«НАСА» прощало все эти менее чем правильные развлечения, так как Суиджерт был классным специалистом и уверенным в себе пилотом. Он преданно отдавал себя тренировкам в роли дублера на «Аполлоне-13», а после перемещения в основной состав, стал работать еще усерднее. За предыдущий год члены первоначального экипажа настолько привыкли друг к другу, что Лоувелл и Хэйз научились понимать нюансы и интонацию голоса Маттингли – ценное умение в те моменты полета, когда оба пилота ЛЭМа должны полагаться на приказы пилоты командного модуля, чтобы произвести безопасную стыковку. После замены Маттингли понадобилось несколько дней тренировок на тренажере, пока «НАСА» и сами астронавты не убедились в том, что новый основной состав работает столь же эффективно, как и старый.
      За сорок восемь часов до старта Суиджерт был аттестован для полета. Последняя проблема, с которой столкнулись руководители полета, какую памятную табличку стоит укрепить на корпусе ЛЭМа. Дело в том, что к передней стойке модуля уже была прикручена декоративная панель с выгравированными именами трех членов экипажа. Необходимо было изменить надписи, чтобы учесть последние изменения в составе команды. Последней же проблемой самого Суиджерта было то, о чем незамедлительно подняли шумиху газеты – он забыл отправить налоговую декларацию. Последний срок сдачи был, конечно, 15 апреля, через четыре дня после запуска, когда этот конкретный налогоплательщик будет на орбите вокруг Луны. Суиджерт решил просто не думать об этом, считая, что сможет что-нибудь сделать, когда вернется домой. Маттингли же теперь был в состоянии сдать его декларацию, по причине лени Суиджерта.
      Третьим членом экипажа «Аполлона-13» был пилот лунного модуля, бывший морской летчик Фред Хэйз. В свои тридцать шесть Хэйз был самым молодым из этой тройки, а его черные волосы и угловатые черты делали его еще моложе. Хотя он был женат, имел троих детей и ждал четвертого, среди друзей был известен под детской кличкой «дятел», которую он получил, исполняя роль дятла в школьном спектакле в первом классе. В отличие от Лоувелла и Суиджерта Хэйз не испытывал страсти к полетам. В космических путешествиях его интересовали научные исследования. Один из ученых «НАСА» говорил о нем «обученный дурак», имея в виду почти противоестественную любовь Хэйза к геологическому оборудованию, которое они с Лоувеллом должны были использовать для сбора образцов лунной поверхности. Вряд ли вы бы ожидали найти все эти качества в астронавтах отважных дней экспедиций «Меркурий». Но они не были удивительны для людей, на скафандрах которых были вышиты слова «Ex luna, scientia».
 
      «Аполлон-13» стартовал точно по расписанию, 11 апреля в 13:13 по хьюстонскому времени, и три часа спустя покинул орбиту Земли, направившись к Луне (ПРИМ.ПЕРЕВ. – хронология событий и расшифровка радиопереговоров, начиная с предстартовой подготовки и до инцидента описана в Приложении 5). Для Суиджерта и Хэйза, никогда не летавших в космос, ощущения во время старта, полета по орбите и транслунного запуска двигателя были неописуемы. Для Лоувелла, в четвертый раз отправляющего в космос и второй раз на огромной ракете «Сатурн-5», это было не более чем возвращением к привычной работе. В первые сутки экспедиции лунный ветеран, занимавший теперь почетное место с левой стороны, ранее предназначавшееся Борману, в разговоре с Землей пошутил, намекая на 1968 год, мол, мы тут с Борманом и Андерсом хотим продолжить полет.
      – Привет, Хьюстон, это тринадцатый – вызвал Лоувелл.
      – Тринадцатый, это Хьюстон, вас слушаю – ответил КЭПКОМ.
      Во всех предыдущих полетах обязанности КЭПКОМа исполняли бывшие астронавты, а не просто специалисты, никогда не сидевшие в кресле пилота. Они знали, что те три парня, которые сейчас летят в герметичной капсуле со скоростью 20 тысяч миль в час, когда-нибудь и сами будут произносить такие слова другим астронавтам. КЭПКОМом сегодня был Джо Кервин, «зеленый» новичок. Кервин никогда не был в космосе, но его имя значилось в списках будущих астронавтов.
