3

Ирен чувствовала себя отвратительно. Её знобило, ломило поясницу, голова раскалывалась, словно она весь вечер глушила водку, запивая её пивом. "И качает, как пьяную, — мысленно заметила Ирен, бредя по станции метро к переходу. — Вон тётка косится, поджимает брезгливо губы. Сказать ей, что я выпила три стакана сока с капелькой мартини, — ни за что не поверит. Господи, что со мной творится? Неужели грипп подхватила? Только свалиться мне сейчас не хватало! И правда, беда никогда не приходит одна. Если ты запуталась в собственных пугающих мыслях как птица в силках, если тебе как никогда нужна ясная голова, можешь быть уверена — злобный вирус позаботится о том, чтобы в решающий момент голова годилась только для прикладывания компрессов.

А может, это защитная реакция организма? Я попала в совершенно неправдоподобный переплёт, чуть ли не на страницы детективного романа. Я не знаю, что делать, потому что любое моё действие чревато опасными последствиями либо для меня самой, либо для людей, к которым я, как минимум, отношусь с симпатией. Но и бездействие чревато… правда, уже только для меня. Посоветоваться решительно не с кем. Лиска со своей прямолинейной правильностью начнёт зудеть, чтобы я все рассказала милиции. Петенька, при всех своих замечательных душевных качествах, перед лицом суровой действительности беспомощен, как дитя. Эдик — единственный, кто способен все понять и дать хороший совет, но именно к нему я обратиться не могу… И самостоятельно найти выход из этого проклятого лабиринта тоже не могу. Вот организм и пытается отвлечь меня от бесплодных метаний, сдавшись на милость вируса.

Нет, не стоит себя обманывать. Это начало новой чёрной полосы. И если она будет такой же длинной и беспросветной, как предыдущая, я просто не вынесу. Господи, помоги!"

Господь откликнулся — вызвал из-за поворота поезд и остановил его так, чтобы дверь открылась прямо перед Ирен. Она успела занять освободившееся место и привалилась к спинке сиденья, чувствуя, как боль в висках и ломота в пояснице потихоньку усмиряются. Поблагодарив Всевышнего за эту малость, Ирен вспомнила, как два с половиной года назад такой же вагон метро, где ей посчастливилось захватить последнее свободное место, неожиданно вынес её из дюрренматтовского кошмара — чёрного туннеля, казавшегося бесконечным. Судьба наконец-то улыбнулась ей, началась светлая полоса. Два с половиной года… а кошмар длился десять лет. И если её жизнь, и правда, пошла на новый виток… Неужели снова Туннель?

«Господи, прошу Тебя, пусть на этот раз он окажется не таким длинным и мрачным. А если все повторится? Нет! Господи, Ты ведь не станешь вмешивать в наши с Тобой дела моего мальчика, правда? Одного ребёнка вполне достаточно, Тебе не кажется? Пожалуйста, выбери какой-нибудь другой способ наставить меня на путь истинный. Если иначе никак нельзя, лучше уж забери меня к Себе и вразуми лично. Честное слово, я плохо понимаю намёки. Если от меня что-то требуется, лучше сказать об этом прямо. Ты ведь можешь, правда? Конечно, можешь, история знает массу примеров, когда люди слышали Божественный Голос. Правда, они по большей части были святыми, но ведь иногда можно и отступить от правил. Ты же не крючкотвор какой-нибудь, прости, Господи!»

Ирен прервала внутренний монолог и закрыла глаза, настраиваясь на приём. Но Эфир молчал. Никаких указаний и разъяснений Оттуда не поступило. Сознание, не терпящее пустоты, заполнилось воспоминаниями.

Мать назвала её Таисьей, что в переводе с греческого означает «счастливая». Мама, конечно, руководствовалась самыми лучшими побуждениями, но дочь своё имя не любила. И взрослое Таисья, и уменьшительное Тася, на её слух, звучали одинаково некрасиво. Кроме того, девочка, при всей своей одарённости — одарённости редкой, почти исключительной, родилась дурнушкой. В сочетании с такой несчастливой внешностью имя со значением «счастливая» казалось насмешкой.

