Тут нам обоим стало понятно, что мы зашли в тупик. Белов лихорадочно соображал, как выйти из положения, а я с холодным интересом наблюдала за его потугами.
      - Извините, Варвара Андреевна, но у меня почему-то складывается впечатление, что вы относитесь ко мне враждебно. Я чем-нибудь вас обидел?
      - Нет, по-моему, напротив, это я вас обидела, - честно признала я. - Моя недоброжелательность - мера чисто превентивная, так сказать. Аванс за все обиды, которые вы мне нанесете в ближайшем будущем.
      - А это непременно должно произойти?
      - Непременно. Даже если вы человек редкостной души и прекрасно к нам всем, и ко мне в частности, относитесь, положение вынуждает вас терзать меня и моих друзей мучительными вопросами, ловить на неточностях и противоречиях и подозревать, подозревать, подозревать... Вам неважно при этом, что некоторые из нас пережили настоящий шок. Может, в глубине души вы и будете нам сочувствовать, но это не помешает вам добиваться своего любыми методами. В том числе и не очень чистоплотными, вроде вчерашнего фарса, который вы разыграли перед моими друзьями. А вам не приходило в голову, что ваша игра могла окончиться для кого-нибудь из них сердечным приступом? Не трудитесь отвечать. Даже если и приходило, вы это соображение просто отмели. Долг превыше всего.
      - И тот факт, что я пытаюсь установить истину, не служит для меня оправданием? Неужели вас не волнует, кто убил ваших знакомых?
      - Волнует. Но совсем не в том смысле, в каком вы думаете. Мне важно знать убийцу, чтобы никогда не заподозрить невинного. Я безгранично уверена в своих друзьях, но мне не хочется, чтобы даже тень сомнения могла омрачить нашу дружбу. Если бы вы, дружески побеседовав со всеми нами, назвали убийцу и ушли себе с миром, я признала бы себя вашей вечной должницей. Но вы не одинокий искатель истины, вы - часть системы, олицетворяющей наказание. А я не считаю, что зло должно быть наказано. Вернее, я знаю, что оно и так будет наказано, безо всяких усилий с вашей стороны. Человек, совершивший убийство - особенно если это человек нашего круга, - никогда больше не будет счастлив. Его до конца жизни будет мучить страх перед случайным разоблачением, сомнения, совесть наконец. А в общественные наказания я не верю. Нет ничего омерзительнее машины, которой доверены функции вершителя судеб. А вы - винтик этой машины.
      Некоторое время следователь Белов переваривал мою филиппику в задумчивом молчании, а потом сказал:
      - Знаете, Варвара Андреевна, я, пожалуй, все-таки произнесу свою вступительную речь. Во-первых, я отрепетировал ее заранее, и будет обидно, если мои усилия пойдут прахом. Во-вторых, сегодня вы полностью подтвердили то впечатление, которое сложилось у меня о вас вчера, и мне просто не будет покоя, если я не получу ответа на один крайне важный для меня лично вопрос. Вы не возражаете?
      - Нет. Честно говоря, я просто изнемогаю от любопытства.
