Между двух стульев (Редакция 2001 года)

      – Непоследовательность? – Лже-Петропавел пожал плечами. – При чем тут непоследовательность? Правила создаются по ходу игры – это наше главное правило. И мы последовательно его соблюдаем.
      – Хватит с меня этого дурацкого маскарада! – взревел Петропавел.
      – Ты не любишь маскарада? – казалось, собеседник был потрясен. – Как же можно не любить маскарада!.. Маскарад! Это самое прекрасное, что есть в мире. «Маска, кто Вы?» – «Угадайте сами!»… Каждый выдает себя за кого хочет, выбирает себе любую судьбу: скучный университетский профессор превращается в Казанову, самый беспутный гуляка – в монашка, красавица – в старуху-горбунью, дурнушка – в принцессу бала… Все смешано – шум, суматоха, неразбериха! Разум бездействует: для него нет опор в этом сумбуре. Мудрое сердце сбито с толку – оно гадает, ошибается, не узнает, оно на каждом шагу разбивается вдребезги – и, кое-как склеенное, снова готово обмануться, принять желаемое за действительное, действительное за желаемое, припасть к первому встречному – разговориться, выболтать тайну, облегчить душу хозяину своему. О, это царство видимостей, в котором легкая греза реальней действительности! Кто говорил с тобой в синем плаще звездочета? – Не знаю, неважно… звездочет!
      Трещит по всем швам пространство, во все стороны расползается время – и Падающая Башня Мирозданья великолепна в своем полете. Дух творчества бродит по улицам и площадям: ночная бабочка фантазии дергает его за тончайшую шелковую нить, не дает ему покоя и сна – и вот он является то тут, то там: тенью, намеком, недомолвкой, ослышкой – и путает судьбы, морочит головы, интригует…
      Ах, как весело пляшем мы в призрачных, ложных огнях маскарада, как небрежно держим в руках своих Истину и с какой божественной беспечнос­тью ничего не желаем знать о ней! Мы забавляемся, мы играем ею, мы бросаем ее друг другу как цветок, тряпичную куклу, – и всю ночь мелькает она то в руках разбойника, то в руках колдуна, то в руках короля: банальная, свежая, сиюминутная, вечная!.. И, натешившись ею, мы забываем ее где-нибудь на скамейке в сквере, где-нибудь на столике ночного кафе, чтобы под утро дворник или уборщица вымели ее из мира вместе с прочим мусором ночи, а мы, сняв маски и посмотрев друг на друга, горько усмехнулись бы: «Ах, это толькомы!.. Всего-то навсего!»
      …На мгновение в глазах Пластилина Мира мелькнули слезы и тут же высохли. С неожиданно беспечной улыбкой взглянул он на Петропавла:
      – Как хорошо ты говорил о маскараде! Никогда не поверю, что ты не любишь его.
      Петропавел вздрогнул и пришел в себя.
      – По-моему, это ты говорил о маскараде…
      Пластилин Мира смерил Петропавла взглядом Петропавла и хмыкнул:
      – Я!.. Да я терпеть не могу маскарада. Маскарад!.. Это самое отвратительное, что есть в мире. «Маска, кто Вы?» – «Угадайте сами!» – и дальше он чуть ли не слово в слово повторил монолог о маскараде, – правда, с другими уже интонациями – ядовито, желчно, где надо меняя акценты, и Петропавел действительно перестал понимать, кто из них кто. – Впрочем, – закончил говорящий, – не все ли равно, кто из нас произносил слова!…Главное в том, что они прозвучали, чьи быэто ни были слова.
      После продолжительной и довольно неловкой паузы один из них сказал: «Ну, я пошел», – а другой спросил: «Куда?»
      – Мне пора дальше.
      Второму показалось, что уходит отсюда не тот, кто должен.
      – Минуточку! – запротестовал он. – Это мне,кажется, пора дальше. Петропавлы в нерешительности уставились друг на друга.
      – Самое страшное, – зазвучал голос, и уже непонятно было, кто это говорит, – если отсюда выйдет не настоящийПетропавел. Потом ничего не поправить: жизнь пойдет сама собой.
      – Что же нам делать?
      …Конечно, они заигрались – и теперь может случиться так, что они ни­когда не выйдут из этого дурацкого положения. Вот он, маскарад жизни!.. Отныне одному из них будет казаться, что его перепутали, что он не совсемон или совсемне он.
      – Но ведь очевидно, что я – это не ты, а ты – не я! Нас же двое!