Училась Тася блестяще, настолько блестяще, что её перевели из четвёртого класса сразу в шестой — уж очень она превосходила сверстников знаниями и интеллектом. Но этот прыжок ничего не изменил; новые одноклассники так же катастрофически не дотягивали до её уровня, как и прежние. По этой причине дружить с Тасей никто не хотел — кому приятно служить серым фоном для блестящего дарования? Только Елизавета — Лиска, с которой они жили на одной лестничной площадке и ходили вместе ещё в детский сад, никакого пиетета перед Таськиным гением не испытывала, потому и не комплексовала. Девочки вечно пикировались, иногда ссорились всерьёз, но так и остались подругами.

Позже, когда злой рок подмял, сломал и выбросил её на обочину, Тася, пытаясь докопаться до причины, подвергла анализу собственную жизнь, и неожиданно поняла, что дружба с Лиской — случайный дар, преподнесённый зазевавшейся судьбой по ошибке. Путь, предначертанный Тасе, изначально предполагал одиночество. Об этом свидетельствует багаж, которым её снабдили в дорогу. Самодостаточность, вдумчивость, отрешённость от внешнего, способность угадывать суть явлений и предметов, умение наблюдать и анализировать, пытливый ум, жадный интерес к загадкам мироздания, абстрактное мышление. Это багаж отшельника, искателя истины, человека, одинокого по определению.

До поры до времени отшельническая ноша не тяготила Тасю. Оглядываясь назад, она сама себя видела этакой окуклившейся гусеницей, прячущейся от мира в коконе из книжных страниц, размышлений и наблюдений. Даже весьма эмоциональные контакты с мамой и Лиской не могли разрушить её отчуждённости. А потом Тасе стукнуло четырнадцать, и все изменилось. Появилось какая-то смутная неудовлетворённость, тоска по неведомо чему, вылившаяся со временем во вполне конкретное отвращение к себе.

Обычно люди гораздо выше ценят то, чего лишены, нежели то, чем обладают. В этом отношении четырнадцатилетняя Тася не была исключением. Она охотно променяла бы все свои таланты, превосходную память и завидную работоспособность на смазливое личико и лёгкость в общении. Если бы не один разговор, этот внутренний конфликт между желаемым и действительным, скорее всего, так и окончился бы ничем. Попереживала бы девочка годик-другой и научилась бы мириться с данностью, тем более что эта самая данность сулила многое. Но вышло так, что Тася случайно оказалась дома, когда её присутствие там не предполагалось, и услышала слова, для её ушей не предназначенные.

— Конечно, Анечка, тебе есть, чем гордиться, — пропела из прихожей сладкоречивая змея, приятельница матери, продолжая начатый ещё на лестнице разговор. — Любая мать на твоём месте была бы на седьмом небе от счастья. Жаль только, что Тася девочка. Девочкам ума и таланта для счастья недостаточно, им замуж нужно. А как раз от талантливых умных дурнушек женихи бегут, как от огня.

Слова доброжелательницы расплавленным свинцом влились в изъеденную тоской душу Таисьи и неожиданно переоформились в жизненную цель. Она положит все силы на то, чтобы выйти замуж и родить детей. Пусть эта тётка подавится своим змеиным жалом, а у Таси будет нормальная, полноценная семья. Мужчины не женятся на умных дурнушках? Посмотрим!

Поставленная задача, помимо прочего, определила выбор вуза, прежде вызывавший у Таисьи некоторые затруднения. Если конкуренция с умными красавицами, красивыми глупышками и глупыми дурнушками ей противопоказана, из вузов остаётся только МФТИ с его соотношением студентов и студенток двенадцать к одному. И конкуренток-дур среди девушек определённо не будет. А умницы-красавицы наверняка выберут что-нибудь попрестижнее. Кто же остаётся? Такие же умные дурнушки, как Таисья, причём в количестве настолько незначительном, что конкуренции можно с лёгкостью избежать. Итак, решено: Физтех!