      - Я так и думал. Так вот, люди моей профессии, если они не полные профаны, рано или поздно становятся чем-то вроде ходячих детекторов лжи. Посадите перед ними любого человека - хоть народного артиста - и через некоторое время они точно определят, говорит он искренне, умалчивает о чем-то или лжет. Если бы мы еще понимали, в чем именно лжет или о чем умалчивает свидетель, нераскрытых преступлений осталось бы совсем мало. За свою жизнь я допросил, наверное, несколько тысяч свидетелей и до вчерашнего дня верил в одну непреложную истину: если свидетель не случайный прохожий, если он входит в круг лиц, приближенных к жертве, он лжет или умалчивает о чем-то всегда. Он может сколь угодно долго говорить откровенно и искренне, но рано или поздно всплывет вопрос, на который он ни за что не захочет ответить правду. Причины тут самые разные. Один выгораживает себя или близких, другой боится разоблачения каких-то мелких грешков, третий не любит милицию, четвертый - просто лгун по натуре, ну и так далее. Ведут себя люди в таких ситуациях тоже по-разному кто-то становится не в меру болтливым, из кого-то клещами слова не вытянешь, кто-то начинает угрожать, кто-то держится вызывающе. Словом, вариантов масса, но суть одна: никому нельзя верить до конца. И вот вчера я впервые столкнулся с ситуацией, которая заставила меня усомниться в непреложности этой истины. Для меня это стало потрясением основ. Я не спрашиваю вас, Варвара Андреевна, лгали вы мне или нет, я знаю, что не лгали. Но у меня создалось такое впечатление, что вы и не будете ни лгать, ни увиливать от ответов, ни отмалчиваться. Ни при каких обстоятельствах. Мне кажется, что естественная потребность каждого человека оградить какую-то часть своей жизни и своего внутреннего мира от постороннего взгляда у вас попросту отсутствует. Вы не боитесь произвести невыгодное впечатление, не боитесь обидеть или вызвать неприязнь. Не боитесь никаких последствий своих слов и поступков. Словом, вы не даете себе труда подлаживаться под этот испорченный мир и предоставляете ему подлаживаться под вас. Скажите, я прав?
      - Ничуть. Во-первых, я патологическая врунья. Я вру постоянно, причем часто без каких бы то ни было оснований и смысла. Если имеется мало-мальски заинтересованная аудитория, я тут же сплету какую-нибудь небылицу, в которой нет ни слова правды. Например, выяснив предварительно, что среди слушателей нет ни одного альпиниста, я могу долго, в красочных подробностях, описывать свое восхождение на пик Коммунизма или на гору Килиманджаро. Впрочем, совсем не обязательно это будет героический эпос. Я вполне могу выдать историю, в которой предстану перед публикой законченной идиоткой или мерзавкой. Чаще всего аудитория не верит ни единому моему слову, но мне это не важно, главное - всласть поврать. Что касается моего наплевательского отношения к миру, то здесь я ничем не отличаюсь от большинства народонаселения. По-моему, любому нормальному человеку в высшей степени наплевать, что думает о нем сосед по дому, дворник тетя Клава или управдом дядя Боря. Но у каждого из нас есть круг людей, ради доброго мнения которых мы пойдем на любые ухищрения. Я - не исключение. Так что можете быть спокойны за свои основы, Константин Олегович. Я не собираюсь их потрясать.
      По лицу шпиона Белова было видно, что я его не убедила.
      - И все-таки даже то, что вы сейчас сказали, подтверждает мою правоту.
      - Какой-то у вас парадокс получается, Константин Олегович. Если вы считаете меня такой уж правдолюбивой, какие у вас основания мне не верить? Говорю же вам: я врунья, значит, так оно и есть.
      Белов попытался отыскать изъян в моей безупречной логике, но, естественно, потерпел фиаско, а потому перевел разговор на другую тему:
      - Ну хорошо, Варвара Андреевна. Будем считать, что неофициальная часть нашей беседы окончена. А теперь я хотел бы попросить вас охарактеризовать своих друзей. Я нисколько не сомневаюсь, что вы о них самого лучшего мнения, поэтому вас не должны мучить сомнения, не помогаете ли вы мне их уличить. В конце концов, мне же нужны какие-то сведения, чтобы отвести подозрения от невиновных.
      - Уговорили, Константин Олегович. Только предупреждаю вас: о своих друзьях я готова рассказывать бесконечно. Не могли бы вы как-то очертить круг вопросов, которые вас интересуют?
      - Вы давно их знаете?
      - Сто лет. Точнее, с восемьдесят первого года. Причем на протяжении всех этих лет общались мы с неправдоподобной интенсивностью, так что историй из их жизни я могу порассказать на "Британскую энциклопедию".
      - Понятно. Тогда давайте сделаем так. Вот вы только что очень образно рассказали мне о своих взаимоотношениях с истиной. Не могли бы вы столь же емко и точно описать личности ваших друзей с этой стороны?
      - Пожалуйста. Вам все равно, в каком порядке?
