Глава 3

Минуло три недели. Вероника благополучно обменяла дорожные чеки и положила деньги в банк. Только она не стала просить провожатого, сказав, что постеснялась, а открыла счет в том же отделении, так что наличных даже в руках не держала. Правда, потеряла пару процентов на драконовских сбербанковских комиссионных, но так, сказала, проще.

Я, изрядно поломав голову, нашла идеальный тайник для ключа от швейцарского сейфа — место не только надежное, но и совершенно неожиданное. Ни одному здравомыслящему человеку никогда не придет в голову устроить там обыск. Впрочем, об этом позже.

За прошедшее время моя тревога за Веронику и целостность ее состояния поулеглась. Да, около нее вертелись люди, вызывающие, мягко говоря, сомнения. Да, подруженька Люся могла проговориться, случайно или намеренно, о миллионах, ждущих своего часа в Цюрихе. И что дальше? Как злоумышленникам добраться до этих самых миллионов? Минуя меня и Веронику — никак. И даже если при помощи какой-нибудь дьявольской хитрости они убедят Веронику, что надо забрать деньги из сейфа, она должна будет обратиться ко мне — если не за советом, то за ключом. А уж я найду способ расстроить злодейские козни.

Итак, до тех пор, пока кузина не попросит у меня ключ, можно не волноваться. Ее жизни и здоровью определенно ничто не угрожает: кто же станет убивать или увечить курицу, способную снести золотое яичко? На всякий случай я предупредила Веронику, чтобы она не держала при себе крупных сумм, при попытке грабежа расставалась с деньгами беззвучно и не подписывала без моего ведома никаких документов, даже заявление об отпуске.

Решив, что этих мер предосторожности вполне достаточно, я наконец вздохнула с облегчением. Да здравствует свобода! Марк, дай бог ему счастья и здоровья, нашел гениальный выход из положения. Если Веронику все-таки облапошат, она вернется в Америку, если нет, значит, она способна вести свои дела самостоятельно, и моя опека ей не нужна.

Теперь я получила возможность вплотную заняться собственными делами, которых, как обычно, к началу лета скапливается невпроворот. Восемнадцатого июня мы с друзьями собирались в отпуск в Черногорию (по нашим прикидкам, недавние войны в Югославии разогнали оттуда всех туристов, и мы получали уникальный шанс насладиться солнцем и чистейшим морем в гордом одиночестве). Но прежде мне предстояло разделаться с тремя заказами на книжные обложки, навести последний глянец на компьютерную программу, с которой я возилась уже три месяца, перевезти на дачу тетку и забрать из ОВиРа загранпаспорт.

Первого, второго и третьего июня я просидела за столом, не разгибаясь. В пятницу, четвертого, с обложками было покончено. В два часа пополудни я сложила готовые листы в папку и оделась для выхода, собираясь отвезти свои шедевры в издательство, а на обратном пути заглянуть в ОВиР и в магазин за продуктами. В дверях подъезда на меня налетела Вероника.

— Ой, ты уходишь? Ничего, не беспокойся, я заскочила наудачу, не особенно рассчитывая тебя застать. Видишь, даже записку написала. Ты прослушала послание, которое я тебе надиктовала?

Мне стало неловко. Трое суток я не только не подходила к телефону (что в общем-то обычно для меня в периоды авралов), но даже не прокручивала сообщения, оставленные на автоответчике.

— Нет. Извини, у меня было много работы. Что-нибудь случилось?

— Неприятного ничего. Пятнадцатого июня открывается наш театр. Я принесла тебе приглашение на премьеру. Знаешь, у меня главная роль!

— Поздравляю. А что за пьеса?

— Пьеса совершенно новая. Называется «Выше голову, сеньоры!» Людмила где-то раздобыла. Автор предпочел остаться неизвестным.

— Хорошо, я непременно буду. Адрес в приглашении имеется?

— Имеется. Но погоди, это еще не все. В субботу, двенадцатого, у меня дома будет репетиция — почти генеральная. Я устраиваю по этому поводу вечеринку и приглашаю тебя с друзьями.