      – Мы совсем забыли, – сказал Лоувелл Кервину, – Что нового в мире?
      – Ну, почти ничего, – ответил Кервин, – «Астры» выиграли 8:7 – «Храбрецы» вели пять очков на девятой подаче, но те их все равно сделали. В Маниле и других областях острова Лусон произошло землетрясение. Канцлер западной Германии Вилли Брандт, наблюдавший за Вашим стартом с Мыса, и Президент Никсон заканчивают раунд переговоров. Авиадиспетчеры все еще бастуют, но вас обрадует, что операторы Центра управления полетом пока работают.
      – Спасибо им за такую любезность, – рассмеялся Лоувелл.
      – Также, – продолжал Кервин, – бастуют некоторые компании грузоперевозчиков на Среднем Западе. В Миннеаполисе школьные учителя не вышли на работу. А самое приятное развлечение по всей стране…
      Кервин выдержал многозначительную паузу:
      – Парни, а вы заполнили свои декларации?
      Суиджерт, сидевший в среднем кресле, вмешался в разговор.
      – Как мне получить отсрочку? – спросил он деловым тоном. Кервин, который знал о его проблеме, рассмеялся.
      – Джо, это совсем не смешно, – запротестовал Суиджерт. Все случилось слишком быстро, и мне нужна отсрочка.
      Все операторы снова услышали смех в наушниках.
      – Ребята, я серьезно, – сказал Суиджерт, – Я не заполнил свою декларацию.
      – Тут весь зал лежит под столом, – сообщил Кервин.
      – Ага, – продолжал жаловаться Суиджерт, – Может после возвращения мне придется сидеть совсем в другом «карантине», чем тот, что приготовили медики.
      – Джек, мы подумаем, что можно для тебя сделать, – ответил Кервин, – Тем временем, принято решение, что форма одежды у вас – скафандры с мечами и медалями, а сегодня вечером у вас в нижнем приборном отсеке будет фильм, роли исполняют Джон Уэйн, Лу Костелло и Ширли Темпл в фильме «Полет Аполлона-13». Все. (ПРИМ.ПЕРЕВ. – см. расшифровку радиопереговоров в Приложении 5).
      Лоувелла удивляло, что и экипаж и Земля занимались этой болтовней. Не будет, конечно, никакого фильма, не будет формы с мечами и медалями. Но забавные воспоминания о неторопливой жизни на борту просторного корабля военно-воздушных сил еще не стерлись в выпускнике «Аннаполиса». Типичная шутка времен экспедиций «Меркурий» состояла в том, что астронавты не залезали в свои капсулы – их туда запихивали. Космические корабли были несообразно меньше и неудобнее, а экспедиции продолжались в среднем лишь восемь с половиной часов. «Джемини», на которых начинался космический опыт Лоувелла, были вдвое вместительнее, но и экипаж состоял уже из двух человек.
      Как обнаружил Лоувелл еще на «Аполлоне-8», а Хэйз и Суиджерт только сейчас, лунные корабли «НАСА» стали совсем другими. Командный модуль «Аполлона» представлял собой конус высотой три с половиной метра и около четырех метров у основания. Стены жилого отсека были выполнены из алюминиевых листов с изолирующим ячеистым наполнителем. Снаружи была стальная оболочка, еще один слой наполнителя и еще один слой стали. Такая многослойная переборка – не толще нескольких сантиметров – было все, что отделяло внутреннюю часть кабины от почти полного вакуума снаружи, где температура на Солнце доходила до поджаривающих 140 градусов, а в тени – до замораживающих минус 170. Внутри же корабля поддерживалось нормальные 22 градуса.
