Глава 2

Сандра выбежала из подъезда и, торопясь запечатлеть драгоценную вывеску, не сразу обратила внимание на мое отсутствие. Только щелкнув два-три раза затвором фотоаппарата и закрыв футляр, она соизволила оглядеться по сторонам и с удивлением обнаружила, что меня нигде не видно.

«Странно, — подумала Сандра. — Неужели Варвара на меня обиделась? Управилась я довольно быстро, минут за пять».

Будь ее спутником кто угодно другой, она, наверное, встревожилась бы, но, как уже было сказано, по мнению Сандры, я — особа непредсказуемая, и мое таинственное исчезновение подозрений у нее не вызвало. Предположив, что я по неведомым причинам решила добираться до ее дома самостоятельно, она повесила фотоаппарат на плечо и быстрым шагом двинулась к трамвайной остановке.

Не найдя меня перед своей дверью, она огорчилась, но из-за пресловутой флегматичности дальше этого не пошла. «Вот сумасбродка — потопала пешком», решила Сандра и отправилась на кухню ставить чайник. Час спустя слабенькие ростки тревоги все же пробились на поверхность, но быстро зачахли под яркими лучами новой идеи, осенившей мою подругу: «Ну конечно, как же я раньше не догадалась! По пути домой Варька наверняка встретила кого-то из знакомых, они зашли в кафе выпить по чашке кофе и заболтались».

Эта успокоительная мысль питала олимпийское спокойствие Сандры еще час, после чего ее сменила другая, более оригинальная: «Зачем сидеть и гадать, что могло случиться, если существует такое верное средство добычи информации, как гороскоп?»

От подавляющего большинства астрологов-любителей Сандру отличает серьезный, можно сказать, научный подход к проблеме. Увлекшись когда-то предсказаниями судьбы по звездам, она не только в совершенстве овладела искусством составления гороскопов, но и попыталась разработать собственный метод их толкования. С этой целью начинающая прорицательница составила не меньше тысячи гороскопов для десятка своих знакомых — не только на даты рождений, но и на произвольно выбранные дни. Система ее была такова: облюбовав один из дней ближайшего будущего, Сандра рисовала зодиакальный круг и расположение планет, а затем записывала несколько вариантов прогнозов для кого-нибудь из друзей. На следующий день после интересующей ее даты она звонила подопытному кролику, расспрашивала о событиях, имевших место накануне, и сверяла полученные данные со своими предсказаниями. Как правило, они в той или иной степени отличались от истины, но Сандра не унывала. «Значит я чего-то не учла, — спокойно отвечала она насмешникам. — Ничего страшного. Методика находится в стадии разработки». Впрочем, иногда ее прогнозы оказывались удивительно точными. Как-то раз она позвонила мне, сообщила, что завтра положение планет будет крайне неблагоприятным для моего здоровья, и посоветовала не выходить из дома. Я посмеялась и на следующий день без тени сомнения отправилась на каток, где весьма неудачно упала, повредила колено и потом целый месяц посещала травматолога, прыгая на одной ножке.

Для своих астрологических упражнений Сандра держала дома список знакомых с указанием географических координат, дат и часов их рождения. Разыскав его, она взяла лист бумаги, циркуль, линейку, астрономический атлас и принялась за работу. Закончив, она посмотрела на результаты своего труда и похолодела. Гороскоп на 20 января 1999 года предрекал мне поистине зловещие события. Рука Сандры сама потянулась к телефону и набрала номер справочной по несчастным случаям. Ее заверили, что никаких сведений о Варваре Андреевне Клюевой пока не поступало. Это успокоило Сандру, но ненадолго, поскольку в голову тут же полезли мысли о трупах, спрятанных в багажниках автомобилей, телах, захороненных в парках культуры и отдыха, мертвецах, обобранных до нитки и изуродованных до неузнаваемости, утопленниках, по разным причинам не всплывших на поверхность, жертвах маньяков-людоедов, исчезнувших без следа, и прочих столь же волнительных предметах.

Пытаясь чем-нибудь себя занять, Сандра без особой надежды обзвонила всех питерских знакомых, к которым я могла нагрянуть, и, разумеется, ничего нового не узнала. В одиннадцатом часу она твердо решила пойти в местное отделение милиции и написать заявление о моей пропаже, но вовремя вспомнила, что такие заявления принимают не раньше чем на третьи сутки после исчезновения гражданина, за исключением тех случаев, когда есть серьезные основания считать, что совершено преступление. Как Сандра ни верила в астрологию, ей хватило ума сообразить, что милиция вряд ли сочтет гороскоп серьезным основанием.