      Следователь кивнул.
      - Тогда начну с Генриха. Генрих в этом отношении чем-то похож на меня. Тоже обожает рассказывать байки, причем рассказчик он великолепный. Но в отличие от меня Генрих всегда использует для своих историй реальную основу, а небольшие порции вранья призваны лишь украшать его рассказ. Он умудряется сотворить байку из любого, самого обыденного происшествия, вроде похода за хлебом или разговора с начальником, но любая его история - настоящий шедевр устного творчества. Я просто не знаю людей, которые не слушали бы его самозабвенно, открыв рот. В обыденной жизни Генрих старается не врать. Если вопрос для него уж очень неприятный, он лучше улизнет от ответа или постарается отделаться шуткой. Вы удовлетворены моей характеристикой, Константин Олегович?
      - Да, вполне. А какие черты его характера вы отметили бы в первую очередь?
      - Безмерная доброта и рассеянность, - ни на секунду не задумавшись, ответила я. - Перейдем к Прошке... то есть к Прохорову Андрею. Вы уж не обессудьте, Константин Олегович, но я не буду называть его Андреем - язык не поворачивается. Так вот, Прошка утверждает, что никогда не врет, и это в каком-то смысле соответствует действительности. Просто у него свой способ говорить правду. Даже два способа, один - для малознакомых людей и не слишком близких приятелей, второй - для своих. Определить эти способы я затрудняюсь, лучше приведу пример. Допустим, какая-то из малознакомых Прошке дам сделала себе безобразную стрижку и интересуется его мнением по этому поводу. Прошка не станет вежливо уверять ее, что стрижка хороша и даме идет. Собственно говоря, о стрижке он вообще не скажет ни слова. Вместо этого он пустится в пространные рассуждения о том, насколько женщине необходимы небольшие, но частые жизненные перемены, как замечательно они сказываются на женском настроении и творческих успехах. Он наговорит даме кучу комплиментов по поводу ее тяги к новизне и отсутствия в ее характере косности и консерватизма. В итоге дама уйдет в полной уверенности, что Прошка от ее стрижки в восторге. Если же на месте дамы окажется кто-то из Прошкиных друзей, то на вопрос о стрижке он ответит примерно так: "Н-да-а! Ну, ничего, ничего, ты мне и такая (такой) нравишься". Я понятно объяснила?
      - Весьма. А его вы бы как охарактеризовали в двух словах?
      - Эта задача будет посложнее. Прошка - человек чрезвычайно многогранный. Но, пожалуй, в первую очередь я отметила бы его неиссякаемое жизнелюбие и потрясающую способность к адаптации. Он практически в любых условиях умудряется создать себе комфортную обстановку. Так, теперь о Леше. Разница между ним и Прошкой заключается в том, что если Прошка не врет, то Леша говорит правду. Не понятно? Сейчас объясню. Например, сидим мы где-нибудь в гостях, и я размышляю, как бы, не привлекая внимания присутствующих, налить себе еще стаканчик вина. Заметив мой задумчивый взгляд в сторону бутылки, Леша непременно во всеуслышанье заявит: "Что это с тобой, Варька? Ты уже четырнадцать минут сидишь с пустым бокалом!" Причем можете не сомневаться, число минут будет названо абсолютно точно. Прошка, конечно, тоже вполне способен отпустить подобное замечание, но только при своих или на ушко. Еще одно отличие между ними состоит в том, что в принципе Прошка способен на прямую ложь, хотя она дается ему с некоторым трудом, а Леша - нет. Ни при каких обстоятельствах. Но отмалчиваться он, конечно, умеет, этого у него не отнимешь.
      - Я заметил, - усмехнулся Белов. - Он вчера меня чуть до исступления не довел, когда я пытался от него добиться, какие отношения были между Варварой Андреевной Клюевой и господами Полторацкими.
      - Я так и думала. Главные Лешины черты - точность и абсолютная надежность. Тут он любому швейцарскому банку даст сто очков вперед. На вашем месте я бы не стала его подозревать, Константин Олегович. Только время даром потратите.