      Три кресла астронавтов располагались в ряд и, собственно, не были настоящими креслами. В виду того, что большую часть полета астронавты пребывали в состоянии невесомости, там не было удобной мягкой прокладки. Наоборот, так называемые кресла представляли собой металлический каркас, с натянутыми на наго стропами из ткани – простая и, самое главное, легкая конструкция. Каждое кресло было установлено на разборных алюминиевых стойках, разработанных для гашения сильного удара во время посадки в океан или, в случае промаха, на землю. У подножия находились багажные отделения – типа, кладовки (Неслыханно! Невозможно представить в эру «Меркурия» и «Джемини»!) – называемые «нижний приборный отсек». Там были припасы, оборудование и навигационная станция.
      Прямо перед астронавтами была установлена большая, серая, как линкор, 180-градусов ширины приборная панель. Пять сотен ручек управления на ней были специально разработаны для толстых, медленных и неуклюжих пальцев в надутых воздухом перчатках скафандров, и представляли собой переключатели, вращающиеся рукоятки, кнопки и регуляторы с щелчком. Важные переключатели, такие как включение двигателя или расстыковка модулей, были закрыты защитными крышками или замками, чтобы их нельзя было нажать случайным движением колена или локтя. Индикаторы, в основном, представляли собой шкалы, лампочки и маленькие квадратные отверстия, содержащие либо «серый флаг» либо «красно-белый». Серый флаг – это серая полоска из металла, которая показывала, что соответствующий переключатель находится в правильной позиции. Если же по каким-то причинам надо было изменить положение переключателя, там появлялись красно-белые полоски.
      За спинами астронавтов, позади защитного теплового экрана, который защищал дно конического командного модуля во время входа в атмосферу, располагался восьмиметровый цилиндрический сервисный модуль. Из его задней части выступало сопло двигателя корабля. Сервисный модуль был недоступен для астронавтов, также как фургон грузовика недоступен из кабины водителя. Кроме того, иллюминаторы командного модуля «смотрели» вперед, поэтому астронавты, к тому же, его и не видели. Внутренняя часть цилиндра сервисного модуля делилась на шесть отсеков, содержащих топливные элементы, баки с водородом, электрические коммутаторы, системы жизнеобеспечения, ракетное топливо и сам двигатель. В выступе отсека номер четыре также находились бок о бок два бака с кислородом.
      С другой, верхней, стороны командно-сервисного модуля располагался ЛЭМ, соединенный с вершиной конуса командного модуля герметичным туннелем. Высотой семь метров, неуклюжий, с четырьмя стойками-ногами он производил впечатление гигантского паука. На самом деле, во время первого полета с лунным модулем на борту, на «Аполлоне-9», его и прозвали «Паук», а командный модуль, соответственно, «Кокон». На «Аполлоне-13» Лоувелл выбрал более достойные имена: «Одиссей» для своего командного модуля и «Водолей» – для ЛЭМа. Журналисты иронично отмечали, будто это была дань мюзиклу «Волосы», который Лоувелл не смотрел и не собирался смотреть. На самом деле, он позаимствовал имя «Водолей» из египетской мифологии – водолей, который принес плодородие и знания в долину Нила. «Одиссея» он выбрал потому, что тот собирался обойти весь мир, и потому что словарь определял слово «одиссея», как очень длинное путешествие, изобилующее разными приключениями», хотя фразу о приключениях лучше было выкинуть. В то время как отсек для экипажа в «Одиссее» был сравнительно просторным, жилой отсек в «Водолее» был угнетающе тесным цилиндром 2 метров 35 сантиметров в ширину. В отличие от командного модуля в нем не было пяти иллюминаторов и панорамной приборной панели, а были два треугольных окна и две маленькие панели. ЛЭМ проектировался только для двух человек. И только на два дня.