— Как Физтех?! — изумилась Лиска. — Ты же говорила, что в мире нет ничего интереснее человеческого сознания! Ты же хотела в университет, на философский или на психфак! Ну выйдешь ты замуж, родишь детей, а потом? Ради чего будешь жить дальше? Думаешь, лет через двадцать, когда дети подрастут, жизнь кончится? И ты готова ради минутной прихоти наплевать на собственное призвание? Вот идиотка-то!

Они поссорились всерьёз и надолго, но Тася от своего замысла не отступилась. И преуспела. В шестнадцать лет она стала студенткой Физтеха. В восемнадцать вышла замуж и родила дочь.

Мужа она выбирала придирчиво и выбрала в точном соответствии со своими требованиями — во всех отношениях неброского (ни к чему, чтобы он обращал на себя внимание соперниц), но достаточно приятного парня, порядочного, с развитым чувством долга и шкалой ценностей, на которой семья занимала одно из почётных первых мест.

Со свекровью ей просто повезло. Светлана Георгиевна любила детей, всю жизнь мечтала о большой семье, но Бог послал ей одного Андрея. Узнав, что невеста сына беременна, будущая бабушка примчалась в Долгопрудный, разыскала Тасю в общежитии, увлекла в тихий уголок, обняла и приказала шёпотом:

— Даже и думать не смей об аборте! Рожать нужно молодой, чем раньше, тем лучше. Я когда-то по дурости решила, что с детьми можно не торопиться, и в результате до тридцати четырех кусала локти, а потом все девять месяцев пролежала с Андрюшей на сохранении. Об институте не беспокойся. Я уйду с работы и выращу ребёнка. Владимир Алексеевич хорошо зарабатывает, денег нам хватит. А мне до пенсии всего два года осталось, ещё десять раз успею доработать. В общем, расписывайтесь скорее, рожайте и спокойно учитесь дальше, обо всем остальном мы с Андрюшиным папой позаботимся сами.

Дочь назвали Людмилой. Она родилась в декабре, за неделю до зачётной сессии. Тася нервничала, разрываясь между желанием пестовать малышку и необходимостью заниматься. Свекровь настояла на занятиях. Она сняла себе квартиру в Долгопрудном, забрала ребёнка и строго следила, чтобы новоявленная мамочка не задерживалась там после очередного кормления. А через три недели, когда у Таси на нервной почве пропало молоко, маленькую Люську и вовсе увезли в Москву, подальше от замотанных родителей.

Сначала Тасю угнетала вынужденная разлука с дочерью, но потом она привыкла. Учёба, друзья, Андрей — все это не оставляло времени на тоску. Для общения с Люськой оставались каникулы и воскресенья — не так уж мало, если подумать.

Была ли Тася счастлива? Тогда она не задавалась этим вопросом. А позже, когда задалась, не сумела себе ответить. Она получила то, чего желала, — заботливого мужа, здорового жизнерадостного ребёнка. Андрей, в отличие от подавляющего большинства молодых людей, был лишён амбиций. Он без всякой зависти восхищался умницей-женой, гордился её успехами и, казалось, нисколько не возражал против сомнительной славы «мужа самой блестящей студентки курса». Возможно, его чувству к Тасе недоставало пылкости, но ведь и она не сгорала от любви. Её вполне устраивали установившееся между ними понимание, тёплая привязанность и взаимное уважение, которое они питали друг к другу. Можно ли назвать это счастьем? Тася не знала. Радость общения с мужем, удовольствие, получаемое от возни с дочерью, никогда не наполняли душу тем восторгом, тем ликованием, которое охватывало её после долгого раздумья над задачей в предчувствии «момента истины». Но, так или иначе, это были хорошие годы.