      - Спасибо, я учту ваш совет, Варвара Андреевна. Продолжайте, пожалуйста. Кто у нас на очереди?
      - Марк. У него взаимоотношения с истиной, как вы изволили выразиться, сложные. Он тоже в основном говорит правду, но его правда существенно отличается от вашей или моей. Марк - личность в высшей степени субъективная. Если ему кто-нибудь не нравится, он никогда не признает за этим человеком ни единого достоинства. Если на улице трескучий мороз и уши свертываются трубочкой, Марк будет расхаживать без шапки и уверять, что для человеческого выживания погода стоит самая подходящая. Причем он будет свято уверен в своей правоте, и переубедить его не удастся никакими силами. Марк вообще тяжело поддается на уговоры. Особенно на наши. Он считает, что мы ни в чем ничего не смыслим. Из его особенностей я бы назвала обостренную чувствительность и иррациональное мышление. С Ярославом и Владиславом я не так тесно общалась, но все же знаю их довольно хорошо. Ярослав был у нас комсоргом курса. Из всех подобного рода деятелей, с которыми я была знакома, его единственного можно было назвать хрестоматийным комсомольцем. Просто воплощение честности и принципиальности. Хотя от Павлика Морозова в нем ничего нет - друзей он никогда не закладывал. Поэтому, хотя над его принципами многие и посмеивались, все его уважали. Потом он понял, что его убеждения происходят от недостатка информированности, и постепенно от них отказался. Упертостью он никогда не отличался. Владислав - по природе своей молчун. Очень спокойный и уравновешенный человек, с ярко выраженным чувством собственного достоинства. Такие обычно до вранья не опускаются. Ну вот, собственно, и все. С их женами я только здесь познакомилась.
      - И какое они на вас произвели впечатление?
      - Разное. Если говорить об их правдивости, то Ирина, по-моему, ложь от правды отличить не способна в принципе. Правда - это все, что характеризует ее с лучшей стороны, а все остальное - либо не заслуживающие внимания мелочи, либо грязная ложь. Татьяна, под стать мужу, не очень-то открытый человек. Она мне нравится, но судить о ней я не берусь.
      - Хорошо. Ну и для полноты картины назовите главные черты своего характера, Варвара Андреевна.
      - Это уж вы у кого-нибудь другого спросите, Константин Олегович. Только, заклинаю, не верьте ни единому слову.
      - Понятно. - Шпион Белов опять усмехнулся. - Вы как, не устали, Варвара Андреевна?
      - Устала, конечно. А вы как думали? Друзей закладывать - дело нелегкое.
      - Хорошо, тогда прочитайте и распишитесь. Это протокол вчерашнего допроса, а сегодняшнюю беседу я запротоколирую к завтрашнему дню.
      - Как? Мне еще и завтра сюда ковылять? Я, между прочим, отдыхать сюда ехала, а не мотаться каждый день в самое пекло за тридевять земель! возмутилась я, невольно копируя Прошкины интонации.
      - А я, наоборот, работать, - сурово сказал Белов. - И если все свидетели начнут донимать меня капризами, далеко не продвинусь.
      - А разве того, что я рассказала, вам недостаточно, чтобы вычислить убийцу? Тогда извольте, вот вам готовое решение. - И я выдала ему версию о неведомом Нинкином враге из пансионата, которую сочинила по дороге.
      Белов, как и положено шпионам, оказался на редкость терпеливым человеком. Он не стал насмехаться над моими дилетантскими домыслами и выслушал меня до конца.
      - Я проверяю и эту версию, - сказал он, когда я замолчала. - Только на вашем месте я бы не слишком обольщался. Путевки в этот пансионат распространяются по предприятиям Украины. А залетных туристов, таких, как ваши знакомые, здесь немного. С одной стороны, выкупать путевки по полной стоимости дорого, с другой стороны, здесь ведь не фешенебельный курорт и условия довольно скромные. Из Москвы, например, на весь пансионат - одиннадцать человек. Кроме ваших знакомых, одна семейная пара средних лет и три приятеля студенческого возраста. Никто из них по фотографиям Полторацких не опознал. Я, конечно, отправил сведения обо всех пятерых в Москву, их там сейчас проверяют, но шансы, сами понимаете... Кстати, попросите зайти ко мне Ярослава и Владислава. Может, они кого узнают.