      «НАСА» страшно гордилось этой парой модулей и любило пускать пыль в глаза. Начиная с той триумфальной рождественской телепередачи с «Аполлона-8» два года назад, экипажи продолжали выходить в эфир, глядя сверху вниз в камеры, установленные в нижнем отсеке для оборудования, и полетные планы выделяли для этого специальное время. Этот обычай достиг своего пика популярности во время лунной высадки на «Аполлоне-11» летом 1969 года, когда телестанции по всему земному шару транслировали первую прогулку по Луне Нейла Армстронга и База Олдрина, а весь мир, затаив дыхание, следил за ней. Но ко времени полета «Аполлона-13» публика потеряла к этому всякий интерес. После двух суток полета было намечено телевизионное шоу, но ни одна из приглашенных телекомпаний не стала его транслировать. Начало передачи планировалось 13 апреля в 8:24 вечера, когда по «Эн-Би-Си» шел «Юмор с Роуэном и Мартином», а по «Си-Би-Эс» – «Здесь Люси». «Эй-Би-Си» включило в программу фильм 1966 года «Где свистят пули», а после него «Шоу Дика Каветта».
      Большинство зрителей в стране не хотели замены всех этих программ на трансляцию из космоса, и даже в Центре управления специалисты проявляли к ней слабый интерес. Передача началась за полтора часа до вечерней смены, поэтому большинство операторов с нетерпением ожидали конца работы, чтобы пропустить рюмку в «Поющем колесе», салоне из красного кирпича, обставленном антиквариатом и располагающемся неподалеку от Космического Центра.
      Тем не менее, «НАСА» и экипаж «Аполлона» решили продолжать трансляцию передачи на все доступные телестанции на случай, если те захотят вставить фрагменты в 11-часовые вечерние новости. Пусть хоть что-то, чем вообще ничего, подумали они. Кроме того, жены астронавтов приходят смотреть эти периодические трансляции, но никто в «НАСА» не мог им объяснить, почему обычай будет нарушен. В этот вечер операторы в Хьюстоне могли видеть Мэрилин Лоувелл с двумя из ее четырех детей, 16-летней Барбарой и 11-летней Сюзан, сидящими за стеклом наблюдательного зала позади Центра управления. Также в ожидании трансляции здесь была и Мэри Хэйз, жена астронавта, впервые полетевшего в космос.
      Передача в никуда, которую смотрели Мэрилин, Барбара, Сюзан, Мэри и операторы, началась с неустойчивого, темного изображения Фреда Хэйза, плывущего по тоннелю, соединяющему командный модуль и ЛЭМ. Лоувелл держал камеру, облокачиваясь на среднее кресло Суиджерта. Суиджерт сдвинулся налево, в сторону кресла Лоувелла (ПРИМ.ПЕРЕВ. – это была вторая телепередача с «Аполлона-13», она началась в 55:14 полетного времени).
      – Вот что мы собираемся для вас сделать, – говорил Лоувелл в никуда, кроме Хьюстона, – Начнем с корабля «Одиссей» и проведем вас через туннель в «Водолей». Ваш телевизионный оператор отдыхает в центральном кресле Фреда, Фред пролетает сквозь туннель, и мы хотим показать корабль, в котором нам предстоит опуститься на Луну.
      Позируя перед камерой, Хэйз проплыл сквозь конус командного модуля и влетел в ЛЭМ, как в сюжете фантастического фильма путешественник пролетает через дыру в пространстве-времени в другой мир. Лоувелл медленно пролетел следом за ним.
      Вот что я заметил, Джек, – сказал перевернутый Хэйз своему КЭПКОМу, – Когда в нормальном положении выходишь из командного модуля, то попадаешь в «Водолей» в обратном положении. Хотя я и тренировался в бассейне, это очень непривычно. Я как будто стою на голове.
      – Классная картинка, Джим, – подзадоривал командира КЭПКОМ Джек Лусма, – Возьми-ка немного правее.
      Лоувелл, подбросив себя, протолкнул свое тело в ЛЭМ и опустился ногами на большую выпуклость пола лунного модуля.
      – К сведению всех землян, – сказал Хэйз, – внизу под ногами Джима располагается взлетный двигатель ЛЭМа, которым мы воспользуемся для старта с поверхности Луны. Возле корпуса двигателя – вот эта белая коробка, на которой я держу руку. Это, как раз, рюкзак Джима, который будет снабжать его кислородом и охлаждающей водой при путешествии по лунной поверхности.