Мысль о милиции вызвала в памяти наш вчерашний разговор и мой рассказ о Селезневе. «Вот кто не стал бы соблюдать дурацкие бюрократические формальности и начал разыскивать Варвару немедленно, — тоскливо подумала она. — Какая жалость, что он в Москве!»

Тут Сандра наткнулась взглядом на сумку, которую я вопреки ее настояниям отказалась брать с собой. Благословляя мое ослиное упрямство, она налетела на сумку, точно ястреб, рванула молнию и вытряхнула на пол содержимое. К ее облегчению, среди пожитков нашлась записная книжка. «Возможно, здесь у Селезнева есть знакомые коллеги, — думала Сандра, лихорадочно листая страницы. — Если он позвонит им и попросит о личной услуге, они не станут ждать, пока минет трое суток».

На букву "С" нужного телефона не нашлось. Сандра напрягла извилины и вспомнила, что вчера я несколько раз назвала капитана Доном. Да, это имя в книжке было, а под ним даже не один, а целых два номера — домашний и рабочий.

Уже нажимая на кнопки, Сандра сообразила, что не знает, как к Селезневу обращаться. «Господин Селезнев» и «товарищ капитан» звучали одинаково глупо, а Дон — слишком необычное имя, чтобы быть настоящим. Решить эту проблему Сандра так и не успела — на том конце провода взяли трубку.

— Да?.. Говорите, я вас слушаю.

Сандра решилась:

— Дон?..

После мучительной паузы трубка неуверенно произнесла:

— Д-да… А-а…

— Я подруга Варвары, Сандра. Возможно, она обо мне упоминала.

— И не раз. Вы живете в Питере, занимаетесь фотографией, наводнили дом бездельниками и наотрез отказываетесь ехать к ней в Москву. Сейчас она гостит у вас. Все правильно?

Сандра немного расслабилась.

— Да, только… сейчас уже не гостит. Она пропала.

Голос в трубке стал озабоченным:

— Пропала? Когда? Что случилось?

Есть люди, которые заражаются беспокойством других. Сандра к этой категории не относится. Угадав по голосу, что Селезнев разделяет ее тревогу, она почувствовала себя увереннее. Настолько увереннее, что, рассказав об обстоятельствах моего исчезновения, не побоялась упомянуть о злосчастном гороскопе.

Гробовое молчание длилось целую вечность, потом трубка ожила, и в голосе собеседника уже звучала тревога:

— Сандра, вы не будете возражать против еще одного гостя?

— Вы хотите приехать? — Сандра растерялась. — Но… это не слишком… хлопотно? Я позвонила в надежде, что у вас есть знакомые в нашей милиции и вы с ними свяжетесь…

— Нет, это не вариант, — перебил Селезнев. — Разумеется, я могу отыскать связи и устроить, чтобы у вас приняли заявление, но наши такими делами обычно занимаются без энтузиазма. Слишком мало шансов на успех, слишком много неотложной работы. Я не могу допустить, чтобы Варвару разыскивали посторонние. Насколько я ее знаю, она нашла бы возможность с вами связаться. А раз не позвонила, значит, попала в серьезный переплет. Нет, я должен заняться ее поисками сам.

«И Варька еще уверяла, что между ними ничего нет, — мысленно усмехнулась Сандра. — После двух месяцев знакомства человек по первому зову — даже не самой Варвары, а ее подруги — готов все бросить и мчаться в другой город…»

— Дон… Ничего, что я вас так называю? У меня просто нет слов…

— Жаль. Я надеялся, что вы продиктуете свой адрес и номер телефона.

— А вы, оказывается, грубиян. — Сандра улыбнулась.

— Не совсем. Просто я должен спешить. Последний поезд на Питер уходит в районе половины второго.

— Ох! Да, конечно. Записывайте скорее. — И Сандра начала диктовать свои координаты.

Селезнев повесил трубку и только тогда заметил, что ладони взмокли, а пальцы мелко подрагивают. Он и сам удивился своей реакции на весть об исчезновении Варвары. Похожее чувство он испытал за свою жизнь лишь однажды когда узнал о болезни брата.