— М-м… спасибо. Правда, не знаю, получится ли у нас… — Ну пожалуйста, Варвара! Нам необходимо заранее увидеть реакцию зрителей. Если она обманет наши ожидания, к премьере можно будет что-то поправить. И потом, мне будет не так страшно играть на сцене, если сначала мы покажем пьесу в узком дружеском кругу.

— Хорошо, я постараюсь. Но за ребят отвечать не могу. Восемнадцатого мы отправляемся в отпуск, и перед отъездом им наверняка будет не до светских мероприятий. А кто еще участвует в пьесе?

— Люся, Сурен, подруга Люси Тамара и… — Она на миг замялась, — Рома.

— Он тоже заделался актером? — поинтересовалась я неприязненно и тут же мысленно себя обругала: сияние, исходящее от моей кузины, померкло, васильковые глаза потускнели. — Ну-ну, не сердись. С языка сорвалось. Отныне я строго блюду принцип презумпции невиновности: все твои друзья — ангелы, пока не будет доказано обратное. А много ожидается зрителей?

Вероника с видимым усилием согнала с чела облачко и даже сделала попытку рассмеяться:

— Нет, совсем нет! Не бойся. Муж Тамары, Люсин молодой человек, его сестра и ваша дружная компания. Считай, что это обычная вечеринка, а спектакль — так, на закуску. Значит, я вас жду? Не забудь — в субботу, двенадцатого, в шесть часов вечера.

— Ладно, приду, — подтвердила я и тихонько вздохнула. Раз уж Веронике удалось вытянуть из меня твердое обещание, я не смогу позвонить ей в последний момент и извиниться, сославшись на непредвиденные обстоятельства.

Мы разговаривали на крыльце перед дверью подъезда и теперь повернулись лицом к дороге и спустились на одну ступеньку. В это мгновение из-за угла дома выехал раздолбанный «жигуль» соседа со второго этажа, подкатил в хвост к моему «Запорожцу» и внезапно рванул вперед, расплющив заслуженному драндулету зад. Я ринулась к машине и уже набрала в грудь воздуха, чтобы обложить горе-водителя пятистопным ямбом, но тут дверца «жигуленка» распахнулась и виновник аварии плюхнулся посреди дороги на колени.

— Не губи, соседушка! — запричитал он, быстро перемещаясь на коленях в моем направлении. — Ну пьян я, пьян! Как скотина. Но ведь без худого умысла! Я тебе щас все починю, будет не машина — конфетка, токо ты не зови этих… с трубочкой. Они ж мне права в задницу запихнут… ик!

Моя потребность в самовыражении моментально испарилась. Выяснять отношения с пьяным придурком на потеху всему дому — нет уж, увольте!

— Считай, что у тебя сегодня именины, блаженный, — процедила я сквозь зубы. — Не нужно ничего ремонтировать. Отвези этот рыдван на свалку и выпей за мое здоровье.

Коленопреклоненный сосед качнулся, похлопал глазами, икнул и сказал недоверчиво:

— Не понял. Как это — не ремонтировать? Деньгами, что ль, возьмешь?

— Ничем не возьму. Говорю же: именины у тебя сегодня.

— И шакалов не позовешь?

— Не позову. Гуляй, веселись, пока в какой-нибудь «БМВ» не въехал.

Мужик стремительно качнулся вперед, и я подумала, что он снова вознамерился упасть, но нет — оказалось, всего лишь галантно приложиться к моей ручке.

— Голубушка! Святая! Я за тебя в огонь и в… воду… ик! Хошь, вели мне с крыши сброситься… — Ты до нее не доползешь, — пробормотала я, брезгливо вытирая руку о штанину. — Пойдем скорее, Вероника, этот юродивый мне сейчас все ноги обслюнявит.

— Теперь я твой навек! Как есть твой! — неслось нам вслед.

— Вот спасибо! — буркнула я.

Вероника не выдержала и расхохоталась.

— Ты не боишься, что он теперь обоснуется на коврике под твоей дверью?

— Надеюсь, его по пути жена перехватит. Да, творить добро — дело неблагодарное.

Мы поравнялись с синим «шевроле».

— Куда тебе ехать? — спросила кузина. — Садись, я отвезу.

— Подбрось до метро, а дальше я сама. Мне сегодня весь день разъезжать.

— Как же ты без машины? Возьми у меня денег… — Вероника! Эту тему мы с тобой закрыли раз и навсегда.