      – Принято, Фред, мы видим это, – сказал Лусма, – Мы получаем неплохое изображение. Да, и твое объяснение прекрасно. Как мы видим, камера Джима ориентирована нормально, так как мы привыкли смотреть. Продолжайте.
      Лоувелл и Хэйз продолжили с энтузиазмом. Пока они общались с народом, большинство операторов Центра управления были заняты другими делами. По внутренней связи, предназначенной только специалистам за терминалами, шло обсуждение маневра, который предстояло выполнить экипажу после конца эфира. Возглавлял дискуссию Кранц, руководитель полетов, выступая в роли арбитра, устанавливающего приоритеты и определяющего, какие действия необходимо выполнить, а какие еще подождут. Разговоры по этому каналу связи были бы, несомненно, менее понятны зрителям, чем телетрансляция с борта корабля.
      – ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ЭЛЕКТРИКА, – вызвал по внутренней связи Либергот.
      – Слушаю, ЭЛЕКТРИКА, – сказал Кранц.
      – В 55:50 мы должны включить криогенное перемешивание. Во всех четырех баках.
      – Подождем, пока они усядутся в кресла.
      – Принято.
      – ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это ОРИЕНТАЦИЯ, – вызвал Бак Уиллоуби, офицер по системам ориентации, навигации и управления.
      – Слушаю, ОРИЕНТАЦИЯ.
      – Для выполнения маневра мы должны задействовать еще две сборки.
      – Вы хотите задействовать «Си» и «Ди», верно?
      – Так точно.
      – И отключить «Эй» и «Би»?
      – Нет.
      – Так, все четыре.
      – ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, это СВЯЗЬ, – вызвал офицер по аппаратуре и связи.
      – Слушаю, СВЯЗЬ.
      – Мы должны подтвердить конфигурацию главной. Нам надо знать, в каком она режиме.
      – Так, на этом остановимся.
      Маневры, которые планировал для экипажа Хьюстон этими техническими переговорами, были, по существу, рутинными. Когда СВЯЗЬ говорил «главной», он имел в виду установку главной антенны сервисного модуля под определенным углом, зависящим от траектории корабля. СВЯЗЬ был обязан осуществлять круглосуточный контроль систем связи корабля, поэтому периодически проверял ориентацию. Слова о «сборках» относились к четырем сборкам реактивных стабилизаторов, расположенным вокруг сервисного модуля, предназначенным для изменения ориентации корабля (ПРИМ.ПЕРЕВ. – каждая сборка состояла из четырех реактивных двигателей, ориентированных в разные стороны). После окончания телепередачи экипажу предстояло выполнить ряд маневров, поэтому ОРИЕНТАЦИЯ хотел задействовать все четыре сборки стабилизаторов.
      Следующая процедура – «криогенное перемешивание», как ее назвал Либергот – была самой рутинной из всех. В сервисном модуле располагались два бака с кислородом и два бака с водородом. Все газы находились в сжиженном, или криогенном, состоянии. Низкая температура, которая в случае с кислородом достигала минус 207 градусов, удерживала газы в состоянии так называемой сверхкритичной плотности – химически неустойчивом состоянии, при котором вещество и не твердое, и не жидкое, и не газообразное, а нечто промежуточное. Теплоизоляция баков была столь хороша, что если бы их наполнили обыкновенным льдом и оставили при комнатной температуре в 21 градус, то только через восемь с половиной лет лед бы растаял, и еще через четыре года вода нагрелась бы до комнатной температуры. Этого потребовали от разработчиков, но так как никто не собирался проводить подобные испытания, то «НАСА» поверило им на слово.
      Однако настоящее чудо начиналось, когда кислород и водород выпускались наружу. Баки соединялись с тремя топливными элементами, оснащенными каталитическими электродами. Попадая в элементы и реагируя с электродами, оба газа смешивались и, благодаря достижениям химии и технологии, производили три биопродукта: электричество, воду и тепло. Таким образом, системы жизнеобеспечения корабля полностью зависели от этих газов и топливных элементов.
