Более того, на протяжении многих лет я с неизменным успехом дразню друзей, заявляя, что умной, здравомыслящей женщине мужчина вообще ни к чему — дескать, без него гораздо лучше. В доказательство я привожу статистику, свидетельствующую о том, что незамужние женщины дольше живут, в два раза реже страдают онкологическими заболеваниями и в четыре — нервными и душевными. (Кстати, это не шутка, можете проверить.) Нужно ли говорить, что зараженные мужским шовинизмом Марк и Прошка всякий раз подпрыгивают от злости, а женатый Генрих погружается в глубокую задумчивость?

И вот теперь Санин (желторотый птенец, юный осел!) не нашел ничего лучшего, как спросить меня в их присутствии о поклонниках! Да если открыть им правду, они же заклюют меня до смерти!

Прошка первым почуял неладное. Секундная заминка и мои бегающие глазки немедленно навели его на грязные мысли.

— Так, та-ак! — протянул он, барабаня пальцами по столу. — Целомудренная Варвара! Мужененавистница с железобетонными принципами! Воинствующая дева, ведущая крестовый поход за чистоту женских рядов! Что же ты приумолкла, скромница?

К нему тут же присоединился Марк:

— Варвара! Уж не хочешь ли ты сказать, что не в состоянии вспомнить ухажеров, увивавшихся за тобой в последние месяцы? Их что, было так много? Или ты прикипела к кому-то сердцем и не хочешь отдавать его на растерзание?

— Варька, это же не шутки! — подключился Генрих. — Мерзавец убил четырех женщин!

Только Леша ничего не сказал, но в его взгляде, обращенном на меня, явно читалось недоумение.

Я лихорадочно соображала, что же делать. Наврать, что никаких ухажеров не было? Теперь уже никто не поверит. Сказать все, как есть? Заклюют! И главное — мое признание ничего Санину не даст. Во-первых, я сознательно выбрасываю из головы всякого, с кем перестаю встречаться. Не помню ни имени, ни облика, ни обстоятельств встречи. Хранить воспоминания — удел романтичных особ, а я — закоренелый прагматик. Во-вторых, среди моих кавалеров просто не может быть того, кого ищет Санин. У меня железное правило — сразу же объявлять претендентам на мое внимание, что затяжной роман или тем паче брак им не светит. А убийца явно делал ставку на серьезные отношения. Вряд ли кто-нибудь подарит случайному знакомому пару-тройку десятков тысяч долларов. Да у меня их и нет — десятков тысяч…

— По-моему, нам лучше пойти погулять, ребята, — предложил тем временем тактичный Генрих.

И в эту минуту меня осенило.

— Стойте! Я вспомнила!

— Вспомнила, сколько у тебя было хахалей, начиная с апреля месяца? — съехидничал Прошка.

— Нет. Вспомнила про деньги.

— Ты хочешь нас уверить, будто у тебя где-то припрятаны полсотни тысяч баксов, о которых ты просто-напросто забыла? Ну, знаешь!..

— Да помолчи ты! — рявкнул на Прошку Марк. — Говори, Варвара.

— Помните, я сегодня рассказывала, что Анненский был посредником при заключении сделки между мной и одной фирмой? Так вот, фирма была японская. Они купили у меня права за тридцать тысяч долларов. Десять процентов пошло Анненскому, остальное — мне. Но я сразу забыла об этих деньгах, потому что на следующий же день выписала чек на всю сумму… одному человеку.

— Кому?! — прорычал Прошка.

— Варька, не темни! — прикрикнул Марк.

— Да не бойтесь вы, не убийце! И не любовнику. Где-то за неделю до подписания договора мне позвонил один старый знакомый. Сказал, что у него крупные неприятности, и если он не раздобудет срочно сорок пять тысяч, то его посадят…

— Голубев! — всплеснул руками Прошка. — Эта идиотка отдала все свои деньги Голубеву! Да лучше бы ты их в унитаз спустила, простофиля! Тебе известно, что этот прохиндей вот уже пять лет живет за счет бывших сокурсников? И до сих пор не обзавелся глупой привычкой отдавать долги. Я думал, дураков и дур у нас давно уже не осталось, ан нет — вот она, родимая!

