- Ты думаешь, я не понимаю? - Вальяжная физиономия губернатора скривилась то ли в горькой усмешке, то ли в беззвучном плаче. - У самого все выгорело. Даже головешки, и те в пепел рассыпались. Не о любви речь. Вернее, не о любви к Альбине. Последние года два я вижу в ней не жену и даже не женщину, а гранату с выдернутой чекой. Малейший толчок, и взрыв накроет всех, кто поблизости, - меня, тебя, Маришку...
      - Ты уж извини, Виктор Палыч, но твое благополучие меня волнует мало. Еще меньше, чем собственное, а уж куда, казалось бы, меньше. Или ты полагаешь, что я пошла к вам с Альбиной в рабство из стяжательства или честолюбия? Ошибаешься, дорогой. Деньги и карьера на моей шкале ценностей...
      - Бог с тобой, Ксана, я никогда...
      - А что касается Мариши, то Альбина при всем старании не сумеет изгадить ей жизнь больше, чем уже изгадила. Больше просто некуда. Короче, тебе не удастся меня напугать, Витя. И переубедить не удастся. Так что давай закончим этот разговор.
      - Ксана, удели мне еще пять, нет, десять минут. И не перебивай. Это все, о чем я прошу. Я уже понял, ты не собираешься менять свое решение. Пусть так. Дай мне высказаться, а потом можешь повторить свое "нет". И тогда я его приму. По крайней мере, мне не придется винить себя в том, что я сдался, не исчерпав весь арсенал.
      Оксана крутанулась вместе с креслом, обратив к собеседнику профиль, кинула обреченный взгляд за окно и сказала, вздохнув:
      - Ладно уж. Выкладывай. Но я тебя предупредила.
      - Спасибо.
      Виктор Павлович пригладил седую, но все еще изрядную шевелюру, откашлялся и заговорил, сначала медленно и тяжело, потом быстрее, еще быстрее - так атлет разбегается перед прыжком.
      - Ты знаешь, у меня никогда не было особых талантов. Я не могу похвастать ни блестящим умом, ни сугубой напористостью, ни дипломатическими способностями. Всем, чего я достиг, я обязан внутреннему чутью. Если хочешь, обостренному нюху.
      "И покойному папочке-мажору", - мысленно добавила Оксана, но вслух ничего не сказала.
      - До сих пор он меня ни разу не подводил. Ни в политике, ни в бизнесе, ни в жизни. Так вот, сейчас я чую исходящую от Альбины смертельную опасность. Подчеркиваю - смертельную. То есть речь идет не о том, что Аля осчастливит журналистов или моих конкурентов разоблачительными сведениями, не о том, что мы с тобой повылетаем из своих начальских кресел. Возможно, в отличие от тебя, Ксана, я был когда-то и честолюбив, и алчен, но на седьмом десятке обаяние денег и власти сильно тускнеет. Президентом мне не стать, в министры я сам не хочу - больно уж хлопотное и неблагодарное это дело, так что в карьере я достиг своего потолка. Со временем меня все равно турнут, и цепляться из последних сил, чтобы оттянуть неизбежный конец, я не стану. А деньги... Вряд ли я удивлю тебя, если признаюсь, что этого добра уже хватит и на мои пышные похороны, и на Маришкину безбедную жизнь, и на детей ее, и на внуков. Может, даже правнукам перепадет. В общем, поверь, не из-за теплого местечка я так засуетился. А вот помирать раньше срока мне бы не хотелось. И тебя хоронить. Я знаю, ты меня недолюбливаешь, но, поверь, я к тебе всегда тепло относился. И уж совсем мне не хочется рисковать Маришкой. Погоди, Ксана, я еще не закончил. Да, у меня нет никаких доказательств, что дела обстоят так скверно. Только этот пресловутый нюх, но я ему доверяю. Стоит мне увидеть Альбину, внутри как будто включается сигнал тревоги. А когда рядом с Альбиной Маришка, воздух вокруг них, кажется, вибрирует от ненависти. Пока они вместе, взрыв может прогреметь в любую минуту. Но и попытка оградить от нее Маришку приведет к тому же результату. Непременно приведет. Нам с тобой худо-бедно удалось вырваться, но девочку Альбина не выпустит, ты же знаешь. Думаешь, я не ломал голову, пытаясь найти другой выход? Еще как ломал! Но его нет, Ксана, не существует, пойми! Ты должна согласиться, иначе... не знаю... произойдет что-то ужасное.