Но Иван был неотъемлемой частью его собственного "я", единственным другом, бессменным товарищем по играм, доверенным лицом — словом, всем. Только те, кому выпало иметь брата или сестру-близнеца, свою генетическую копию, неразлучного спутника, чье плечо ощущаешь рядом, можно сказать, с самого зачатия, — могут представить себе, что значит угроза подобной утраты. А Варвара? Они знакомы всего два месяца. Да, в ее обществе легко и весело, с ней не соскучишься, она совершенно ни на кого не похожа, но ведь этого недостаточно, чтобы едва не хлопнуться в обморок от одной мысли о нависшей над нею опасности. Вон, и колени подгибаются, и сердце колотится, словно после километровой пробежки в гору. Добро бы еще речь шла о возлюбленной, так ведь нет, ничего подобного. Селезнев даже усмехнулся. Варвара и любовь — немыслимое сочетание. Вроде бургундского и селедки с луком. Вернее, селедки с луком и бургундского.

Он заставил себя встряхнуться: «Нашел время предаваться рефлексии. До поезда два с половиной часа, а дел невпроворот».

Для начала нужно было утрясти вопрос с отпуском. Предвидя бурю, Селезнев набрал домашний номер начальника отдела полковника Кузьмина, мужика, в сущности, неплохого, но больно уж грубого и крикливого.

— Здравствуйте, Петр Сергеевич, Селезнев беспокоит. У меня случилось несчастье. В Санкт-Петербурге пропала моя… — Он запнулся. «Кто? Слово „подруга“ в устах мужчины давно утратило первоначальный смысл „женщина-друг“ и приобрело пошловатый оттенок. Знакомая? Но ради поисков знакомой Пёсич ни в жизнь меня не отпустит. Придется врать». — …Моя невеста. Я немедленно еду туда.

Трубка взорвалась матерным лаем, за который, собственно, Петра Сергеевича и прозвали Пёсичем. Селезнев даже слегка отвел трубку от уха — было полное впечатление, что из нее сейчас брызнет слюна.

— Я поеду в любом случае, — сказал он, когда лай затих. — Можете увольнять, мне безразлично. Если с девушкой что-нибудь случится, я все равно проведу остаток жизни в дурдоме.

«Что ж, убедительно. Я ведь сам почти верю тому, что говорю», — снова удивился себе Селезнев.

Новая матерная тирада была покороче, и в тоне начальника проскользнула нотка сочувствия. Было ясно, что Пёсич смирился. Правда, он все же попытался отговорить подопечного, посулив, что лично свяжется с питерскими коллегами и попросит их уделить особое внимание этому исчезновению, но Селезнев остался тверд:

— Нет. Вы сами знаете, это мало что изменит. Никто не станет рыть носом землю, разыскивая чужую невесту.

Снова ругнувшись, Кузьмин сменил гнев на милость:

— Ладно, записывай телефоны. Полковник Сухотин Игорь Тарасович. Мой старый знакомый, когда-то вместе работали, теперь такой же, как я, начальник отдела. Я позвоню ему, попрошу оказать тебе содействие. Но много людей он не даст, не рассчитывай. — Продиктовав служебный и домашний телефонные номера, Пёсич выпустил прощальный матерок и, не дожидаясь благодарности подчиненного, дал отбой.

Не вешая трубку, Селезнев надавил на кнопку и набрал Варькин номер просто на всякий случай. После третьего гудка включился автоответчик: «Привет, это Варвара. До пятницы я в Питере. Если вы уверены, что не ошиблись номером, можете сказать пару слов — после сигнала, разумеется».

Селезнев назвался, сообщил о звонке обеспокоенной Сандры и попросил Варвару в случае возвращения подать о себе весточку, после чего бросил трубку на рычаги, быстро оделся, сложил в портфель самое необходимое и отыскал блокнот, в который два месяца назад записывал координаты фигурантов по делу Подкопаева — делу, которое свело его с Варькой. Среди фигурантов числились ее друзья. Они-то и нужны были сейчас Селезневу.

Существовала небольшая вероятность, что ключ к исчезновению Варвары нужно искать здесь, в Москве. И если это так, то ее друзьям наверняка что-нибудь известно. Кроме того, Селезнев знал: когда угрожает опасность, Варвара обращается не к кому-нибудь, а именно к ним — Марку, Андрею-Прошке, Генриху или Леше. Да, несомненно, это так. Сандру она постаралась бы не впутывать.

