый. — Подумай, кто они по сути своей такие? Это просто быдло, которое я специально подрядил тебе в помощь. Достаточно мне шепнуть кое-кому кое-что на ушко, и им хана. От тех же ментов, к примеру. Филипыч сколько лет под вышкой ходил, да и те двое отнюдь не пай-мальчики. Да что там менты, это я так, к слову. Я их и сам в любой момент за любую провинность в расход пустил бы, их и хватиться некому. Ну, не лично, а дал бы указание, и нет этого дерьма. Они же так — перекати поле. Ты что, черт тебя возьми, элементарных вещей не понимаешь?

— Тебе, конечно, хорошо говорить, — начал оправдываться Желябов. — Ты пахан, они перед тобой все по стойке смирно. А кто для них я? Нет, ну я понимаю, что я твой друг, и если ты передал их мне, они должны беспрекословно подчиняться, иначе они как бы на твой авторитет посягнут. Это мы все проходили, слышали. Но это в теории, а на практике, пока тебя не было, они знаешь как сразу распустились? Ну, все равно что командир уехал и солдаты на все член забили, а то, что он вместо себя оставил какого-то штатского, так это им так… По херу.

Понимаешь?

— Ну… — В принципе, где-то Мышастый его понимал. Может и действительно, он сам допустил промашку? Может, надо было навещать товарища хоть изредка? Но ведь у него были такие суматошные дни, да и у Воловикова подобных проблем вроде не возникало. Что, неужели Воловиков показался своим подчиненным более авторитетным, чем Желябов своим? — Ладно, черт с тобой, — смирился с тем что было, Мышастый. — Расскажи хоть, как все развивалось? Надо послушать, хотя бы на будущее полезные выводы сделать.

— Да что рассказывать? — Желябов вздохнул и задумался.

— В общем, дня через два начались странности. Это после того, как я у Воловикова смену принял. Стал я замечать, что сонные они какие-то днем ходят, словно мухи осенние. Вначале и не понял, в чем дело — может в карты по ночам режутся, или еще что? Ну, решил их выследить, тем более, что я ведь тут круглосуточно ошивался, для всех я в командировку уехал, не то что вы с Эдиком — вам каждый день приезжать приходилось… А еще заметил я как-то, что у нашей девицы личико припухшее — такое впечатление, что избили ее слегка. Ну, зашел ночью в их комнату, где они спать должны были — что за черт? Нет никого. Я туда-сюда — ну нигде их нет. И тут меня осенило — они ведь на эту нашу красотку так зыркали, так зыркали… Ну, сами знаете, как она на мужиков воздействует.

— Уж знаем. — Мышастый усмехнулся. — И уж если Филипыч против меня пойти рискнул, хотя и надеялся, конечно, что втихаря все проскочит… Ну а эти, хоть тоже тертые ребята, но молодые, соблазнились, им еще до того же Филипыча — ого-го сколько. Может, старик и взбаламутил их, чтобы вину в случае чего поделить или просто на них все свалить? А может, сами… Ну-ну, дальше?

— Ну, иду я тогда к ней в комнату. Они ведь и дверь запросто открыли без ключа моего, которого я из рук не выпускал… Все так и есть — эти двое паскудников поставили девчонку на четвереньки, один ей в рот запихнул, второй по-обычному, и дерут ее, стервецы, что сидорову козу, только кровать ходуном ходит. А Филипыч, весь из себя такой разомлевший, сидит с чифирем своим любимым, папироской дымит и на них пялится — сам, чувствуется, отстрелялся уже. В общем, этакое эротик-шоу с нашей принцессой устроили, скоты. Ну, я, конечно, тут же в крик, а Филипыч подходит ко мне так спокойненько, ножичек вот этот, сегодняшний, к горлу — молчи, дескать, фраер, и молись, а не то сейчас враз к праотцам отправишься. А эти на меня вообще — ноль внимания. Закончили как ни в чем ни бывало свое дело, отволокли меня к себе в комнатушку, и там уже все втроем насели. Знаешь, как меня пробрало? Эти ведь страшные, в наколках, рожи соответствующие. А Филипыч, хоть и старичок добренький с виду, а чувствую, пострашнее тех на самом деле будет, да и ты ведь о нем рассказывал… И все гнет: «Да ты знаешь, вообще, что я могу с тобой сделать? Да я таких, как ты…» Ну, в общем, что там рассказывать?