      Я прочла протокол (моего признания в убийстве Мирона там почему-то не оказалось), поставила подпись и уже в дверях спросила:
      - Скажите, Константин Олегович, а ваш внутренний детектор лжи ничего не подсказал, когда вы изучали лица подозреваемых, предварительно огорошив их известием об убийстве?
      Белов несколько порозовел и отвел глаза.
      - Нет. Наверное, это была не слишком удачная мысль, - признался он.
      Глава 15
      Я вышла из административного корпуса и не поверила своим глазам: Прошка сидел на лавочке перед зданием и терпеливо дожидался меня.
      - Ты что же, так и просидел тут все время? - выразила я свое изумление вслух. - И даже к Славкам или в столовую не забежал - перехватить кусочек-другой?
      Прошка мой вопрос проигнорировал - видно, все-таки успел где-то заморить червячка.
      - Ты почему так долго? Я уж думал, тебя сейчас в наручниках выведут.
      - С наручниками скоро за вами приедут. Шпион Белов проникся таким уважением к моему детективному гению, что пригласил меня консультантом. Теперь, сам понимаешь, недолго вам свободой наслаждаться.
      - Ты не больно-то радуйся! - охладил меня Прошка. - За решеткой мы быстренько по тебе соскучимся и начнем доносы строчить. Всю твою подноготную выложим. Так что считай, пожизненное заключение тебе обеспечено. Ну, двинулись, что ли? К Славкам зайдем?
      - Зайдем. Шпион Белов пожелал их лицезреть. Я подбросила ему версию о неведомом лиходее из пансионата. Белов за нее ухватился и теперь жаждет показать Славкам всех обитателей пансионата с администрацией во главе. Вдруг узнают какого-нибудь злодея, что около Мирона и Нинки вертелся?
      Мы зашли к Славкам, передали им просьбу следователя, договорились, что после допроса они придут к нам в лагерь, и отправились в обратный путь.
      - Мне тут, пока я тебя дожидался, в голову пришла одна мысль, - заговорил Прошка. - Нечего смотреть на меня с плохо разыгранным удивлением, лучше послушай. Сначала я так и этак пытался прикинуть, кому из нас Полторацкие могли так крупно насолить, но тут же зашел в тупик. Тогда я решил попробовать другой путь. Кто из нас вообще способен на убийство? Первая мысль, конечно, никто. Но потом я решил принять за аксиому, что в принципе при определенных обстоятельствах до убийства может дойти любой человек, и попытался себе представить, каким именно образом каждый из нас стал бы избавляться от источника неприятностей. Например, если бы Мирона с Ниной нашли с многочисленными синяками, укусами и выдранными волосьями, я не задумываясь приписал бы убийство тебе.
      Я не на шутку разобиделась.
      - Ну и свинья же ты, Прошка! Сам ведь наверняка не веришь тому, что болтаешь. Тебе лишь бы гадость сказать.
      - Ничего себе гадость! Я, можно сказать, комплимент ей сделал, а она вместо благодарности с претензиями лезет! Тебе больше понравилось бы, если бы я заявил, что душить спящих подушкой - развлечение вполне в твоем духе?
      - Ну ладно, - смилостивилась я. - Излагай дальше.
      - Леша, с этой точки зрения, тоже отпадает, - продолжал Прошка. - Он бы свое убийство планировал как минимум полгода, рассчитал бы все до мелочей. А Нину с Мироном мы встретили здесь случайно. Ярослав мне говорил, что пансионат они выбрали уже здесь, в Крыму.
      - Да, Леша не стал бы сбрасывать Мирона с обрыва, - согласилась я. Ненадежно это как-то. Вдруг выживет? Ну, а как насчет тебя?
      - Насчет себя я, естественно, не думал. Со стороны виднее. Вот ты и скажи, подходит мне такой способ убийства или нет?