Найдя список, он вдруг замер в нерешительности. Варькины друзья, особенно Марк и Прошка, со всей определенностью дали ему почувствовать свою неприязнь. Захотят ли они с ним откровенничать? Конечно, если поймут, что дело серьезно, отмалчиваться не станут, но Селезневу очень не хотелось делиться с ними опасениями. Во-первых, тревога может оказаться ложной, и тогда к нему намертво прилипнет ярлык паникера, а во-вторых, эта компания ненамного уступает по взбалмошности самой Варваре. Сгоряча они вполне способны наломать дров.

Но уезжать, не поговорив с ними, нельзя. Вдруг у них есть информация, которая выведет на нужный след? Вздохнув, Селезнев набрал номер Марка. Он предпочел бы поговорить с Генрихом, настроенном к нему более дружелюбно, но у того не было телефона.

Разговор вышел коротким и неинформативным. Марк холодно сообщил, что после отъезда в Питер Варвара не звонила и, насколько ему известно, ничего необычного с ней в последнее время не происходило. Селезнев попрощался и повесил трубку, не дожидаясь, пока его собеседник преодолеет очевидное нежелание поддерживать разговор и задаст естественный вопрос: «А в чем, собственно, дело?»

Прошки дома не оказалось. Настороженный старушечий голос продребезжал, что Андрюшеньки дома нет и сегодня не будет. Селезнев уже собирался извиниться и повесить трубку, но вспомнил, что обе старушки — Прошкины соседки по квартире — прекрасно знают Варвару, и спросил, не звонила ли она в последние дни.

Любопытство старушки явно превосходило Марково. Даже не подумав ответить на вопрос, она вцепилась в Селезнева мертвой хваткой:

— А что случилось-то? Как, вы сказали, вас зовут? Вы давно знакомы с Андрюшей? А Варвара вам кем приходится?

Селезнев с трудом остановил поток вопросов, наврал, будто с Андреем и Варварой его связывает деловое знакомство, а Варвара срочно нужна ему по делу, после чего вытянул-таки из старухи чистосердечное признание: о местонахождении Варвары ей ничего не известно, и, по крайней мере сегодня, междугородних звонков не было.

Не питая особой надежды, Селезнев позвонил Леше, но тут его ждал сюрприз. За те два раза, что они встречались, Леша едва ли выдавил из себя десяток слов, сейчас же его точно подменили. Разговаривал он вполне свободно и даже приветливо, на вопросы отвечал подробно и наконец сам проявил любопытство.

В последний раз он видел Варвару в субботу. В пятницу вечером друзья по обыкновению собрались у нее на бридж и просидели почти до утра. Нет, ни о новых знакомствах, ни о подозрительных происшествиях она не рассказывала. Да, он не исключает, что у нее могли быть неприятности: разговаривала она мало и, пожалуй, резковато. Впрочем, незадолго до пятницы у них с Марком и Прошкой вышла ссора и, вполне возможно, Варвара на них все еще дулась. Нет, о своем намерении ехать в Питер заранее не объявляла. Лично он, Леша, узнал о ее отъезде из обращения, оставленного на автоответчике, но тут ничего экстраординарного нет. Время от времени она срывается с места совершенно неожиданно и сообщает об этом постфактум. Из Питера не звонила и ничего ни через кого не передавала. А в чем, собственно, дело?

Селезнев попытался ответить уклончиво, но не тут-то было. Леша упорно не замечал его стремления скомкать разговор. Он задавал убийственно ясные уточняющие вопросы, на которые просто невозможно было отвечать неоднозначно.

Есть основания считать, что у Варвары неприятности? Она звонила в его, Селезнева, отсутствие? Звонил кто-нибудь другой по ее просьбе? Не по ее просьбе? Из Питера? Официальное лицо? Знакомый?

В конце концов Селезнев выложил Леше все, не сказал только, что собирается в Питер сам — не хотел показывать, насколько он обеспокоен. Леша и без того не на шутку возбудился.

— Если Варвара вдруг как-нибудь даст о себе знать, не могли бы вы перезвонить Сандре? — попросил Селезнев напоследок. — А я, если позволите, буду позванивать вам. В ближайшие дни у меня много работы и, возможно, со мной сложно будет связаться.

Леша заверил, что выполнит просьбу, и великодушно разрешил звонить в любое время. Простились они почти по-приятельски.