      Хотя оба газа были важны для поддержания жизни в корабле, к кислородным бакам это относилось вдвойне, так как они, помимо прочего, содержали еще и весь запас воздуха для дыхания экипажа. Каждый из них представлял собой сферу 65 см в диаметре, содержащую 145 кг кислорода под давлением 63.7 атмосферы. В баки погружались два электрических зонда – как будто кто-то пробовал пальцами температуру воды в ванне. Один из них мог перемещаться по всей длине бака и являлся комбинацией мерной линейки и термостата, а другой, рядом с ним, состоял из нагревателя и вентилятора. Нагреватель использовался для подогрева кислорода, в случае, когда его давление будет слишком низким. Вентиляторы использовались для перемешивания содержимого по командам ЭЛЕТРИКИ не менее одного раза в сутки, так как газ, находящийся в состоянии сверхкритичной плотности, стремится расслоиться, чем делает невозможным измерение его точного количества в баке.
      В то время как Либергот ожидал начала перемешивания, а другие операторы готовили очередные процедуры, экипаж продолжал телетурне по кораблю. На огромном мониторе Центра управления появилось изображение Луны молочного цвета, пробуждая воспоминания о телетрансляции с «Аполлона-8», за которой наблюдал весь мир.
      – В правом иллюминаторе, – говорил Лоувелл, исполняя роль диктора, – Вы можете видеть нечто. Я попытаюсь его приблизить, чтобы лучше рассмотреть.
      – Оно уже становится больше, – сказал Хэйз, – Я уже могу различать детали, хотя оно серое с белыми пятнами.
      Затем Лоувелл снова повернул камеру внутрь ЛЭМа. На экране появился Хэйз, который мастерил что-то типа большой веревочной сетки.
      – А теперь вы видите Фреда, занятого своим любимым делом, – объяснил Лоувелл.
      – Но он же не в отсеке с припасами, так ведь? – спросил Лусма.
      – Нет, припасы его второе любимое занятие, – ответил Лоувелл, – Сейчас он мастерит гамак, чтобы поспать на поверхности Луны.
      – Принято. Поспать, а затем поесть.
      Лоувелл оттолкнулся от Хэйза и проплыл по тоннелю обратно.
      – Так, Хьюстон, – сказал он, – Ради наших зрителей мы покидаем «Водолей» и переходим в «Одиссей».
      – Хорошо, Джим. Мы думаем, можно уже заканчивать. Что вы на это скажете?
      – Раз вы хотите закончить, то мы не против, – согласился Лоувелл.
      Завершив 27-минутное вступление перед полупустым залом Центра управления, он ослабил свой голос:
      – Мы собираемся повернуть декомпрессионный вентиль.
      – Принято, – сказал Лусма.
      Декомпрессионный вентиль был установлен в лунном отсеке для выравнивания давлений воздуха между двумя модулями. Услышав этот диалог, Хэйз повернул рукоятку вентиля, вызвав шипение и глухой удар, потрясший весь корабль. Удерживая камеру, Лоувелл заметно вздрогнул. С начала экспедиции командир начал подозревать, что его чрезмерно буйный коллега иногда использует декомпрессионный вентиль не по прямой необходимости, получая озорное удовольствие от испуга остальных членов экипажа. На третьи сутки полета эта шутка уже начинала раздражать.
      – Каждый раз, когда он делает это, – честно признался Лоувелл, – У нас сердце выпрыгивает из груди. Джек, если вы решили закончить шоу, мы готовы.
      – Хорошо, Джим, – заключил Лусма, – Классная получилась передача.
      – Принято, – сказал Лоувелл, – Спасибо. Экипаж «Аполлона-13» желает всем спокойной ночи. Мы готовы закрыть «Водолей» и приятно провести вечер в «Одиссее». Спокойной ночи.
      И проекционный экран погас.