      - Пожалуй, нет. При своей трусоватости ты наверняка постарался бы избежать непосредственного контакта с жертвой в момент убийства. Тебе больше яд подошел бы.
      - Спасибо тебе на добром слове, Варвара! А еще на меня обижалась!
      - А! Правда глаза колет! - мстительно заметила я. - Сказал бы спасибо за то, что я снимаю с тебя подозрения. Ладно, не отвлекайся. Развивай свою идею.
      - Труднее всего представить в роли убийцы, конечно, Генриха. Но если допустить, что у него не было другого выхода - например, кто-то угрожал Машеньке или детям, - он избрал бы самый милосердный способ. Сталкивать человека в пропасть он точно не стал бы. Неизвестно ведь, вдруг жертва будет умирать долго и мучительно. Вот удушение подушкой во сне - способ уже более подходящий. Жертва, одурманенная снотворным, наверняка не успевает ни понять, что происходит, ни испугаться. По счастью, когда Нину душили, Генриха здесь не было. Так что он тоже чист. А вот насчет Марка не уверен...
      - Да ты, никак, спятил? С чего это тебе взбрело в голову, что Марк стал бы избавляться от людей именно таким способом?
      - Слушай, отвлекись ты на минутку от конкретики. Забудь, что речь идет о хорошо знакомом тебе человеке, твоем друге. Если с этой точки зрения смотреть, все ангелами кажутся. Представь себе абстрактную личность с характером Марка. А теперь подумай об убийствах. Что о них можно сказать? Во-первых, человек, их совершивший, способен на мгновенную импровизацию. Никто ведь не предполагал, что Мирон убежит из-за стола и будет стоять на краю обрыва? Значит, убийца наткнулся на него случайно и принял решение мгновенно. Похоже это на абстрактного Марка? Похоже. Марк всегда быстро принимает решения и умеет менять их на ходу, если меняется обстановка. Во-вторых, оба убийства были выполнены чисто и аккуратно. Ни тебе следов, ни свидетелей. Оба раза вокруг крутилось множество людей, и никто ничего не заметил. Опять-таки похоже на Марка. Все, что ни делает, он делает исключительно быстро и аккуратно.
      - Нет, Прошка, - не согласилась я. - Это кажущееся сходство. Если твой абстрактный Марк обладает всеми чертами нашего Марка, он не приемлет насилия в качестве средства решения своих проблем. Если бы Марк попал в безвыходное положение, он бы, скорее, сам наглотался цианистого калия.
      - Бывают случаи, когда употребление цианистого калия - не выход из положения.
      - Только не для Марка. Он - субъективист. Для него мира вне его сознания не существует. Стерев это самое сознание, он решает все мировые проблемы.
      Мы прошли уже половину пути до стоянки и огибали мыс, за которым раскинулась наша бухта. Неожиданно из-за большого обломка скалы вынырнуло странное создание - волосатый молодой человек на кривых тоненьких ножках и в необъятных красных трусах до колен. Трусы плескались на ветру, и мне не сразу удалось разобрать аршинную белую надпись, украшавшую фасад этого сооружения. Но вот материя расправилась, и я сумела прочесть: "ЧЕМПИОН". Мы с Прошкой одновременно фыркнули и, миновав молодого человека, не удержались и оглянулись. На блестящем алом заду удивительного создания красовалось еще одно белое слово - "Спартак".
      Да, мир и правда тесен. Впечатленные этой встречей, мы не сразу вернулись к теме разговора, но через десяток-другой шагов Прошка сказал:
      - Ну хорошо, относительно Марка ты меня убедила. Мне самому мысль о его виновности нравится не больше твоего. Выходит, остаются только Славки с женами? Ну, Ярослава отметаем сразу. Исподтишка он ничего делать не станет. А вот Владислав - куда более подходящая кандидатура. Тихий, выдержанный, о чем думает - никогда точно не скажешь. Самообладания у него хватило бы, решимости тоже, а главное, он, наверное, единственный, кто сумел бы, сбросив человека на скалы, потом невозмутимо сидеть за столом и пить чай.