«Что это с ним случилось? — думал Селезнев, надевая куртку и сапоги. Отчего такая перемена? Правда, Варька всегда уверяла, будто Леша ничего против меня не имеет, — дескать, он просто стесняется малознакомых людей. Но ведь наше знакомство с тех пор не стало короче. Может, общение по телефону дается ему легче, чем непосредственное?»

Так или иначе, разговор с Лешей поднял Селезневу настроение. Хотя он уверял себя и Варвару, будто холодность ее друзей его нисколько не задевает, на самом деле это было, конечно же, не правдой.

В Москве, в отличие от северной столицы, стоял мороз. Мотор «жигуленка» пришлось прогревать минут пять, только тогда капризная машина согласилась сдвинуться с места. Вырулив на Стромынку, Селезнев повернул в сторону Сокольников. Прежде чем ехать на вокзал, нужно было побывать у Варвары дома проверить, не найдется ли там прямых или косвенных указаний на причину ее исчезновения.

Ключ от своей квартиры Варвара вручила ему на третьей неделе знакомства. «Я никогда не открываю дверь ни на звонки, ни на стук, — объяснила она. Прекрасный способ избежать нежелательных контактов. Экономит массу времени и нервов. А для друзей приемных часов у меня нет. Можешь приезжать без предупреждения в любое время суток». Этот жест тронул Селезнева до глубины души, особенно когда он узнал, что обладателей ключей всего шесть — Варькина тетка, четверо старых друзей и теперь вот он, совсем недавний знакомый. Учитывая, что других родственников, приятелей и приятельниц у Варвары было великое множество, выдача ключа означала исключительную степень расположения и доверия.

Он выехал на эстакаду. «Что же случилось с этой бедовой девчонкой? В какую очередную темную историю угораздило ее впутаться?» Селезнев отдавал себе отчет в том, что тревога его отчасти иррациональна. Варвара пропала всего-навсего семь, ну, восемь часов назад. При ее непоседливости и безалаберности — совсем недавно. Пожалуй, единственная причина для беспокойства — уговор с Сандрой пойти вечером в ресторан. Обещания Варька дает неохотно, но давши, кровь из носу старается сдержать — в этом Селезнев имел возможность убедиться лично. А уж изменить планы, не поставив в известность человека, совместно с которым эти планы строились, — такое и вовсе не в ее духе.

И все-таки рационального объяснения выбросам мутного страха, выплескивавшегося откуда-то из подсознания, не было. Не хотелось себе сознаваться, но явно сыграло роль Сандрино упоминание о гороскопе.

Давно, когда они с братом были еще подростками, к матери в Балаково приехала погостить двоюродная сестра — чудаковатая старая дева, помешанная на всевозможных гаданиях. Невзирая на сопротивление и насмешки, она имела обыкновение хватать за руки домочадцев и подолгу водить острым носиком вдоль линий ладони, сопровождая сие занятие пространными предсказаниями. Но взглянув на руку Ивана, тетка, против обыкновения, была немногословна. Тринадцатилетнему Селезневу запомнилось, как она вдруг нахмурилась и пробормотала вполголоса: «Не нравится мне этот крестик… Надо будет посмотреть дома по книгам…» Ванька увидел, куда она смотрит, и фыркнул: «Не волнуйся, тетя Вера, это вовсе не зловещая метка судьбы, а просто шрамик от отвертки — пропорол себе руку два года назад». Все за столом рассмеялись, а сконфуженная тетка до конца отпуска забросила хиромантию и развлекалась гаданием на картах.

Пять лет спустя брат умер от белокровия, и Селезнева едва не свел с ума вопрос: «Почему?» Почему из двух генетически тождественных братьев, выросших в одном доме, евших один хлеб и практически неразлучных, заболел только один? Он терзал этим вопросом каждого врача, каждого биолога, с которым ему доводилось встречаться. «Трудно сказать», — говорили одни, пожимая плечами. Другие прятали свое неведение за наукообразными, но довольно бессмысленными фразами. Третьи бормотали что-то насчет условий течения родов — различных для первого и второго близнецов. А один старик акушер, принявший целую армию младенцев, тяжело вздохнул и сказал: «Судьба». И Селезнев вдруг вспомнил неловкость тети Веры во время эпизода с гаданием. С тех пор он не то чтобы начал верить предсказателям, просто стал бояться дурных пророчеств. Он не понял ни бельмеса из сбивчивых объяснений Сандры о «домах», аспектах, восходящих и нисходящих созвездиях, но покрылся холодным потом, услышав слова «дурной знак». И победить этот страх не могли никакие доводы рассудка.