      И тут комната наполнилась петропавлами. Все ониизумленно перегля­дывались. Ситуации более тупиковой вообразить было невозможно. А когда один из них опрометью бросился к выходу, остальные ринулись за ним. В дверях образовалась пробка.
      – Пустите! – надрывались петропавлы. – Дайте же дорогу!
      Завязалась драка. Силы противников оказались равными, каждый бился за себя, так что ни победителей, ни побежденных не было.
      – У меня на плече родинка!– изо всех сил крикнул вдруг кто-то – и комната опустела. В ней остался только один Петропавел, все еще с ужасом озиравшийся по сторонам.
      – С тобой неинтересно играть, – голос невидимого собеседника раздался совсем поблизости. – Ты так держишься за свою индивидуальность, словно она у тебя есть. Родинка на плече или один глаз карий, другой голубой не индивидуальность. Имей ты хоть три глаза… – Глубокий вздох сотряс помещение. – Предлагаю так называемое контрольное наблюдение,хоть это и против моих правил. Сейчас я воспроизведусь в том виде, в котором Вы уже имели возможность меня наблюдать. Таким образом, Вы станете первым в истории человечества, кому удалось дважды войти в одну и ту же реку… Впрочем, дважды входить в одну и ту же реку – скучно. – И голос обрел очертания толстенького человечка с радушием на лице.
      – Не надо представляться, – заспешил Петропавел. – Я узнал Вас.
      – А я Вас не узнал, – заявил Пластилин Мира. – Вас невозможно узнать в Вас нет ничегозапоминающегося. Удивляюсь, как Вы сами себя узнаете.
      Пропустив это мимо ушей, Петропавел подошел к окну и выглянул наружу
      – Куда ведет вон та дорога?
      – К дому Пластилина Мира, – не глядя ответил Пластилин Мира.
      – Разве есть еще одинПластилин Мира?
      – Есть, – быстро сказал собеседник и, помолчав, добавил: – Нет.
      – Вы когда-нибудь отвечаете за свои слова?
      – О, никогда! Клянусь Вам! – Пластилин Мира приложил руку к сердцу, – Это в суде говорят правду, только правду и ничего, кроме правды, а больше так нигде не поступают. Кстати, и в суде под правдой понимают лишь верность факту, а ведь между фактом и правдой лежит Ничья Земля – огромная и темная. – Пластилин Мира направился к выходу.
      – Посоветуйте хотя бы, куда мне идти! – крикнул Петропавел вслед.
      – Да куда хотите! – обернулся Пластилин Мира. – Или никуда. – И добавил: – Советую Вам не следовать моему совету.
      Он исчез, а Петропавел постоял некоторое время в одиночестве, размыш­ляя о том, что это было – пять встреч с одним и тем же существом или одна встреча с пятью разными. Ничего не придумав, он вышел из дому и, машинально обернувшись, прочитал на маленькой медной табличке у двери: «Пластилин Мира. Звонить 1 3/4 раза». Он махнул рукой и отправился восвояси… Однако некоторая неуверенность в том, что из дома Пластилина Мира вышел именноон, время от времени посещала его еще долго.
 

Головокружительный человек

      Петропавел в новеньком спортивном костюме шел бодро и в сердце своем громил Пластилина Мира. Человек не бывает тем же самым и другим. Ничто не может быть одновременно так иэдак. На один и тот же вопрос нельзя ответить «да» и «нет» сразу.Это абсурд.
      Дорога круто повернула вправо, когда в конце ее Петропавел увидел движущуюся точку. Следя за движением, он, как ни странно, все не мог понять, большое удаляется или маленькое приближается. Пока он соображал, ситуация, вроде бы, прояснилась сама собой: точка приобрела очертания человека. Однако смотреть на него Петропавлу было почему-то трудно: возникало ощущение, что смотришь в перевернутый сильный бинокль с очень близкого расстояния.
      – Гуллипут! – издалека представился человек и немного приблизился. У Петропавла закружилась голова, он чуть не упал. Пришлось опустить глаза и дождаться, пока человек подойдет совсем близко.
      – Не смотрите на меня! – с приличного еще расстояния крикнул тот и по мере приближения продолжал: – От меня в глазах неудобство, потому что я одновременноочень большой и очень маленький.
      Петропавел недоверчиво вскинул глаза и отлетел в сторону.
      – Вы повернитесь ко мне спиной, чтобы не искушаться, – так и будем разговаривать, – участливо предложил Гуллипут.
      – Как же это может быть, что Вы очень большой и одновременноочень маленький, когда так не бывает! – не удержался от вопроса Петропавел, даже стоя спиной к Гуллипуту.