      Виктор замолчал. Оксана подождала продолжения, но его не последовало. Тогда она вернула кресло в прежнее положение, и чеканный профиль, созерцаемый губернатором, обратился в столь же чеканный фас. Холодный тон и четкая артикуляция Оксаны Яновны Вольской были вполне под стать ее медальному облику.
      - Ты все сказал, Виктор Павлович? Тогда до свидания. Мой ответ ты уже слышал.
      - Ты мне не веришь?
      - Не знаю. Скажем так: я не хочу тебе верить. И вроде бы оснований у меня достаточно. Мать, посягающая на жизнь своего ребенка, явление довольно редкое, тебе не кажется? Особенно если учесть, насколько тяжело досталась Альбине дочь...
      - Если бы речь шла о нормальной женщине, я бы с тобой согласился. Но психическое здоровье Альбины... Да кому я это говорю! Не ты ли сама еще два года назад пыталась убедить ее обратиться к психиатру? Помнишь, к чему это привело?
      Ксана усмехнулась.
      - Ну, если брать сухой остаток, то к моей свободе. Правда, боюсь, свобода может оказаться временной. Вот уже три месяца, как Альбина вновь со мной разговаривает, а последние две недели - даже не без некоторой сердечности. Не исключено, что ее неизреченная милость объясняется потребностью в моих профессиональных услугах.
      Виктор посмотрел на нее с любопытством.
      - Да-а, Ксаночка, твоя лояльность по отношению к подруге в последнее время дала серьезную трещину. Не могу припомнить, чтобы ты говорила о ней так ядовито. Хотя винить тебя, конечно, трудно. Ты и так продемонстрировала чудеса долготерпения.
      - Кстати, о долготерпении... - Первую часть губернаторской реплики Оксана попросту проигнорировала. - По-моему, я уже несколько раз намекала вам, Виктор Палыч, чтобы вы покинули мой кабинет.
      Он вдохнул и неохотно встал.
      - Хорошо, хорошо, ухожу. Но обещай, что подумаешь над моим предложением...
      - Ты русский язык понимаешь, Виктор Палыч? По-моему, я высказалась совершенно определенно.
      - Господи, Ксана, ну откуда такая непреклонность? Если мой замысел сработает, все только выиграют. Иначе почти наверняка разразится катастрофа. А ты твердишь "нет", даже не пытаясь объяснить причину своего отказа. Неужели дело только в нарушении договоренности столетней давности?
      Оксана смерила его холодным взглядом и снова отвернулась к окну.
      - Нет, Витя, не только. Есть и другая причина. Один раз мы с тобой уже попробовали сыграть роль богов из машины, и тоже из соображений всеобщего блага. Долгое время мне даже казалось, что мы преуспели. Но тебе известно, чем все закончилось... И теперь я не настолько самонадеянна, чтобы распоряжаться чужими судьбами. Поверь мне, гораздо разумнее оставить это право за Всевышним.
 

* * *

 
      После ухода губернатора Оксана Яновна Вольская, известный хирург, главврач Старградской областной больницы и владелица преуспевающей клиники, вызвала секретаря и попросила перенести на завтра две запланированные встречи, потом позвонила в больницу и предупредила своего заместителя, что не сможет провести назначенную на сегодня плановую операцию. Потом закрылась на ключ, достала из шкафчика бутылку "Хенесси" и лимон.
      Оксана отличалась отменной выдержкой и самообладанием. Желание напиться накатывало на нее нечасто, а уж потворствовала она ему в исключительных случаях. Даже после неудачных операций, когда пациент умирал у нее на столе, - а такое порой случается и с самыми удачливыми хирургами, - ей хватало силы воли не прибегать к популярному средству расслабления. В последний раз она позволила себе такую роскошь два года назад, после достопамятного скандала с Альбиной.