— Ну и глупо! Ты же знаешь: у меня их куры не клюют. И достались они мне даром. Твоя дурацкая гордость ставит меня в нестерпимое положение — я тебе кругом обязана, а ты не хочешь взять у меня даже самой малости… — Не хочу. И тебе придется с этим смириться. Перевоспитанию я уже не поддаюсь — не тот возраст.

Кузина обиженно замолчала и так, в молчании, довезла меня до метро.

— Ты не забудешь про субботу? — спросила она, когда я взялась за ручку дверцы.

— Я же обещала!

На этом мы распрощались.

Я доплелась домой в половине седьмого, полумертвая от усталости. Жара на меня всегда действует отвратительно, а московская жара — в особенности. Выгрузив из сумки продукты, встала к раковине чистить картошку. Через час-полтора должны были пожаловать Леша, Прошка, Генрих и Марк на традиционный пятничный бридж.

Когда я выбирала из раковины картофельную шелуху, раздался телефонный звонок. Я вытерла руки, пошла в спальню и включила громкоговоритель автоответчика.

— Варька, это я, возьми трубку, — послышался Лешин голос.

— Ну, взяла, — проворчала я, подчинившись.

— Привет. Какие у тебя планы на завтра, на первую половину дня?

— Отсыпаться после бриджа.

— А ты не против, если на бридж мы соберемся у меня?

— Против. Категорически. Я сполна насладилась сегодня прелестями общественного транспорта и больше никуда не поеду.

— М-мм… это плохо. Понимаешь, у меня в ванной под раковиной потекла труба, а в диспетчерской сказали, что мастер будет только завтра, в первой половине дня. А вода течет — за три часа таз набирается.

— Так перекрой ее.

— Не могу. Вентиль заржавел — не поворачивается.

— Ты хочешь сказать, что приехать не сможешь?

— Не смогу. А на завтра мы с Марком и Прошкой договорились поехать в деревню к моим. Родителям нужна рабочая сила: они меняют у дома нижние венцы.

— О боже! Ты хочешь сказать, что мне придется завтра с утра пораньше тащиться к тебе и ждать сантехника?

— Лучше бы сегодня. Тогда мы и в бридж сыграем, и ты завтра подольше поспишь.

Я выругалась — правда, про себя. Будь моим собеседником Марк или Прошка, я не стала бы себя сдерживать, но на Лешу моя экспрессия действует угнетающе, а обижать его я не люблю.

— Ладно, еду. Только питание обеспечивай сам. Не тащить же мне через весь город продукты на своем горбу. А машину мне разбили.

— Как это?

— Очень просто. Один пьяный дурак врезался.

— Ты не пострадала?

— Физически — нет, меня вообще не было в машине. А морально — даже очень. Представляешь, каково в такую жару целый день набиваться в автобусы и метро?

— Может, встретишься по дороге с Прошкой? — несмело предложил Леша.

— Вот еще! Тогда мы приедем как раз к вашей утренней электричке.

Леша вздохнул, помедлил и обратился ко мне с возмутительной просьбой:

— Ты бы выпила чего-нибудь успокоительного, Варька. А то, если приедешь в таком настроении, вы тут передеретесь. А у меня и так посуды маловато.

Я запихнула поглубже рвущийся с языка ответ. Ничего, мы еще поговорим при встрече!

Вопреки Лешиным опасениям, вечер пятницы и ночь с пятницы на субботу прошли вполне мирно. Я выиграла все четыре роббера, в которых участвовала, и стала абсолютным чемпионом в рейтинге на эти сутки, поэтому спать отправилась в прекрасном расположении духа.

Проснувшись, обнаружила, что все разъехались. Генрих — домой, к жене и детям, Леша, Прошка и Марк — на строительные работы. Я вылила из таза под раковиной воду, умылась, напилась чаю и включила телевизор. Через полчаса появился сантехник. Он проявил чудеса изобретательности, вытягивая из меня деньги: ныл, что не справится один, сетовал на нехватку необходимых деталей, намекал на неудобства жильцов, которые на несколько часов останутся без воды, и на собственную неудавшуюся жизнь. Наивный! Он не знал, с кем имеет дело. Должно быть, вымогатель и сам потом удивлялся, как вышло, что не получив ни рубля сверх установленной жилконторой суммы, он заменил не только треснувший кусок трубы, но и проржавевший вентиль в стояке. Правда, в утешение я накормила его обедом и угостила остатками вчерашней водки.