После окончания института Тасю с Андреем распределили в Подлипки. От Тасиного дома дорога до работы занимала сорок минут, а от дома Андрея — два часа. Естественно, решено было поселиться у Таси, тем более что Тасина мама выразила готовность отдать дочери с зятем и внучкой большую из двух комнат. Но свекровь наотрез отказалась расстаться с Люськой.

— Хотите запихнуть ребёнка в детский сад? Чтобы девочка нахваталась гадких привычек и не вылезала из простуд? Не позволю! Нет-нет, переезжать к нам не стоит. После девяти часов на работе и четырех в дороге вы будете приползать сюда в таком состоянии, что на дочку и смотреть не захотите. Зачем мучить себя и её? Потерпите уж как-нибудь ещё четыре года. Вот пойдёт Люсенька в школу, тогда и отберёте её у меня.

Тася подчинилась воле Светланы Георгиевны с большой неохотой. К тому времени Люська уже начала проявлять характер, и эти проявления вызывали у Таси тревогу. Свёкор и свекровь безбожно баловали внучку, родители, не желая омрачать редкие встречи с дочерью, тоже во всем ей потакали. Ни в чем не знающая отказа, не ведающая никаких границ, Людмила потихоньку превращалась в маленького монстра. Тася поделилась своими опасениями с матерью.

— Чего ты хочешь, девчонке всего три года! — успокоила её мама. — В этом возрасте все дети жуткие эгоисты. Первые зачатки чувства справедливости появляются к пяти годам. Только тогда дети начинают худо-бедно считаться с желаниями и чувствами других. Все придёт в своё время. Не волнуйся, испортить ребёнка чрезмерной любовью невозможно.

Несмотря на утешительный прогноз матери, Тася решила, что отныне займётся воспитанием дочери всерьёз. И постепенно, осторожно, но выстроит для Люськи рамки, научит девочку считаться с запретами и интересами окружающих.

Её воспитательный эксперимент длился два года; отношения матери и дочери с каждым днём становились все хуже, а закончилось все катастрофой.

Однажды Тася вошла в комнату и обнаружила, что Люська с упоением дубасит по паркету металлическим совочком, оставляя в древесине серповидные вмятины.

— Люся, прекрати немедленно! Видишь, ты испортила пол. Что мы теперь скажем бабушке?

Дочь продолжала уродовать паркет, даже не взглянув в сторону матери. Тася подошла и села перед девочкой на корточки.

— Ну, раз ты не понимаешь резонов, придётся изъять у тебя орудие вандализма. Давай сюда совок, хулиганка! — Тася протянула руку.

Люська посмотрела ей в глаза, потом размахнулась и с силой врезала совком матери в бровь. Ослепнув от боли, Тася охнула, прикрыла место удара ладонью, почувствовала кровь и на секунду выключилась. В чувство её привёл следующий удар по голове. Тася открыла глаза и встретила взгляд дочери. В нем читалось торжество, наслаждение и несомненная жажда убийства. Тася в ужасе выбросила руку вперёд и оттолкнула Люську. Та отлетела на несколько метров, ударилась затылком о батарею и потеряла сознание.

Что было потом, Тася помнила плохо. Кровь, дикие вопли свекрови, дрожащие руки свёкра, страдальческие глаза Андрея, мелькание белых халатов, крашеные стены, капельница, чьи-то смутные лица, чьи-то крики, чьё-то бессмысленное бормотание — вот все, что осталось в памяти от первых месяцев кошмара. Она не хотела никого видеть, не могла говорить и желала только одного — забиться в какую-нибудь нору, где никто не сумеет до неё добраться. Врачи подозревали воспаление мозга, опасались за её рассудок, но потом решили, что опасность миновала, и поставили диагноз: депрессия.