      - Похоже, к старости вы обзаводитесь скверной привычкой, сударыня, - закладывать за воротник всякий раз, когда жизнь сталкивает вас с милыми причудами подруги детства, - укорила Оксана свое отражение, подойдя к зеркалу с полным бокалом. - Как любезно со стороны Альбины взять небольшой тайм-аут в общении. Не будь его, кто знает, под каким забором вы бы сейчас валялись, дорогая Оксана Яновна. Но теперь тайм-аут, видимо, кончился. Извольте взвалить на себя свой крест, мадам. Нуте-с, будем здоровы!
      Через час она уговорила полбутылки и преисполнилась острой жалости к себе. За что, ну за что ей такое выпало? Ведь она совсем не плохой человек. Даже враги и завистники - а мало ли их у женщины ее положения и достатка? - не могли бы обвинить ее в подлости или низости. Да, она совершала ошибки и даже преступала закон, но ведь не ради корысти, а из лучших побуждений. Впрочем, выведай враги ее секреты, вряд ли они поверили бы в благородство намерений. Внешне все выглядело так, будто она всякий раз оставалась в крупном выигрыше от своих прегрешений. Первый секретарь Старградского горкома комсомола, позднее председатель облисполкома и наконец губернатор Турусов всегда щедро осыпал Ксану милостями за преданность его обожаемой супруге. Но разве окупали они хотя бы отчасти ее потери? Разве внешнее благополучие и профессиональный успех компенсируют крах в личной жизни и обостряющиеся с годами муки совести?
      Оксана прерывисто вздохнула и опрокинула в себя остатки коньяка.
      "Ах, Алька-Альбинка, что за злой гений переплел наши дорожки?"
 

* * *

 
      Семья Альбины переехала в Старград и поселилась в Ксанином доме, когда обеим девочкам было по шесть лет. Правда, Альбина на свои шесть не тянула. Маленькая, худенькая, болезненно бледная, ножки - спички, ручки - ниточки, под прозрачной кожей просвечивали голубые жилки. Огромные банты и атласные платьица с пышной юбкой-колоколом только усиливали впечатление ее миниатюрности. Эльф, да и только. Ксана же, крепкая, выносливая, загорелая, с вечными синяками и ссадинами на непропорционально длинных конечностях, выглядела на ее фоне дикаренышем Маугли.
      На переезд новых соседей собралась поглазеть вся дворовая ребятня. Сначала в арку въехал мебельный фургон, потом - грузовик, крытый брезентом. Из грузовика высыпало человек десять солдатиков. Они быстро и ловко выгрузили из фургона полки, тумбочки, стулья, диваны и шифоньер, а потом начали заносить все это добро наверх. Распоряжался погрузкой плотный коротышка с пышными усами. Отсутствие погон на его форменной рубашке вызвало бурный спор относительно его звания. Юные знатоки с мальчишеской горячностью награждали его самыми разными чинами от майора до генерал-майора. Дело чуть не дошло до драки, но тут объект спора надел китель, продемонстрировав публике погоны с четырьмя маленькими звездочками. Разочарованное дворовое братство сразу утратило интерес к происходящему и решило отправиться на пустырь погонять мяч, когда во двор въехала серая "Волга" и из нее выбралась красивая женщина с грустным лицом, а потом - крохотное существо в пышном облаке бантов и оборок.
      - Чудо в перьях! - презрительно бросил кто-то из мальчишек, неделикатно тыча в существо пальцем.
      Полное согласие с этим определением дружки выразили громким свистом и улюлюканьем.
      - Хватит вопить! - рявкнула Ксана, глядя на перепуганное прозрачное личико. - Они подумают, что вы шайка психов, удравших из дурдома.
      Грустная женщина подхватила существо на руки и понесла в дом. Но пока они не скрылись в подъезде, странная девочка не отрываясь смотрела на Ксану. Так они впервые встретились с Альбиной.