— Слушай, мне наплевать, прохиндей он или не прохиндей! Кстати, и не прохиндей он вовсе, а просто глупец. Полез в бизнес, не имея к тому ни призвания, ни способностей. Но тюрьма — довольно сильное наказание за глупость, тебе не кажется? А денег мне не жалко. За зверушек мне уже Вадим заплатил. А эти… легко пришли — легко ушли.

— Легко?! А ты знаешь, что тебе с них придется налоги платить? Где ты возьмешь еще тысчонок пять, а? Тебе за них год работать!

— Хватит на меня орать! Заработаю! Не бойся, по миру не пойду.

Но Прошка не унимался.

— Понятно теперь, почему ты про японцев не заикнулась! «Я заключаю десятки договоров! Что мне, про все вам рассказывать!» Нет, вы видели такую кретинку?

— Перестань, Прошка, — сказал Генрих. — Это просто некрасиво с твоей стороны. Варьку не переделаешь. О ее бескорыстии знает вся прогрессивная мировая общественность. Хотите, расскажу вам одну историю, Андрей?

Прошка моментально угас.

— Лучше не надо, — робко попросил он.

— Ага, стыдно стало? Все равно расскажу. Будешь знать, как Варьку за широту души поносить!

— Не стоит, Генрих, — присоединилась я к Прошке. — Человек по делу пришел…

Но остановить Генриха, который решил поведать кому-то одну из своих историй, — дело нелегкое.

— Вы не возражаете, Андрей? Я буду краток.

— С удовольствием послушаю, — вежливо ответил Санин. А что ему оставалось?

Только я не собиралась допускать огласки. Может быть, Генрих считал, что представляет героиню своей байки в лестном свете, но я придерживалась другого мнения. Ладно уж, не буду напускать туману, расскажу вкратце, в чем дело.

Полгода назад Прошка, желая пустить пыль в глаза очередной пассии, повел ее в роскошное ночное казино. Там его охватил азарт, в пылу коего он не только спустил все свои деньги, но и швырнул на стол стопку фишек соседа, который на минутку отлучился за выпивкой. Ставка проиграла, и сосед, который оказался шведом, энергично выразил свое неудовольствие. Учуяв назревающий скандал, Прошкина девица моментально слиняла, а Прошку взяли в оборот крепкие охраннички казино. Поняв, что дело пахнет керосином, незадачливый игрок выпросил у администрации казино разрешение сделать один звонок. И позвонил мне, заклиная приехать и его спасти. На беду, денег у меня в тот момент не было совсем и раздобыть их было негде, поскольку банки ночью закрыты. Но я понимала, что медлить нельзя, иначе Прошке могут начистить физиономию. Поэтому, позвонив Марку и Леше, я быстро обрисовала им ситуацию, а сама взяла бабушкину брошку, села в машину (тогда она у меня еще была) и поехала в казино.

Дальше драма переходит в комедию, от одного воспоминания о которой мне становится тошно. Швед долго не мог понять, зачем я тычу ему под нос женское украшение, я пыталась объяснить, что камень в брошке — сапфир и стоит больше тысячи. Прошка требовал, чтобы швед уплатил разницу, поскольку проиграл он максимум пятьсот шведовых долларов. Управляющий вносил свою лепту в общее веселье, убеждая шведа, что казино имеет безупречную репутацию и пользуется популярностью в самых элитарных кругах. Прибытие Леши и Марка с горстями мятых иностранных купюр окончательно превратило сцену в балаган.