 
      В Хьюстоне Мэрилин Лоувелл улыбнулась. Ее муж выглядел прекрасно, хотя и немного отощавшим, с трехдневной щетиной, а его голос звучал ровно и спокойно. Хотя он бы никогда и не позволил себе рассказать о своих проблемах в телешоу, но он вряд ли бы смог скрыть слабые признаки волнений в своем голосе. А Мэрилин не заметила никаких признаков. Ее муж был явно счастлив от полета и, как она полагала, с нетерпением ожидал его кульминации – высадки на Луну. Она же была рада, что половина пути пройдена, и не могла дождаться посадки корабля в Тихий океан. Мэрилин взглянула на свои часы, быстро попрощалась с сидевшим все это время рядом с ней офицером пресс-службы «НАСА», и они вместе с Мэри Хэйз отправились домой укладывать детей в кровать.
      Внизу, в зале Центра управления, Лусма просмотрел список очередных маневров, которые должен выполнить экипаж прежде, чем ему тоже можно будет уйти. Как КЭПКОМ, он был обязан дать астронавтам передышку перед очередным этапом, и, как он полагал, несколько минут было достаточно, чтобы они уложили камеру и вернулись в свои кресла перед получением команд на криогенное перемешивание, включение реактивных стабилизаторов и настройку антенны.
      Прежде чем Лоувелл мог покинуть туннель, а Хэйз – лунный модуль, операторы совместно с экипажем были обязаны немедленно приступить к своим обязанностям. На приборной панели пилота командного модуля замигала желтая лампочка тревоги, которая могла – только лишь могла – указывать на проблему с давлением в криогенной системе. В то же мгновение соответствующий сигнал поступил и на терминал Либергота. Просматривая экран, Либергот обнаружил, что сигнал тревоги был вызван падением давления в одном из водородных баков, в том самом, в котором уже происходили похожие проблемы в предыдущие двое суток. Если баки со сжиженными газами или их датчики ведут себя нестабильно, то это верный признак того, что необходимо перемешивание. Когда Лоувелл опустился в свое левое кресло, а Суиджерт устроился в центральном, Хьюстон передал инструкции.
      – Вы должны повернуться вправо на 060 и ноль целых.
      – Хорошо, мы сделаем это, – ответил Лоувелл.
      – Проверьте стабилизатор «Си-4».
      – Ладно, Джек.
      – Сделайте еще одну вещь. Перемешайте криогенные баки.
      – Хорошо, – сказал Лоувелл, – Мы готовы.
      Как только Лоувелл приготовился к включению стабилизаторов, а Хэйз закрыл ЛЭМ и через тоннель направился обратно в «Одиссей», Суиджерт повернул выключатель перемешивания всех четырех криогенных баков. Внизу на Земле Либергот со своей командой следил за мониторами, ожидая стабилизации давления водорода, которая должна была последовать за перемешиванием.
      Из всех возможных аварийных ситуаций, которые рассматривались астронавтами и операторами при разработке плана экспедиции, попадание случайного метеорита было не самой тотальной, ужасной или неожиданной катастрофой. На тех скоростях, которые имеет корабль на околоземной орбите, столкновение с крупинками поперечником в пару миллиметров энергетически эквивалентно удару мяча для боулинга на скорости 60 миль в час. Вмятина, возможно, и не останется, но в оболочке корабля может появиться небольшая трещина, через которую выйдет необходимый для жизни воздух. За пределами околоземной орбиты скорости выше, и опасность больше. В первых экспедициях на Луну об этом мало говорили, но этого боялись: неожиданного толчка, дрожания или резкого удара в переборку. Встреча в космосе двух тел – высокотехнологичного изобретения человека с обыкновенным булыжником – напоминало невероятную, абсурдную ситуацию, как если бы на поле битвы в Геттисбурге одна пуля попала в другую.
      В течение шестнадцати секунд после начала криогенного перемешивания астронавты «Аполлона-13» занимались осуществлением следующих маневров и ожидали очередных команд с Земли. И в этот момент корабль сотрясся от громкого удара. Суиджерт, пристегнутый в кресле, ощутил под собой тряску. Лоувелл, передвигавшийся по командному модулю, всем телом почувствовал грохот. Хэйз, находившийся в тоннеле, увидел, как пошатнулись стены вокруг него. Ни Хэйз, ни Суиджерт такого раньше не испытывали. Да и Лоувелл не мог припомнить подобного за свои предыдущие три полета в космической пустоте.