Расправившись с сантехником, я заглянула в расписание электричек. Леша живет в черте Москвы, но от его дома до ближайшей станции метро — пятнадцать минут на автобусе, а до железнодорожной платформы — рукой подать. Ближайшая электричка в сторону вокзала уходила через десять минут, а следующая должна была прийти почти через час. Поэтому я пулей вылетела за дверь и во весь опор поскакала к платформе.

Электричка показалась из-за поворота, когда я поднялась на пешеходный мост. Мне оставалось преодолеть пару десятков метров по мосту и спуститься на несколько лестничных пролетов. «Успею!» — решила я, подбежав к ступенькам.

И тут кто-то толкнул меня в спину. Толчок был настолько сильным и резким, что я не успела ничего предпринять, чтобы смягчить падение, — только выставила вперед руки, защищая голову. Посадка была жесткой. От удара руки подогнулись, и я все же треснулась головой и грудью о стальные полосы, окаймляющие края ступенек. Но — о, чудо! — каким-то образом не покатилась кубарем до самого подножия лестницы. Оглушенная падением, я не сразу сообразила, в чем дело, и, только попытавшись встать, поняла, что мысок моей кроссовки попал в асфальтовую выбоину в ступеньке и зацепился за стальную планку. Точнее, его заклинило между сталью и асфальтом.

Осторожно помогая себе разбитыми ладонями, я встала на колени и осмотрелась. Моя электричка уже отходила от платформы, и в ней уезжал толкнувший меня мерзавец. Падая, я краем глаза видела, как он пробежал мимо, но рассмотреть его бесстыжую рожу, естественно, не успела.

Причиненный мне ущерб был ощутимым, но не смертельным. Сильнее всего пострадали руки и белая футболка. Немного саднили места ушибов: лоб, грудь и колени. Болела неестественно вывернутая стопа. Но когда я окинула взглядом лестницу, эти болячки показались мне пустяковыми. Вот если бы я пересчитала головой и ребрами все эти ступеньки, тогда, пожалуй, было бы о чем сокрушаться.

Я вернулась к Леше, промыла и продезинфицировала ссадины и переоделась, позаимствовав Лешину футболку. Смотрелась я в ней, как в ку-клукс-клановском балахоне, но, по крайней мере, она была чистой.

К следующей электричке я вышла с приличным запасом времени и до дома добралась без приключений.

Приключения ждали меня у порога квартиры в образе вчерашнего пьяницы, погубившего мой «Запорожец». Сегодня он был совершенно трезв и вид имел торжественный, сдовно у церковного служки.

— Привет, соседка! — провозгласил он с моей лестничной площадки, увидев, что я поднимаюсь в квартиру. — А я к тебе.

— Вижу, — буркнула я нелюбезно, поскольку чувствовала себя не лучшим образом. — Давай будем считать, что церемония принесения и принятия извинений уже состоялась, ладно? Я только что треснулась головой и к торжественным речам не расположена.

Как ни странно, злополучного водилу эта тирада не смутила. Во всяком случае, он не поспешил откланяться, а вместо этого внимательно вгляделся в мое лицо и спросил с непонятным нажимом:

— Сама треснулась или помог кто?

Я не собиралась делиться своими горестями с каждым встречным, поэтому без всяких угрызений совести соврала:

— Сама.

— Это хорошо, — заявил он.

— Куда уж лучше! — огрызнулась я, пытаясь оттеснить его в сторону.

— Я ведь чего пришел… — Похоже, этого он и сам толком не знал, потому что пауза затянулась на целую вечность. Я уже потеряла надежду получить обещанное объяснение, когда он неожиданно выдал:

— Кто-то имеет на тебя зуб.

Я пожала плечами: люди, обогретые всеобщей любовью, в наши дни редкость.

Сосед, видимо, ожидал более выразительного отклика с моей стороны, поэтому что на этот раз пауза длилась еще дольше.