Все закончилось хорошо. Швед разобрался наконец в ситуации, умилился, отказался от денег и от брошки, а взамен потребовал, чтобы мы рассказали ему о себе, поскольку он журналист и хочет написать о нас статью. Отказать мы, ясное дело, не посмели. Месяц спустя швед прислал Прошке письмо и газету. Его статья, писал он, имела большой успех, ее перепечатали три крупные скандинавские газеты, и гонорар намного превысил стоимость проигранных Прошкой фишек. Так что он чувствует себя нашим должником. Статья, естественно, была на шведском, поэтому прочитать ее мы не смогли. При помощи словаря осилили только заголовок. «Что мы знаем о русских?» — так он звучит. Если мы, конечно, ничего не напутали при переводе.

Теперь вы понимаете, почему я не испытывала радости от мысли, что наша слава распространится за пределы Скандинавии.

— Генрих, если ты расскажешь эту историю, я тебе в твои Европы целый год не буду писать, — пригрозила я. — Или буду писать Машеньке, а тебе запрещу показывать.

— Но почему?.. — жалобно спросил Генрих.

— Мы отклонились, — пришел мне на помощь Марк, который, видно, тоже не жаждал огласки. — Варвара, кто знал, что тебе перевели деньги, но не знал, что ты отдала их Голубеву?

— Понятия не имею. Я никому не говорила ни о том, ни о другом. Разве что Анненский…

— Вот! — Прошка поднял вверх указательный палец, потом ткнул им в направлении Санина. — Анненский и есть ваш маньяк. То есть был…

— А что, — сказал Генрих, — похоже на правду. Он был юристом и в числе прочего консультировал, как минимизировать налоги. Вполне вероятно, что погибшие женщины к нему обращались…

— Если бы они к нему обращались, то знали бы, что никакой он не Вэ, а Анненский Юрий Львович, — буркнул Леша. — И то, что ему известно об их деньгах, тоже знали бы…

— Минутку! — вмешался Санин. — Нельзя ли поподробнее? Кто такой Анненский и почему «был»?

Мы коротко ввели его в курс дела. Санин надолго задумался, а потом как-то сразу заторопился.

— Мне пора. Спасибо за помощь. Варвара, если вспомните что-нибудь подозрительное или заметите, что к вам проявляет повышенный интерес незнакомец, позвоните мне, пожалуйста. — И, продиктовав номер своего телефона, пошел к дверям.

Но на пороге вдруг остановился и повернулся к нам.

— Скажите, Варвара, кто из чужих приходил к вам в конце апреля? Высокий, голосистый, с портфелем?

— Анненский, — ответила я, почти не задумаваясь.

— А недели через две? Худой, круглолицый, румяный?..

— Голубев! — в один голос сказали Прошка с Генрихом.

— А вы откуда знаете, что они приходили? — полюбопытствовала я. — Опять Софочка за старое взялась?

— Э… кхм.. Мне пора, — вместо ответа сообщил Санин и торопливо закрыл за собой дверь.

— Да-а, Варвара, сегодня ты установила личный рекорд! — объявил Прошка. — О мировом я уже не упоминаю. За один-единственный день вляпаться аж в три истории, связанные с убийствами! Вот это, я понимаю, триумф!

— Учти, если сейчас явится очередной милиционер и принесет весть о новом трупе, я приму меры, чтобы ты угомонилась навсегда, — многозначительно пообещал Марк.

Глава 9 

Полночи мой сон спорадически нарушали громкие вопли — отголоски дебатов, которые вели за стеной Прошка, Марк, Генрих и Леша. Они строили догадки, обсуждали версии и, как водится, по ходу дела выясняли отношения. Я в их забавах участия не принимала. Недосып последних нескольких суток плачевно отразился как на физическом моем состоянии, так и на умственных способностях, о чем я и объявила во всеуслышанье, удаляясь накануне. Прошка попытался было спровоцировать меня на обмен инвективами («Нашла предлог отлынивать! Нанести ущерб твоим умственным способностям невозможно в принципе — это все равно, что нанести ракетный удар по Атлантиде»), но другие взяли мою сторону и угомонили склочника.