      - Вот уж не единственный. Вспомни Ирочку. Видел же, с какой она вчера на меня обрушилась яростью, а в следующую секунду была уже само спокойствие. И по поводу ее морально-этических норм у меня большие сомнения.
      - Ох, не нравится тебе Ирочка, как я погляжу! - поддел меня Прошка. - И чем это она тебе не угодила?
      - А тебе, стало быть, нравится? - тут же ощетинилась я. - Что же ты тогда от нее улепетывать бросился, когда она хотела навестить вместе с нами Нинку? А меня, между прочим, бросил, и пришлось светские лясы точить. Знаешь, сколько я от нее гадостей про Татьяну наслушалась?
      - Может быть, Ирочка и стерва, но на убийцу не тянет. Мозгов маловато.
      - Можно подумать, для того, чтобы человека с обрыва спихнуть или подержать на лице подушку, нужен выдающийся ум! Как известно, уровень интеллекта убийц в среднем ниже нормы.
      - Это у бытовых убийц, из тех, кто по пьянке собутыльников топором по голове тюкает. Ну ладно, будь по-твоему, Ирочку пока вычеркивать не будем. А что скажешь про Татьяну?
      - Наверное, и она могла бы убить. Воли и самообладания ей не занимать. А способ... не знаю. Не настолько хорошо я в ее характере разобралась, чтобы выбрать подходящий для нее способ убийства.
      - А я бы ее исключил, - задумчиво произнес Прошка. - Есть в ней что-то такое... строгое. У кого там было про лица судей и преступников?
      - У Джозефины Тэй. "Дочь Времени". Там герой показывает всем портрет Ричарда Третьего и предлагает определить по лицу, где его место: на скамье подсудимых или на судейском помосте.
      - Да-да. Так вот, мне кажется, что у Татьяны лицо судьи.
      - Пожалуй. Итак, в подозреваемых остались только Владислав да Ирочка? Негусто. Но, может быть, это к лучшему. Угадать проще. Только какие у них мотивы?
      - Спроси чего-нибудь полегче. И потом, мотивы - дело десятое. Их можно изобрести сколько угодно.
      - Ну не скажи. Если иметь в виду конкретных людей и конкретные взаимоотношения, простора для воображения не так уж много. И вообще рано мы с тобой взялись перебирать косточки своим. Пусть сначала шпион Белов убедится, что убийство не совершил кто-то посторонний.
      В тот же день, ближе к вечеру, нас навестили Славки, Ирочка и Татьяна. Поначалу общий разговор протекал вполне мирно. Я в общих чертах рассказала о своем свидании с Беловым, Славки - о своем. Константин Олегович действительно попросил их в обед сходить вместе с ним в столовую и поискать знакомые лица. Когда Славки сообщили, что никого не узнают, Белов незаметно показал им москвичей. Славки заверили его, что видят этих людей впервые и, мало того, весьма сомнительно, чтобы Полторацкие могли с ними общаться. Белов принял их слова к сведению и начал расспрашивать о характерах Нинки и Мирона, об их круге общения, интересах и тому подобное. Славки рассказали все, что им было известно, и беседа на этом закончилась. Белов снова отправился опрашивать персонал медпункта и обслугу пансионата. Правда, напоследок он велел Славкам передать нам, что хотел бы завтра видеть всю нашу компанию, не считая Генриха. Другими словами, он жаждал пообщаться со мной, Прошкой, Лешей и Марком.
      Обменявшись информацией, мы, естественно, перешли к обсуждению имевшихся у нас версий убийства. Для начала Марк передал гостям наш вчерашний разговор и свой вывод о том, что убийца преследовал цель устранить Мирона, а Нинку задушил из страха, что она может вывести его на чистую воду. Это, казалось бы, нейтральное, не задевающее никого из присутствующих предположение послужило толчком к грандиозному скандалу.