— Твой «Запорожец»… Я вчера все-таки отбуксировал его в гараж к приятелю — вечером, когда протрезвел. Приятель у меня — клад. Че хошь починит. Объяснил я ему, что к чему, слезно попросил помочь. «Ладно, — говорит, оставляй. Завтра с утра гляну, чего можно сделать». И вот с четверть часа назад позвонил он мне и такое выдал… Короче, кто-то испортил тебе тормоза. Причем хитро испортил — сразу ничего не заметишь. Они отказали бы только при разгоне до пятидесяти. Я толком не усек, в чем фокус, но, если хочешь, давай позвоним приятелю — он растолкует.

Я прислонилась плечом к стене и впилась взглядом в лицо собеседника, выискивая в нем признаки розыгрыша. Тщетно. Мужик был абсолютно, смертельно серьезен. И даже более того — встревожен. Возможно, конечно, что я имела дело с прирожденным комедиантом, но опыт предыдущих контактов с тем же персонажем убеждал меня в обратном. Выходит, весь этот бред — правда?

— Ты — как? — нервно спросил сосед. — Может, валидолу? Я принесу.

— Спасибо, я не сердечница. И в обмороки по пустякам не хлопаюсь.

— Хорош пустяк! — Мужик покачал головой. — Я бы на твоем месте в милицию заявил. Один раз у них не получилось, а в другой, может, не промахнутся.

— Вот тогда ты с приятелем и заявишь в милицию, — успокоила его я. — А мне нет смысла. Не приставят же они ко мне охранника. Разве что в камеру посадят — но я туда не рвусь.

— Дак что ж ты — так это дело и оставишь? Убьют ведь, дурочка! Ты хоть знаешь, кому дорогу перебежала?

— Понятия не имею.

Сосед посмотрел на меня недоверчиво.

— Работаешь-то где?

— Дома. И работа у меня самая что ни на есть мирная.

— Вяжешь, что ль?

— Вроде того. Так что с этой стороны копать бесполезно. Ладно, спасибо тебе за предупреждение. Выходит, ты вчера не ущерб мне материальный нанес, а спас жизнь или по меньшей мере здоровье?

Мужик озадаченно почесал в затылке.

— Выходит, что так.

— Стало быть, за мной бутылка.

Я закрыла за собой дверь квартиры и осторожно присела на галошницу. «Что за чертовщина? Кому я до такой степени испортила жизнь? Может, опять какая-нибудь идиотская ошибка, как полгода назад? Нет, это маловероятно. Мой „Запорожец“ выпущен еще на заре нашей эры, его ни с чем не спутаешь. И потом, на меня и сегодня напали — на лестнице! До новости про испорченный тормоз это нападение еще можно было считать случайностью, но теперь в нем проглядывал несомненный детерминизм. Я спускалась одна по просторной лестнице, причем держалась ближе к середине. Обогнуть меня было проще простого, не заняло бы и секунды. И даже если предположить, что тот выродок не захотел себя утруждать, он должен был отпихнуть меня с дороги, в сторону. А он вместо этого с силой толкнул в спину. Если бы не выбоина в ступеньке, я как пить дать сломала бы себе шею. Два покушения за два дня — чересчур много для совпадения. Кто же это так меня невзлюбил?»

Перебрав в уме своих личных недоброжелателей, я отвергла их кандидатуры — за мелочностью вражды. Корыстный мотив в моем случае отпадал. Хотя… Я вспомнила о миллионах Вероники. Кузина по моей просьбе должна была сказать Людмиле — единственной, кто знал о деньгах в сейфе, — что я прибрала их к рукам. Выходит, у Людмилы или у кого-то из ее окружения есть основания считать меня богатенькой. Да, но в случае моей смерти деньги им все равно не достанутся. Какой же смысл на меня покушаться? Я еще могла бы понять, если бы мне ломали руки-ноги, требуя признаться, куда я дела ключ от сейфа, но чтобы вот так, без разговоров… Странно.

А может, дело не в швейцарских миллионах, а в тех трехстах тысячах, что лежат в нашем банке? Вероника — опять-таки с моей подачи — рассказала всем знакомым, что якобы я положила деньги на свое имя, а ей буду выдавать проценты. Что, если кто-то из ее друзей возмутился моей наглостью и решил восстановить справедливость? Но, коль скоро деньги лежат в банке, получить их после моей смерти могут только ближайшие мои родственники — родители или брат. К Веронике они не вернулись бы, разве что я оставила завещание. А поскольку насчет завещания злоумышленник наверняка ничего не знает, то и суетиться ему не было смысла.