С плодами ночного бдения меня ознакомили утром. А для начала поставили в известность, что отныне и вплоть до полного и окончательного прояснения загадочных обстоятельств, ввергших меня в пучину криминала, я буду находиться под неусыпным надзором. Выслушав ультиматум, я быстро смекнула, что надзор, скорее всего, будет осуществляться не кем-нибудь, а Лешей (его неумение вступать в контакт с незнакомцами делало его малопригодным для сбора информации, необходимой для расследования). Смекнула и отказалась от первоначального намерения закатить истерику. Вообще-то одна мысль о вынужденном и к тому же длительном пребывании в чьем угодно обществе вызывает у меня ужас. На мой взгляд, право побыть наедине с собой свято и неотъемлемо, и попытку отнять его следует считать особо тяжким преступлением против личности. Но с Лешиным обществом я готова мириться сколь угодно долго. Дело в том, что он неприхотлив, никогда не обижается, почти никогда не отказывается исполнять разные поручения (только инструкции должны быть точными), может часами говорить практически на любую тему (если нужно) или хранить молчание (если вы устали от говорильни). Кроме того, если его общество мне все-таки наскучит, я сумею как-нибудь от него избавиться: Лешин ум при всей своей мощи нетороплив.

Короче говоря, я не стала упираться, чем, похоже, здорово разочаровала компанию, настроившуюся на долгую битву. Не встретив ожидаемого сопротивления, Марк, говоривший от лица остальных, растерялся и даже запнулся, чего на моей памяти еще не случалось. (Он никогда за словом в карман не лезет, поскольку его ум не только могуч, но и быстр.) Впрочем, после небольшой заминки, он подтвердил свою репутацию.

— Да, верно, — сказал он, вглядевшись в мою физиономию и, очевидно, прочитав мои мысли, — присматривать за тобой будет Леша. Но если ты надеешься улизнуть от него, выкинув какой-нибудь фортель, лучше сразу оставь эту мысль. Я сегодня же раздобуду пару сотовых телефонов. Леша, если эта затейница попытается от тебя отделаться, — под каким угодно предлогом, — немедленно звони мне, понятно?

Я немного приуныла, но быстро вернула себе присутствие духа, решив, что глупо ломать голову над проблемой, которая пока не возникла. Вот возникнет, тогда и буду искать выход. Мы еще посмотрим, кто кого.

Тем временем Марк начал излагать результаты ночного мозгового штурма.

— Перебрав несколько вариантов, мы в конце концов взяли за рабочую версию, что все три истории с трупами взаимосвязаны, а первопричина последних событий — гибель женщин. Это ясно хотя бы из соображений хронологии. По словам Санина, первая умерла больше года назад. Убийца — назовем его Синяя Борода — каким-то образом добывал информацию о сравнительно крупных суммах, попадавших в руки небогатых одиноких дам, убеждался, что никому из окружения этих дам о деньгах ничего не известно, втирался к намеченным жертвам в доверие, хитростью выманивал деньги и убивал, инсценируя самоубийство. До последнего времени сбоев у Синей Бороды не было, если, конечно, не считать дневника одной из женщин, однако о дневнике он не знает. Но в июле у него случился первый очевидный прокол. Во-первых, обстоятельства заставили его совершить убийство без всякой инсценировки, а во-вторых, он потерял на месте преступления блокнот, куда записывал данные об обладательницах капитала. Две недели спустя происходят два новых убийства. На этот раз жертвы — мужчины. Мы предположили, что они поставляли Синей Бороде сведения о женщинах, внезапно разжившихся деньгами. Про Анненского, во всяком случае, точно известно, что в его распоряжении такие сведения имелись. Вполне вероятно, что профессия Доризо тоже позволяла их получить. Возможно, оба они не знали, как Синяя Борода использует их информацию, а возможно, он платил им комиссионные, но это не важно. Важно, что записи в потерянном блокноте позволяют следствию установить круг общения всех, кто есть в списке, и найти точки пересечения. То есть выйти на Доризо и Анненского. Были они сообщниками Синей Бороды или нет, они все равно могли его выдать — из страха перед законом или по неведению. И Синяя Борода поспешил их убрать.

— Лихо! — восхитилась я. — Нет, правда, отличная версия. Одно только непонятно: каким боком в этом деле оказалась замешана я?