      - Но тогда получается, что убийца и в самом деле один из нас, - заметил Славка-Ярослав. - Нину в пансионате в принципе мог убить кто угодно. Например, сумасшедший какой-нибудь. Но если гибель Мирона - не случайность, то возможность столкнуть его с обрыва была только у нас. Никого другого здесь просто не было.
      - Прекрати! Прекрати! - завизжала Ирочка. - Или я немедленно ухожу и запираюсь в своем номере.
      - Да, давайте не будем развивать эту тему, - поддержал ее Генрих.
      - Но нам необходимо разобраться, - настаивал Славка. - Ира, не тревожься. Даже если среди нас есть убийца, то, скорее всего, один. Мы сумеем тебя защитить, если он вдруг решит на тебя наброситься.
      - Почему "он"? - вдруг подал голос Славка-Владик. - Если речь идет об убийце Мирона, на мой взгляд, было бы правильнее употребить местоимение "она".
      Я просто не успела отреагировать на этот прозрачный намек, потому что Марк, Прошка и Леша вскочили и заговорили одновременно:
      - Какого дьявола ты имеешь в виду?!
      - По-моему, это просто подлость!
      - Думай, что говоришь, Славка!
      До Генриха не сразу дошел плохо скрытый смысл Славкиной реплики. Но когда дошел, на лице его отразился неподдельный ужас.
      - Слава, ты что? Я понимаю, что погиб твой близкий друг, но нельзя же до такой степени забываться!
      Несмотря на столь массированный натиск, Славка невозмутимости не потерял.
      - Не понимаю вашего негодования. По-моему, мы собрались, чтобы поговорить об убийце. Если это, как вы утверждаете, один из нас, то на кого-то все равно рано или поздно покажут пальцем. Почему Варвара должна находиться в исключительном положении? Все мы знаем о ее отношении к Мирону. Иначе как отвратительным его не назовешь. Марк тоже не очень с ним ладил, но он хотя бы держался в рамках. А все остальные к Мирону претензий не имели. Так почему бы не посмотреть фактам в лицо?
      - Тогда давайте смотреть в лицо и другим фактам, - зло сказал Марк. Варька с Мироном враждовала никак не меньше десяти лет, и он все живым оставался. А вот Ирина и твоя жена познакомились с ним совсем недавно, тут-то он с обрыва и упал.
      - Что? Я?! - Ирочка аж подпрыгнула. - Да я больше года Мирона знала, и мы всегда были в прекрасных отношениях!
      - Но ты ведь сама говорила, что с ним почти не виделась, - злорадно напомнила я. - Вы для того и совместную поездку затеяли, чтобы познакомиться поближе. А когда ты Мирона поближе узнала, он тебе, наверное, не очень понравился. Я тебя, конечно, хорошо понимаю, но с проявлением неприязни ты, по-моему, чуть-чуть переборщила.
      Ирочка не сразу обрела голос.
      - Я... Ты... Убийца! - Последнее слово она выговорила вполне членораздельно. Пугливый зверек, которого в день приезда гоняли Эрих с Алькой, молнией взметнулся на дерево. - Посмотрите на нее! Лохмы черные, нос крючком, зенки круглые, желтые! Неужели не видите? Вылитая ведьма! Она! Это она Мирона с Ниночкой убила!
      Под общий галдеж я печально размышляла над истинностью выражения: "злоба глаза застит". И вовсе не крючком у меня нос, а всего лишь с небольшой горбинкой. А для того чтобы назвать мои большие глаза теплого коньячного цвета круглыми желтыми зенками, надо вообще не иметь ни мозгов, ни совести.
      Очень скоро моя печаль сменилась горечью. Никто из моих друзей и не подумал подправить нарисованный Ирочкой образ. Нет, они, конечно, заступились за меня, но так, что лучше бы уж промолчали. Генрих убеждал Ирочку не обращать внимания на мои выпады. Я, дескать, совсем не хотела ее обидеть, просто у меня такая манера шутить. Марк с Прошкой наперебой доказывали, что внешность обманчива, но больше всех отличился Леша.
      - Ну и что, если глаза желтые и круглые? - недоумевал он. - Убийство-то тут при чем?