В конце концов Тасю выписали из больницы с врачебным заключением об инвалидности. Муж к тому времени уже переселился к родителям и дочери. Светлана Геогриевна настаивала на разводе, но Андрей колебался. Тася сама расставила точки над "i".

— Уходи, — сказала она. — Я знаю, ты никогда не простишь мне Люську.

— Я тебя не виню. Ты не нарочно. Просто испугалась и не рассчитала силу. Это был несчастный случай. Как бы то ни было, все уже позади. Врачи почти уверены, что травма и сотрясение мозга не будут иметь последствий.

— Жаль. Если бы она стала инвалидом, я со временем, возможно, и перестала бы видеть в ней убийцу.

— Что ты несёшь, Таська! Она всего лишь пятилетний ребёнок!

— Ты не видел её глаза в ту минуту, когда она шинковала меня своей лопаткой. Поверь, в них не было ничего детского. Нет, Андрей, тебе не склеить разбитую вазу. Ни я, ни ты, ни твоя мама не забудем того, что случилось. Я не хочу и не могу видеть Людмилу. Мы никогда больше не будем семьёй. Уходи.

Тасина депрессия продолжалась два года. Два года она пролежала на стареньком диване, уставившись в потолок. Ей ничего не хотелось, её ничто не интересовало. Потом все прошло — в один день, в одну минуту. Осунувшееся, испуганное мамино лицо. Слова, слетевшие с её сухих посеревших губ, не сразу пробились сквозь стекловату, защищавшую Тасино сознание от агрессивной внешней среды:

— У меня рак. Неоперабельный.

Стекловату разметало в клочья. Под протестующий лязг пружин Тася прыжком сорвалась с дивана.

— Не бойся, мама, мы тебя вылечим.

В первую очередь предстояло раздобыть денег. Много денег. Полноценное питание, дорогие лекарства, платные консультации и процедуры, остепенённые онкологи и полуобразованные народные целители высасывали доллары и рубли с резвостью мощного пылесоса. То, что удалось набрать в долг и выручить за немногочисленные домашние сокровища, было каплей в море. Тася растерялась. Устроиться на работу? Куда? Если по специальности, то зарплаты не хватит даже на хлеб. А туда, где платят много, её не возьмут. Она только и умеет, что работать головой, а этот вид деятельности в стране не котируется. Найти свободную нишу, открыть собственное дело? На это уйдёт прорва времени и сил, не считая начального капитала, а её время и силы нужны маме.

Выручила верная Лиска. Благодаря её знакомствам, Тасю взяли в маленькое рекламное агентство.

— Нам нужны идеи, — объяснил на собеседовании директор. — Свежие, яркие, оригинальные. Иначе мы не выдержим конкуренции с крупными монстрами. Они скупают все оптом — газетные площади, места для рекламных щитов, время на телевидении — и могут предложить клиентам гораздо более выгодные расценки, чем мы. Наш единственный шанс — выиграть за счёт действенности рекламы. Нам нужна очень светлая голова, гений. Если все, что мне о вас говорили, правда, нужны вы. Мне все равно, где вы будете работать. Главное — результат. Зарплата пока невысокая, двести долларов. Но! — Он поднял палец. — Премия — десять процентов прибыли от каждого проекта, в котором вы участвуете. Если ваши идеи принесут успех, недостатка в проектах и деньгах у вас не будет.

Тасин мозг, стосковавшийся по работе, накинулся на задачки, которые перед ней ставили, с жадностью медведя, оголодавшего после спячки. Идеи брызнули из неё фонтаном. Она придумывала названия фирм, логотипы, слоганы, тексты рекламных листовок, оригинальные сувениры к выставкам, сюжеты рекламных роликов. Все её идеи имели успех. Клиенты пошли в агентство стройными шеренгами. Осчастливленное начальство ставило перед ней все более серьёзные задачи: планы комплексных рекламных кампаний, снижение себестоимости услуг, направления развития агентства. Платили ей не скупясь.