Я долго просчитывала варианты, но так ни на чем и не остановилась. В конце концов это бесплодное занятие меня утомило. Ладно, леший с ним, с убийцей. Теперь я предупреждена, и голыми руками он меня не возьмет. И я переключилась на меры безопасности, которые могу сама себе обеспечить. В числе прочего я помусолила мысль о том, чтобы позвать в телохранители друзей, но после недолгих раздумий ее отбросила. Ведь я объявила им, что отныне буду выбираться из выгребных ям самостоятельно.

Глава 4

Вся следующая неделя прошла под знаком развивающейся паранойи. На улице я шарахалась от каждой тени, пропускала вперед медленно бредущих прохожих и, пройдя сотню-другую шагов, резко оборачивалась, стремглав бросалась в закрывающиеся двери ненужных мне троллейбусов, пялилась в зеркальные витрины и не вынимала руку из сумки, где с воскресенья лежал газовый баллончик, выпрошенный у бывшего одноклассника, который ныне торгует средствами личной защиты. (Вообще-то я клянчила у него пистолет, но нарвалась на категорический отказ. Этот поганец имел наглость заявить, что никакая память о счастливых мгновениях детства не искусит его одолжить оружие особе без тормозов и винтика в голове. Я смиренно забрала предложенный баллончик, спрятала его в сумку и только потом выразила свое решительное несогласие с точкой зрения клеветника. В настоящее время мой обидчик чувствует себя удовлетворительно.) По счастью, в квартире за свою безопасность я могла не волноваться. Меня надежно охраняла Шейла — роскошная черная догиня, редкостная умница. Хозяева этого сокровища в начале каждого лета перевозили на дачу детей и такую гору скарба, что собаке в машине не хватало места, и ее на несколько дней оставляли на моем попечении. В этом году мне подкинули Шейлу как нельзя более своевременно — вечером в ту самую злосчастную субботу, когда я узнала о неудавшемся покушении. Поэтому радость встречи, и всегда-то довольно бурная, на этот раз не поддавалась описанию. Глядя на наше счастливое воссоединение, Славик, хозяин собаки, покачал головой и высказался в том духе, что мне пора заводить детей.

И этот туда же! Уж если я когда-нибудь решусь расстаться с бесценной свободой, то не ради детей, а ради собаки. Только собака и стоит такой королевской жертвы. Например, умная вышколенная овчарка даст сто очков форы любому телохранителю. Кто еще способен за десятки метров не только уловить легчайший шорох, но и безошибочно определить, таит ли он в себе опасность?

Шейла, почувствовав мое внутреннее напряжение, после ухода Славика легла у порога, всем своим монументальным видом говоря: расслабься и занимайся своими делами, а уж я позабочусь о том, чтобы тебе не помешали. Я знала, что она не подведет, и спала спокойно.

Правда, Шейла все же внесла в мою жизнь кое-какие осложнения. Во-первых, утренние прогулки. Встать в семь часов для меня — подвиг. В исключительных обстоятельствах я на него способна, но не каждый же день! Я пыталась убедить чудо-собаку, что, погуляв в три часа ночи, она вполне способна подождать со своим моционом до полудня или хотя бы до одиннадцати, но Шейла мою точку зрения не разделяла. И каждое утро, стоило мне пошевелиться в постели, она уже была тут как тут: повизгивала, энергично виляла всей задней частью корпуса и норовила лизнуть меня в нос.

Вторым осложнением был инфаркт, который едва не получил Прошка, открывший своим ключом дверь моей квартиры. Я честно предупредила всех обладателей ключей о собаке и посоветовала им предварительно извещать меня о своих визитах по телефону, чтобы, не дай бог, не забрести ко мне в мое отсутствие. Но Прошка то ли позабыл о предупреждении, то ли (что больше похоже на правду) просто его проигнорировал. В общем, в пятницу я ненадолго вышла в магазин, чтобы закупить для наших традиционных посиделок провизию и напитки, а вернувшись, застала такую картину: посреди прихожей застыл беломраморным изваянием Прошка, у порога, не сводя с него внимательного взгляда лежит в картинной позе Шейла и на любое — самое незаметное — движение гостя отвечает многозначительным утробным ворчанием. Мне пришлось полчаса отпаивать беднягу водкой и валерьянкой, а потом еще час выслушивать его претензии. В конце концов несправедливая критика переполнила чашу моего терпения, и в качестве третейского судьи я пригласила на кухню Шейлу. Прошка опасливо на нее покосился и тем не менее позволил себе очередное неуважительное высказывание в мой адрес. Однако короткий выразительный рык мгновенно перекрыл поток его красноречия.