      - По-моему, они очень приятные люди, - заявила Ксанина мама за обедом три дня спустя. - Он, конечно, немного резковат... Ну, гарнизонная жизнь, она кого хочешь огрубит... А она - очень милая, интеллигентная женщина. Ленинградка. И балерина, между прочим. Правда, ей так и не довелось потанцевать в театре. После балетной школы - сразу ребенок. А потом муж окончил училище, и их услали в жуткую тьмутаракань. В маленький гарнизонный городишко в степи, километрах в ста от Сталинграда. Была там сараюшка, называемая домом культуры, но эту самую культуру представлял только самодеятельный армейский ансамбль песни и пляски. Нина хотела устроить для детворы балетный кружок, да не получилось. Девочка у нее болеть начала. То одним, то другим. - Тут мама прервала свой монолог и обратилась к Оксане: - Ксюша, ты должна подружиться с Альбиной. Она болеет, гулять не выходит, ей очень грустно без друзей. Тетя Нина, ее мама, просила, чтобы ты заходила к ним в гости. Хочешь, я тебя сегодня отведу?
      Ксана помотала головой.
      - Не хочу. Что мне там делать, если эта Альбина болеет?
      - Вы могли бы просто поговорить. Или сыграть в какую-нибудь тихую игру.
      Ксана скривилась.
      - Тихие игры совсем неинтересные. Пусть лучше она выздоравливает и выходит во двор.
      Но, как выяснилось, затворничество Альбины объяснялось не столько болезнью - у нее были какие-то проблемы с почками и хронический бронхит, - сколько тонкой душевной организацией. Она не переносила скопления людей, шума и беготни. В четыре года ее отвели в детский сад, и в первый же день это кончилось плачевно. Едва мама вышла из здания, как у девочки случилась истерика, а через полчаса после того, как ее наконец успокоили (с помощью врача), Альбина потеряла сознание и пришла в себя только в больнице.
      - Понимаешь, Ксана, - объяснила тетя Нина тем же вечером, когда пришла звать ее в гости, - моя Алька совсем не умеет общаться с детьми. Она их боится. А ведь ей через год в школу. Если получится как с детским садом, она не сможет учиться. Ты ведь поможешь нам, правда? Тогда, во дворе ты за нее заступилась. Тебя она не будет бояться. А со временем ты познакомишь ее со своими друзьями, сначала с одним, потом с другим, с третьим... И постепенно она перестанет дичиться, научится с вами играть, начнет получать от этого удовольствие. Господи, чего бы я только не отдала, лишь бы она стала нормальной жизнерадостной девочкой! Я так надеюсь на вашу будущую дружбу, Оксана!
      Вот так, против воли, Ксане пришлось познакомиться с Альбиной поближе. Сперва ей показалось, что мечты тети Нины неосуществимы. Альбинка явно не годилась в друзья нормальному жизнерадостному ребенку. Те условно-подвижные игры, которые изобрела ограниченная пространством одной комнаты Ксана, мгновенно утомляли ее подопечную. Даже метание колец вызывало у бедняжки одышку и головокружение, а уж задача обежать комнату, ни разу не ступая на пол, и вовсе была ей не по силам. Единственное занятие, которому Альбинка предавалась самозабвенно, - вырезание бумажных платьев для картонных кукол - наводило на Ксану смертную тоску. Им нравились разные книжки, разные пластинки, разные диафильмы. Таинственные приключения с элементами страшилок, будоражившие воображение Ксаны, пугали Альбину до колик. От любимых Алькой слюнявых сказок про прекрасных принцесс Ксану кривило. Казалось, их дружба была обречена с самого начала. И все-таки они подружились - вопреки всякому здравому смыслу.