      – Да вот так… – непонятно отозвался Гуллипут. – Вас это удивляет? По-моему, это может раздражать, но не удивлять. Если размеры зависят от того, с чем их сравнивать, то не удивительно, что человек может быть ибольшим, ималеньким.
      – Да, но не большим и маленьким сразу!.– спиной упорствовал Петропавел.
      – Именно сразу, почему же нет! Вы, например, большой по отношению к камешку на дороге и в то же время – обратите внимание: в то же время! – маленький по отношению к дубу на поляне. Может быть, от Вас тоже у кого-то голова кружится. Более или менее.
      – От меня ни у кого голова не кружится, – необоснованно заявил Петропавел. – Я не меняю своих размеров каждую минуту.
      – Но и я не меняю их каждую минуту, – теперь уже просто возмутился Гуллипут. – Я не становлюсьто большим, то маленьким: я естьбольшой и маленький сразу!
      Петропавла начинало подташнивать.
      – Так не бывает, – упрямо повторил он.
      – Бывает, не бывает!.. Тоже мне, следопыт! Вы вообще не имеете права на подобные обобщения. Вы, наверное, не все на свете видели?А если даже все видели, то не все, наверное, поняли?И наконец, если даже все поняли, то не все, наверное, помните?..Кроме того, взглянув на меня лишний раз,Вы можете прямо сейчас убедиться, что так бывает. Более или менее.
      Петропавел обошелся без «лишнего раза»: он напрягся и через продолжительное время воскликнул:
      – Я знаю, в чемВаша несуразность!
      – Мерси, – по-французски поблагодарил Гуллипут. – Я не подозревал, что во мне есть несуразность.
      – Есть-есть! – бестактно подчеркнул Петропавел. – И вот в чем она состоит… По отношению к единичномунаблюдателю, а я в данном случае такой наблюдатель, любой предмет должен иметь один и тот же размер!
       – Должен?– вроде бы ухмыльнулся Гуллипут и тут же живо поинтересовался: – Это кто ж его обязал,единичный Ваш предмет? – Не дождавшись ответа, он продолжал: – Ладно… начнем с того, что я не предмет, а полноправное живое существо. И кроме того, чтобы Ваши рассуждения были справедливыми, наблюдатель самдолжен тогда иметь один и тот же размер, кто б его к тому ни обязывал!
      – Вот я один и тот же размер и имею, – с некоторой даже гордостью подытожил Петропавел.
      – Это по отношению к чему жеВы имеете один и тот же размер, если минуту назад мы договорились считать Вас большим по отношениюк камешку и маленьким по отношениюк дубу?
      – Я… – начал запутываться Петропавел, – я имею один и тот же размер по отношению… к другомуединичному наблюдателю!
      – Но Вас же сейчас никто не наблюдает! – воскликнул Гуллипут. – Если, конечно, не наделять способностью к наблюдению камешек или дуб.
      – Меня лучше оставить в стороне: я-то уж точно Вас не наблюдаю, мне дела нет до Вас. – И, вероятно, для того, чтобы добить Петропавла, он закончил: – А если быВас наблюдали, то следовало бы определить размер Вашего наблю­дателя по отношению к третьемунаблюдателю, размер третьего – по отношению к четвертому…итак до бесконечности. Возникает вопрос: кто же станет последнимнаблюдателем и будет ли кто-нибудьнаблюдать его? Петропавел чуть не разрыдался в ответ.
      – Оставьте меня в покое, – еле выговорил он. – Мне плохо от Вас.
      – Нет, это Вы оставьте меня в покое и дайте мне право не иметь определенного размера – хотя бы только потому, что его, как выяснилось, вообще никто не имеет! – выкрикнул Гуллипут ужасно гневно, а Петропавел вдруг вяло подумал: «Дался мне этот Гуллипут!.. Чего уж я так пекусь о его размерах?» – а вслух сказал:
      – Да будьте Вы каким угодно! Мне все равно.
      – Действительно! – подхватил Гуллипут. – Вы же не обязательно должны иметь обо мне одно мнение. Имейте два: «Гуллипут – очень маленький» и «Гуллипут – очень большой» – что Вам мешает?
      – Противоречие! Противоречие мне мешает!