— И тебя самого еще, вместо Ольги, небось обещали в очко оприходовать, если хоть слово вякнешь, правильно? — ехидно поинтересовался Мышастый… Вообще-то, первоначальная злость его давно отпустила, а вся трагикомическая ситуация, случившаяся с бывшим партсекретарем, стала попросту забавлять. Это даже неплохо, что такого чистенького номенклатурщика, вот так, пусть хоть краешком, но зацепила реальная жизнь в виде расплодившейся повсюду блатной шелупони. Зацепила, и тот тут же расклеился. А каково в свое время было самому Мышастому? «А ведь выстоял, — с гордостью подумал он.

— И потому сейчас я — это я. А Желябов…»

— Было дело… Обещали и в очко, — честно признался тот с унынием, и покраснел, а Воловиков с Мышастым, не выдержав, громко расхохотались. Чуть позже к ним присоединился и сам виновник этого смеха, хотя и видно было, как он пытался какое-то время сдержаться.

— Ой, Желябов… Ой, уморил… — простонал, размазывая по щекам слезы, Воловиков. — Приехал, значит, нашей девице поглубже засадить, да вдруг чуть самому не перепало… — Ой… ой, не могу… — Мышастый с удовлетворением отметил, что наконец-то этих двоих по-настоящему прорвало, а то ведь после случившегося, после того, как он на их глазах расправился со старым козлом, чистоплюи совсем раскисли.

— А я вот посмотрел бы, как бы ты повел себя на моем месте, — все же слегка оскорбился Желябов.

— А что, у меня как раз все в порядке было, — спокойно возразил Воловиков, — меня все слушались.

— Знаете, — примиряюще сказал Мышастый, — у меня возникла одна очень интересная версия… Ну, со мной все ясно, тут и обсуждать нечего. А вот Эдика, возможно, слушались из-за его формы. — Он кивнул на капитанские погоны товарища.

— Хотя все и знали, что это не более, чем маскарад, но тем не менее форма — есть форма, она как-то обязывает… Исполнять! Есть! Ко мне! Отставить!.. А халат врача — ну что это для них такое? Вот и перенесся бардак из обычного дурдома в наш, фальсифицированный. Ведь там, небось, тоже черт знает что творится, и пациенток красивеньких наверняка под шумок в кроватях обрабатывают.

— А что, похоже, — согласился Желябов. Чувствовалось, что ему такая версия очень даже подходила. При таком раскладе и вины его вроде бы было поменьше.

— Ну и что, после этого они имели нашу девку, как хотели? — опять вспомнил про основное Воловиков.

— Да, — подтвердил бывший областной, — после этого они совсем обнаглели. Устранив меня, они уже не таясь, целые ночи напролет у нее проводили. И пили там у нее, и даже что-то наподобие стриптиза ее исполнять заставляли, и вообще, чего только с ней не вытворяли. И днем, если приспичит, тоже запросто — как нужду к ней справлять забегали. Если только не отсыпались, гады, — с обиженными интонациями в голосе вспоминал Желябов. — В общем, ситуация полностью вышла из-под моего контроля.

— Так что же, тебе ничего не доставалось? — с недоумением спросил Воловиков. — Или тебе милостиво позволяли быть иногда четвертым? Так вот почему она такая замученная.

— Ну, знаешь! Ты уж не преувеличивай! — обиделся Желябов. — Ходил к ней, когда хотел, конечно, их не спрашивал.

Да только и они себе ни в чем не отказывали.

— Ладно, лично мне все ясно. Значит, вот как все было… — подвел неутешительный итог Мышастый. — Будем считать, что это мое персональное упущение, и будем учиться именно на своих ошибках, подобно дуракам. Хотя, позвонил бы в любой момент, и все дела. Я хоть и занят был, но ради такого дела…

— Тут связь плохая. Сам знаешь, как тут принимает. Конец зоны… — Желябов в очередной раз вильнул взглядом, и Мышастый в очередной раз догадался:

— И мобильник они у тебя для надежности отобрали?

Желябов промолчал, но и без того все было ясно.

Воловиков ехидно фыркнул и вдруг вспомнил:

— Антон, а где сейчас этот… Так и лежит в зале?

— А что ему сделается? — Мышастый пожал плечами. — Ему теперь спешить некуда, пусть валяется. И по бабам он чужим больше не попрыгает, все, хватит, отгулялся. А что ты спрашиваешь? — Он усмехнулся. — Что, никак милицию собрался вызывать?