      Ксана тогда так и не поняла, как это случилось. В первые недели она наблюдала за Альбинкой с изумлением молодой овчарки, впервые столкнувшейся с чихуахуа. "Какая таинственная сила поддерживает жизнь в этом нелепом уродце? И что прикажете с ним делать? Обнюхать? Так он, чего доброго, отдаст богу душу. Припасть на лапы, пригласить поиграть? Визгу не оберешься. Ну его к лешему! Вон, лучше за соседским шнауцером погоняюсь..." Подобного рода мысли мелькали и у Ксаны. Но у нее и у щенка овчарки, помимо игривости и некоторого внешнего сходства (например длиннолапости и привычки склонять голову набок), было еще одно общее свойство - природное добродушие. Если в дом, где живет овчарка, принести котенка, собака почти наверняка возьмет его под свое покровительство - вылижет, допустит к своей миске и будет защищать от обидчиков. Примерно тот же инстинкт проснулся и у Ксаны по отношению к Альбинке. Инстинкт стайного животного, побуждающий опекать слабого, раз уж этот слабый принят в стаю.
      Вторая причина этой странной дружбы заключалась в характере Альбинки. Ей была присуща черта, совершенно нетипичная для детей ее возраста. Если уж на то пошло, то нетипичная для любого возраста. Альбинка умела искренне радоваться чужому успеху, даже если он означал ее собственное поражение. Она восторженно пищала и хлопала в ладоши, когда Ксана выбрасывала на кубиках удачное число, позволявшее ей миновать неприятную ловушку в игре с фишками, подсовывала подружке свои карты, когда они играли в "пьяницу" или в "сметану", глазами и жестами буквально подталкивала Ксану к тому месту, где спрятала условленную вещь при игре в "холодно-горячо". Она все время порывалась подарить Ксане своих любимых кукол, самые красивые кукольные платья и посуду. Она смотрела на Ксану с обожанием, то и дело повторяя "ты такая умная", "ты такая смелая", "ты самая лучшая". И Ксане, чего греха таить, здорово льстило ее поклонение.
      Естественно, родители записали девочек в один класс, а учительница по просьбе родителей усадила их за одну парту. Панический страх, который Альбинка испытывала перед другими детьми, со временем прошел. Оксана ясно дала понять дворовому братству и одноклассникам, что эта пугливая кроха находится под ее особым покровительством. Она нещадно лупила всякого, кто осмеливался дернуть Альку за косицу или плюнуть в нее из трубочки жеваной промокашкой. Она осыпала градом изощреннейших оскорблений горе-остряков, придумывавших Альке обидные клички. А поскольку кулачки у Ксаны были крепкими, ноги быстрыми, а язычок острым, желающих поразвлечься за Алькин счет вскоре почти не осталось.
      Но Ксанины усилия едва ли увенчались бы успехом, если бы не удивительный характер самой Альбинки. Познакомившись с ней поближе, одноклассники вполне сумели оценить ее душевную щедрость и редкую незлобивость. В конце концов из всех уничижительных прозвищ вроде "дохлятина", "сикильдявка", "бледная поганка", "припадочная" и "овечий хвост", которыми ее исподтишка награждали самые неуемные, прижилось только безобидное и даже ласковое Малявка.
      В общем, школа прошла для обеих девочек довольно безоблачно, ни разу не подвергнув сколько-нибудь серьезному испытанию их дружбу или душевный покой. Даже муки первой любви на этом этапе миновали обеих. Ксану - потому что на всякие глупости у нее просто не было времени. Учеба, книги, две спортивные секции (волейбол и фехтование) и занятия с Альбиной, которая по болезни часто пропускала школу и нуждалась в помощи, заполняли целиком ее дни и мысли. Альбинка же избежала сердечных терзаний благодаря своей инфантильности. То ли из-за болезни, то ли из-за наследственности ее физическое развитие сильно отставало от нормы. В шестнадцать лет она выглядела на одиннадцать, эмоционально тоже не слишком отличалась от одиннадцатилетней.
      После школы они расстались. Ксана уехала в Москву поступать в медицинский, а Альбина осталась дома. Ни учиться, ни работать она по нездоровью не могла.