— Что же тут непонятного? — выразил недоумение Марк. — Синяя Борода о тебе знает. От Анненского. Анненский убит, и милиция, разумеется, проверяет всех его знакомых. Если не подкинуть им приличную версию, они доберутся до Синей Бороды, что его никак не устраивает. Вот он и начал действовать. Выкрал твою картину, о которой знал от Анненского — надо полагать, твое творение произвело на юриста сильное впечатление, ведь он даже выставку хотел тебе устроить. И вполне вероятно, что, сообщая Синей Бороде сведения о тебе, адвокат рассказал и о картине, и о твоей ярости, когда ты его застала в комнате, и о категорическом отказе кому-либо эту картину показывать. Вот Синяя Борода и решил, что кража, совершенная якобы Анненским, дает тебе прекрасный мотив для убийства. И подбросил картину в его кабинет.

— Мотив, прямо скажем, сомнительный, но ладно, допустим. А Доризо? Я его в глаза не видела. Здесь мотива у меня никакого. Неужели Синяя Борода рассчитывал, что одного моего присутствия на месте преступления будет достаточно для обвинения? Нонсенс! А Гелена? Она-то каким образом влезла в действующие лица?

— Самой пошевелить мозгами лень! Это же очевидно! Синяя Борода прознал от того же Анненского о договоре с японцами и крупном гонораре, на который ты не рассчитывала, поскольку они нашли тебя сами. Таким образом, одному из требований убийцы к потенциальной жертве ты удовлетворяешь. А другим? Анненский ведь не знал, одинока ты или имеешь любовника, предпочитаешь держать свои денежные дела в тайне или трепешься о них на каждом перекрестке. Его сведения о тебе не слишком выходили за рамки паспортных данных. А убийце нужно было знать, что ты за человек. К кому он мог обратиться за справкой? К соседям и знакомым, с которыми ты постоянно общаешься? Нельзя — они тут же сообщат тебе, что тобой интересуются. Или испортят ему игру позже, когда он начнет тебя обхаживать Значит, нужно было найти человека, который, с одной стороны, достаточно хорошо тебя знает, а с другой — не состоит с тобой в близких отношениях. Лучше всего — недоброжелателя или врага.

— И, по-твоему, он выбрал Гелену? Бред! Может, когда-то она и знала меня достаточно хорошо, но с той поры столько воды утекло! Откуда ей знать, есть ли у меня любовник и кому я рассказываю о своих гонорарах?

— Судить о других по себе — признак ограниченности, Варвара. Если ты не интересуешься ее жизнью, это еще не значит, что она не интересуется твоей.

— Хорошо, я согласна допустить, что она интересуется. Позволь только полюбопытствовать: кто удовлетворяет ее интерес, если я практически ни с кем из бывших одноклассников не вижусь?

— Глупый вопрос! Ты живешь в доме, где выросла. Половина дворовых кумушек знают тебя с детства и наверняка перемывают тебе косточки. А мать Гелены живет в двух шагах. Кто поручится, что она не состоит в местном клубе сплетниц?

— Ну, насколько я представляю себе ее внутренний облик, Анна Романовна вписалась бы в такой клуб идеально. Хм! Но я никогда не чувствовала себя объектом внимания местных сплетниц. И где, по-твоему, они берут пищу для пересудов? Ладно, это второй вопрос. Ты мне вот что объясни, Марк: как Синяя Борода вышел на Гелену, располагая только моими паспортными данными и не попадаясь на глаза моим соседям и знакомым?

— Это совсем несложно, Варька, — сказал Генрих. — Достаточно было выяснить, в какой школе ты училась, и навести там справки.

— Да мои учителя небось уже на пенсии. Или давно меня забыли. И как он выяснил про школу?