      – С чего Вы взяли, что это противоречие? Нет тут никакого противоречия, если употреблять слова «большой» и «маленький» в так называемом реляционном значении… относительномзначении, – пояснил он, заметив недоумение Петропавла. – Слова вообще нельзя употреблять в абсолютном значении: абсолютному значению ничто не соответствует в мире, где все относительно. Нет ни большого, ни маленького, нет ни прямого, ни обратного направления, ни правой стороны, ни левой, ни верха, ни низа! И ни завтра, ни вчера – тоже нет! Ничего нет. Вздохните же Вы наконец свободно!Более или менее.
      Петропавел поднял голову кверху, потом опустил вниз:
      – Верх и низ есть. Не надо меня дурачить.
      – Вам это кажется!– Гуллипут орал уже благим матом. – Ка-жет-ся! Будь на моем месте Тридевятая Цаца, Вам бы так не казалось.
      – Еще и Тридевятая Цаца!.. – Петропавел совсем сник.
      – Воспряньте, – произнес Гуллипут с мрачным сочувствием. – Лучше расставаться с предубеждениями весело, поверьте мне: я вырос в гоготе и хохоте.
      – Мне домой надо, – буркнул, проглотив комок, Петропавел. – Тут у Вас с ума можно сойти.
      – Можно, – согласился Гуллипут, – если обращать внимание на частности. Вы не обращайте… Кстати, многое из того, что происходит, Вам не обязательно оценивать, как Вы это постоянно делаете. Оценки Ваши ничего не меняют в мире: он существует независимо от них. Вы же согласились, например, называть Шармен – Шармен, а не Кармен.
      – Мне никто не предлагал выбирать, – Петропавла поразила осведомленность Гуллипута.
      – Из мелочей не нужно выбирать. Важно правильно сделать Большой Выбор. До него Вам еще далеко. Что же касается Шармен и Кармен…
      – А это однолицо? – озаботился Петропавел.
      – Нет, но допустимоопределить одно через другое, – вздохнул Гуллипут за его спиной. – Кармен есть Кармен, а Шармен есть Шармен… то есть, я хотел сказать: Кармен есть Шармен, а Шармен есть Кармен – надеюсь, Вам понятно? Хотя Шармен все-таки гораздо последовательнее будет. Интересная, между прочим, особа – шальная! Влюбляется в каждого, кто попадается ей на глаза, и любит его до тех пор, пока на глаза не попадется кто-нибудь другой: тогда она начинает любить другого, а прежнего забывает. И когда через любое времявстречает уже забытого, всякий раз влюбляется в него заново. Вот характер!
      – А Тридевятая Цаца – кто такая? – со всевозможной осторожностью спросил Петропавел. – Очень уж имя странное…
      – Не более и не менее странное, чем любое другое. Имя, темя, племя, стремя… Связь между именем и объектом таинственна. Семя, вымя… Вы есть, наверное, хотите. – Петропавел даже не успел осмыслить последнее заявление, а Гуллипут уже скомандовал: – Спуститесь в долину и идите к кусту,который на отшибе.
      – На отшибе дерево, –возразил Петропавел.
      – Хорошо, идите к нему. Я пойду следом.
      Короткой колонной они спустились в долину. Возле дерева стоял транспарант: «Яблоня. Куст». «Почему куст? – подумал Петропавел. – Когда это явно дерево!» Вблизи дерево оказалось липой.
      – Угощайтесь, – предложил Гуллипут из-за спины. – Только пройдите немного вперед, я тоже поем. Более или менее.
      Петропавел прошел вперед и поинтересовался:
       – Чемтут угощаться?
      – Как чем? Плодами! Плодами воображения. – И Гуллипут аппетитно зачмокал.
      Петропавел пристально вгляделся в липу.
      – Тут одни листья. Вы листья,что ли, едите? – спросил он наконец.
      – Значит, у Вас нет воображения. Было бы воображение – были бы и плоды. – Почмокивание Гуллипута не прекращалось.
      – Вы бы хоть не чмокали так! – укорил его Петропавел, страдая. – Мне от этого тоскливо.
      Сбоку, из-за спины Петропавла протянулась рука, державшая нечто невообразимое – огромный оранжево-голубой шар, очень отдаленно напоминав­ший мандарин, арбуз, дыню, ананас и гранат.
      – Нате, – сказал Гуллипут, – ешьте тогда плод моеговоображения. Голодный Петропавел не задумываясь впился зубами в плод воображения Гуллипута и в три присеста уничтожил этот плод.
      – Спасибо, очень вкусно, – честно сказал он. – Не понимаю только, как такое могло вырасти на липе.
      – На яблоне, – поправил Гуллипут.
      – Это липа. Зачем вводить людей в заблуждение неправильной надписью?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.