      В первый момент Лоувелл сильно разозлился. Хэйз! Это, конечно же, Хэйз со своим проклятым декомпрессионным вентилем! Один раз такая шутка может быть смешной. Но дважды? Трижды? Даже учитывая буйный нрав новичка, это зашло слишком далеко. Командир вернулся в тоннель, встретился глазами с Хэйзом и свирепо взглянул на него. Не начавшуюся стычку остановил сам Лоувелл. Глаза Хэйза были широко открыты, неожиданно большие, как блюдца. Они не были похожи на прищуренные и веселые глаза шутника. Скорее, это были глаза испуганного человека – по-настоящему и сильно испуганного.
      – Это не я, – произнес Хэйз в ответ на молчаливый вопрос командира.
      Лоувелл обернулся и посмотрел на Суиджерта, но ничего не понял. В его испуганных глазах он увидел такое же смятение, тот же немой вопрос. Над головой у Суиджерта, в центре приборной панели командного модуля вспыхнула желтая аварийная лампочка. Одновременно появился аварийный сигнал в наушниках Хэйза, а справа панели, где отображалось состояние электрических систем, загорелась еще одна. Суиджерт просмотрел панель и обнаружил, мгновенную и необъяснимую потерю мощности в главной шине «Б» – одной из двух распределительных систем, питающих все оборудование командного модуля. Если накрылась одна шина, то половина систем корабля уже не работают.
      Эй, – прокричал Суиджерт по радиосвязи в Хьюстон, – У нас тут проблема.
      – Это Хьюстон, повторите, – ответил Лусма.
      – Хьюстон, у нас проблема, – повторил за Суиджерта Лоувелл, – У нас потеря питания в шине «Б».
      – Вас понял, на шине «Б» нет напряжения. Так, ждите, тринадцатый, мы посмотрим, что можно сделать.
      Сай Либергот слышал радиообмен и, как и остальные операторы, принялся просматривать экран терминала. Однако прежде чем он успел что-то понять, в его наушниках раздался крик:
      – Что с данными, ЭЛЕКТРИКА?
      Это был Ларри Шикс, один из трех специалистов команды поддержки, отвечающий за системы жизнеобеспечения и обязанный помогать Либерготу разрешать аварийные ситуации. Следом за Шиксом раздался голос Джорджа Блисса, другого инженера ЭЛЕКТРИКИ:
      – У нас больше, чем просто проблема.
      Либергот посмотрел на монитор, и у него перехватило дыхание. Ему казалось, что все индикаторы указывали на бак. Он не мог поверить, что это данные настоящего полета. Больше было похоже на те числа, которыми хитрый СИМСУП хотел привлечь внимание во время тренировок.
      Но это была не тренировка. Самый первый и самый плохой показатель, который заметил Либергот – справа от параметров водородных баков, на которые он смотрел мгновение назад – касался двух главных кислородных баков корабля. Его монитор указывал, что бак номер два, который содержал половину всего запаса кислорода, вдруг перестал существовать. Данные просто обратились в нуль, исчезли или, как говорили операторы, убежали.
      – Мы потеряли давление кислорода в баке номер два, – подтвердил Блисс.
      Либергот просмотрел экран и обнаружил еще более плохие новости:
      – Так, ребята, нет давления в топливных элементах один и два.
      На мгновение Либергот почувствовал небольшую тошноту. В соответствии с тем, что он услышал в наушниках и увидел на экране, большая часть систем питания «Одиссея», не говоря уже о половине систем воздухоснабжения, накрылись. Диагноз был ужасным, но еще не окончательным. Существовала вероятность, что с системой в целом ничего не произошло, а случившееся вызвано отказом датчиков. Может, они просто выдали неверные данные. Это иногда случалось, и хороший оператор ЭЛЕКТРИКИ, прежде чем паниковать, должен перебрать все простые причины.
      – ПОЛЕТ-КОНТРОЛЬ, возможно, у нас проблемы с оборудованием, – сказал Кранцу Либергот, – Разрешите составить сводку.