— Тебя забудешь. Попытаться-то он мог. Если у него есть фантазия, то придумать способ — не проблема. Представь, например: ты идешь по двору, по пути с кем-то здороваешься и заходишь в подъезд. Синяя Борода подходит к тому, с кем ты обменялась приветствием, и говорит: «Простите, мне показалось, что эта девушка — моя бывшая одноклассница, только я не могу вспомнить, как ее зовут… Ах, Варвара? Да, пожалуй. А не подскажете, в какой школе она училась?.. Нет, выходит, я обозналося».

— Сунься ко мне субъект с подобной басней, я бы мигом сообразила, что он что-то вынюхивает, и живо укоротила ему нос.

— К тебе ни один нормальный человек и не сунется. Ни с басней, ни без, — заявил Прошка, до сей поры молчавший, поскольку старательно набивал брюхо. — Разве что какой-нибудь отчаявшийся мазохист решит таким зверским образом покончить с собой.

— Когда-нибудь я отчаюсь услышать от тебя доброе слово и зверским образом покончу с тобой, — пообещала я.

— Не успеешь! Тебя вот-вот закуют в колодки.

— Так вот отчего вчера ты старательно внушал Куприянову мысль, будто Анненского прикончила я! Из страха за свою шкуру!

Прошка, разумеется, не собирался оставлять за мной последнее слово, но, подыскивая достойный ответ, случайно наткнулся на взгляд Марка и замер, словно кролик перед удавом. Марк, удовлетворенный достигнутым эффектом, вернул разговор в прежнее русло.

— Короче, Варвара, если я правильно понял, о вашей вражде с Геленой знала каждая собака в округе, и Синей Бороде не составило труда выйти на твою одноклассницу. Хотя я не уверен, что тебе звонила именно она. Пожалуй, убийца сильно рисковал, привлекая ее к участию в своих махинациях. Скорее он использовал Гелену только как источник информации о тебе, да и то не сам, а через посредника. А выманить тебя в квартиру Доризо попросил какую-нибудь постороннюю девицу с зачатками актерских способностей. Что касается твоего первого вопроса — как преступник рассчитывал свалить на тебя убийство, — то я вижу два варианта. Первый: можно оставить в квартире улики, указывающие на тебя. Второй: он рассудил, что, обнаружив тело, ты вызовешь милицию, а потом не сумеешь внятно ответить на вопрос, как оказалась на месте преступления. Без подтверждения со стороны Гелены твой рассказ выглядел бы крайне подозрительно, а Гелена, возможно, отрицала бы твои слова вполне искренне. Не исключено и то, что между Анненским и Доризо есть некая связь помимо знакомства обоих с Синей Бородой. Тогда милиции вполне хватит твоей причастности к убийству Анненского. Они предположат, что Доризо был его сообщником в краже или неудобным для тебя свидетелем.

— Свидетелем чего? Убийства юриста? Чепуха! Доризо убили спустя два дня после Анненского. За это время он успел бы сбегать в милицейский участок и дать показания.

— Мы не знаем, когда убили Доризо, — возразил Леша. — Знаем только, когда обнаружили тело.

— И вообще, не отвлекайся на детали, — сказал Генрих. — Следователи придумают, свидетелем чего был Доризо. Сейчас главное, чтобы ты приняла версию в целом, а подробности мы уточним потом, когда побольше разузнаем.

— Ладно. В целом версия неплоха, я же сказала. Конечно, моя связь с преступлениями выглядит несколько надуманной, но изобрести что-нибудь более убедительное я пока не в силах — данных действительно маловато. Как будем действовать? По вчерашнему плану?

— Сначала да, — сказал Марк. — Мы внесли уточнения, но об этом позже. Сейчас вы с Лешей пойдете к матери Гелены. Узнаете, где девица работает, и попробуйте выпросить фото. Потом сообщите место работы Прошке, он поедет туда выяснять, где Гелена отдыхает. Я же пока куплю пару сотовых телефонов. Кстати, нам давно пора ими обзавестись. Генрих, ты отправляйся по своим делам, тебя привлечем позже, когда Варька вытянет из собачника сведения о Доризо. Ты поняла, Варвара? После разговора с матерью Гелены возвращайтесь. Позвонишь своему любезному, договоришься о встрече и поедешь туда. С Лешей, естественно.