      По всем приметам их дальнейшие пути-дорожки должны были разойтись. Люди, не связанные общими целями, интересами и даже вкусами, редко поддерживают отношения после того как перестают вращаться в одном кругу. И следующие три года казалось, что все к тому идет. Переписка, сначала довольно интенсивная, потом все более вялая, заглохла окончательно. Время, которое девушки проводили вместе, когда Ксана приезжала на каникулы, потихоньку сократилось до обусловленного приличиями минимума. Первые полтора года, когда Альбинка сидела в четырех стенах и страдала от нехватки общения, Ксана, приезжая в Старград, сидела у подруги почти безвылазно - не потому что их так уж тянуло друг к другу, больше из сострадания и чувства долга. Потом Альбина одолела наконец полосу препятствий пубертатного периода, и здоровье ее улучшилось настолько, что она устроилась на работу. Не на завод, разумеется, и даже не школьной лаборанткой, а в горком комсомола барышней на телефоне. У нее появились новые знакомства, новые интересы, и Оксана с облегчением заметила, что подруга нуждается в ней гораздо меньше. В очередной Ксанин приезд девушки виделись от силы раза два.
      А потом наступил семидесятый год. Страшный год, поломавший судьбу и Ксане, и Альбинке. И навсегда связавший их друг с другом.
      А начинался он так прекрасно! Ксана влюбилась - до самозабвения, до умопомрачения. Влюбилась в человека, который сам ее выбрал.
      Однокурсницы засматривались на Егора с первого дня учебы. И не потому, что он был красавцем, просто чувствовались в нем необычная внутренняя сила и сдержанное достоинство. В любой студенческой компании он обращал на себя внимание, не прилагая к тому усилий, - так притягивает взгляды матерый волк на площадке молодняка. Хотя матерый волк - слишком мрачный образ, а Егор не был ни мрачным, ни слишком серьезным. Скорее уж его отличало добродушие - спокойное, несуетное, происходящее от сознания собственной силы. И немножко ироничное. С однокурсницами, наперебой искавшими его благосклонности, он держался галантно и сердечно, но смешинка в глазах наводила на мысль, что их маневры его скорее забавляют, чем возбуждают.
      Ксана, как и большинство ее подруг, еще на первом курсе отметила Егора, выделила его из толпы. Но, понаблюдав за его реакцией на девичьи охотничьи уловки, решила, что не станет участвовать в борьбе за этот приз. И волевым усилием выкинула из головы романтическую дребедень. Сознательно выбрала для общения с Егором ровный дружеский стиль. И, как ей казалось, Егора их бесполые отношения вполне устраивали. А потом вдруг случилось чудо.
      Институтская волейбольная команда проводила товарищескую встречу с Первым Медом. Мужской матч ребята продули со счетом 1:3. На площадку вышли девушки. Ксана считалась сильным игроком, но в тот раз она превзошла саму себя. Брала такие мячи и так играла на подаче, что зал в едином порыве вскакивал и восторженно орал - даже болельщики противника. Но и в этом невероятном шуме ее ухо чутко улавливало голос Егора, выкрикивающего ее имя.
      Он поджидал ее в тускло освещенном коридорчике на выходе из раздевалки.
      - Ксюха, там целое столпотворение мужиков, рвущихся подержать за ручку восходящую звезду советского волейбола. Ты не против, если я тебя потихоньку умыкну?
      С того вечера все и завертелось. Потом Ксана много раз пыталась восстановить в памяти последовательность событий, но безуспешно. Такое впечатление, что она надышалась закисью азота. В памяти осталось ощущение эйфории, пьянящей радости, триумфа, праздничного мельтешения и острое - до боли - чувство слитности, неразделимости с любимым. И счастливое, но немного тревожное причитание внутреннего голоса: "Так не бывает. Это невозможно. Это не я. Разве может такое происходить со мной?"
      Они решили пожениться в конце августа. Егор познакомил Ксану со своими родителями - с подтянутым суховатым отцом-полковником и робкой, немного суетливой и доброй мамой-домохозяйкой. После летней сессии поехали в Старград - предъявить жениха родителям невесты. Ну и, разумеется, друзьям детства.