Доехав до проспекта Мира, Селезнев повернул направо, миновал Крестовский мост, станцию метро «Алексеевская», свернул направо еще два раза и оказался у места назначения — длинного пятиэтажного дома времен Хрущева. Войдя в подъезд, он поднялся на четвертый этаж, пересек площадку и на всякий случай нажал на кнопку звонка. И тут же понял, почему Варькины друзья никогда этого не делают. Не успел он оторвать палец от кнопки, как из соседней квартиры выскочила взбудораженная растрепанная девица, которую можно было бы назвать симпатичной, если бы не некоторое сходство с крысой. Впрочем, и крысы бывают симпатичные, а вот Софочка… Селезнев уже имел счастье познакомиться с Варькиной соседкой и едва не застонал от досады, безошибочно распознав огонек неукротимого любопытства, горевший в ее глазах.

— Здравствуйте! Вы к Варваре? А ее, по-моему, нет. В последний раз я видела ее, кажется, позавчера — да, точно, в понедельник поздно вечером. Помню, еще хотела спросить, куда это она торопится на ночь глядя, но не успела открыть дверь, как ее и след простыл. С Варварой вообще невозможно словом перемолвиться: только откроешь рот, а она уже умчалась. И куда бежит? Зачем?

На последний вопрос Селезнев при желании мог бы ответить. Варька мчалась из дому сломя голову, дабы избежать контакта с Софочкой, которая отличалась цепкостью клеща, любопытством мартышки и болтливостью сороки. Подобное сочетание способно отпугнуть и заядлого натуралиста, Варвару же, предпочитавшую любоваться фауной с почтительного расстояния, при столкновениях с соседкой и вовсе охватывала паника. Однако Селезнев счел неразумным делиться своими соображениями с Софочкой, да та и не ждала ответа.

— Не женщина, а сплошная загадка. То сидит безвылазно дома целыми сутками, то вдруг исчезает непонятно куда… И никогда ничего не расскажет. Я спрашиваю: что у тебя за работа такая? Чем ты занимаешься? «Японской борьбой, говорит, — а по выходным клею бумажных змеев на продажу». Все отшучивается. Вот вы с ней сколько знакомы? Два месяца, да? Вам известно, чем она на жизнь зарабатывает?

Селезнев понял, что влип. Софочка смотрела на него с алчностью голодной вампирши, и было ясно: начни он отвечать, она не выпустит его из когтей, пока не высосет досуха. И не ответить нельзя — обидится. А если он молча достанет ключ и откроет дверь, вообще может поднять шум на весь дом. К тому же такие вот софочки, как правило, бесценные свидетели. Если к Варваре в последнее время наведывались незнакомцы, любознательная соседка наверняка в курсе, поэтому рвать с ней дипломатические отношения просто глупо.

От Софочки не укрылась его нерешительность.

— Это секрет, да? Честное слово, я никому не скажу.

Селезнев деланно засмеялся:

— Что вы, какие секреты! Просто неспециалисту обычно бывает трудно разобраться, что к чему, и, чтобы не тратить много времени на объяснения, мы стараемся на подобные вопросы не отвечать. Но вы, сразу видно, девушка начитанная, вам я могу сказать. Мы с Варварой — полисиндетологи. Специалисты по фикомицетам, барионам и пауроподам, понимаете?

На лице Софочки отразилась борьба. Неутоленное любопытство отчаянно сражалось с желанием произвести хорошее впечатление на ученого молодого человека. Последнее победило. Сглотнув разочарование, Софочка понимающе кивнула.

— Как раз ради пауропод-то я и приехал. Варвара заказала в Штатах ксерокопию одной статьи и обещала одолжить мне на недельку. На днях в Швейцарии будет конференция, я собираюсь послать туда тезисы, и статья нужна мне позарез. Варвара предупреждала, что в начале недели может уехать, но я замотался и не успел выбраться к ней раньше.

— Да, не повезло вам. — Софочка сочувственно покачала головой. — Плакали теперь ваши тезисы.

— Почему? — встрепенулся Селезнев. — Неужели она отдала статью этим… ну, из Новосибирска? Вы видели, к ней на прошлой неделе кто-нибудь приходил?

Софочка снисходительно улыбнулась.