— Вот любезный обрадуется! — прокомментировал Прошка. — Не говори ему, Варька, что приедешь с Лешей. Пусть будет сюрприз.

— Ты помнишь, что надо выяснить? — продолжал Марк, не удостоив Прошку взглядом. — Как, когда, при каких обстоятельствах убит Доризо, есть ли у него родственники и друзья, где и кем Доризо работал. Разузнаете, что получится, возвращайтесь и ждите нас. Леша, ты отвечаешь за Варькину безопасность.

— Если попытается удрать, догоняй и бей тупым предметом по башке, — подхватил Прошка. — Если увидишь, что к ней приближается легавый, стреляй на поражение. Маньяка бери живым — из него еще нужно выбить признание. Все понял?

— О Господи, — сказал Марк, возведя очи горе.

— Почто зовете: «Господи, Господи!», а не делаете, как я велю? — тут же отозвался Прошка, безбожно переврав библейскую цитату.

Мы с Лешей вошли в подъезд, где раньше жила Геля, и даже одолели первый лестничный пролет, когда я сообразила, что мне нельзя спрашивать Анну Романовну про Гелино место работы, ведь вчера я притворялась, будто в курсе. Ее маман говорила о какой-то программе, а я кивала с понимающим видом. Хороша же я буду, когда сегодня проявлю полную неосведомленность! Нет, придется ограничиться просьбой о снимке (слава богу, мое вчерашнее вранье оправдывало такую просьбу), а подробности Гелиной трудовой биографии придется выяснять по-другому. Я сообщила об осложнениях Леше и потопала дальше, уныло предвкушая многочасовую беседу с Анной Романовной, и все ради одного жалкого портретика ее ненаглядной доченьки!

Но опасения оказались напрасными. Заметив Лешу, Анна Романовна проявила редкостную сдержанность. Взяла у меня семейные снимки и мамины письма, поблагодарила и без слов вынесла фото Гелены. Правда, раз десять стрельнула в Лешину сторону глазами, явно намекая, что неплохо бы мне представить своего спутника, но я прикинулась тупой невежей и не реагировала на намеки.

— Куда теперь? — спросил Леша на улице.

Я задумалась. Место работы Гелены наверняка известно кому-нибудь из бывших одноклассников, только вот кому? Беда в том, что своих первых соучеников я помнила довольно смутно, гораздо более яркие воспоминания оставили последние школьные годы, проведенные в другой школе, математической. Может, вернуться домой, полистать старый фотоальбом, оживить память? Но что толку, если у меня все равно ни адресов, ни телефонов? Наведаться в старую школу? А кого там застанешь в августе? Значит, выход один — навестить Денисову. Надька, конечно, с Гелей не общается — они всегда с трудом выносили друг друга, но, возможно, поможет найти тех, кто общается.

Я поделилась своими соображениями с Лешей, и мы двинули на Ракетный бульвар, где жила Надежда. Идти предстояло минут двадцать, и, чтобы не тратить их даром, я решила посвятить Лешу в тонкости взаимоотношений между мной, Надеждой и Геленой.

— Надька пришла к нам, кажется, в третьем классе. Мы с ней подружились чуть ли не в первый же день. Увидишь ее — поймешь почему. Надежда — удивительно уютное существо и действует на людей просто умиротворяюще. Один знакомый рассказывал мне об ощущениях, которые испытал, побывав у целителя-гипнотизера. На сеансе на него снизошла тихая радость, охватили волшебный покой и расслабленность. А на меня так действовало одно присутствие Надежды. И не только на меня, к ней все тянутся. Но меня она почему-то выделяла. Возможно, подействовал принцип притяжения противоположностей. Я была довольно беспокойным созданием.

Леша хмыкнул. Поскольку у него не было оснований подвергать сомнению мое последнее утверждение, я догадалась, что хмыканье относится к слову «была», но, поколебавшись, отказалась от мысли выяснить, так ли это. Если человек не способен разглядеть очевидное, то есть мое недюжинное самообладание, спокойствие и кротость, скандалом делу не поможешь. Тут требуется хирургическое вмешательство. Поэтому я просто проигнорировала вызывающий звук.