      Альбинка, добрая душа, изо всех сил старалась радоваться за подругу. Но Ксана слишком хорошо ее знала, чтобы не заметить героических Алькиных усилий скрыть терзающую ее тревогу, если не страх. С третьей попытки удалось вызвать упрямицу на откровенный разговор.
      - Ох, Ксана, мне до того не по себе! За мной вот уже полгода ухаживает секретарь нашего комсомольского горкома. Замуж зовет. Мама хочет, чтобы я согласилась. Говорит, я не приспособленная - из тех, кого всю жизнь нужно за ручку водить. Какая из меня хозяйка? А у Виктора такое положение... Он может себе позволить и кухарку, и горничную, и экономку. И няньку, когда ребенок родится. Мне останется только ухаживать за собой, да приветливо ему улыбаться. Дом - полная чаша, ни хлопот, ни забот, будущее детей обеспечено. Где я еще найду такого мужа? Только я его боюсь. Он такой деловой, такой самоуверенный. Всегда знает, чего хочет, и идет напролом. Мне иногда кажется, что меня привязали к рельсам, и на меня надвигается локомотив. А еще он гораздо старше. Ему уже тридцать два. Я разговариваю с ним и сама понимаю: для него мои слова - детский лепет. Зачем я ему, Ксана? Почему он не хочет оставить меня в покое?
      Говорят, счастье эгоистично. Влюбленным нет дела до чужих неприятностей. Но Ксана и Егор приняли Алькины терзания близко к сердцу. Будь на ее месте кто угодно другой, вся история не стоила бы выеденного яйца. Не нравится ухажер - дай ему отставку, и дело с концом. Но Алька - беззащитная, внушаемая, безотказная - вполне могла пойти на поводу у мамы и напористого комсомольского вожака, а потом мучиться всю оставшуюся жизнь. И Ксана с Егором образовали группу поддержки. Ежедневно навещали бедняжку, вытаскивали ее с собой на прогулки, на пляж и потихоньку проводили психологическую обработку, исподволь взращивая и укрепляя в Альбинке решимость дать отпор постылым домогательствам.
      Во время одного из таких воспитательных походов Ксана отлучилась на минутку - купить то ли мороженного, то ли воды, - а, вернувшись, посмотрела на Егора с Альбиной и почувствовала болезненный укол в сердце. Они смотрели друг на друга такими глазами... Ей впервые пришло в голову, что они составили бы идеальную пару - хрупкая, трогательно-беспомощная, ласковая Алька и сильный, надежный, заботливый Егор. Противоположности, как известно, притягиваются. Самые гармоничные браки - те, где супруги дополняют друг друга. Егор и Ксана были, так сказать, одноименными зарядами. Оба - сильные, самостоятельные, решительные люди с крепким внутренним стержнем. Им было легко вместе, они хорошо понимали друг друга и радовались этому родству душ. Однако нельзя сказать, чтобы они друг друга дополняли. Конечно, два волевых человека могут поладить, если их воли совпадают, но волевой и уступчивый поладят всегда. И хитрая природа устроила все так, чтобы воля чаще выбирала уступчивость.
      Увидев Егора и Альбинку вместе, Ксана поняла, что ее ставка проиграла. Будь она похитрее или, может быть, погибче, у нее еще оставался бы шанс. Сделать вид, что ничего не происходит, не дать Егору возможности объясниться, дождаться отъезда и понадеяться, что все рассосется... Но Ксана ненавидела уловки и неопределенность. В тот же вечер она сама вызвала Егора на разговор:
      - Ты все еще уверен, что хочешь жениться на мне, а не на Альбинке?
      На его скулах обозначились желваки, на горле смешно подпрыгнул кадык.
      - Ксюха... Наверно, я жуткий подлец. Даже точно - подлец. Не могу понять, как так получилось... Я вчера ночью лежал и думал, что мне надо уехать. Остыть, разобраться в себе. А потом представил себе Альку... Они ведь ее сломают. Нам в любом случае осенью в институт, а без нас они ее дожмут. Она ведь кроткая как овечка. Поведут на бойню, и пойдет, не пикнет. Я подумал, если она будет знать, что я... что она...