— Про статью мне ничего не известно, никто посторонний на той неделе не приходил. Так, одна чудн'ая компания, но они не из Новосибирска, это точно — я их чуть не каждый день здесь вижу. Но ведь вы не сможете попасть в квартиру в отсутствие хозяйки…

— Это-то как раз не проблема! Варвара обещала на всякий случай оставить ключ в условленном месте. — Селезнев вынул из кармана руку с зажатым между пальцами ключом, провел ею по раме над дверью и торжествующе провозгласил: Есть!

Решив, что специалист по пауроподам может позволить себе некоторую экстравагантность, он быстро отомкнул замок, заскочил в прихожую и захлопнул дверь перед Софочкиным носом.

«Ловко я выкрутился, — поздравил он себя, снимая сапоги. — Даже Варвара не справилась бы лучше, хотя по части вранья с ней соперничать трудно. Теперь бы еще найти здесь что-нибудь полезное».

Селезнев обошел квартиру, но ничего примечательного не увидел. Кухня и гостиная были прибраны, спальня — она же кабинет и студия — хранила следы торопливых сборов: гардероб открыт, на кушетке валяются халат, вскрытая упаковка с носовыми платками, кожаный ремень. Верхний ящик письменного стола немного выдвинут, в щель видны ручки, карандаши, коробочка с кнопками. К мольберту, стоящему в углу у окна, приколот лист с незаконченным пастельным наброском. На подоконнике — целая россыпь тюбиков, баночек, коробочек с красками, а также уголь, мелки, кисти, закрытая жестянка с керосином, полиэтиленовый пакет с ветошью, вымазанной разноцветными пятнами. У изголовья кушетки на тумбочке с телефоном лежит открытый блокнот, который Варвара держит под рукой на случай, если понадобится что-нибудь записать во время разговора. Но в блокноте по большей части не записи, а рисунки: болтая, она имеет привычку водить карандашом по бумаге.

Вензеля в завитушках, герб России с двуглавой курицей вместо орла, многоступенчатая башня-зиккурат, печальная мадонна с тремя орущими младенцами на руках, цапля, подавившаяся лягушкой: вытаращенные глаза закатились, из раскрытого клюва торчит упитанная лягушачья лапка. Несколько карикатур. Вглядевшись в одну, Селезнев усмехнулся. Там был изображен он сам — почему-то в милицейской фуражке, хотя в форме Варька его ни разу не видела. Перед ним на столе стояла большая банка с огурцами, на которую нарисованный Селезнев взирал, сурово сдвинув брови. На соседней картинке он с видом триумфатора держал огурец в кулаке, а на столе в груде осколков лежали остальные огурцы и большой обломок кирпича. На третьей картинке Селезнева уже не было, зато на столе стояли на четвереньках Марк и — судя по кругленькой фигурке — Прошка. Определить точнее не представлялось возможным, поскольку лицом толстячок зарылся в груду осколков и огурцов.

«Комментарий к моей первой встрече с ее друзьями, — догадался Селезнев. — Помнится, тем вечером Прошка все травил анекдоты о милиционерах, а Марк всячески его поощрял».

Помимо рисунков в блокноте нашлось несколько записей делового характера. «Позвонить Д.А, в „Крокус“ насчет денег за обложку альманаха»; «Вернуть Тарасюку дискеты до 15 янв.»; «Завтра в 18.00 м. Новокузнецкая, в ц, зала Леша»; «Скачать у Бурбона свежую версию TeXа (для Прошки)».

И только последняя запись резко выделялась на этом фоне как по форме, так и по содержанию. Во-первых, от блока исписанных листов ее отделяли несколько страниц, во-вторых, она была исполнена жирно, размашисто и шла наискось через весь разворот блокнота, а в-третьих, носила чисто эмоциональный характер: «А идите вы все в задницу!»

«Так-таки и все? — удивился Селезнев. — Да, похоже, довели ее до ручки. Но кто? Капризные заказчики? Требовательные родственники? Нет, этим несчастным Варьку из равновесия не вывести. Пусть капризничают и требуют до посинения она и ухом не поведет». «Идите вы все…» — прямо крик души. Совсем на Варвару не похоже. Так мог бы самовыразиться человек, загнанный в тупик и уставший от поисков выхода. А Варьку попробуй куда-нибудь загони! И поиски выхода из тупиков — ее любимое развлечение. Она просто не в состоянии жить нормальной размеренной жизнью больше двух недель, и если неутомимые мойры решают подарить ей немного покоя, сама ищет приключения на свою голову.