— Так или иначе, мы стали подругами. Этого хватило, чтобы Гелена прониклась к Надьке неприязнью. А через несколько лет появилось и другое яблоко раздора, повесомее. Классе в седьмом, когда начинаются всякие шуры-муры, танцы-шманцы и прочие фигли-мигли, случилось то, чего никто не мог предвидеть. Надька стала соперницей Гелены на ниве завоевания сердец наших прыщавых отроков. Притом соперницей вполне успешной, заметь. Ты спросишь, что тут странного? (Леша не спросил.) Сейчас объясню. Геля всегда, наверное, с пеленок была красавицей. Золотистые кудри, большие голубые глаза, тонкие правильные черты лица, гладкая кожа, изящная фигура — все было при ней. Даже брови и ресницы у нее темные от природы, что для блондинки — редчайший божий дар. Поэтому нет ничего удивительного в том, что вокруг нее, первой красавицы школы, всегда толпились поклонники. Удивительно другое. Не меньшие толпы поклонников ходили за Надеждой — маленькой, весьма упитанной и внешне совсем неинтересной. Гелю мать одевала, словно куколку, в импортное шмотье. Надька перешивала себе платья старшей сестры — их мать работала медсестрой, а отец отсутствовал, так что денег, сам понимаешь… Геля стриглась в лучших парикмахерских салонах Москвы. Надька ходила с заурядной косой. Геля училась на «пятерки», была примадонной школьного театра и гордостью учителей-гуманитариев. Надька перебивалась с «троек» на «четверки», талантами не блистала, в самодеятельности не участвовала. И тем не менее она составила Геле конкуренцию, о какой другие девицы и не мечтали.

— Ну и что? Ты же сама говорила, что с Надеждой очень уютно и все к ней тянутся.

— Да, но речь идет о тринадцати-четырнадцатилетних оболтусах! Они в это время думают чем угодно, только не мозгами. До осознания истинных человеческих ценностей им еще расти и расти — до седых волос. А большая часть вашего брата так и помирает дураками, ценящими в женщине только экстерьер. Нет, Леша, ты меня не переубедишь! Надькин успех у юных недоумков — загадка природы, непостижимая, как тайны мироздания.

— Ладно, пусть загадка, — согласился покладистый Леша. — И что дальше?

— Геля дико бесилась. Пыталась низложить Надежду всеми доступными ей способами — высмеивала, отпускала уничижительные замечания, строила козни. А Надьке хоть бы хны! Посмотрит на Гелю с добродушной жалостью, улыбнется ямочками и продолжает заниматься своими делами. От этого Геля приходила в неистовство. Если бы Надька хоть раз вступила с ней в словесный поединок, Гелена положила бы соперницу на обе лопатки, она особа языкастая. Но Надежда играла по собственным правилам, и все вражьи потуги кончались ничем. Геля словно в киселе барахталась, а Надька тем временем спокойно уводила ее кавалеров. Вот была потеха! Честно говоря, я не думаю, что Гелена когда-нибудь ненавидела меня так, как возненавидела Надежду. Вот если бы она попыталась повесить убийство на Денисову, я бы не удивилась. Дамочки такого сорта не преминут свести счеты с бывшей соперницей даже на закате жизни.

— А ты в этих забавах не участвовала?

— В незримых битвах за прыщавых отроков? Ты шутишь! Я их вот ни на столечко не интересовала. Мне в восьмом классе по внешности никто больше десяти лет не давал. Ни один вьюноша не бросил на меня взгляд больше одного раза.

Леша повернул голову и посмотрел на меня с сомнением, которое мне, конечно, польстило, но тем не менее вызвало недоумение.

— Что означает сей недоверчивый взгляд? — поинтересовалась я. — По-твоему, я нагло вру? Скрываю, что в восьмом классе была фигуристой красоткой? Если хочешь, могу привести свидетелей.