      - Все ясно, можешь не договаривать. Надеюсь, ты не обидишься, если я больше не буду принимать участия в этих сеансах психотренинга? Мне кажется, без меня ты справишься лучше. И еще... у меня к тебе одна просьба. Не мог бы ты пока не показывать моим, что... ну, что свадьбы не будет. Лучше я им потом напишу. Так проще.
      - Ксюха... Нет, я круглый дурак. Отказаться от лучшей девушки в мире!.. Слушай, дай мне немного времени... Все так быстро повернулось, у меня голова кругом идет. Может, правда уехать на недельку?
      - Я на твоем месте сначала попыталась бы выяснить, что чувствует Алька. Если я права в своих подозрениях, твой отъезд может толкнуть ее прямиком в объятия этого комсомольского бонзы.
      Могла ли Ксана предугадать, к каким последствиям приведет ее совет? Сколько раз она потом кляла свой язык! Ведь знала же о вечной готовности Альбинки принести себя в жертву! Значит, должна была предвидеть ее реакцию.
      Разумеется, Алька пришла в ужас от одной мысли, что перешла дорогу лучшей подруге. Ее зарождающаяся любовь к Егору только усугубила чувство вины. Желая исправить причиненное зло и примерно себя наказать, она сказала "да" своему комсомольскому секретарю. И с несвойственной ей решимостью отказалась выслушивать все увещевания Ксаны и Егора.
      Егор, поняв, что ничего не может изменить, уехал. Сказал, что ему нужно побыть одному. Ксана, понимая его состояние, не пыталась его удерживать.
      Через две недели (комсомольские начальники не любят ждать) в Старграде гуляла грандиозная свадьба. Как Ксана ни сопротивлялась, ее все-таки впихнули в свидетели невесты. Глаза у Альки были больные, но держалась она мужественно. Жених лучился довольством и благодушием. Оксану передергивало от его барственных замашек в сочетании с номенклатурным стилем речи и таким же юмором.
      После свадьбы она поспешно удрала из Старграда - от очевидного Алькиного несчастья, в котором винила себя, от вопросов родителей о Егоре... Что она могла им ответить, если сама не знала, чем все кончится? Надеялась, конечно. Ждала, что он к ней вернется.
      Он не вернулся. Не вернулся вообще. В сентябре его родители подняли тревогу - выяснилось, что никто не знает, куда Егор уехал. Ксана, как могла, пыталась их успокоить, говорила, что, возможно, ему требуется время, чтобы оправиться, прийти в себя. Но в душе чувствовала: случилось что-то плохое, непоправимое.
      Егора нашли в ноябре. В Байкале. Кто-то наткнулся на вмерзшее в лед тело. В кармане сохранился запаянный в полиэтилен студбилет.
      Никто так и не узнал, как он погиб. Рассказывали, будто в августе примерно на том же месте нашли перевернутую лодку и выловили тело местного рыбака. Был ли Егор в той же лодке? Или пытался спасти тонущего, не зная, что в холодной байкальской воде не проплывешь и тридцати метров?
      Оксане казалось, будто она разом лишилась всех нервных окончаний. Превратилась в бесчувственное бревно. Она перестала слышать, что ей говорят, перестала видеть лица, текст в книгах, перестала чувствовать запахи и вкус пищи. Потом все прошло, но внутренняя бесчувственность осталась. Мозг отказывался воспринимать случившееся.
      Ксана на автопилоте сдала сессию и поехала домой. Сообщила родителям о гибели Егора и сказала, что не хочет никого видеть. Три дня родители ходили мимо ее двери на цыпочках, только пару раз предприняли робкую попытку нарушить уединение дочери. На четвертый день мама ворвалась в комнату без стука.
      - Ксана, Альбинка умирает! Я сдуру сказала Нине про Егора, а Нина при ней проговорилась. У Альбины выкидыш... шестнадцать недель. И почка отказала. Пришлось удалять. Виктор привез из Москвы какое-то медицинское светило, достал импортные лекарства, а ей все хуже и хуже...
      В больнице Ксану наотрез отказались пустить к подруге.