Согласно принятому решению, я не поделилась с друзьями новостью об испорченных тормозах и падении с лестницы. Более того, я не передала им приглашение Вероники на театральную вечеринку, поскольку не исключала, что опасность исходит от кого-то из окружения моей кузины. Вдруг в процессе охоты на меня неизвестный злоумышленник надумает заодно избавиться и от моих защитников? А поскольку я не предупредила друзей о такой возможности, захватить их врасплох не составило бы труда. Другими словами, пойди они на вечеринку, мне пришлось бы заботиться не только о собственной, но и об их безопасности, а это уж слишком.

Не знаю, правильным или ошибочным было мое решение, но благодаря ему ночь с пятницы на субботу мы провели весело и беззаботно: играли в бридж, дурачились, обсуждали предстоящую поездку в Черногорию и необходимые приготовления. И хотя впоследствии друзья обрушили на меня шквал упреков, уверяя, что, если бы не моя идиотская молчанка, беду можно было бы отвратить, я твердо убеждена: без заряда положительных эмоций, полученных мной в этот вечер, на следующей неделе я бы просто спятила.

В субботу, после того как все разъехались, я прибрала в комнатах и села за компьютер. В четыре часа пополудни из состояния рабочего транса меня вывел звонок Славика, который сообщил, что через полчаса заедет за Шейлой. Настроение сразу упало, и не только потому, что отныне я оставалась без телохранителя. Неумолимо приближалось время визита к Веронике, и на меня вдруг накатило невиданной силы дурное предчувствие. «Не ходи туда! — молил внутренний голос. Ну пожалуйста, не ходи».

— Может быть, я бы и вняла тебе, если бы в прошлый раз ты не отсоветовал мне ставить на девятнадцать, — буркнула я, влезая под душ. — А теперь — извини! Кроме того, слово есть слово.

Славик немного задержался, и потому поить его чаем было уже некогда. Мы с Шейлой тепло простились (она деликатным поскуливанием дала понять, что не хочет бросать меня на произвол судьбы, но долг зовет). Славик вздохнул, посетовал, что я распустила собаку, поблагодарил за помощь и нацелился чмокнуть меня в щеку, но вспомнив, что его опередила Шейла, передумал. Проводив их, я побежала переодеваться.

В пять часов жара на улице стояла безбожная. Раскаленный асфальт податливо проседал под ногами, горячий угарный воздух сушил губы и глотку. Даже метро не подарило вожделенной прохлады. Потные, угрюмые, страдающие одышкой пассажиры с отвращением глядели на себе подобных и старались держаться подальше друг от друга.

Я доехала до Профсоюзной, купила цветы, прошла пешком две автобусные остановки и ровно в шесть позвонила в дверь Вероники.

Открыла Людмила.

— Какая точность! — воскликнула она с улыбкой. — Браво, Варвара! Вы посрамили клеветников, распускающих слухи о женской непунктуальности. Давайте я поставлю цветы в воду. Вероника сейчас выйдет. Она на минутку забежала в ванную освежиться.

Не успела Людмила договорить, как Вероника уже выпорхнула в прихожую веселая, оживленная, умопомрачительно хорошенькая — и расцеловала меня в обе щеки. К моему облегчению, она не особенно огорчилась, узнав, что я пришла без друзей.

— Жаль, конечно, но, возможно, оно и к лучшему. Я буду не так бояться провала. Пойдем, познакомишься с Тамарой и Суреном. — Она вдруг перешла на шепот. — Если Сурен будет смотреть букой, не обращай внимания. Он просил участников спектакля собраться пораньше, а Рома пришел только десять минут назад. Тут бушевала такая буря!